Павел Петрович Романов

                «Я нашел своего исторического героя. И   
                если бы Бог дал жизни, досуга и сил, я бы
                попробовал написать его историю».            
                Л.Н.Толстой.

                Дорога, устланная кое-где ржавыми прошлогодними листьями, вилась вдоль кромки леса, подернутого прозрачной зеленью. Неугомонные птахи суетливо метались, громко крича, устраивая гнезда. Карета, заляпанная распутицей, натужно катила, кренясь на поворотах. Ничего этого не видел и не слышал государь. Прикрыв глаза и привалившись к стенке кареты, сидит в одиночестве. Трудно сказать спит он или бодрствует. Да он и сам не смог бы ответить. Позади без малого 600 верст. Впереди Москва. А там помазанье на царство.
                Долгой дорогой, о чем только не передумаешь. Но чаще всего перед глазами всплывала картина, которая неутешной болью отзывалась всю его жизнь. Вот он в своей классной комнате. Уже и не вспомнить, что закатилось за сундук, стоящий не плотно к стене. Павел полез за ним. Много ль худенькому восьмилетнему мальчику надо – пролез, да и замер там. В комнату вошли младший воспитатель, с кем-то разговаривая. Ничего не понял Павел из их разговора полушепотом. Хоть и думали, что в комнате никого нет, но остерегались говорить громко. А только почувствовал, что стряслась беда. Что о любезном папеньке говорили. Что с государем приключилось несчастье. Ушли. Выбрался из своего укромного угла и задумался: у кого спросить … Так ведь не скажут.

                А тут возвестили, что прибыл Федор Вадковский. Павел помчался в игровую, куда проводили его друга. Увидев темную кудрявую головку, предмет подшучиваний мамушек и нянюшек, Павел бросился с вопросом:

                -Друг мой, что случилось? Ты слышал что-нибудь? Что происходит? Что с моим папенькой?

                Но что мог сказать Федор, двумя годами младше. Он, Павел, в раздражении бросил в него горсть оловянных солдатиков. Один из солдатиков рассек лоб мальчику. Малыш расплакался. Прибежал воспитатель, стал успокаивать Федора и пенять ему:

                - Негоже цесаревичу не уметь себя держать. Какой же Вы, Ваше Высочество, будете государь, ежели младшего да не смышленого будете наказывать. Разве ж он виноват в том, что мал и еще не разумеет?..

                Он, Павел, молчал, упрямо поджав губы. Но еще карета с Федором не успела выехать за чугунные ворота, как кинулся вслед и уже стоял рядом с воротами.       
                Отходчив был цесаревич.
               
                Наконец правда открылась мальчику. Открыл ее сам главный наставник – Никита Иванович Панин. Нет в живых больше Петра Третьего.

                - Теперь Вам, Ваше Высочество, нужно быть еще прилежнее в учебе. Только грамотный Государь – сильный Государь. Народ возлагает на Вас надежды.

                Но что были эти слова, если в сердце поселилась печаль: как – я – никогда – не - увижу – любезного родителя? Когда из жизни ушла бабушка Елизавета Петровна, он был совсем маленьким. Да и очень боялся ее в придачу.  Потому эту утрату перенес незаметно. Но сейчас, острой занозой в сердце встало: папеньки нет, и уже не будет никогда. Хоть и не особо баловал сына своим посещением Государь, но, когда встречались, отчуждение в глазах отца таяло, и он с удовольствием экзаменовал сына, приговаривая: - «Я вижу, этот плутишка знает предметы лучше нас», - и даже играл с ним в нехитрые игры.

                В глазах впечатлительного мальчика поселилась печаль. Часто слезы катились сами по себе. Трагизм был в том, что он их даже не замечал и не утирал. Не мог долго смотреть на это Никита Иванович Панин и распорядился привезти цесаревичу щенка испанского мастина. Эту породу он видел в Испании, когда служил в дипломатии, и по дипломатическим делам пришлось там недолго находиться. Собаки ему понравились.

                Вспомнил, как был изумлен, когда в игровую внесли щенка. Сидел, не шелохнувшись пока щенок ковылял к нему, то припадая на задние лапы, то поднимаясь и встряхивая лобастой головой, упрямо продвигался вперед. Наконец он уткнулся в его колени, на миг замер, а потом вдруг стал карабкаться вверх, поминутно падая и снова бесстрашно взбираться наверх. Боясь даже дотронуться до щенка, он вытянулся во весь рост на ковре и их глаза оказались вровень. Какой-то миг - и они потянулись друг к другу. Вспомнилось, как прижался щекой к терпко пахнущей шерстке, а щенок стал беспорядочно облизывать щеки с непрошенными слезами, нос, волосы. С этого дня верней друга не было. Так и назвал его – Друг. Этот щенок, в отличие от первых двух собак Султана и Филидора, всегда находился рядом. Султана и Филидора, которых тоже любил, помнит всегда большими, а этот такой маленький, такой беспомощный, он так нуждается в нем, Павле.
                Любимая игра у них была поутру бежать к Семену Андреевичу Порошину – младшему воспитателю, стащить с него одеяло и ну его за голые пятки терзать. Зубки у щенка острые, сам юркий, а у самого Павла полные карманы сюрпризов: пищалки с водой, а то и фосфор утаит из урока, и начиналась возня, крики – где кто и не разберешь сразу.

                Так вот однажды прибежали, а на смятой постели никого. Щенок обежал кровать, приостановился возле плохо закрытого шкафа и потянул за кончик торчащей тетради. Павел хотел отнять тетрадь и убрать от собаки. Оказалась рукописная книга. Прочитал одну страницу, другую. Не заметил сам, а уж до середины дочитал. Заходит Семен Андреевич. В лице изменился и стал выговаривать, почему самовольно взял книгу. Слово за слово, рассорились. Сколько ж сгоряча много обидных слов сказал Семену. Главное, хотел показать, что во дворце тот имеет подчиненное место, подчиненное ему, Великому князю.
Семен был самый любимый воспитатель. Из всех воспитателей только его и искренне любил, да и Семен в нем души не чаял. Всегда успехами в разных науках гордился, особенно в математике. Так прямо и говорил Никите Ивановичу и другим: «Если б Его Высочество человек был партикулярный и мог совсем предаться одному только математическому учению, то б по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем».

                Да и сам вроде, как шутя, а на самом деле выразил свою любовь и привязанность к Семену, исчислив свое отношение в шуточной формуле. Записал ее в своем дневнике, от того и запомнил надолго: «…та любовь, которую я к нему имею, содержится в той любви, которую имею к другим, как квадрат 4 к своему радиксу».

                И вот размолвка. Да где ж размолвка – беда, очень крупная ссора. А самое главное, он, Павел, так и не понял, за что на него осерчал Порошин.

                Несколько дней занятий с Семеном не было. Наконец они встретились в классной комнате. Лицо воспитателя было непроницаемым. Не мог долго сердиться на Семена, а потому подошел к нему с миром. Помирились. Да и как не помириться – словно старший брат он для него. И тут Семен ответил на вопросы, которые волновали. Оказывается, эта пьеса не им написана, как ошибочно предположил было – баловался сочинительством учитель, а написана она Шекспиром и переложена на русский лад Александром Петровичем Сумароковым, что не могут они ставить ее в дворцовом театре – Ее Величество против того, чтобы «Гамлет» шел в каком-нибудь театре. Не любит она эту пьесу и будет недовольна, если узнает, что пьесу читал Павел Петрович. В конце пообещал дать дочитать рукописную книгу.

                «Когда кому дана порфира и корона,
                Тому вся правда, власть, и нет тому закона» …
                «Не сим есть праведных наполнен ум царей:
                Царь мудрый есть пример всей области своей;
                Он вправду паче всех подвластных наблюдает
                И все свои на ней устои созидает,
                То помня завсегда, что краток смертных век:
                Что он в величестве такой же человек,
                Раби его ему любезные суть чады,
                От скипетра его лиется ток отрады…» … …
                «Что делать мне теперь? Не знаю, что начать.
                Легко ль Офелию навеки потерять.
                Отец! Любовница! О имена драгие! ...
                Пред кем-нибудь из вас мне должно быть в вине» …

                Не брал с него слово Семен, чтобы никому о рукописи не говорил, да он не маленький и сам знает, что вельможи и всякий другой народ, который толчется всегда с утра до вечера во дворце не те, с кем можно говорить о Шекспире. А другие и не бывают во дворце.

                Да только появилось вопросов много у него, цесаревича:

                - Отец с согласия матушки убит? Или это навет, чтобы настроить его, Павла, против матушки?

                -Убийцы понесли наказание?

                -Придет мое время управлять государством и убийцы ответят за злодейство.

                -А вдруг все-таки отец жив?

                И тут поведал он Семену, что уже несколько лет жуткий страх преследовал его. Никому до этого не признавался, только теперь вот говорит. Часто перед своими глазами он видит задушенного отца. Отец говорит что-то, но он, Павел, не может разобрать слов. Как мог, воспитатель и друг, успокоил.

                И все бы хорошо, может быть, никто бы и не узнал про рукопись, да маленький князь Алексей Куракин, брат старших Александра и Степана, вывел из себя. Пристал с кукольным представлением, которое у них дома репетируют. Привез с собой эстампы с декорациями. Начал хвастать. Вот он, Павел, возьми   и тоже покажи свои эстампы. А там были кроме прочих те, которые рисованы к прочитанной пьесе. Мимо проходил, на ту беду, Остервальд. Тимофей Иванович хоть честный человек, но как воспитатель очень выслужиться перед Никитой Ивановичем хотел всегда. Приостановился, тоже посмотрел эстампы. Он или кто другой доложил, но вскоре Семена удалили из дворца по указанию Ее Величества. А там, говорили, служба в отдаленных местах была да смерть настигла неожиданная. Всего-то и было ему чуть больше 28 лет.

                Не стало рядом друга и наперсника. Некому доверить свои сомнения и тайны. Из ровесников разве только Александр Куракин пользовался большим расположением.
                Он, цесаревич, часто со своими друзьями Федором Вадковским, братьями Куракиными и Андреем Разумовским, гуляли в запретном для них месте – у прудов. Вот и в этот раз они со Степаном и Александром лежали на траве и мечтательно смотрели на лениво плывущие облака. Каждый выискивал облако замысловатей и придумывал историю. Собака лежала рядом. Теперь это уже не тот беспомощный щенок. За год он превратился в крупную собаку. Некоторое время назад произошел странный случай. Ночью проснулся от того, что верный пес передними лапами стоял у него на груди, от чего груди было больно.  Натужено дыша, молча своей большой головой, толкал, пытаясь разбудить его. Проснувшись, почувствовал запах гари – занялась тяжелая портьера. На крики и лай собаки прибежали слуги и охрана. Почему случился пожар он так и не узнал. Но с тех пор не отпускал Друга от себя.

                Сейчас пес лежал рядом, разомлев на солнышке. Вдруг неожиданно, сделав стремительный прыжок, помчался к пруду. И только теперь друзья услышали сдавленные крики. По берегу размахивая руками, носился младший Куракин, а Федор беспорядочно колотя по воде, пытался удержаться на плаву, вот-вот голова уйдет под воду. Собака бросилась вперед, успела схватить мальчика и стала тянуть его к берегу. Что было сил, мальчики втащили горе-пловца на берег. Тогда он пенял Федору:

                - Что же ты плавать-то не умеешь. Сержанта нынче получил. Позоришь Семеновский полк. Ежели б не пес мой, не получила бы русская армия поручика.
                В тот же день он написал матери письмо.
                «Госпожа дрожайшая матушка!
Отвлекитесь, сделайте милость, пожалуйста, на мгновение от Ваших важных занятий, чтобы выслушать меня.

                Сегодня случился прискорбный случай, и это происшествие навело меня на некоторые мысли. Думаю, нельзя назначать на воинскую службу новорожденного. В 10 лет он получает звание сержанта, а к 16-17 годам – гвардейского поручика. Эти недоросли, ни единого дня не служа в строю, воинское дело не знают, да и физически слабые. Такие солдаты не делают Вашу армию сильной.

                Простите, Ваше Величество, за мою дерзость. Только любящее мое сердце заставило меня обратиться к Вам, и пусть у Вашего Величества не иссякнет никогда нежность матери и правительницы, всегда дорогой и почитаемой мною, чувства, с которыми остаюсь для Вас, Ваше Императорское Величество, самый покорный и самый преданный сын, и подданный Павел».

                Письмо осталось без ответа.

                А через некоторое время исчезла собака. Сказали, что она убежала через прорытый ею лаз. Даже лаз показали, но не поверил. Молча, ушел в свои покои и несколько дней не показывался. С этого времени он часто стал бывать замкнутым. Разве что с друзьями своими забывался, и только с ними можно было снова услышать его беззаботный смех.

                Пройдет время, и в память о своем верном Друге будет издан новым Государем указ: «Выписать из Испании особой породы собак, употребляемых там при овчарных заводах потому, что приписывают им особенную способность содержать стадо в сборе и защищать от хищных зверей, каковую породу и можно будет развести в Таврии».
       
                Раздался осторожный стук в дверцу кареты. Затем дверца приоткрылась.

                - Ваше Величество, станция, – верный друг князь Куракин заботливо придержал дверь.

                -Зачем стучишь, если не ждешь ответа…

                -Положено, Государь!

                Осталось несколько верст. И Москва. Снова тревожные думы не дают покоя. Емельян Пугачев…Пугачев… Сомненья и надежды. А если Петр Третий жив?! Ведь не зря по Руси идет молва, что объявился. …Ведь присягают ему генералы и адмиралы. … Как быть? Кому верить? Сам никогда не верил, что отца нет – ведь не видел его мертвым…

От вероломной матушки всего можно ожидать. Может томился отец в какой-нибудь темнице… Да нашлись добрые люди и вызволили его из плена… Как проверить…

                Решение пришло не сразу, но уж коли решился, то нужно приступать – в поход, только в поход.    Как-то случайно услышал слова воспитателя, да так они гвоздем и засели: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке. Порвется эта ниточка – машинка завернется и тут конец уму и рассудку».   
               
                Правильно он рассчитал. Как только сообщил о своем решении, так завыл хор: не надобно, Великий князь, эту затею претворять; Ваше Высочество, это не одобрит Их Величество… И перешептывания, перешептывания… Знаю о чем шепчутся… Знаю, кто матушке докладывает о каждом шаге… Да и пусть их… Дам команду – через неделю мое войско выступит! Не остановите!               
                Накануне пошел за благословлением к своему духовнику. Еще императрица Елизавета Петровна назначила ему этого пастыря. Хоть и не одобрял затею отец Платон, но отговаривать не стал. Благословил. Любил он Великого князя, не знавшего любви ни материнской, ни отцовской. Со смертью Императрицы некому стало беспокоиться о ее правнучатом племяннике, не только как о наследнике императорской короны, а и просто как о ребенке.

                Наступило утро – личное войско стройными рядами выступило в поход. Впереди он, Павел Петрович. Под несмолкающий грохот барабанов войско маршем двигалось по узким проселочным дорогам. Путь предстоял немалый. Строй часто нарушался, что вызывало негодование у него, предводителя. Далеко не ушли. Лично Никита Иванович Панин догнал и отговорил. Пугачев пойман. Показал протоколы его допросов, которые вел в Москве брат Панина – Петр Иванович. Пугачев не выступает трусом.  Это вызвало уважение. Но и героя не изображает. Признался, что народ его нарек Петром Третьим, а раз нарек, так тому и быть. А на самом деле он хорунжий Емельян Пугачев. С этой фамилией и помирать. Просит прощенья у Павла Петровича, что пользовался именем его отца.

                И, как в детстве, снова, помнится, спросил наставника:

                - Отец жив? Ты видел отца мертвым?
                Отвел взгляд Никита Иванович. Всего на миг отвел, замешкался с ответом. Потом покачал головой, мол, не жив. А видел аль нет не успел ответить – такой гнев настиг меня, что испугался князь Никита Иванович да в лице изменился. Сердце мое застучало, будто на волю просилось. Помню, гнев сдержал, но взгляд в сторону запомнил: утаивает что-то Никита Иванович.

                - Матушка виновата и ее душегубы орловские?

                И снова нет ответа. Теперь-то понимаю – щадил меня Никита Иванович. Берег. Спасибо ему за это.

                - Как вернемся, буду ставить представление в своем театре. «Гамлет».

                - Ваше Высочество, но ее Величество…

                - А ее Величество первой получит

приглашение на театральное представление.
                Не видел Павел Петрович взгляда, которым проводил его Никита Иванович. А была в этом взгляде любовь и жалость, и мысль – вот он, русский Гамлет. До самого совершеннолетия Павла, он всегда находился рядом, готовил его к тому, что займет цесаревич трон, внушал ему династические права. Павел был способный ученик. Да только сил противостоять властной матушке не нашлось. Чем закончится эта вольность Павла?

                Этот несостоявшийся поход навсегда поселился в его, Павла, сердце проигранным сраженьем.

                ***
               
                Остановились. Совсем уже рядом Белокаменная.  Сколько веков прошло, давно уже не в белом камне, а так и зовется Белокаменная.
                Вышел из кареты. Подошел к Поклонному кресту. Постоял. Перекрестился. О чем думал? Просил ли милости или помощи? Или вознес благодарственную молитву Господу и небесным заступникам? Да кто же теперь сказать об этом может?
                В апреле 1797 года в Успенском соборе прошла коронация Павла Петровича. Отныне он Император Государства Российского – Павел Первый. Впервые вместе с Павлом короновалась его супруга императрица Мария Федоровна.
                Править Российским государством ему суждено было всего 4 года и 4 месяца.