Повод любить

   Антон шёл к хижине мудреца, сгибаясь под невидимой ношей. Он нёс на плечах молчаливый груз — холодную, безжизненную глыбу того, что когда-то было его браком. Воздух в предгорьях был свеж и сладок, но он не чувствовал этого. Внутри него была только серая пустота.

    Мудрец, человек с лицом, испещрённым морщинами, как картой прожитых жизней, подливал чай в глиняную пиалу.

    Он не смотрел на Антона, но видел его всего — сжатые кулаки, опущенные плечи, взгляд, устремлённый в пустоту.

  — Мы с женой живём как два чемодана на одной антресоли, — начал Антон, не дожидаясь вопросов. — Удобно. Не мешаем друг другу. И абсолютно бесполезно.
Я не помню, когда последний раз хотел её обнять. Не злился, не радовался — ничего. Просто… ноль. Я её больше не люблю. Да и она меня, наверное, тоже. Что мне делать? — Он выдохнул, и в этом выдохе был стон двенадцати лет совместной жизни.

  Мудрец отпил чаю и поставил пиалу с тихим стуком.
  — Любить её.

  Антон фыркнул — короткий, сухой, безрадостный звук.
  — Вы не расслышали. Чувств. Нет. Совсем. Они сгорели дотла.

 — Мудрец кивнул, и в его глазах Антон увидел не сочувствие, а какое-то странное, почти отеческое одобрение.

 Это хороший повод, чтобы любить её.

  В голове у Антона что-то ёкнуло. Это была не просто глупость, это было издевательство. Говорить голодному о еде, которую у него отняли.
 — Но как?! — его голос сорвался, в нём зазвенели старые обиды. — Как любить, если не любишь? Это как заставить себя летать! Чувства не включаются по щелчку!

  — Ты прав, — спокойно согласился мудрец. — Их не включишь. Чувство — это гость. Оно приходит без спроса и уходит, когда вздумается. Ты будешь строить дом на песке, если будешь ждать подходящего гостя, чтобы заложить фундамент.

  Он отодвинул пиалу и сложил на столе руки, прожилки на них были похожи на высохшие русла рек.

  — «Любить» — это не имя для гостя. Это имя для хозяина дома. Для того, кто решает, какой стол накрыть, какую печь истопить, какое вино налить. Служить ей. Слушать её — не ушами, а кожей, всеми фибрами. Ценить её присутствие, как ценят воздух, который не замечаешь, пока не перестанет хватать. Сопереживать ей, даже когда её боль кажется тебе мелкой и незначительной. Жертвовать ради неё своим временем, своим комфортом, своим «я» — вот из чего строится дом под названием «любовь».

  Антон молчал. Слова мудреца падали в тишину его души, как камни в колодец, и он слышал их глухой, отдалённый стук где-то в глубине.
  — Но… это же будет ложью. Притворством.

  — Нет, — мудрец покачал головой. — Это будет практикой. Музыкант, который разучил гаммы до автоматизма, не притворяется музыкантом. Он им становится. Его пальцы помнят движение, даже когда душа спит. Начни с действий. Чувство придёт позже, как награда за труд. Как роса выпадает на землю, которую вскопали и засеяли, а не на асфальт.

  Антон вышел из хижины. Он шёл обратно той же дорогой, но всё было иным. Он не ждал озарения. Не ждал, что в груди вдруг вспыхнет забытое пламя. Вместо этого он думал о конкретных, маленьких, почти механических вещах.

  Он зашёл в магазин и купил те зелёные яблоки, что любила она, хотя сам их терпеть не мог. Это было «служить».
  Дома, заваривая чай, он поставил две чашки, хотя обычно брал одну. Это было «ценить».
  Когда она вернулась с работы усталая и молчаливая, он не спрятался в кабинете, а спросил: «Тяжёлый день?» — и, главное, дождался ответа, глядя ей в глаза. Это было «слушать».

  Она посмотрела на него с лёгким удивлением, но в её взгляде не было ни радости, ни недоверия — просто усталое внимание.

  И тогда он сделал последнее, самое трудное. Он сел рядом на диван, не касаясь её, и просто сказал:
— Расскажи.

  Он не делал этого, чтобы «вернуть любовь». Он делал это, потому что так велел ему мудрец. Потому что это было правильным действием в тот момент. Жертвой своим покоем.

  И вот она заговорила. Сначала медленно, потом всё быстрее, выплёскивая накопленную усталость, мелкие обиды, страх перед надвигающейся старостью.

  ...Он слушал. И вдруг, сквозь её слова, он увидел не свою «жену», с которой ему не о чем говорить, а человека. Хрупкого, уставшего, одинокого. Такого же, как он сам.

  Он не почувствовал страсти. Не вспыхнул, как факел. Но в той ледяной пустоте внутри что-то дрогнуло. Треснуло. Это не было чувством. Это было решением. Тяжёлым и ясным, как тот первый камень, что кладёшь в основание будущей стены. Он понял, что дом не вырастет сам — его нужно строить.

  Антон вздохнул. Дорога предстояла долгая. Но теперь он хотя бы знал, в какую сторону идти. Не в погоне за ушедшим чувством, а строя новое. Камень за камнем. День за днём.