По сей день...

*
- Дед, тебе плохо?
- Сделаешь мне укол?
- Конечно. Ложись. Не бойся, больно не будет.
- Я знаю. У тебя лёгкая рука.

   Повезло тому, который видел лицо отца с бумажками на месте порезов после бритья. А коли он может припомнить деда, подпирающего языком щёку, что вооружившись опасной бритвой срезает щетину, покрытую мыльной пеной... Таковский вовсе - баловень судьбы. И навряд удержался этот счастливчик, чтобы, подражая деду, не поводить помазком по хозяйственному мылу, да после, ею же, у себя под носом, и потом...

- Ты это зачем?! Кто тебе разрешал брать? Нехорошо... Бритва, понимаешь, это личная вещь. Подрастёшь - я тебе свою подарю.
- Твою?!!
- Твою! А теперь умойся, не порти лицо, радуйся, что гладкий покуда. Не то поскребёшь щёки, и почнут волосья расти, да не ровно, а клоками.
- Ну и что! Буду таким же красивым, как ты! 
- Не подольщайся, пострел! Ишь! Красивым... У тебя своя красота. Да, слышь, не шутя - не трогай больше. А то будешь в первом классе усатым. Засмеют товарищи...

   Не дожил дед до моей щетины. Не успел подарить бритву, чтобы заимел я мою собственную, личную вещь. Ну так и обхожусь, чем придётся, бреюсь больше по необходимости, безо всякого удовольствия.

   Ручку от дедовской бритвы посеяли где-то, осталось одно лезвие, и странно, но оно не затупилось по сей день, как и тоска по деду. Мне не хватает  его утренней намыленной физиономии, нарочитого кряхтенья, громыханья молочным бидоном в половине пятого утра, возни в кухне с винегретом и жареной картошкой, и стука под дверью его трости.

  И пускай молоко было не для меня, а для других внуков, живущих по правую, правильную сторону реки, и не отведал я той картошки с винегретом, но по сей день мне чудится, что не навсегда замер мерный перестук трости деда, а просто повесил он бадиг на сгиб локтя, или прижал, будто градусник, либо прислонил к стене у двери и теперь ищет по карманам ключи, да всё никак не может найти...