Вырваться из ада... гл. 24 Беги, сынок, беги...

 Утром в лагере, среди беспокойной толпы пленников, неожиданно заметил я старшего земляка. Он, прихрамывая,оглядывал людей - разыскивал меня. В воздухе кружились первые белые снежинки. Я как раз перемотал портянки, натянул сапоги, притопнул. От стылого ветра весь дрожал.

- Живой, хлопец?! На-ка, Шурей, пожуй, - и сунул мне кусок черствого хлеба. С голодухи я впился зубами и мигом проглотил.

- Ты как мой пацан, дома ждет меня…
Пока тебя не захомутали на работы и не слег больной, ты рви отсюда. Полицаи сейчас гоняется за такими сорвиголовами!
- А за что?

- Слухай. Люди взбудоражились… Толкуют. Немцы за пацанов взялись стрелять.
На хуторе Аверин хлопчики сперли на квартире у офицера красивую коробку сигарет. Ну и покурили… Немцы прознали их, отловили и притащили в комендатуру аж 17 человек, а им то по 7-14 лет. Как тебе примерно… Смекаешь?
Сутками держали взаперти без еды, били и допытывались - почему и с чьей подсказки утащили, называйте взрослых, и что еще украли… А заподозрили их почему?

Я замотал головой:
- Не знаю.
У него задергалось веко.

- А потому, что перед этим на соседнем хуторе Вербовка ночью неизвестные раздербанили почту и амбар с припасами и документами. Потом появились написанная от руки школьным почерком листовка, мол, здесь партизаны. Немцы свалили все на шустрых пацанов-казачат.
А чтобы застращать людей, возили тех мальцов по хутору, в кровь избивали перед дворами, где живут их родители, а тех глядеть заставляли. Выпытывали у всех, где прячутся партизаны.

- И что, нашли кого-то?
- Какой там, стало еще хуже.
Он зло сощурился, желваки заходили на впалых щеках.

- Десять пацанов постарше отвезли к силосной яме возле хутора Аверин, поставили на колени по пять - и в два приема расстреляли,.. двумя залпами.
Согнали всех хуторских, отцов и матерей и объявили, что убивают малолеток за неподчинение властям и за связь с партизанами… Съехались туда офицеры и солдаты из соседних хуторов, щелкали фотоаппаратами. Командовал казнью офицер Фридрих Гук. Потом шнапсом все запили.

Он глубоко вздохнул.
- Земеля ты мой, сталинградский, - похлопал он меня по плечу и запахнул на мне кацавейку. Становилось совсем холодно.
- Вон, в хуторе Ляпичево немцы запросто убили пятеро детей за то, что они, голодные, подошли к их машине с продуктами и тянули руки, просили дать им хлеба.
- А теперь в селах хватают всяких подростков, фильтруют в лагере, вдруг повезет и через них, слабосильных, выйдут на партизан.

Напасть в том, что недалече нижнечирские вояки с оружием объявились и нападают на германцев.
Теперь полицаи землю носом роют, ищут подозрительных… Уже схватили в Калаче и расстреляли трех пацанов 15-17 лет якобы за подготовку нападения на немцев...

Тикать тебе надо из лагеря и подальше.
- А как?

Нагнулся он ко мне и зашептал…
С того дня я больше его не видел .
Последние слова его были:
- Беги, сынок… Ты же мужик... Всегда только вперед.

Тогда я подумал, если вдруг повезет и выберусь отсюда, то куда, в какую сторону идти мне дальше?
Кругом немцы, полицаи собирают насильно всех беженцев и гонят в ту Германию. Чужим людям я, одинокий, не нужен. Мама рядом в другом лагере в Калаче, она беременная - и теперь без моей помощи осталась, как и баба Рая. Отца в лагере военнопленных в Гумраке мы заметили и он надеется , что я при них и втроем, все вместе, мы выживем. Так куда же мне податься?..

… После окончания той смертоносной войны в одном их наших лагерей, где содержались нацистские офицеры, сотрудники госбезопасности выявили обер-лейтенанта Фридриха Гука.

При расследовании выяснилось, что это был тот самый каратель Гук. Он признался в казни подростков и показал спрятанные фотографии, сделанные в тот день. Пришло возмездие - по приговору суда он был расстрелян.

В хуторе Вербовском в 2003 году на могиле десяти подростков и на месте их расстрела поставлены обновленные памятники.
На гранитной плите высечены имена десяти погибших мальчишек с надписью: «Юным бойцам «Босоногого гарнизона». Расстрелянным фашистами 7 ноября 1942 года»».
Трагедия та была задокументирована в 1942-43 гг. советскими комиссиями в актах и опросах очевидцев.

К сожалению, с десятилетиями это деяние стало обрастать домыслами досужих сочинителей на просторах Интернета, выдавая их за документальные факты.

Бесспорно одно - это были крепкие мальчишки, герои своего поколения, жертвы проклятого гитлеровского режима. Они положили свои маленькие жизни на алтарь победы.

«Какой героический, славный генофонд уничтожили фашисты! Как не хватает потомков этих ребят и всех погибших за Родину бойцов! Вечная память!» - написал один из сегодняшних читателей.

Мы продолжаем свое повествование о перенесенных суровых испытаниях и стойкости семейства подростка Шурика из Сталинграда и превратностях неумолимой судьбы для каждого из них.

… На следующий день в лагере всех недавно доставленных мужчин выстроили для отбора на всякие работы. Я, малый ростом, с обильно измазанным грязью лицом и руками, в рваной материной кацавейке, дрожа от холода, стоял в переднем ряду.

Высокий , в очках, офицер в длинной шинели с переводчиком шел вдоль ряда, приглядываясь к каждому.

Подошел ко мне:
- Сколько лет? – наверно, мой вид ему не показался среди взрослых.
Я ответил по-немецки:
- Фирцен. (Четырнадцать)
Он уставился на меня и переспросил по-русски:
- Сколько?
А я опять по-немецки:
- Кляйн, фирцен. (Малый, четырнадцать).

Все делал так, как советовал мой старший земляк.
Офицер схватил меня за шиворот, крикнул:
- Вег! (Прочь!) - и выгнал из строя.

Я кинулся к воротам. На них стоял полицай, похоже, из русских. Выпалил ему, что офицер выгнал меня, ну отпустил. Тот сплюнул с губ подсолнечную шелуху и вдарил меня прикладом в плечо, я отлетел к проволочной изгороди.

За ней, с той стороны, стояли женщины, они через проволоку протянули руки и протащили силком к себе. Болело плечо от удара и оцарапанные руки. Но я этого не чуял.

Бросился бежать по улице, боясь, что вдруг вернут обратно.
Впереди увидел идущую толпу женщин и детвору, которых вели в лагерь жителей, эвакуированных из Сталинграда.
Проходя мимо, я влез, втиснулся между ними и вздохнул – я возвращался, ведь там, в этом, другом уже лагере была моя мама и баба Рая, и мы опять будем вместе.
Они-то думают, что меня с военнопленными наверняка увезли в Германию.

Вот открылись ворота в этот, другой, лагерь – и я уже внутри галдящей толпы, плетусь, верчу головой, выглядываю, ищу их…Но никого не вижу, хоть плачь. Найду ли своих?

А вдруг их уже отправили в следующий сборный лагерь в Нижний Чир, который в пути на сортировочный лагерь Белая Калитва.
А из того, огромного, один путь.

Всех, взрослых и детей, вывозят поездами в товарных вагонах на рабство в Германию.

Продолжение следует…