Два процента

Шимпанзе – зеркальное отражение человечества, наши генетические двойники, разделённые лишь тонкой гранью в два процента генома. Каких-то два процента отделяют нас – обладателей разума – от их, по-видимому, неразумных собратьев.

Если мир создан божественным замыслом, почему же Творец пожалел эти два процента? Неужели побоялся создать достойного соперника Адаму, ведь конкуренция – двигатель прогресса?

Но если человек – лишь плод случайной мутации, почему же ни одна искра не вспыхнула в геноме шимпанзе? Почему природа так и не довела этот эксперимент до конца, пожалев всего два процента генетического кода?

А что если бы творец не пожалел эти проценты?

Именно этот вопрос перестал быть философским для Саши и Дениса, когда их самолёт, попав в ослепительно-зелёную молнию, прилетел не в Жуковск, куда они летели  на двухместном самолёте, а в густые, пышные заросли совершенно неземных джунглей. Воздух был густым и сладковатым, а с лиловых лиан свисали плоды, похожие на светящиеся груши.

— Где мы? — испуганно прошептал Денис, вцепившись в рукав старшего брата.

Саша, техногений, уже достал свой мёртвый смартфон и безнадёжно ткнул в экран. — Не знаю. Но это явно не Подмосковье.

Они шли по лесу, полному странных звуков: стрекотания, похожего на работу бензопилы, и мелодичного пересвиста. И тут они вышли на опушку. Прямо перед ними, у ручья с фиолетовой водой, сидело существо. Оно было ростом с человека, покрытое короткой бурой шерстью, с длинными руками и знакомым до боли строением лица. Но в его тёмных, глубоких глазах горел огонь осознанного любопытства. Оно не просто смотрело — оно изучало их.

Существо подняло с земли кривоватую палку, но не как орудие, а как инструмент. Ловким движением оно обломило сучки, провело пальцами по поверхности, оценивая гладкость, и затем начало царапать ею по мягкому грунту, внимательно следя за оставляемыми линиями.

— Оно... рисует? — ахнул Денис.

Саша, онемев, наблюдал. Это не была бессмысленная черточка. Существо выводило сложную спираль, похожую на галактику. И в этот момент из-за деревьев вышла группа подобных существ. Они несли корзины, сплетённые из лиан, полные тех самых светящихся фруктов. Одно из них, заметив братьев, издало гортанный, но отчётливый звук. Не просто крик, а нечто похожее на слова.

И тут Сашу осенило. Он вспомнил журнал «Вокруг света» и статью о шимпанзе. Эти два процента. Тот самый крошечный, но бездонный эволюционный разрыв.

— Денис, — тихо, сдавленно сказал он. — Они не звери. Они... люди.

Здесь, на этой планете, Бог не поскупился. Он отдал шимпанзе те самые два процента, что на Земле отделили Homo sapiens от всего животного царства. Здесь эволюция пошла по параллельному пути. Она расцвёла здесь, в джунглях, в сознании гибких, ловких древолазов с руками-крючьями и пронзительным, умным взглядом.

Их цивилизация была другой. Они не строили городов из стали и стекла. Их города были живыми — сложные системы гнёзда на верхушках исполинских деревьев, соединённые мостами из лиан. Их инструменты были из дерева и камня, но поразительно сложные и специализированные. Они не изобрели колесо, но они овладели символом. Рисунки на земле, сложные узоры, выложенные из цветных камешков у ручья — это была их письменность, их математика, их искусство.

Братья стали гостями в этом мире. Они видели, как старейшина, покрытый седой шерстью, водил палкой по песку, объясняя молодым особям геометрические принципы построения устойчивого жилища. Видели, как они совместно охотились, используя не грубую силу, а хитроумные ловушки и слаженную тактику. Их общение было сложным коктейлем из звуков, жестов и мимики — целый язык, который Саша отчаянно пытался расшифровать.

Однажды Денис, страдая от жажды, попытался сорвать один из светящихся фруктов. В тот же миг трое взрослых самцов бесшумно окружили его. Они не рычали, не скалились. Они смотрели на него с холодным, оценивающим неодобрением. Один из них медленно поднял руку и поводил пальцем, показывая, что это несъедобные плоды.

— Они не просто умные обезьяны, Саш, — сказал как-то вечером Денис, жадно поедая дарёные фрукты. — Они... как мы. Только другие.

Смотря на них, Саша и Денис видели не братьев наших меньших. Они видели братьев наших параллельных. Альтернативный вариант человечества. Цивилизацию, которая, возможно, никогда не изобретёт паровой двигатель или интернет, но зато живёт в полной гармонии со своим миром, не воюя с ним, а будучи его частью.

Их разговор, их смех, их забота о стариках и детях — всё это было зеркалом, поставленным перед самими людьми. Но зеркалом, искажённым на те самые два процента. В нём отражалась суть разума, лишённая человеческой спеси, агрессии и жажды бесконечного потребления.

Стоя на краю их города-леса и глядя, как в кронах деревьев зажигаются тысячи светящихся грибов-фонарей, Саша понял страшную вещь. Бог не создал здесь соперника. Он создал пример. Живой укор людям земли.

И вопрос был уже не в том, смогут ли они вернуться домой. Вопрос был в том, смогут ли они, вернувшись, смотреть в глаза земным шимпанзе в зоопарке, не чувствуя жгучего стыда за те два процента, которые на их родной планете Творец всё-таки пожалел.

Их обучение началось с мимики и жестов. Саша, с его аналитическим умом, и Денис, с его непосредственностью, оказались идеальной парой. Денис, не стесняясь, кривлялся и повторял выражения лиц обезьянолюдей, вызывая у них что-то вроде смеха — короткие, отрывистые выдохи. Саша же сидел часами, наблюдая, как старейшина, которого они прозвали Учитель, выводит сложные узоры на песке.

Вскоре они поняли принцип. Их письменность не была алфавитной. Это была логографическая система, где каждый символ означал целое понятие: «дерево», «река», «опасность», «вкусный», «вопрос». Но в отличие от человеческих иероглифов, их знаки были плавными, спиралевидными, будто повторяющими структуру лиан или течение воды. Они писали пальцами на песке, палками на коре или выкладывали узоры из цветных камушков.

Звуковой язык был сложнее. Гортанные звуки, щёлчки и низкие вибрации давались братьям с трудом. Ключом стал смех. Денис как-то раз, поскользнувшись на мокром камне, шлёпнулся в ручей. Раздался тот самый отрывистый, похожий на покашливание смех. Это был универсальный язык. С того дня лёд растаял окончательно. Их стали не просто терпеть, с ними стали общаться.

Их первый осмысленный разговор был с молодым самцом по имени Кхатт (звук, напоминавший щелчок и короткий выдох). Кхатт ткнул пальцем в Сашу, затем в небо, и нарисовал на песке знак, который они уже выучили — «вопрос».

— Мы оттуда, — Саша указал на небо, затем нарисовал грубый контур самолёта и показал, как он падает. Потом он изобразил две человеческие фигуры, себя с Денисом.

Кхатт долго смотрел на рисунок, его тёмные глаза сузились в умном размышлении. Затем он кивнул и нарисовал рядом новый знак — «падающая звезда». Он показал на братьев, на знак, а затем положил руку на грудь в жесте, который означал «понимаю».

Их диалоги были медленными, полными пауз и жестов. Они говорили о том, какие фрукты самые сладкие, как предсказать дождь по цвету облаков. Но через эти темы проступала вся философия их мира.

Как-то раз Учитель, глядя на закат, нарисовал знак «солнце» и знак «цикл». Потом он провёл линию от солнца к дереву, от дерева к фрукту, от фрукта к себе. И затем — от себя обратно к дереву, когда он умирал, удобряя землю. Он объяснил им концепцию, которую Саша сформулировал для Дениса как «круг жизни», где всё связано и ничто не исчезает, а лишь перерождается. У них не было понятия «бог» или «рай». У них была Вселенная — единый, разумный, бесконечно сложный организм, частью которого они были.

Однажды Кхатт привёл их на поляну, где лежал их разбитый самолёт. Лианы уже оплетали крыло, природа быстро поглощала железную птицу. И тут братьев охватил ужас. Они поняли, что стали частью этого круга. Они были счастливы здесь, но это был не их мир.

Саша, используя всё своё знание их символов, устроил долгий и тяжёлый разговор с Учителем. Он рисовал два солнца, два разных неба, два разных племени. Он показывал, что их дом находится там, за облаками. Что они должны вернуться, иначе их «племя» будет грустить.

Учитель слушал, его старое, покрытое шрамами лицо было непроницаемым. Он смотрел на братьев, на их отсутствие шерсти, на их странные орудия (телефон, пряжку ремня), на их грустные глаза. Наконец, он тяжело вздохнул и нарисовал на песке самый сложный знак, который они когда-либо видели: спираль, расходящуюся из одной точки в две, а затем снова сходящуюся в одну. Знак «возвращение долга» или «замкнутый круг».

Он что-то гортанно прокричал. Вскоре вся община собралась вокруг самолёта. Под руководством Учителя они принялись за работу. Это был не труд, это был ритуал. Они не ломали, а аккуратно растаскивали лианы. Они принесли какие-то блестящие камни и, растирая их в пыль с водой, нанесли на крылья и фюзеляж сложные, переливающиеся на свету узоры — те же самые, что они рисовали на песке: «защита», «путь», «дом».

Затем Кхатт и ещ не несколько самых сильных самцов подтащили к самолёту несколько огромных, упругих грибов-пневматиков, похожих на гигантские бобы. По команде Учителя они с силой ударили по ним. Раздался глухой хлопок, и грибы выбросили облако горючего спорового газа. Воздух затрепетал, заискрился.

В этот момент над поляной сгустились те самые ослепительно-зелёные тучи, что принесли их сюда. Созревала молния, которую они ждали.

— Денис, в самолёт! — закричал Саша.

Они вскарабкались в кабину. Через разбитые иллюминаторы они видели, как их друзья, эти мохнатые, мудрые существа, стояли по кругу, подняв руки к небу, словно провожая их. Их гортанные голоса слились в странную, ритмичную песню.

Раздался оглушительный грохот. Зелёная молния ударила в узоры на крыле, и самолёт залило ослепительным светом. Их бросило в петлю немыслимой скорости, закрутило в вихре времени и пространства.

Очнулись они от толчка. Резко пахло гарью. За окном был хмурый сосновый бор. Самолёт, дымящийся, лежал на брюхе в густом кустарнике.

Они выбрались наружу, дрожащие, в рваной одежде, но целые. В кармане у Саши лежал гладкий ч нерный камень, который подарил ему на прощание Кхатт. На нём были выцарапаны три знака: «друг», «память», «круг».

Они молча смотрели на небо. Там, за облаками, в другой реальности, существовал мир, где два процента преобразили его. И братья знали, что самое главное путешествие только начинается. Им предстояло вернуться домой и рассказать эту историю. Не как фантазию, а как правду. Правду о том, что человечество не одиноко, и что жизнь может выглядеть не как в учебнике, а как спираль, нарисованная на песке под фиолетовым небом.