Чёрный айсберг - Преследователь

   На дворе стоял январь 1979 года. Фёдор Бочкин ехал в такси по заснеженным улицам Белогорска, прижавшись лбом к холодному стеклу. Через два часа в путь должен быть отправится экспедиционный корабль под странным названием "Скиталец". Погода в его родном городе была предсказуемой: снег, частенько перерастающий в бураны, и сегодняшний день не должен был стать исключением. К трём часам дня должен был начаться сильный снегопад. Поэтому, именно, в этот день общественный транспорт, как на зло, прекратил свою работу, и Фёдору пришлось воспользоваться услугами такси. Он смотрел на проплывающие мимо знакомые улицы и думал о том, что он оставляет позади. Фёдору было 33 года, и вся его жизнь была связана с этим не большим, вечно заснеженным и холодным городком. Он родился 12 февраля 1946 года, в семье простых рабочих. Отца, Ивана Бочкина, он почти не помнил - тот с 1950 года работал в порту где и погиб в 1958 при аварии на одном из грузовых кранов, предназначенных для разгрузки и загрузки судов контейнерами, ящиками и так далее. Подробностей о гибели отца Фёдор не знал. Иногда он пытался узнать от матери, но она не отвечала, или вообще уходила в другую комнату после вопроса о смерти отца. Гибель отца сильно повлияла на характер Фёдора; он вырос без отцовского внимания, под крылом матери. Марию, так звали мать Фёдора, трагедия надломила. После гибели мужа она хотела покончить с собой, но юный Фёдор сумел её отговорить. С тех пор она стала строгой молчаливой женщиной, знающей толк в воспитании, но разучившейся говорить по-доброму. Фёдор редко с ней общался, ему было проще и легче с дедом, Ефимом, который жил с ними и когда-то давно служил на военном корабле в годы Великой Отечественной. Именно от деда он слышал рассказы о дальних морях и штормах, которые манили сильнее, чем гнетущее молчание материнского дома.

   Сейчас в такси он ехал навстречу не просто морю, а целой экспедиции. Фёдор устроился журналистом  в портовую газету "Белогорский маяк", и эта работа не только давала ему доступ к архивам, но и возможность хоть немного отвлечься от мыслей об отце. И вот сегодня Фёдора пригласили поработать в экспедиции на корабле. Он был в предвкушении этого путешествия. Но что-то не давало ему покоя. "Погода, чёртова погода" думал Фёдор. Чтобы снять волнение он достал из своей сумки старую потрёпанную фотографию. На ней - его отец, молодой, улыбающийся, стоит возле грузового крана. На обратной стороне фотографии было написано: "15 февраля, 1958 год". Это фото было сделано дедом Ефимом за два дня, до гибели отца Фёдора. А за окном всё было как обычно: серое, угрюмое небо, закрытое плотным слоем снежных облаков. Обыденность с момента гибели отца, для Фёдора стала именно такой. Солнце могло быть закрыто неделями, и лишь иногда проглядывать сквозь густые облака.

  Таксист: - Общественный транспорт не работает сегодня из-за обещанного снегопада. Говорят будет такой, что из дома выйти даже нельзя будет. Вот умора.         
 
  Сказал таксист прервав мысли Фёдора. Тот не хотя ответил.

  Ф: - Да слышал, по радио передавали. А кстати мы скоро приедем? Сказал Фёдор и затем добавил. - А то я боюсь опоздать на корабль.
 
  Таксист: - Скоро. Минут десять не больше. А вы собственно куда собрались то? Да ещё и перед началом снежной бури.
 
  Ф: - Я да так, в экспедицию. Я журналист по профессии.

  Таксист: - Понятно, моё уважение. Я тоже хотел устроится на работу журналистом, но не вышло и решил, что ежели не журналист, то хоть таксист. Кстати рассказать, как я попал в такси? Это долгая история. Ха, как сейчас помню.

  Ф: - Нет спасибо. Давайте дальше в тишине поедем. Сказал Фёдор успев спасти себя от рассказа таксиста.

  Таксист: - Эм... Ну ладно как хотите. Буркнул таксист и замолчал.

   Наконец когда в салоне наступила долгожданная тишина, Фёдор взглянул на свои наручные часы с кожаным ремнём. На низ было 13:45, до отплытия "Скитальца" оставался час. После того как Фёдор узнал время, он больше ни о чем не думал, разве что о предстоящей экспедиции. Так прошло минут семь и Фёдор уже начал думать, что таксист наврал ему про десять минут. Но тут такси свернуло с догори и двинулось по бетонным плитам, издалека уже были видны очертания Белогорского порта, грузовые краны и разная вида техника: от грузовиков до железнодорожных вагонов из под угля, древесины и прочее. Минуту спустя Такси затормозило возле причла под номером 5 и наконец остановилось.

  Таксист: - Ну вот мы и приехали за девять минут. На минуту быстрее обещанного.

   Фёдор встал с пассажирского сиденья и открыв дверь машины вышел на улицу. Захлопнув дверь он протянул таксисту руку с сорока пятью копейками, чтобы оплатить проезд.

  Ф: - Спасибо. Вот держите.

  Таксист: - Не благодарите. Это моя работа. Сказал таксист, взяв деньги.
 
  Таксист: - Желаю удачи вашей экспедиции.
 
  После эти слов такси развернулось и поехало обратно. Фёдор остался один на причале номер 5. На улице было чудовищно холодно. Снега ещё не было, но воздухе чувствовалось его скорое начало. Фёдор был одет в пальто серого цвета, на голове у него была шапка-ушанка, на ногах тёплые зимние ботинки, обитые внутри мехом.  Он повернулся с морю. Резкий солёный ветер ударил Фёдору в лицо, заставил его посильнее застегнуть пальто. Белогорский порт жил совей обычной, неспешной жизнью, невзирая на надвигающийся буран. Где-то в далеко гудели гудки буксиров, мимо причала проплывала баржа, гружённая стволами сосен, из которых делают мебель наилучшего качества, чуть в дали плыл корабль под названием "Фарфорик", его нижняя часть была окрашена в красный цвет, а верхняя в синий, название "Фарфорик" было написано белой краской. В воздухе стоял смешанный запах студёной морской воды и ржавого железа. В метрах ста от того места, где стоял Фёдор, находились грузовые краны. А прямо перед Фёдором на швартовке стоял "Скиталец", большой и старый на вид, но ещё пригодный для плаванья, корабль. На чёрной, верхней части видимого борта корабля виднелась надпись: "Скиталец", написанная большими буквами и снова белой краской. "М-да, ну и "Скиталец". Да ему на вид 50 лет минимум, как его на металлолом не отправили?", - подумал Фёдор явно не ожидая, увидеть "Скитальца" в таком состоянии. Отдышавшись после порыва внезапно налетевшего ветра, Фёдор, перекинул свою кожаную сумку через плечо и направился к трапу "Скитальца", в близи само судно выглядело на вид ещё хуже, чем издали: ржавые подтеки, на чёрном борту, облупившаяся в местах краска, поскрипывающие от ветра снасти. От него пахло, мазутом, старой древесиной и чем-то ещё - морской солью, скопившейся на нижней части борта корабля. Фёдор шёл спокойно как вдруг на полпути до трапа, он увидел как с него спускается человек, кажется это был один из моряков служивших на Скитальце, спустившись с трапа он направился прямо к Фёдору.

  Моряк: - Мужик, а не ты ли Бочкин по фамилии? Спросил моряк подойдя наконец к Фёдору.
 
  Ф: - Да, я - коротко ответил Фёдор. - Я на Скиталец, в экспедицию.

  Моряк: - Знаю, капитан рассказал. Ну что ж, Бочкин, прошу на борт через минут двадцать отплываем.
 
  После этих слов моряк завернулся и направился к Скитальцу. Фёдор от волнения застыл на месте и кажется не услышал слов моряка. И тот уже находясь возле трапа, крикнул:
 
  Моряк: - Бочкин! Чего встал? Живо на борт. А то без тебя уплывём. И да тебе надо познакомится с капитаном и со всей командой. Эти слова словно вырвали Фёдора из его мыслей и он быстрым шагом направился к трапу. Поднявшись по деревянным ступенькам, Фёдор оказался на борту Скитальца, там его его уже ждал тот моряк.

  Моряк: - Ну наконец-то. Так, Бочкин, пошли проведу тебя к капитану. После сказанного моряк повернул на право, а Фёдор последовал за ним. Так они прошли весь правый борт Скитальца, пока не понялись на капитанский мостик. Подойдя к железной двери оранжевого цвета моряк, без особых усилий открыл её и зашёл в условно говоря кабинет капитана, на ним последовал и Фёдор с кожаной сумкой. Оказавшись на капитанском мостике, Фёдор увидел капитана и ещё одного человека. Они стояли возле железного стола и что-то бурно обсуждали. Моряк стоя перед Фёдором не решался вмешаться в разговор капитана и человека смахивавшего на учёного, поскольку он был в очках. По крайней мере так думал Фёдор. Наконец моряк обратился к капитану:

  Моряк: - Капитан, я привёл Бочкина, как вы и просили. Разрешите идти? Моряк замолчал словно испугался капитана. Но через пару секунд капитан, отложил карандаш и посмотрел на моряка, стоящего по стойке смирно.

  Капитан: - Отлично, начал он. Замечательно. Стой где стоишь, обратился он к моряку. Только отойди немного в сторону. Моряк отошёл и Капитан подошёл к Фёдору.

  Капитан: - Приветствую вас на борту, Фёдор, сказал он протягивая ему руку. Его голос, низкий и хриплый, будто проросший из самых недр корабля, идеально гармонировал с окружающей обстановкой. - Юрий Орлов, капитан Скитальца. Слышал ты у нас журналист по профессии. - Он оценивающе оглядел Фёдора с ног до головы и его взгляд задержался на кожаной сумке, что висела у Фёдора на левом плече. Фёдор кивнул, почувствовав неловкость перед этим пронзительным взглядом.

  Ф: - Да, я из газеты "Белогорский маяк", выдавил из себя Фёдор. - Фёдор Бочкин, продолжил он, пожимая Юрию руку, которую тот держал уже как минуту, ожидая нормального приветствия. Фёдор хотел что-то сказать, но так и не решился. После молчания заговорил Юрий.
 
  Ю: - Знаю, - коротко бросил Орлов и повернулся к человеку в очках. - А это у нас Николай Игнатьевич, учёный и руководитель данной экспедиции. Собственно мы все здесь ради этой экспедиции.

  Николай Игнатьевич, нервный и сухопарый,  поправил очки и кивком ответил на молчаливое приветствие Фёдора. На столе перед ним лежала развёрнуая карта, испещрённая пометками и другими различными символами.

  Ю: - Итак Фёдор, позволь мне познакомить тебя с остальными членами экипажа.

  Юрий подошёл  к панели управления кораблём и нажал на кнопку на панели управления и тут Фёдор услышал звук похожий на звонок, будто означавший перемену в школе. Но на самом деле этот звук означал, что экипажу следует явится к капитану. Минуту спустя в "кабинет" зашли ещё семь человек. На капитанском мостике стало тесновато. Капитан Юрий Орлов, подошёл к столу и зашёл за него. Фёдор стоял рядом с ним, по правую руку от Юрия стоял Николай Игнатьевич. Юрий Орлов обвёл собравшихся, привычными для капитана взглядом. В тесном помещении мостика воцарилась тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра в щелях и мерным гулом судовой техники. Наконец убедившись, что все на месте капитан сказал:

  Ю: - Команда, знакомитесь. Фёдор Бочкин, журналист и "Белогорского маяка". Будет документировать нашу с вами экспедицию. Фёдор, это мой экипаж. Гордость "Скитальца". Слева направо: мой старпом, то есть старший помощник Виктор Прохорович Жолудев, по прозвищу "Чиф" или более уважительно "Семёныч". Но я лично привык называть его просто Семёныч, всё же 30 лет вместе работаем. Да Семёныч?   - Ладно, что-то я отвлёкся, продолжаем. Следующий у нас это: Михаил Александрович Фарфоров, мой второй помощник, дальше у нас идёт: боцман Андрей Глебович Мёдов, он руководит палубой "Скиталица", а также отвечает за порядок на ней. А это у нас: лоцман - Дмитрий Дмитриевич Сахаров, отвечает за работу проводки на нашем корабле, далее: Антон Владимирович Фонарёв - первый матрос. Так, а это: Денис Афанасьевич Шишкин - второй матрос. Далее: Борис Васильевич Яков - третий матрос. И наконец: Илья Захарович Рюмин, наш механик, отвечает за полную исправность "Скитальца" а также наш кок, то есть повар - Степан Герасимович Громов. Вот наша команда, Фёдор всего 11 человек включая тебя конечно.

  Когда капитан замолчал, Фёдор остался стоять перед этим строем людей, чувствуя себя новичком на первом уроке. Он пытался уловить и запомнить главное в каждом из них, этих людей, ставших для него пусть и временно новой семьёй. Фёдор посмотрел и не мог поверить в том что происходит. Взгляды каждого из членов экипажа выражали недоумение и вопрос: "А ты собственно кто?". Но Фёдор уже присмотрелся к каждому из этих грубоватых мужиков и если их описать, то это можно сделать следующим образом.
 
  Виктор Жолудев или "Семёныч" - это мужчина лет которому на вид больше пятидесяти, он коренастый и прочный, как морской бык. Его лицо, покрытое сетью глубоких морщин, напоминало старую в местах порванную карту. Седые, жёсткие волосы были коротко подстрижены, а в уголках глаз привыкших щуриться от солёного ветра, залегли "гусиные лапки". Он стоял , отставив одну ногу чуть вперёд, будто даже на суше балансируя на палубе во время качки. Его молчаливая фигура излучала такую фундаментальную  уверенность, что казалось - это он, а не капитан Юрий, является стержнем Скитальца. Его обветренные покрытые пятнами, но всё ещё мощные руки весели неподвижно, в них читалась сила, готовая в любой миг схватиться за штурвал или отбросить в сторону любую помеху. Фёдору показалось, что Семёныч явно не доверяет ему по крайней мере, пока не доверяет.

  Михаил Фарфоров, он казался Фёдору чужаком среди этих уже бывалых и грубоватых мужиков. Ему было на вид лет сорок. Это худой и с безупречными, что самого главное прямыми, тёмными волосами с пробором. Со светлыми глазами, полных опасения и недоверия ко всем. Его форма - поношенная, но чистая и аккуратно застёгнутая на все 8 пуговиц золотого цвета и со звездой в узоре - резко выделялась среди комбинезонов остальных членов экипажа. Его кивок в знак приветствия был точен, лишён тепла, а взгляд будто бы сразу оценивал Фёдора по неведомому списку параметров, ставя галочки в воображаемом формуляре. Движения его были экономны и лишены суеты, словно он и не человек вовсе, а хорошо налаженный механизм, отвечающий за навигацию и судовождение. 

  Андрей Мёдов - широкоплечий богатырь лет пятидесяти пяти, с басистым голосом, который казалось мог быть оглушителен. Его лицо, обветренное и обожжённое солнцем, часто озарялось широкой почти неестественной улыбкой, которая немного пугала Фёдора. Хозяйский взгляд успел за секунду оценить Фёдора с ног до головы, словно вычисляя выдержит ли тот хоть одну вахту на палубе. Руки боцмана, больше похожие на два скрюченных багра, были покрыты шрамами и следами старой краски. От него пахло смолой, табаком и безграничной властью, которую он основном показывал на палубе. Он был тем, кто превращал приказы капитана в реальные действия.

  Дмитрий Сахаров - беспокойный и худощавый мужчина лет сорока шести, с весёлыми озорными глазами. В его позе читалась лёгкая небрежность, а на губах постоянно играла ухмылка, будто он только что услышал смешную шутку и вот-вот ею поделится. Он смотрел на Фёдора с открытым, почти бесцеремонным любопытством, как на новую игрушку, с которой предстоит развлечься в долгом плавании. Его руки, хоть и не такие грубые, как у боцмана, выглядели сильными и ловкими, готовыми в любой момент схватить канат или бросить трап. От него исходила аура задора и готовности к любой авантюре.

  Денис Шишкин - крепкий и молчаливый парень лет двадцати восьми. Он стоял неподвижно, как скала, его сила чувствовалась не в буграх мышц, а в какой-то внутренней устойчивости. Простое, открытое лицо с коротко остриженными русыми волосами не выражало ни неприязни, ни любопытства - лишь спокойствие принятие того, что на корабле появился новый человек, и теперь с этим надо жить. Его рабочая роба была аккуратно заправлена, а руки, сложенные за спиной, напоминали два тяжёлых, но послушных инструмента. Это исполнительный и немногословных труженик.

  Борис Яков - старый моряк лет шестидесяти, лицо которого походило на старую испещрённую морщинами-фарватерами карту. Его кожа была тёмной, почти бурой от загара и ветра, а в глубоко посаженных глазах светилась мудрая немного ироничная усталость. Он смотрел на Фёдора так будто видел уже сотни таких же, и для него журналист был просто ещё одним проявлением круговорота корабельной жизни. В углу его рта пряталась не то самокрутка, не то ухмылка.

  Илья Рюмин - коренастый и мощный мужчина лет сорока пяти, в промасленном комбинезоне, который казалось был, его второй кожей. Он стоял скрестив руки на груди, мощные, покрытые пятинами от мазута и шрамами. Его лицо, подёрнутое слоем вечное угольной пыли, не выражало никаких эмоций, лишь ленивое, уставшее безразличие. Но его глаза говорили об уме среднего человека, они изучали Фёдора так, как изучают сломанный механизм требующий срочного ремонта. От него несло соляркой и водкой, видимо Илья любил выпивать на совей работе. чего нельзя сказать об остальных. Он был специалистом по ремонту кораблей в основном их двигателей, гений тьмы и гула, одним словом сердцем Скитальца.

  Степан Громов - добродуший великан, (он был самым большим из членов экипажа) его на вид было пятьдесят четыре года. Первое что сбросилось Фёдору на глаза - это ярко рыжие усы, закрученные на концах. Они делали Громова больше похожим на пирата чем на повода не хватало, только чёрной повязки на правый глаз. Его большой "пивной" живот говорил сам за себя: "Люблю покушать и приготовить что-нибудь" Этот живот был закрыт белым фартуком, но конечно он был уде не белых а скорее жёлтый, с жирными пятнами разного размера. Лицо Степана было румяным и полным, а также обрамлённое седеющими бакенбардами, оно лучилось таким простым, почти домашним теплом, что на его даже Рюмин казался менее грозным. Его маленькие, весёлые глазки смотрели на Фёдора с молчаливым, но красноречивым вопросом: "Накормить?" - и одно его присутствие делало тесный, пропахший железом мостик немного уютнее. Он по факту был душой и утешением корабля - этого сурового плавучего мира.

   Фёдор кивнул Юрию в знак того, что он всё понял. Он с трудом пытался запомнить каждое из названным капитаном имён. Эти люди были разными и они били отлиты из стали и соли. Теперь они были его попутчиками в этой экспедиции. 

   Тем временем капитан Юрий Орлов обвёл экипаж тяжёлым взглядом, в котором читалась непоколебимая уверенность.   
   
   Ю: - Ладно, разошлись по местам. Через пятнадцать минут отдаём швартовы и отплываем. Буран надвигается. Семёныч, на тебе палуба. Рюмин в машинное отделение. Громов, чтобы через полчаса после отплытия был горячий чай. Всем всё понятно?

  Раздалось негромкое, но дружное "Есть!". Строем без лишней суеты, мужики стали покидать мостик, бросая на Фёдора прощальные взгляды. Андрей Мёдов хлопнул Дениса Шишкина по плечу и что-то ему басисто пробурчал, Степан Громов добродушно кивнул Фёдору своими усами, а Илья Рюмин, механик, даже не взглянув в его сторону, скрылся за дверью, от него и впрямь пахло соляркой и чем-то крепким. И когда Рюмин вышел за дверь, в тесном помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь настойчивым завыванием ветра и гулом механизмов, доносившегося из машинного отделения. На мостике остались только четверо: капитан Юрий, учёный Николай Игнатьевич, Михаил Фарфоров и сам Фёдор, всё ещё чувствовавший себя лишним на  "Скитальце". Юрий Орлов повернулся к своему второму помощнику.

  Ю: - Миша, отведи нашего журналиста в его каюту, пусть вещи разместит.

  Фарфоров, приложил к голове, на которой была надела бескозырка, свою руку, а затем перевёл взгляд на Фёдора, снова осмотрев его. После этого он вернул взгляд на капитана и сказал:

  М: - Слушаюсь, товарищ, капитан. Пойдём Бочкин. Фёдор, последовал за Фарфоровым, но успел попрощаться с капитаном Юрием. 

  Ф: - Спасибо, - сказал он и кивнул на прощание капитану и Николаю Игнатьевичу. Учёный казалось забыл о его существовании и не обратил на слово Фёдора, никакого внимания, уткнувшись в свою карту, а вот Юрий кивнул и проводя Фёдора взглядом задержал его на той самой кожаной сумке, будто пытаясь угадать, что ещё в неё может скрываться. Последовав за Фарфоровым, который шёл бесшумно и быстро, его тёмные волосы с безупречным пробором даже не шелохнулись от ветра, который становился с каждой минутой всё сильнее, Фёдор спустился по узкому трапу с рифлёными металлическими степенями, и оказался в слабо освещённом коридоре. Воздух здесь был густым и тяжёлым: запахи мазута, старого дерева, варёной картошки и морской соли, смешались в один  удушливый коктейль.

  М: - Твоя каюта, Бочкин, под номером три, - произнёс Фарфоров, подходя к темно-зелёной железной двери, поверх зелёной краски была рисована цифра три - красной краской. Он повернул рычаг-защёлку и отворил дверь.

  М: - Ключ в замке. Не потеряй.

  Помещение, что называлось каютой было крошечным. Метра два на полтора. Вделанная в стену койка со старым и потёртым матрасом белого цвета, от которого почти ничего не осталось, с синими полосами  по вертикали. Маленький откидной столик из дерева, покрытого эпоксидной смолой и табуретка, привинченная к полу. В углу - медная раковина с краном. На потолке находилась одна единственная лампочка, которая слегка раскачивалась из стороны в сторону из-за покачивания корабля на воде. Иллюминатор, с солевыми разводами открывал вид на борт соседнего судна.

  М: - Располагайся. Водопровод может работать с перебоями. Электричество - с шести до одиннадцати часов вечера, потом генераторы отключают, если нет шторма, - Фарфоров говорил чётко и ясно, как диктор, зачитывающий слова перед публикой. - Каюту не захламлять. На палубе не появляться без разрешения боцмана. Расписание по поводу электричества и приёмов пищи получишь у старпома, он же Семёныч. Вопросы есть? Фёдор молча кивнул, скидывая с плеча свою сумку. Ему не хотелось ничего спрашивать у этого человека-диктора.

  М: - Тогда ладно, Бочкин, я тебя оставлю. Капитан попросил к отплытию быть на верхней палубе. Сможешь увидеть как отплываем от Белогорска. Ха-ха, - Фарфоров развернулся чтобы уйти, но задержался на пороге. Его взгляд упал на иллюминатор, за которым уже начал идти снег и с каждой минутой становился сильнее. Наконец насмотревшись на снег, Фарфоров вышел из каюты Фёдора и прикрыл за с тобой дверь.
Фёдор сень на койку и достал из нагрудного кармана своего пальто, фотографию отца. Она была всё той же: Иван Бочкин с улыбкой на фоне портового крана. Фёдор пытался рассмотреть лицо отца подробнее, найти хоть намёк на предчувствие беды. Но находил лишь спокойствие отца и человеческую радость. Фёдор ничего не понимал, как так получилось что отец погиб, почему. Но ответов у него не было. В это время его мыли прервал гудок Скитальца, означавший скорое отплытие. Фёдор убрал фото обратно к сумку и вышел из каюты, пройдя по коридору он поднялся на палубу и снова услышал гудок. Скиталец готовился к отплытию. На палубе все было в движении. Мёдов чётко отдавал приказы: Убрать трап, отдать швартовы!". Фёдор видел как Шишкин и Фонарёв отцепили первый швартов, а затем второй. А потом Яков убрал трап и затащил его на палубу. Потом Мёдов подошёл к переговорной трубе и сказал: "Рюмин заводи двигатель!" В этот момент Фёдор почувствовал вибрацию, начавшуюся на палубе и корабле. В этот монет к нему подошёл Юрий, и сказал.

  Ю: - ну что, Фёдор, готов к экспедиции? - спросил он стоя рядом с Фёдором. Фёдор ответил

  Ф: - Да, капитан, готов.
 
  Ю: - Ну и отлично. Только вот, что меня напрягает так это буран. Он вот-вот начнётся. Как бы в шторм не попасть. Ай, ладно проскочим, этот кораблик и не такое проходил. Ладно я пойду, пора отплывать, - с этими словами Юрий удалился на капитанский мостик. В ту же минуту снег начал валить так, что мгновенно перерос в метель, ветер стал очень сильным. Фёдор подошёл к железному ограждению и начал смотреть на свой родной Белогорск, взглянул в низ он увидел как борт правый отошёл от причала и показалась полоска чёрной, ледяной воды белого моря. Так Фёдор простоял минут пять, пока к нему не подошёл Мёдов.

  А: - А, Фёдор, что наблюдаешь как отплываем? - спросил Андрей
 
  Ф: - Да, - сказал Фёдор. - Я в первый раз на корабле плыву, да ещё и в экспедиции участвую. Это для меня большая честь.

  А: - Понятно. Ладно. Говоришь в первый раз?. Ничего привыкнешь. Ха-ха-ха. Ну ладно всё. Стой пока сможешь, а то снег мешать может. А я к капитану, доложить о работе на палубе.

  После сказанного Мёдов ушёл. А Фёдор продолжил стоять и смотреть на отдаляющийся родной город. Что он оставлял в нем? Память? Детство? Одно Фёдор знал точно, он плыл в экспедицию, к своему будущему. Снег валил с такой силой, что Белогорск начал таять в этой белой пелене, словно его стирали ластиком с рисунка этого мира.  Фёдор продолжал стоять у леера, вцепившись в обледеневший металл, пока пальца не начали онемевать от холода. Полоска чёрной воды между ботом и причалом расширялась, превращаясь в бурлящий пролив. "Скиталец", с глухим рокотом двигателя, больше смахивавший на старческий кашель, начал свой путь. Гулкий голос Мёдова, получившего новые приказы от капитана, тонул в завывании ветра. Фёдор видел, как фигуры матросов Шишкина и Фонарёва, носивших какие-то ящики, превращались в смутные тени, в снежном вихре. Он почувствовал как корабль медленно развернулся, подчинившись капитану Юрию. Город, вся его жизнь, оставались за кормой - холодная, молчаливая, занесённая снегом, как его память об отце.

  Фёдор ещё несколько минут простоял на палубе, пока снег не начал забиваться за воротник его пальто, а ветер не стал хлестать по лицу ледяными плетьми. Пора была возвращаться в свою каюту. Спуск на среднюю палубу был похож на погружение в чрево корабля. Давящая тишина коридора, нарушаемая лишь гулом из машинного отделения и скрипом корпуса, сменилась шумом бури. Воздух здесь был всё тем же густым и не подвижным с запахом мазута, старой древесины и человеческого быта. В каюте было тесно и неуютно. Иллюминатор теперь представлял собой мутное стекло, за которым клубилась белая тьма. Фёдор снял с себя промокшее пальто, повесил его на железный крюк и сел на койку. Она сильно заскрипела. Вибрация работающего двигателя пронизывала всё его тело с ног до головы, напоминая о движении, о разрыве с землёй, родной землёй. Фёдор снова достал фотографию из сумки. При тусклом свете, качающейся лампочки лицо отца казалось ему ещё более призрачным. Молодой, улыбающийся Иван Бочкин на фоне портового крана. Те самые краны, что остались там, в Белогорске. Те самые, что видел Фёдор на причале номер 5. "Что это за экспедиция? Научная? Явно научная, раз на борту учёный" - друг пронзила Фёдора мысль. - "В какое место мы плывём?". Внезапно мыли Фёдора прервало, сильное кренение корабля на левый борт. Фёдор едва удержался на койке. Свет лампочки погас и через секунду вновь зажегся, но уже с противным, полупьяным миганием. За стеной послышали торопливые шаги и приглушённые крики. Экспедиция только началась, а буран переросший в шторм, которого опасался капитан, уже настиг их. Фёдор вжался в койку, чувствуя как Скиталец, раскачивается на волнах, он только начал свою яростную борьбу со стихией. Каждый новый крен, казался Фёдору последним. Качка усиливалась. Фёдор думал, что корабль вот-вот перевернётся. Судно то взбиралось на невидимую гору, то проваливалось в бездну, его корпус скрипел и вибрировал. Фёдора начало тошнить. Самое отвратительное чувству особенно на корабле. Он закрыл глаза, пытаясь с паникой и с тошнотой, подступавшей к горлу.