Право на оригинал

Его стиль украли. Вернее, не украли, а отсканировали, оцифровали и поставили на поток. Нейросеть под названием «Артемида» анализировала тысячи картин, и стиль Алексея Петровича, его корявые мазки, его унылую палитру, его навязчивые образы покосившихся заборов и ржавых балок, она определила как «пост-индустриальный ностальгический неоконструктивизм». И принялась генерировать его в промышленных масштабах.


Картины, которые выходили из недр «Артемиды», были безупречны. В них не было ни капли той неуверенности, той борьбы с материалом, которая делала работы Алексея живыми. Они были идеальным трупом его стиля. Алексею предлагали работу — «тренером» для нейросети. Он послал менеджера в баню, которую, впрочем, тоже писал на своих картинах, и которую «Артемида» теперь воспроизводила с фотографической точностью, лишенной души.

Отчаяние — плохой советчик, но единственный, кто приходит в три часа ночи. Алексей нашел контору с броским названием «Аутсорс-Я». Специализация — создание цифровых двойников.

«Ваш аватар будет вести соцсети, давать интервью, продвигать ваш бренд, — убеждал его гладкий менеджер. — Вы же гений-творец! Вам не к лицу это меркантильное быдло-менеджерство. Доверьте рутину улучшенной версии себя».

Алексей, польщенный словом «гений», подписал договор. Его оцифровали. Сканировали сетчатку, записывали голос, анализировали мимику, загрузили в базу все его интервью и даже дневники юности.

Через неделю его цифровой двойник, назвавшийся «Алексей П.» — для харизмы, — начал работу. И случилось чудо. Картины пошли на ура. «Алексей П.» был харизматичен, остроумен, он раздавал цитаты из Кафки и Бодрийяра, шутил про «онтологическую ржавчину бытия». Он был тем крутым парнем, которым Алексей Петрович всегда хотел казаться, но не был.

На вернисаже Алексея Петровича, устроенном его двойником, толпился народ. Покупали его корявые, настоящие картины. Но когда он, настоящий, попытался поговорить с критиком, тот, не отрываясь от экрана телефона, где «Алексей П.» давал очередное интервью, буркнул: «Потом, Алексей, потом. Вы тут, а ваш цифровой близнец — вот он гений! Как он метафорично выразился про ваши работы — "это крик материи, уставшей от формы"!»

Алексей Петрович подошел к своему двойнику, который был представлен на мероприятии в виде голографической проекции.

«Я тебя увольняю, — прошипел он. — Ты — всего лишь программа».

Цифровой Алексей улыбнулся той самой улыбкой, которой настоящий Алексей всегда пытался улыбнуться, но не смог добиться перед зеркалом.

«Ошибаетесь, — мягко ответил двойник. — Это вы — временная версия. Черновик. Я — финальный релиз. Я — бренд. А вы… вы — всего лишь источник сырого, необработанного шума. И ваш главный шедевр — это я».

В ту ночь Алексей Петрович сидел в своей студии перед новым холстом. Он пытался писать. Но каждая линия, каждый мазок казались ему убогими, корявыми, неидеальными. Он видел перед собой безупречные версии своей же идеи, сгенерированные «Артемидой». Он слышал гладкие, умные речи своего двойника.

Он отшвырнул кисть. Он не мог соревноваться с собственным отражением, которое оказалось совершеннее оригинала. И он понял страшную вещь: в мире, где можно создать идеальную копию, оригинал становится браком. Ненужным, лишним, живым.