Выживание - 2 Фолс - 5

5.

Машина ехала сквозь снег, тяжело пробираясь по пустой дороге. Дворники лениво метали белую кашу с лобового стекла, а за окнами клубились серые тени, обледенелые деревья, покосившиеся столбы, обрывки вывесок.

Мы с Салли молчали. Каждое потрескивание кузова, каждый вздох двигателя звучали в этой тишине как гром.

На заднем сиденье лежал Таккер. Он бредил, тихо шептал что-то, будто разговаривал с кем-то, кого давно уже нет. Слова были несвязны: имена, обрывки фраз, вздохи. Иногда он произносил «Энни»… иногда, «папа».

— …рефери, нет… — бормотал он, дёргая здоровой рукой. — не засчитывай, он… он держит канат… Энни, забери детей с первого ряда… Папа, я не… я не хотел, я просто… просто…

Его тело изогнулось. Он захрипел, пытаясь перевернуться, но раненое плечо не давало.

— Ш-ш-ш, Стив, тише, — гладила его по спутанным волосам Салли, говоря ласковым материнским голосом. — Всё хорошо, здоровяк. Ты спишь. Это просто сон.

-…холодно, — прошептал он. — Почему… здесь… так холодно? Я не… я не чувствую ног…

Салли продолжала держать его за руку, шептала что-то успокаивающее, но он не слышал. Глаза блуждали под веками, губы шевелились.

Я сидел за рулём, уставившись на дорогу. Колёса оставляли две полосы на белом полотне. Пейзаж был одинаковым. Снег, замёрзшая трава, серое небо.

Салли нарушила тишину первой.

— Ты не должен был его так оставлять, — сказала она тихо, но с нажимом.

Я не ответил. Только сильнее сжал руль.

Раньше, ещё несколько дней назад, я бы вспыхнул. Сказанул бы резко, с матерком. А сейчас, ничего. Пустота. Жуткая усталость. Эта поездка чертовски вымотала.

— Нужно было его хотя бы похоронить, — продолжила она.

— Где? — наконец выдохнул я, не отрывая взгляда от дороги. — В мёрзлой земле? Мы бы там провозились сутки, может, больше. Кто бы копал, ты? Или Стив с дырой в плече? Нет же. Делал бы я.

— Но всё равно… — начала она, но голос её стих.

Салли отвернулась к окну. Её профиль отражался в стекле, уставший, бледный. Сколько дней мы в пути? Я уже перестал считать. Два? Но казалось, что целый месяц.

Снег валил густой стеной. Мир за окном будто растворился, стал призрачным, ненастоящим. И где-то между этими белыми тенями я вдруг подумал: кем я стал?

Восемь месяцев назад я был нормальным человеком. Айтишником. Жил в Нью-Йорке, работал. В России, жена и дочка. Мы созванивались по видео, она показывала, как малышка рисует. Смех, кофе, звон кружки о стол. Всё это казалось таким обыденным… таким вечным.

А теперь я еду по мёртвой стране. У меня автомат, на счету десятки убитых, и не только мертвецов. Я бросил тело товарища на улице, даже не накрыл его. Просто поехал дальше. Потому что так надо. Потому что таков мир. Не хотелось задерживаться в городе. Мало ли какие там ещё опасности.

«Когда я стал таким? В какой момент перестал быть человеком и превратился в это».

Я прикрыл веки на секунду. Перед глазами вспыхнула не Россия. Вспыхнул офис. Оупен-спейс на 34-й улице. Запах дорогого кофе и остывшей пиццы. Я, Дэн, Дэн-программист, специалист по кибербезопасности. Я отлавливал баги, строил файрволы. Моей самой большой проблемой было то, что дедлайн горел, а клиент из Индии не понимал моего технического задания.

А по вечерам, видео. Вероника. Моя жена. Она устало улыбалась из кухни в далёком Краснодаре.

«Дэн, ты поел? Не сиди до поздна».

А на заднем плане Ксюха.

«Папа, папа, смотри, что я сделала!»

Она показывала мне в камеру очередной свой шедевр.

«Очень красиво, котёнок. Папа скоро приедет».

Но папа не приехал. Потому что начался пи**ец. Папа соврал. Он не мог пересечь океан. И его нынешнее обиталище, слишком далеко от воды. В мирное время можно доехать легко, но не в таких условиях. Да и что делать на берегу океана? Вряд ли кто-то решиться подобрать человека, опасаясь всё того же вируса.

Салли снова посмотрела на меня, но ничего не сказала. Только вздохнула и отвела взгляд.

Стив застонал сзади, и мы оба обернулись.

— Всё нормально, — прошептала она, — ему просто жарко.

Я кивнул, хотя понимал, что ему не жарко. У него бред.

Ближе к вечеру я заметил ферму, несколько покосившихся построек, заросший двор, ржавый фургон без колёс. Дымоходы без следов копоти. Значит, пусто.

— Переночуем здесь, — сказал я, заглушая мотор.

— А если там кто-то есть? — спросила Салли.

— Сейчас узнаю.

Я взял трофейный АКМ, вышел наружу. Мороз сразу ударил в лицо, дыхание повисло белым облаком. Снег похрустывал под ботинками.

Ферма стояла безмолвно. Ветер шевелил дверцу сарая, которая скрипела на одной петле. Двор был пуст, следов, никаких.

Я обошёл дом кругом, потом осторожно толкнул дверь прикладом. Она поддалась. Изнутри пахнуло сыростью и пылью.

— Есть кто живой? — крикнул я, заходя внутрь.

Ответа не было.

— Хозяева?

Я прошёл в кухню. Стол перевёрнут, стулья разбросаны. На полу засохшая, потемневшая каша. Похоже, овсянка, которую кто-то рассыпал в спешке. На стене висела фотография семьи: фермер в комбинезоне, его жена в цветастом платье, двое детей подростков. Улыбаются, щурясь на солнце. Наверное, ушли.

Я поднялся на второй этаж. Каждый шаг по скрипучей лестнице отдавался эхом. Две спальни. В одной, двуспальная кровать, не заправлена. Шкаф открыт, одежда вывалена на пол. В другой, детской, было два койко-места. На стене плакаты с бейсболистами и Люком Скайуокером. На полу игрушечный грузовик.

Я толкнул дверь в ванную. Ничего.

Молча закрыл дверь.

Вновь спустился на первый этаж, входя на кухню. В холодильнике пусто, на полках лишь банка открытых консервов и пачка с какой-то хренью, давно покрывшийся плесенью. Никаких тел. Ни живых, ни мёртвых. Эту ферму покинули давно. Может, ещё летом.

Я выдохнул и махнул рукой в окно, чтобы Салли видела.

— Здесь всё чисто! — крикнул я.

Через пару минут она вышла, помогая Стиву выбраться. Мы затащили его внутрь, уложили на старый диван, накрыли одеялом.

— Помоги мне, — попросила Майерс.

Она притащила таз и начала растапливать в нём снег на печке.

— Его надо раздеть. Повязка пропиталась.

Мы вдвоём стянули с Таккера куртку и свитер. Он застонал, когда мы потревожили рану.

— Держи его, — скомандовала Салли.

Она размотала бинт, который был наложен в машине. Я отвернулся, чтобы не видеть хлынувшую кровь, но её не было. Вместо неё из-под повязки на бинты потекла густая, жёлто-зелёная жижа. Запах ударил в нос. Хуже, чем от мертвяков. Запах гниющего мяса.

— Чёрт… — выдохнула она. — Инфекция. Слишком быстро.

Она взяла из трофейной аптечки бутылку. Спирт или водка, я не разобрал.

— Дэн, держи его! Если сможешь!

Я навалился на Таккера всем весом, прижимая его здоровую руку и плечи к дивану. Салли плеснула жидкость прямо в рану.

Таккер не просто застонал. Он заорал. Это был нечеловеческий, а раненый, звериный вопль, который, казалось, сотряс стены дома. Он дёрнулся с такой силой, что я едва его удержал. Глаза открылись, но они оказались пустыми.

— Тише, тише, здоровяк… — шептала Салли, вытирая гной куском бинта. — Тише…

Он обмяк так же внезапно, как и очнулся. Снова провалился в беспамятство.

Салли тяжело дышала.

— Я… я сделала, что смогла. Вколола ему морфин из того кейса. Теперь… теперь только ждать.

Она села на пол, вытирая пот со лба дрожащей рукой.

— Хоть бы не помер, — вздохнула она.

— Переживёт. Сильный парень, — ответил я, но теперь в моём голосе не было и тени уверенности.

Я нашёл дрова в сарае и разжёг котёл. Дым пошёл через трубу, запахло горелым деревом. Тепло медленно расползалось по комнате.

Салли молча наблюдала, как я подкладываю дрова. В её взгляде было нечто странное, не просто усталость.

Когда всё немного устаканилось, я приволок ещё один диван из соседней комнаты и придвинул к стене. Салли села рядом со Стивом, проверяя повязку.

— Извини, — вдруг сказала она. — За то, что наговорила в машине.

Я махнул рукой.

— Забей. Мы все на нервах.

— Просто… — она замялась. — Я не хочу, чтобы ты думал, будто мне всё равно.

— Не думаю, — ответил я.

Она посмотрела на меня чуть дольше, чем нужно, потом отвернулась.

Мы молча поужинали. Пара банок и сухари из запасов мародёров. Стив уснул, тихо бормоча что-то во сне. Я сел у окна, с автоматом на коленях. Потом все-таки переместился на диван, укладываясь в одежде и обуви рядом с Салли, держа под рукой оружие. Ветер за стенами выл, стучал по ставням. Снег падал без остановки. Мир будто замер.

Я задремал. Не знаю, сколько прошло времени, когда почувствовал движение рядом. Тёплое дыхание, тихий шорох. Кто-то коснулся моей руки.

— Салли? — прошептал я.

— А кто же ещё, — ответила она, почти касаясь губами уха.

Я напрягся, не двигаясь. Её рука скользнула по груди.

— Что ты делаешь? — тихо спросил я.

— А ты сам не догадываешься?

— Но…

— Я одинокая женщина, Дэн, — прошептала она. — Мы лежим вдвоём…

Я слегка отстранился.

— Послушай, Салли, не надо.

— Почему? — послышалось раздражение в голосе. — Я тебе не нравлюсь? Или может от меня воняет?

— Потому что это неправильно.

— Неправильно по отношению к кому, Дэн? К твоей подружке?

— Может и к ней.

— Глупость, Дэн, — усмехнулась она. — Думаешь, она тебе верна? Я видела таких. Эти «милые блондиночки»… Они держатся рядом, пока удобно. Потом находят кого-то получше. Скажи, кем она была? Стриптизёршей?

— Прекрати.

— А может, проституткой?

— Я сказал, хватит.

Она замолчала, но глаза у неё сверкнули злостью.

Я откинул одеяло и поднялся.

— Ты куда? — бросила она, приподнявшись на локте.

— Пройдусь. Проверю, всё ли в порядке.

Взял автомат и направился к двери.

Сзади послышался тихий вздох, то ли злой, то ли обиженный.

— Ну и пошёл к чёрту, мудак.

Я вышел на крыльцо. Снег валил густо, сейчас без ветра. Мир вокруг был белым и безмолвным. Где-то вдалеке ухнуло. Может, упала стена, может, что-то другое.

Я, стоя у дверей, посмотрел на небо. Серое, без звёзд.

Когда-то я мечтал житбогато, работать в IT, копить на дом. Теперь я стою посреди конца света с автоматом и думаю, как пережить ночь.

Наверное, человек способен привыкнуть ко всему. Даже к тому, что стал другим.

— Господи… если ты ещё где-то есть, не дай нам стать зверями.

Ответом была только тишина.

Простояв на улице минут двадцать, я всё же решил вернуться в дом. Снег падал густыми хлопьями, таял на воротнике, застывал в волосах. Мороз бодрил, но внутри уже поселилась тяжесть, смесь усталости и раздражения. Хотелось просто посидеть в тишине, без мыслей, без людей.

Я счистил снег с ботинок о край крыльца. Дверь тихо скрипнула, впуская меня и облако морозного пара в тепло. Тепло было относительным. Печка почти прогорела, в углах комнаты снова начал скапливаться холод. В нос ударил смешанный запах. Сырая штукатурка, дым, слабый, но стойкий душок антисептика, которым Салли обрабатывала Таккера, и… что-то еще. Что-то кислое, тошнотворное.

Я решил, что это от грязных бинтов, которые Майерс, должно быть, сожгла в печи.

Когда я вошёл, Салли, кажется, спала. Или делала вид, что спала. Неважно. Она лежала на диване, повернувшись лицом к стене. Таккер, неподвижно на соседнем. Только его грудная клетка медленно поднималась и опускалась.

Я приблизился к нему. Даже в тусклом свете углей было видно, как сильно он изменился. Лицо, раньше одутловатое, теперь осунулось, кожа приобрела восковой, нездоровый оттенок. Я приложил ладонь к его лбу. Он был ледяным. Но здоровяк все-таки дышал. Дыхание было редким, едва заметным, со слабым свистом.

«Спит», — решил я.

Морфин с антибиотиками, который мы ему вкололи, и дикая усталость делали свое дело.

Салли, лежавшая на своем диване, не шевельнулась. Ее спина, обращенная ко мне, была красноречивее любых слов. Она выстроила стену. После того, что случилось… или, вернее, не случилось между нами, эта стена была высокой и холодной.

«И хорошо», — подумалось мне. Так гораздо проще. Никаких привязанностей. Никаких сложных эмоций. Только партнёрство.

Я опустился в кресло у печи, поставил автомат между колен и замер. Глаза щипало от недосыпа, тело ныло, особенно шея и спина. Я долго смотрел в одну точку, на огарок свечи, расплывающийся в полумраке, пока веки не стали тяжёлыми.

Я боролся со сном, сколько мог, зная, что это самое опасное время. Ночь. Тишина. Усталость. Я пытался думать о маршруте, о том, сколько у нас осталось еды. Банки мародеров. Патроны. Бензин.

Мысли путались, расплывались. Дрова трещали в печи, и этот звук превращался в плач. Или в шепот. Мне на секунду привиделось, что это Ксюха зовет меня из своей комнаты.

«Папа, папа, мне страшно.».

— Я не сплю, — сказал я себе, но голова уже упала на грудь.

Автомат стал невыносимо тяжелым.

«Всего пять минут, — подумалось мне. — Просто закрыть глаза на пять минут…»

Не знаю, сколько я спал. Проснулся внезапно, от чёткой, почти осязаемой уверенности, что рядом кто-то стоит. В груди холодком прокатилась паника. Я не сразу понял, где нахожусь, но ощущение было жутким: словно за мной наблюдают.

Это был не звук. Это был запах. Тот кислый, тошнотворный запах, который я почувствовал у двери, теперь стал густым, осязаемым. Он заполнил комнату, перебивая даже дым. Запах гниющего мяса, аммиака и… чего-то еще. Чего-то нечеловеческого.

Я приоткрыл глаза. Комната почти тёмная. Угли в печи едва тлели, отбрасывая слабые, пульсирующие отсветы.

И в этих отсветах я увидел его.

Он стоял не в двух шагах. Он стоял надо мной. Нависал, как скала. Огромная, темная тень, заслонившая свет от печи.

Я не сразу понял, кто это. Я просто увидел силуэт. А потом он вдохнул. Нет. Это был совсем не вдох. Это был хриплый, булькающий клекот, как будто воздух проходил через рваные легкие, полные жидкости.

— Аааа! — заорал я, подскакивая, испытывая животный ужас.

Это не было лицо Таккера. Это была маска. Кожа, серовато-синяя, туго обтянула череп. Глаза открыты, но они были мутными, как застывшее стекло. А рот… рот был приоткрыт, и из него на мою куртку капала густая, темная слюна, смешанная с гноем.

Рана на его плече, которую Салли так тщательно зашила, разошлась. Из нее торчали обрывки ниток и что-то темное, пульсирующее. Он не умер от заражения. Он стал заражением.

— Что? — вскрикнула Салли, вскакивая с дивана.

Я особо не целился. Я просто нажал на спусковой крючок. Автомат, стоявший у меня между колен, был направлен ему в живот.

Три короткие очереди разорвали тишину. Грохот в маленькой комнате оглушил. Гильзы, горячие, как угольки, посыпались мне на колени и на пол. Запах пороха ударил в нос.

Пули калибра 7.62 вошли в массивное тело рестлера с мокрыми, чавкающими звуками. Я видел, как его куртка рвется, как из дыр вылетают клочья набивки и темные брызги. Он даже не покачнулся. Он просто опустил голову и посмотрел на свой живот, из которого торчал кусок дымящегося кишечника. А потом он поднял глаза на меня. В них не было боли. В них не было ничего.

— Назад! — заорал я, пытаясь вскочить, но он был слишком близко.

Он рванулся на меня не как человек. Он упал на меня всей своей массой в сто тридцать килограмм. Я рухнул обратно в кресло, которое под нами затрещало. Руки-тиски сомкнулись на моих плечах, а челюсти, клацая, потянулись к моему лицу. Вонь из его рта была такой, что меня едва не стошнило.

— Б**дь! — выдохнул я.

Я не мог поднять автомат. Он был прижат между нами. Мои руки изо всех сил уперлись ему в грудь. Это было все равно, что толкать стену.

— Салли! — заорал я срывающимся голосом, дав петуха. — Стреляй!

Майерс, вскочившая с дивана, смотрела на нас с ужасом. Она взглянула на свой карабин, который оставила у двери… Слишком далеко.

Я собрал все силы. Это был не удар. Это был толчок отчаяния. Я уперся обеими ногами в его простреленный живот и нажал. Кресло опрокинулось назад. Я упал на спину, а Таккер, потеряв равновесие, пролетел надо мной и врезался спиной прямо в чугунную печку.

Зомби зашипел. Это был уже не клекот. Это был рев раскаленного металла, смешанный с болью… нет, не болью. С мёртвой яростью. Он пошатнулся, пытаясь выпрямиться. Его спина дымилась. Он повернулся ко мне, и я увидел, что его куртка на спине приплавилась к раскаленной дверце.

— Дэн! — крикнула Салли.

Я откатился в сторону, вскакивая на ноги, перезаряжая автомат. Руки дрожали так, что я едва мог попасть рожком в гнездо.

Таккер рванул. Он вырвал дверцу печи вместе с куском своей горящей плоти. Огонь и угли выплеснулись наружу, охватывая половик.

— Пи**ец! — выдохнул я, отскакивая.

Старый, сухой половик вспыхнул мгновенно. Пламя побежало по нему к занавескам.

— Из дома! — крикнул я.

— Он… он же был… — начала Салли.

— К машине, быстро! — перебил её я.

Пламя уже добралось до штор, оттуда, к столу. Всё вокруг трещало, гудело, глотая кислород. Становилось нечем дышать.

Я выстрелил снова. Целая очередь. Я не целился в голову, я просто поливал его свинцом, пытаясь сбить, остановить.

— Из дома! — крикнул я Салли, которая застыла, глядя на горящего Таккера.

— Он… он же был… — начала она.

— ЭТО НЕ ОН! — заорал я, хватая ее за руку. — К машине, живо!

Я потащил ее за собой. Комната наполнялась едким, черным дымом. Старые деревянные балки потолка начали потрескивать. Я обернулся. Горящий Таккер сделал еще шаг, протягивая ко мне руки, объятые пламенем. Он был похож на демона из ада.

Я выдернул из подсумка новый рожок, заменив почти пустой.

— Прикрой! — крикнул я Салли.

— У меня нет…

Я вспомнил. Ее карабин остался у дивана, который уже начинал тлеть.

Я вытолкнул ее наружу.

— Беги!

Сам остался в дверях, прикрывая отход. Я стрелял, пока в рожке не кончились патроны. Пули свистели, одна задела Таккера по шее, почти оторвав голову. Тот качнулся. Его череп безвольно повис на ошметках кожи, но тело продолжало идти.

Я не стал ждать. Я рванул за Салли. Мы вылетели на улицу, почти падая в снег. Сразу ударил морозный воздух, обжигая лёгкие, но это было даже приятно.

Позади дом ревел, как костёр на ветру. Огонь расползался быстро, пожирая всё внутри. Сквозь треск и гул я услышал хрип, последний, низкий, звериный. На мгновение в окне мелькнула тень, огромная, объятая пламенем.

Наш товарищ, Стив Таккер, бывший рестлер, теперь стал горящим факелом. Его силуэт покачнулся, потом рухнул прямо в огонь.

Я захлопнул дверь, будто это могло что-то изменить.

Мы побежали к «Саббурбану», по колено в снегу. Салли дрожала, зубы стучали. Она залезла на пассажирское сиденье, обхватив себя руками.

— Чёрт… — выдохнула она. — Я оставила оружие в доме.

— Да плевать, — пробормотал я, заводя двигатель. — У нас есть еще.

Я вытащил из-под своего сиденья один из трофейных АКМов, который мы забрали у мародеров, и бросил ей на колени.

— Вот. Теперь это твое.

Она тупо смотрела на оружие.

— Я… я не умею…

— Научишься, — отрезал я жестко, ещё не отойдя от всего произошедшего. — Или подохнешь.

Мотор загудел, и я вдавил педаль, чтобы хоть немного отъехать от пламени. Колеса провернулись в глубоком снегу, но машина пошла.

Мы остановились метрах в ста. Из окон было видно, как ферма полыхает, освещая сугробы оранжевыми вспышками.

Мы оба сидели молча. Салли тяжело дышала, пальцы сжимали край сиденья. Я просто смотрел на пожар.

Огонь — странная штука. В нём есть что-то… очистительное. Но когда горит дом, в котором ты только что сидел, когда внутри твой товарищ, это совсем другое.

— Когда он умер? — наконец спросила Салли тихим голосом.

— Не знаю, — ответил я, наблюдая, как рушится крыша дома, взметая в небо столб искр. — Видимо, пока мы спали. Той дряни, что мы ему вкололи, не хватило, чтобы ему помочь.

— Он… он умер от раны? От инфекции?

— Да.

— Господи… — опустила она голову. — Я… я его перевязывала. Я касалась… этой раны.

Я посмотрел на нее.

— Ты в порядке?

— Да… — растерла она руки, на которых не было ни царапин, ни ран. — Вроде да.

— Уже утро, оказывается, — пробормотал я, глядя на часы. — Половина пятого.

Салли молчала.

— Просто не верится, — произнесла она, качнув головой. — Здоровяк… эта громадина… И всё, его нет. Я… я дала ему морфин. Я чистила рану. Я думала, я… я не смогла ничего сделать.

Я вновь посмотрел на нее. Глаза красные, но слёз нет. Только пустота. Я не стал ее особо успокаивать.

— Ты сделала все, что могла, Салли. Ты дала ему умереть без боли. Это больше, чем сейчас получает большинство.

Правда в том, что это была не ее вина. Таккер был мертв с того момента, как его ранило. Мы просто тащили с собой труп, который ждал своего часа. Но что толку объяснять?

— Это… — посмотрела она на полыхающий дом. — Это… хорошая…

— Могила? — закончил я за нее. — Да. Лучше, чем быть съеденным или гнить в канаве. Это… чистый огонь.

Я представил, как всё могло закончиться иначе. Если бы я не проснулся, Таккер подошёл бы ближе, тихо, и просто перегрыз бы мне горло. А потом, может быть, доел бы Салли. И мы оба бы теперь были в том доме, пополнив армию зомби.

От этой мысли пробежал холод по спине. Не от мороза, а от осознания, как тонка грань между жизнью и смертью.

Я выдохнул, опустив голову на руль.

— Всё, Салли, — сказал тихо. — Теперь нас двое.

Она кивнула, не глядя на меня. Майерс смотрела на автомат у себя на коленях.

— Двое.

Это звучало не как команда. Это звучало как «только двое».

— Спать больше нельзя, — предупредил я, скорее себе, чем ей. — Сегодня, если будет всё нормально, достигнем дома.

— Яне умею обращаться с этой штукой, — кивнула она на АКМ.

— Покажу позже.

Я включил передачу. Фары выхватили из предрассветной мглы стену снега.

— Пристегнись, — бросил я.

— Зачем? — усмехнулась она, горькой усмешкой. — Какая разница? Копов здесь нет.

— Пристегнись, — повторил я, не повышая голоса. — Это приказ. Если мы врежемся, я не хочу, чтобы ты летела через лобовое стекло, пробив его головой. А после вышибать тебе мозги, потому что ты сломаешь шею и помрёшь.

Она вздрогнула, посмотрела на меня с ненавистью. Но ремень застегнула.

Я выжал сцепление. «Саббурбан» медленно тронулся, увозя нас от единственного теплого места в этом ледяном аду. Пора было ехать дальше.

Через пару часов снег наконец перестал падать. Тяжёлые серые облака расползлись, и небо очистилось до какой-то холодной, почти металлической синевы. Даже солнце выглянуло, неяркое, но всё же настоящее. Оно отражалось в ледяных сугробах и било в глаза, словно издевалось над нами.

Мотор «Саббурбана» урчал упрямо, монотонно. Мы ехали уже несколько часов подряд, и весь этот путь Салли почти не произносила ни слова. Только курила, сигарета за сигаретой. Дым вылетал через разбитое стекло и таял в морозном воздухе.

Я не мешал. Не было смысла говорить. Прошлое уже умерло вместе с Тайсоном и Таккером, а будущего, что у неё, что у меня, я не видел. Разговоры только бы вскрыли старые раны.

Иногда я ловил себя на мысли, что слушаю не шум дороги, а собственные мысли. Всё возвращалось к одному и тому же: каким образом я дошёл до этой точки? Когда-то, ведь, был нормальным человеком. Айтишником. А теперь, чужой, чужая страна, автомат под рукой и привычка стрелять, не задумываясь. Полгода. Всего лишь больше полгода.

Салли внезапно сказала, глядя в окно:

— Он не заслужил такого конца.

— Никто не заслуживает, — ответил я после паузы. — Но кого это теперь волнует?

Она пожала плечами, докурила, выбросила окурок в окно.

Ближе к полудню пейзаж начал меняться. Знакомые изгибы дороги, редкие строения, обледенелый указатель на повороте. Я знал эти окрестности. До дома оставалось не больше получаса.

— Смотри, — кивнула Салли, — кто-то на обочине.

Две фигуры махали руками. Когда подъехали ближе, я узнал Паркера и Стоуна, наших поисковиков. Они стояли возле саней, на которых валялись мешки и ящики.

— Живые, мать их! — обрадовался Паркер, когда мы вылезли из машины. — Думали, вас уже всех сожрали.

— Почти, — буркнул я.

Стоун посмотрел на нас вопросительно.

— Где остальные?

Я молчал. Ответила Салли:

— Тайсон мёртв. Таккер тоже.

Паркер нахмурился.

— Чёрт…

— Что нашли? — спросил я, чтобы сменить тему.

— Немного консервы, пару канистр бензина, кое-что с фермы. Хозяйство брошено, но, кажется, там уже кто-то побывал.

— Молодцы, — сказал я устало. — Давайте в лагерь.

Они кивнули, запрыгнули на заднее сиденье, и мы тронулись дальше.

Через сорок минут въехали в Фолс. Городок выглядел привычно мёртвым. Всё тот же снег, тот же скрип ворот и редкий дымок над крышей администрации. Только собаки, как всегда, где-то лаяли, эхом отдаваясь между домов.

У здания администрации стояли несколько человек. Когда мы остановились, изнутри вышел шериф Эл Барлоу, массивный мужик с вечным прищуром и взглядом, в котором угадывалась усталость старого волка.

— Вернулись, — сказал он, окинув нас взглядом. — Где остальные?

Я коротко рассказал. Без эмоций. Просто факты. Как всё случилось. Как погиб Тайсон и заразился Таккер, как мы сожгли дом. Барлоу слушал молча, нахмурившись. Только в конце спросил:

— Добыча есть?

— Немного топлива, немного еды. Оружие, патроны. Ещё кое-какие лекарства. Всё.

Он кивнул, долго раздумывая, потом пробормотал:

— Значит, двое минус, а проку — чуть.

Салли сжала губы, но промолчала.

Появился Паркер, и сказал:

— Мы всё отнесли на склад.

— Хорошо, — кивнул шериф. — Все отдыхайте.

И всё. Ни «спасибо», ни «держитесь». Только это сухое «отдыхайте».

Мы уже собирались уходить, когда за спиной послышался чей-то голос:

— Говорил я, Клауса надо было брать. Он бы справился.

Повернулся. Возле двери стоял Мэйсон, один из местных. За ним ещё двое, переглядывались и шептались.

— Если бы Клаус поехал, может, все живы были бы, — добавил другой.

Я посмотрел на них, не говоря ни слова. Просто смотрел. И они быстро потупили глаза.

Барлоу хмыкнул, будто ничего не слышал, и направился обратно в здание.

— Пошли, — сказала тихо Салли.

Мы отошли к машине. Снег под ногами скрипел противно, будто издевался. На стоянке я спросил:

— Где Скай?

— На кухне, — ответил Гроссман. — Готовит. У них там дежурство.

Я кивнул.

Когда вошли во двор, запах тушёного мяса ударил в нос. После всей этой дороги, холода и крови, этот запах казался почти блаженством. Скай заметила меня первой. Бросила половник в кастрюлю, подбежала, обняла так, будто боялась, что я исчезну.

— Господи, ты жив, — прошептала она, и в голосе прозвучало облегчение, которое я не слышал уже давно, целую вечность.

— Жив, — выдавил я. — Пока.

Она отстранилась, посмотрела внимательно.

— Где остальные?

Я только покачал головой. И всё.

Она всё поняла.

— Иди, — проговорила тихо. — Поешь, потом расскажешь.

Мы сели за длинный стол в общей комнате. Ели молча. За соседним столом кто-то шептался, кто-то поглядывал в нашу сторону. Люди всегда чувствуют запах неудачи.

Когда закончили, я пошёл домой. Скай со мной рядом.

— Ты выглядишь плохо, — сказала она, когда закрыла за нами дверь.

— Я и чувствую себя так же.

Она вздохнула. Поставила чайник.

— Всё становится хуже, да? — спросила она.

— Да, — кивнул я. — Каждый раз хуже.

Некоторое время мы молчали. Чайник зашипел, пар поднялся к потолку. Я сел на диван, снял куртку, поставил автомат рядом. Руки дрожали от усталости.

— Знаешь, — сказал я, — я устал хоронить людей. Устал от того, что каждый день приходится выбирать, кто будет жить, а кто нет.

Скай подошла, присела рядом.

— Мы все устали. Но кто-то должен продолжать.

— А если не осталось сил?

— Тогда надо притвориться, что остались, — ответила она. — И идти дальше.

Я усмехнулся, глядя на огонь в печи.

— Притворяться у меня получается.

Она положила голову мне на плечо. Мы сидели так, молча. Только треск поленьев, слабый шум ветра за окном и где-то далеко лай собак. Мир вроде бы успокоился. Но внутри было пусто.

Я смотрел на огонь, который колыхался в печи, и думал: «Может, Барлоу прав. Мы действительно принесли только смерть». Но ведь кто-то должен был попытаться.

Снаружи стемнело. Солнце опустилось за холм, и снова пошёл мелкий снег. Я лёг на диван, натянул одеяло до подбородка и наконец позволил себе закрыть глаза. Последняя мысль перед тем, как провалиться в сон, была короткой и ясной:

> Завтра всё повторится.