У них же нет режиссёра! В этот театр я не пойду!
Афиши спектаклей:
2. «Смерть Тарелкина» А.Сухово-Кобылина 30 августа,
3. «Бедный Иорик» Мануэля Тамайо-и-Бауса 31 августа,
4, 6. «Благодетели человечества» Филиппи 1 и 3 сентября,
5. «Свадьба Кречинского» А. Сухово-Кобылина 2 сентября.
7. Афиша 3 гастролей в газете «ди идише штиме» [в пер.: идишский голос]: «Бедный Иорик» М. Тамайо-и-Бауса 31 августа, «Благодетели человечества» Филиппи 1 сентября, «Свадьба Кречинского» А. Сухово-Кобылина 2 сентября.
8. Здание Театра Тильманса.
27 августа 1922 г. в газ. «Эхо» появился анонс 4 гастролей ансамбля артистов Государственного академического б. Александринского театра.
К тексту афиши есть вопросы: ансамбль артистов – это те артисты, которые выступают только за рубежом? (В Каунас ансамбль приехал из Берлина). Государственный академический б. Александринский театр – с 1920 г. название труппы Государственный академический театр драмы. Вначале перечисленны заслуж. артисты: П. В. Апполонский (позже он стал Р. Б. Аполлонский), К. Н. Яковлев, А. И. Долинов, Б. А. Горин-Гореннов (должно быть Горин-Горяйнов), Я. О. Малютин, А. С. Любош, И. И. Андреевский, Г. И. Горелов, А. П. Хованский, А. В. Зилоти, С. А. Соколов; затем артистки (не заслуж.?) О. А. Голубева, Л. П. Карташева, Е. А. Редкова, В. А. Усачева, А. А. Исакова и др. Но самое поразительное, что ни к одному спектаклю не написано имя режиссёра! Удивило и то, что в литовских газетах информация об этих гастролях отсутствовала. В этом вина импрессарио Арнольда Пласкова? Или причина в другом?
28 августа газ. «Эхо» сообщила о получении накануне телеграммы от администрации труппы, что театр прибудет в Каунас за день до начала гастролей. Но вследствие технически затруднений с приспособлением театра Тильманса под спектакли, гастроли начались на день позже – 30 августа. Театр Тильманса вмещал 354 зрителя: 169 – в партере, 140 – на балконе, 45 – в ложе.
На суд зрителей представили «Смерть Тарелкина» Александра Сухово-Кобылина, «Бедного Иорика» М. Тамайо-и-Бауса, «Благодетелей человечества» «Свадьбу Кречинского» Александра Сухово-Кобылина.
Рецензии выступлений «некоронованных королей реализма» появились после третьего спектакля. Как всегда «Эхо» попало в точку?
АЛЕКСАНДРИНЦЫ: «Спасибо александринцам – они не нуждаются рецензии. Только после двухлетнего пребывания в плену у здешних русских полу-артистов. Ставивших полу-пьесы, полуигравших и полу- проваливавшихся, начинаешь понимать, как приятно написать несколько слов о настоящих артистах. От александринцев повеяло тем старым театром, к которому мы привыкли. Театральное искусство великолепно постигается, когда вы сидите в театре не потому, что вам лень уйти домой, смеетесь не потому, что смеется сосед по креслу, а иногда и невольно набухают глаза непрошенными слезинками, потому что со сцены хлынуло что-то тронувшее, как будто слегка ущипнувшее душу. Еще до начала спектакля на меня произвело впечатление чрезвычайно нужное и искренное слово-приветствие режиссера Государственного театра Юозаса Вайчкуса, который говорил о том, что литовское общество приветствует александринцев, что в их лице приветствуется искусство и талант, к которому не прицепить никакого национального ярлыка. И было приятно, когда представитель труппы, благодаря за доброе слово, упомянул, что нигде еще труппу так нигде тепло не встречали, как у нас.
«Смерть Тарелкина» – старая пьеса. Если к этому прибавить обстановку тильмансовской сцены, вернее отсутствие обстановки – можно с уверенностью сказать, что александринцы еще не успели развернуться» по техническим причинам», их главные козыри еще впереди – но и вчера как радостно отдыхала публика в театре. Мы уже как-то забыли, что можно так играть,как вчера играл Горин-Горяинов. Забыли уже, что есть артисты, которые могут схватить зрителя за душу и не отпускать его до того момента, когда занавес поставит точку над четвертым актом. Мы уже давно так не смеялись, как вчера нас заставил К. Яковлев. Очень вкусно пахнет старой александринкой от исполнения маленьких ролей. Вчера дворник был настоящим, «всамделишным» дворником, доктор настоящим доктором того времени. Старая александринка не сдается. Но, к сожалению, кое-что в ней побеждено и новой александринкой – «Государственным академическим театром». То, что нашим гостям пришлось поиграть перед совдепской публикой 18 – 19 – 20 года немного сказывается и на их теперешней игре. Я вполне разделяю наивное восхищение тех артистов, которые рассказывали мне, что играть перед крестьянином, впервые попавшим в театр, или перед рабочим, чувствующем себя, может быть впервые человеком, очень приятно. Искусство должно быть уделено всем и тем, кого оно должно воспитывать. Но и публика или подтягивает, или распускает и самого артиста. Кое – какую неряшливость можно было бы поставить в упрек к александринцам: иногда немножко напирают. Но это все мелочи, которые стушевываются перед настоящим дарованием, брызжущим от их игры». А. В.
Эхо, 1922, 2 сентября.
«БЕДНЫЙ ИОРИК» У АЛЕКСАНДРИНЦЕВ: «Банальный,«никакой» сюжет, упрощенная схематичность характеров, нарочитый тон, условность драматических интриги, и, наконец, изобилие эффектов, – подлинное лицо пьесы М. Тамайо-и-Бауса. Но если это так, то позволительно знать, что заставило александринцев – этих некоронованных королей реализма и сценической простоты – включить «Бедного Иорика» в гастрольный репертуар? Ответить на это нетрудно. И вот почему: «Бедный Иорик» отличается одним неотъемлемым достоинством: неограниченным простором для исполнителей и режиссуры, прекрасными ансамблевыми возможностями. Безусловно верно, что театр – неиссякаемый источник элюций, прекрасных психологических порывов, – что театральная иллюзия беспредельна, как неограниченна воля и представление человека. В театре верится в Дон-Кихота даже тогда, когда он вступает в борьбу с ветряными мельницами. Верится потому, что театральная правда гипнотизирует нас. Александринцы заставили поверить и в «Бедного Иорика». Не выявлением «жизненной» иллюзией, а форсированным действием, не нажимом на глубину переживания, а эффектным обострением драматической коллизии. А в этом – вся соль. Иначе «Бедного Иорика» играть нельзя. Но такой интерпретации держался не только такой большой художник как Горин-Горяинов. В ногу с ним шли все персонажи. Неудивительно, что аплодисментам и вызовам не было конца». Виктор Правдин.
Эхо, 1922, 2 сентября.
«СВАДЬБА КРЕЧИНСКОГО»: «Когда смотришь александринцев, невольно напрашивается мысль: какими судьбами наши желанные гости сумели уберечь от российской самоедовщины славные традиции своего театра? Нельзя сказать, чтобы это был праздный вопрос. Ибо социально-политическое гробокопательство не пощадило даже искусства, призвав к жизни так называемый театральный октябрь, во главе которого стал «сам» Вс. Мейерхольд. Это он устанавливал «новые формы художественного бытия», он решал единую проблему репертуара и актерского искусства. И кто знает, во что вылились бы похождения Вс. Мейерхольда, если бы у «немедленного» реформатора хватило пороху в пороховницах. В настоящее время реформаторы перешли в «красные» кафешантаны. Но тревога была велика, и поэтому девственно-прекрасная палитра александринцев искрится еще ярче, еще импозантнее. Что говорить о «Свадьбе Кречинского»? К. Яковлев создает такого Расплюева, что когда следишь за его «содержанием», то так и кажется, что со сцены прет на вас какое-то уродливое чудище, карикатурное, смешное, жалкое. И гадкое. Мимика, жестикуляция, позировка – все это вопит о какой-то нелепице ненужной, но реальной. С такой же почти экспрессией проводятся свои роли и другими персонажами (В. Усачева, Л. Карташева, А. Хованский, А. Любош). Даже юный А. Зилоти – и тот не нарушает ансамбля. Я. Милютину Кречинскому можно поставить в строку разве только то, что он не всегда удачно зарисовал характерные моменты роли. Переходы его недостаточно были убедительны. Тем не менее общее выявление фигуры Кречинского было дано Я. Милютиным хорошо. Как жаль, что впереди только один спектакль!». Виктор Правдин.
Эхо, 1922, 4 сентября.
Вы про нас, александринцев, писать закончили? Спасибо за Ваш труд! Теперь мы скажем как на духу!
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ: «М. г. г. редактор! Не откажите дать место нижеследующему письму: «Мы, артисты Александринского театра, выражаем свою глубокую признательность и сердечную благодарность импрессарио Арнольду Семеновичу Пласкову за организованные им наши гастроли в Литве. Следуют подписи. Ковно, 4 сентября 1922 г.»
Эхо, 1922, 6 сентября.
Свидетельство о публикации №225111601581
