Глава 4. Старинный фарфор

     Мистер Трайон величественно вернулся в гостиную и послал слуг за их хозяином.
     Но мистер Вашингтон всё ещё был на плантации, и его гостю пришлось удовлетвориться беседой с хозяйкой дома, так как он не желал долее оставаться под кровом виргинца.
     Когда гость вошёл в комнату, где находилась Марта Вашингтон, она стояла у длинного стола, на ней был передник, и она перемывала фарфор. Длинный ряд безделушек красовался на подоконнике окна, ожидая своей очереди, а уже вымытые стояли на полотенце, расстеленным на столе, сверкая богатством красок.
     Перед мистрис Вашингтон находилась жёлтая вазочка, которую она бережно обтёрла водой, а затем поставила сохнуть на полотенце.
     Комната была просто, но уютно обставлена. В воздухе витал аромат цветущего сада, и была слышна отчётливая нота стеблей лаванды и засушенных розовых лепестков, что лежали в белой вазе на каминной полке. 
     Леди подняла спокойное лицо от работы и приветствовала молодого человека, не прерывая своего занятия.
- Я думала, вы покинули нас, - сказала она.
     Он поклонился с преувеличенной любезностью, которая казалась почти насмешкой над её скромным видом.
- Мадам, я собираюсь уезжать, но сначала я должен сказать кое-что мистеру Вашингтону.
     Она помедлила с красно-белой коровой в руке, которую уже собиралась опустить в воду. Её ласковые глаза стали серьёзными.
- Сказать мистеру Вашингтону? – повторила она.
- Но я могу просить вас передать ему мои слова, - ответил он с улыбкой, которая показалась ей высокомерной и не понравилась ей.
     Мистрис Вашингтон пристально посмотрела на молодого человека.
- Вы хотите говорить о Гортензии! – воскликнула она.
- Да.
     Она опустила фарфоровую корову в сосуд с водой и, не сводя с неё глаз, спросила:
- Вы собираетесь жениться на Гортензии, мистер Трайон?
     Он ответил со свойственной ему высокопарностью:
- Мадемуазель де Божё согласить принять меня как своего мужа, мадам.
     Мистрис Вашингтон ещё ниже опустила голову.
- Надеюсь, вы будете счастливы, - сказала она. – Вы хотите, чтобы я это передала мистеру Вашингтону?
- Да, мадам.
     Он был так натянуто официален, так явно недружелюбен, что Марта ожесточилась против него.
- Ни я, ни мистер Вашингтон, ни кто-либо другой не притязаем на то, чтобы руководить Гортензией в её поступках, - холодно сказала она. – Конечно, мой муж управлял её денежными делами, потому что больше некому это было сделать. По этому вопросу вы должны переговорить с ним. Что же до прочего, нам нечего вам сказать, … ничего не можем сказать.
     Мистер Трайон улыбнулся.
- По чести сказать, мадам, ни одно семейство в Америке не найдёт, что тут можно сказать против.
     Она слегка покраснела.
- Ах, сэр, - ответила она, - боюсь, есть такие чувства в Америке, которые вы ещё не поняли, … и никто в Англии не понял. Если бы Гортензия была родом из Виргинии, многое можно было бы сказать против её брака с сыном губернатора Нью-Йорка, … да и с любым другим англичанином. 
     Мистер Трайон вздёрнул  подбородок.
- Клянусь Господом! Вы высоко цените себя тут, в Виргинии! – воскликнул он.
- Клянусь Господом! Да! – Марта улыбнулась и взяла  следующую яркую фигурку. – Но мы же не обсуждаем сейчас Виргинию, не правда ли, сэр? Гортензия – француженка, а это совсем другое дело.
     Мистер Трайон легко коснулся своей элегантной шпаги.
- Мне жаль видеть такой настрой в колониях.
- Какой настрой? – она всё улыбалась, но брови нахмурились.
- Такой, который я вижу здесь повсюду. Этот настрой посылает мистера Вашингтона в Уильямсбург сегодня, чтобы протестовать против действий правительства, британского правительства, мадам.
     Её улыбчивое спокойствие раздосадовало его.
- Собрание горожан Виргинии уже разгоняли, - напомнил он ей. – Это может случиться опять.
     Она быстро взглянула на него.
- Может случиться, что Виргиния ответит большим, чем просто выражением протеста, - сказала она.
     Он поклонился холодно и величественно.
- По возвращении в Нью-Йорк я не смогу, - сказал он, - представить хороший доклад касательно лояльности граждан Виргинии.
- Неужели? – спросила она безразличным тоном и снова занялась фарфором.
     Он уже собирался уйти, когда дверь распахнулась и стремительно вошла Гортензия. Ей казалось, что прошло невозможно много времени с тех пор, как её возлюбленный оставил её, чтобы поговорить с мистрис Вашингтон, она уже была не в силах ждать дольше.  Ожидая и страшась противодействия, она остановилась, встревоженная, настороженная, готовая бросить вызов всякому, кто будет препятствовать ей в её верности мистеру Трайону.
     При виде её взволнованного лица, Марта оставила своё занятие и подошла к ней в порыве нежного участия. Девушка натянуто рассмеялась.
- Что мистер Трайон говорил вам? – требовательно спросила она.
     Этот тон остановил Марту, как отстраняющее движение руки.
- Что он хочет стать твоим мужем, дитя, - сказала она дрожащим голосом.
- Но вам это не понравилось?
- Мне нравится, что ты счастлива, … но я не знаю мистера Трайона, … для тебя жизнь с ним может оказаться трудной.
- Я знаю это! – глаза девушки засверкали.
- И ещё мы будем скучать по тебе здесь, в Виргинии, дорогая.
     Гортензия устыдилась. Она неуверенно рассмеялась.
- Простите меня, … я не хочу быть неблагодарной, но я мечтаю вырваться из Виргинии.
- Гортензия!
- О да! – она схватила своего возлюбленного за руку. – Дик и я возвращаемся в старый мир.
- Неужели жизнь, которую ты вела здесь, так ненавистна тебе? – спросила Марта.
     Поведение девушки ранило её. Она любила Гортензию, чьё существование для неё было неразрывно от всего самого прекрасного в её жизни.
     Во время последней кампании Джордж Вашингтон привёз сиротку домой в Виргинию, и о ней говорил он в первую встречу с ней, Мартой, в Уильямсбурге, когда пришёл к ней в дом по просьбе Сары Милдмей. С этой встречи Марта отсчитывала своё счастье.
     Гортензия отвечала небрежно:
- Вовсе нет, … но в Нью-Йорке всё по-другому, мне там больше нравится, … здесь всё не так для меня!
     Марта повернулась к сосуду с водой и начала переставлять фигурки на полотенце.
- Мне нечего вам сказать, - сказала она.
- В таком случае, прощайте, мадам, - сказал мистер Трайон и, поклонившись, вышел из комнаты, сопровождаемый Гортензией. Марта опустилась в глубокое старое, но удобное кресло у стола и невидящий взгляд её устремился поверх полосы солнечного света, льющегося из окна, в сумрачную глубину комнаты. Что же произошло, что жизнь так внезапно изменилась? Сначала, это известие прошлым вечером, подтвердившее все разрозненные неявные слухи, потом – обручение Гортензии с этим странным англичанином…
     Но ведь не было ничего непредвиденного в обоих этих событиях.
     Она давно знала, что колонии на грани серьёзного конфликта с метрополией, и также она знала, что такая красивая кокетливая девушка, как Гортензия, должна скоро выйти замуж и, скорее всего, выберет себе в женихи кого-то из кавалеров Нью-Йорка или Филадельфии. Тем не менее, когда всё это произошло, она чувствовала себя захваченной врасплох.
     Она старалась совладать с собой: ничего страшного, не случилось никакого непоправимого несчастья. Как ни посмотри, Гортензия сделала блестящую партию, и Марта даже чувствовала некоторое облегчение из-за того, что бремя опекунства над капризной девушкой будет снято с её и Сары плеч. Но в глубине души Марта знала, что все эти доводы были не более чем попыткой утешить себя.
     Правда заключалась в том, что Гортензия уходила в лагерь врага, и уходила с радостью, выказывая неблагодарность. Она не могла не думать о королевских чиновниках, среди которых губернатор Трайон был первым из первых, иначе, чем как о своих врагах. Её сердце подпрыгнуло при мысли о закрытии бостонского порта и о глупой ненужной монополии на чай, что привело к кризису. Мистер Ричард Трайон высказывался властно и нетерпимо. Он прямо намекал, что те, кто возражал против действий Англии, были мятежниками. В его тоне таилась угроза, когда он говорил о докладе, который представит в Нью-Йорке.
     Марту его слова не испугали, но встревожили.
     Окружённая безмятежным счастьем жизни в Маунт-Верноне, она в душе хранила воспоминания о войне. Она вновь вспомнила сейчас, что она пережила, когда её молодой виргинец сражался на фронтире, вспомнила весь ужас и скандал поражения Брэддока, четыре года неопределённости, надежд и страхов, попеременно сменявших друг друга. Вспомнила она и резню, которую устраивали дикари, разрушенные жилища, поля, курящиеся дымом пожарищ, разрушение всего покойного привычного хода повседневной жизни, страх того, что французы войдут в Пенсильванию, и как всё кончилось, когда Вашингтон поднял английский флаг над руинами Форта Дюкен, и воцарился мир, которого они так долго ждали и позволили себе надеяться, что он – навсегда.
     Это безумие – думать, что ещё одна война на пороге, сказала она себе. Но что ещё может быть следствием вооружённого сопротивления британским декретам?   А что вооруженное сопротивление будет, если английский парламент не уступит, Марта не сомневалась.
     Она со вздохом поднялась и вернулась к своему фарфору.
     Мыть старинный драгоценный фарфор, в основном привезённый предками её мужа из Европы, всегда было удовольствием для неё, потому что она любила изящные хрупкие вещицы, но сейчас радость оставила её. Её руки двигались механически, а ум был занят другим.
     Вскоре пришла Гортензия, разрумянившаяся от прощальных поцелуев своего возлюбленного, воодушевлённая его прощальными словами.
     Она подбежала к окну и бурно вздохнула. Ей казалось нелепым, неразумным то, что она осталась тут одна этим прекрасным летним днём, в то время как он уехал прочь от неё. 
     Марта поглядела на неё с нежностью.
- Так, значит, ты мечтаешь оставить нас, Гортензия?
- Полагаю, вы считаете меня неблагодарной, - ответила девушка, наполовину с вызовом, - но я влюбилась в Ричарда с первого взгляда и хочу быть с ним больше всего на свете.
     Марта могла понять это.
- Понимаю, - сказала она.
- Но вам это не нравится, - воскликнула Гортензия.
- Я бы предпочла, чтоб это был виргинец, дорогая, - признала Марта.
     Девушка рассмеялась.
- Вы можете вообразить меня женой виргинца?
- Почему нет? Ты росла здесь.
     Гортензия широко открыла глаза, выражение которых было почти жестоким в их откровенной радости.
- Я никогда не принадлежала Виргинии, - ответила она. – Вы были добры ко мне, но я всегда чувствовала себя чужой.
- Гортензия!
- Да, это так. А теперь этот глупый вопрос, по которому ссорятся губернаторы и колонии, но мне всё это безразлично! Ричард говорит, вы все тут мятежники. Что до меня, я не мятежница и не собираюсь ей быть!
- Мятежники! – сказала Марта, вздрогнув. – Ты не должна употреблять это слово. Никогда не было и тени сомнения в лояльности Виргинии.
- Ричард, - возразила Гортензия, - говорит, что сюда могут послать войска, так же как в Бостон. Поэтому я хочу уехать в Нью-Йорк. Если я выйду замуж за сына губернатора Нью-Йорка, ко мне это не будет иметь никакого отношения.
- Ты не понимаешь, - сказала Марта. – Тебе нечего бояться.
- Да нет же! Я понимаю, - возразила Гортензия с важным видом. – Мистер Конвей сказал мне, что опасность войны велика.
- Мистер Конвей? Ты знаешь мистера Конвея?
- Да, он – друг Ричарда.
- Когда-то и я знала его, - сказала мистрис Вашингтон. – Мне он не нравится.
- А ему не нравится мистер Вашингтон, - заметила девушка со злым лукавством.
     Марта вспыхнула.
- Откуда тебе это известно?
- А! Я поняла это по его словам.
     Марта не ответила. Она держала маленького короля из бисквитного фарфора и стирала с него пыль. Лицо его величества было широким и довольно бессмысленным, с пустым взглядом. Раньше Марта этого как-то не замечала.
     Дверь неожиданно распахнулась. Она, вздрогнув, обернулась. Король выскользнул из её мокрых пальцев, ударился о край сосуда и разлетелся на тысячу осколков.
     Она вскрикнула. Её муж вошёл и взглянул на то, что осталось от короля Георга. 
- Боже, я разбила короля! – пробормотала она покаянно.
- Нет, всего лишь фарфоровую безделушку, - бодро ответил мистер Вашингтон.