Гоноратин Отрывок III

Разговоры с дядей Карлом остались в прошлом. Фридрих уже вторую неделю был на восточном фронте, и сегодня, после долгого пути, он, наконец, прибыл в свою часть.

Доложив о прибытии в штаб, он получил распоряжение разместиться в одном из пустующих домов. Штабной офицер выделил солдата, и тот отнёс его вещи. Дом был добротный, но давно покинутый, и в нем чувствовалась промозглая сырость, словно он набирал ее от земли. Отдав солдату последнее распоряжение по хозяйству, он добавил, обращаясь к нему: "Надо бы проветрить  здесь все как следует". Солдат, уловив, вероятно, легкое недовольство офицера, быстро ответил: "Да, герр офицер, климат тут такой, сырой, сами понимаете. Дерево старое, держит влагу". До вечернего рапорта оставалось ещё много времени и Фридрих решил воспользоваться моментом, чтобы осмотреть местность, где ему предстояло служить.

Он брёл по Телеханам. Ранняя весна только-только вступила в свои права: воздух был свеж, напоённый ароматом влажной земли и распускающихся почек, через тонкие ветви пробивались робкие лучи солнца. Но эта пробуждающаяся природа лишь подчёркивала мёртвое запустение самого местечка. Телеханы встретили его безмолвием, из которого равнодушно смотрели пустые глазницы окон. Заросшие дворы, где кустарники вырвались за пределы палисадников, придавали пейзажу дикий, заброшенный вид.

Улицы были пустынны; изредка мелькали кайзеровские солдаты в шинелях, но Фридрих почти не замечал их — его занимал один вопрос: куда делись местные жители?

Он шёл, месив сапогами вязкую грязь. Тяжёлые сапоги глубоко уходили в рыхлую, песчаную почву, каждый шаг давался с трудом. Так он дошёл до пепелища. Здесь, где ещё пару месяцев назад стояла православная церковь, теперь лежали лишь обугленный фундамент и несколько почерневших брёвен. Среди груды обломков валялся массивный деревянный крест — почёрневший, покрытый сажей и отброшенный в сторону, словно ненужный хлам. В тусклом свете он казался безмолвным упрёком, свидетельством разрушения и утраченных жизней; зрелище это вызвало у Фридриха острое чувство тщетности. Упрекнув себя в излишней сентиментальности, не подобающей офицеру кайзера, он поспешно покинул пепелище.

Двигаясь по улице, он вышел к каналу: вода сильно обмелела, обнажив песчаное дно. Он поднялся на скрипучий, обветшалый деревянный мост. Неподалёку виднелся шлюз; судя по всему, в него недавно попала мина. Теперь он представлял собой груду изуродованного металла и дерева: огромные зубчатые колёса и механизмы были вывернуты наружу, словно внутренности раненого зверя, а массивные деревянные балки, призванные сдерживать воду, торчали, разбитые в щепки.

Офицер остановился на середине переправы. Это было интересное сооружение, никак не вписывавшееся в окружающее запустение. Мост был деревянным, но разводным. Фридрих сразу понял: этот канал был до войны судоходным. Разводной механизм и шлюз ясно говорили о том, что здесь ходили баржи. С берега доносились чьи-то голоса и предостережения: мол, можно попасть под обстрел. Мысль о возможной стрельбе отрезвила его, и он не решился идти дальше. По ту сторону переправы была тёмная полоса леса; там, говорили, находились русские. Он ничего не видел, но инстинктивная опаска заставляла его с напряжением поглядывать в сторону деревьев и теней.

Он развернулся, спустился с моста и двинулся вверх по одной из боковых улиц. Внимание Фридриха привлёк старый, покосившийся дом, чьи почерневшие брёвна казались особенно мрачными. Свернув во двор, он увидел лишь заросшую траву, разбитую колодку и покосившуюся калитку, глухой скрип которой нарушил тишину. Тишина здесь казалась ещё плотнее, и Фридрих почувствовал, что за ним наблюдают. Он шёл осторожно, прислушиваясь к каждому шагу. Вдруг справа, из-за угла сарая, раздался сухой, тонкий хруст — звук, похожий на сломанную ветку. Фридрих замер, напряжение натянулось, как струна: пустота двора теперь казалась пространством, где кто-то мог скрываться.

Он медленно повернул голову, ожидая увидеть мародёра или вражеского разведчика. Но вместо повторного хруста из-за угла раздался невнятный, тонкий писк. В следующую секунду, словно из ловушки, выскочил крошечный, тёмный комок. Это был котёнок, не больше офицерской перчатки, покрытый свалявшейся и грязной шерстью цвета сажи и пыли. Он дрожал так сильно, что его лапки едва держали его на земле. Глаза, широко распахнутые и испуганные, были воспалены и слезились. Он не убегал, лишь замер, прижавшись к земле, и издал отчаянное, тоненькое «мяу».

Фридрих, готовившийся к схватке, почувствовал, как напряжение рухнуло, оставив лишь опустошённое чувство. Он опустил плечи. Котёнок, увидев, что непосредственная угроза миновала, сделал неуверенный шаг, споткнулся и снова сел, уставившись на огромного человека. «Tja», пробормотал Фридрих. «Was verschl;gt dich hierher?*

* Ну и ну. Ты-то что здесь забыл? (нем.)