Илирия. Связанные тенью. Глава 4 Крепкий орешек

ГЛАВА 4 КРЕПКИЙ ОРЕШЕК

Даже самый твёрдый камень трескается,
если стучать в сердце, а не по щеке.


Костя задержался в спортзале после всех. Мяч глухо стучал по щиту, отскакивая ровно в ладони – раз, другой, десятый. «Завтра они увидят», — мысленно повторял он, представляя, как мяч бесшумно прошибает сетку в решающий момент. Где-то за спиной хлопнула дверь.

— Костя...

Он обернулся, ещё не стирая с лица победную ухмылку. Аня стояла в дверях, но не одна. За её плечом маячил высокий парень в кожаной куртке – старше, с уже проступающей щетиной и холодными глазами.

— Нам нужно расстаться, — Аня говорила быстро, боясь, что он перебьёт. — Я... полюбила другого.

Мяч гулко ударился об пол и покатился в угол. Костя почувствовал, как что-то горячее и густое поднимается из живота к горлу.

— Это шутка? — его голос прозвучал чужим.

Парень за Аней фыркнул.

— Ты чего, пацан, не понял? — Он обнял Аню за плечи. — Она теперь со мной.

Что-то щёлкнуло. Костя со всей мощи кинул скамейку об стену – дерево треснуло с душераздирающим скрипом. В ушах стояло лишь одно: «Полюбила другого, полюбила другого». Кулаки горели, но бить было уже некого. Аня и ее новый бойфренд уже ушли.

Он опустился на корточки, стиснув голову руками. Впервые за долгие годы из глаз что-то капнуло на пол – прозрачное и жгучее. «Идиот. Ты же знал, что она никогда не воспринимала тебя всерьёз».

Где-то вдали зазвенел звонок – сигнал к ужину, но Костя даже не пошевелился. Его тело казалось чужим, тяжелым, как если было бы налито свинцом. Он сидел на корточках у стены спортзала, прижав ладони к глазам, чтобы хоть как-то остановить предательское жжение в веках. Сквозь пальцы он видел размытые очертания мяча, закатившегося в угол – такого же ненужного и брошенного, как он сам сейчас.

Мысли путались, накатывая волнами. Вот она, Аня, еще вчера смеявшаяся над его шутками и целовавшая в щеку перед каждой тренировкой. И теперь этот тип с холодными глазами, который держит ее за талию, как свою собственность. И что самое мерзкое – она не сопротивлялась. Она даже не посмотрела на Костю с сожалением – просто отвернулась, стыдясь того, что когда-то позволяла ему прикасаться к себе.

Где-то внутри все горело. Это была не просто обида, а нечто большее, ядовитое и густое, как смола. Он представлял, как врывается в столовую, опрокидывает стол с посудой, бьет кулаком в стену, пока не сотрет кожу в кровь. Но вместо этого он просто сидел, чувствуя, как гнев медленно превращается в ледяное безразличие.

Баскетбол. Еще час назад это слово заставляло его сердце биться чаще. Завтрашние соревнования, ради которых он не спал ночами, пропускал прогулки с Аней, терпел насмешки тех, кто считал его одержимым. А теперь? Теперь это была просто глупая детская игра. Что толку в победе, если за тебя никто не будет болеть? Если та, ради кого он хотел стать лучше, уже сжимает в своих руках чужую ладонь?

Он поднялся, ощущая, как ноги подкашиваются. В ушах стоит гул – то ли от подавленных слез, то ли от адреналина, все еще пульсирующего в жилах. Сквозь этот шум пробивался лишь один вопрос: «Зачем?». Зачем вообще куда-то идти, что-то делать, если в любой момент все может рухнуть вот так – за несколько секунд, без предупреждения?

Тени удлинялись, солнце клонилось к закату, но Костя этого не замечал. Он шел куда глаза глядят, даже не пытаясь свернуть к столовой. Его шаги были медленными, неуверенными, он словно боялся, что земля исчезнет под ногами.

Где-то в глубине души еще теплилась искорка – слабая, едва живая: «А если завтра выиграть? Если доказать всем, что ты можешь?». Но она тут же гасла, задавленная тяжелой, липкой мыслью: «А кому это нужно? Кто увидит?».

Остановившись, он глянул на багровое небо. Ветер дул прямо в лицо и не приносил никакого облегчения. Он хотел кричать. Хотел, чтобы кто-то вырвал эту боль из его груди, даже если вместе с ней придется отдать и сердце.

Костя брел вдоль забора, его кроссовки оставляли глубокие следы в размокшей земле. Ноги сами несли его к покосившемуся сараю за футбольным полем – месту, куда воспитатели предпочитали не заглядывать. В воздухе витал сладковато-горький запах перегоревшего табака и чего-то затхлого.

— Эй, спортсмен, потерялся? — раздался из темноты хриплый голос.

Костя замер на пороге, щурясь от дыма. В углу, развалившись на ящиках, сидел девятиклассник Серега. Его взгляд скользнул по спортивной форме Кости с явным презрением.

— Чего приперся? Баскетбольный мачо вдруг захотел с нами, отбросами, потусить?

Костя сглотнул. Горло было сухим, как после многочасовой тренировки.

— Дайте... дайте выпить.

Серега захохотал, выставив вперед желто-коричневые от табачного дыма зубы.

— Ого! Наш чемпион решил запить свое поражение? — Он швырнул в Костью полупустую бутылку дешевого пива. — На, герой, наслаждайся. Только знай – это тебе не витаминки и не протеиновые батончики из спортклуба.

Пластик был липким и теплым. Костя с отвращением поднес бутылку к губам. Первый глоток обжег горло, заставив скривиться. Второй уже пошел легче. К третьему глотку противный вкус почти не ощущался.

— Ну как, суперзвезда? — Серега подмигнул своему приятелю. — Теперь ты настоящий мужик. Хотя... — он ехидно оглядел Костю, — без своих мячиков ты и правда никто.

Костя тяжело дышал, чувствуя, как тепло разливается по телу, смывая остроту боли.

— Дайте еще.

Серега свистнул, доставая из-под куртки новую бутылку.

— Ого, да наш спортсмен быстро учится! — Он протянул пиво, нарочито вежливо, как официант в дорогом ресторане. — Пожалуйста, господин неудачник. За ваше полное поражение!

Костя схватил бутылку так яростно, что пиво расплескалось. Он пил большими глотками, не обращая внимания на стекающую по подбородку жидкость. Где-то в глубине сознания шевелилась мысль: «Завтра соревнования...», но он тут же заглушил ее новым глотком.

— Эй, полегче, — засмеялся Серега, — а то тебе еще играть завтра, звезда.

Костя резко опустил бутылку. Его глаза заблестели.

— Мне плевать на эти соревнования. Плевать на баскетбол. Плевать на всё.

Серега переглянулся с приятелем, потом пожал плечами.

— Ну что ж, — он достал пачку сигарет, — тогда добро пожаловать в наш клуб вредных привычек, друг.

— Ладно, чемпион. — Серега хлопнул Костю по плечу, оставив липкий отпечаток от пива на его футболке. — Сиди тут, размышляй о великом. А мы пойдём, дела есть.

Они вышли из сарая, громко хлопнув дверью, и их смех ещё долго раздавался снаружи, постепенно затихая в вечерней тишине.

Костя остался один. Он допивал пиво медленно, растягивая этот момент, когда он окончательно переступил черту. Бутылка была почти пуста, но он всё ещё держал её в руке, боясь, что без неё всё вернётся боль, злость и это мерзкое ощущение ненужности.

Голова уже слегка кружилась, а мысли стали вязкими, как сироп. Он прислонился к стене, чувствуя, как холод кирпичей проникает сквозь ткань футболки. Где-то за окном кричали птицы, готовясь к ночи, а он сидел в полутьме, с пустой бутылкой в руках, и думал о том, что завтра наступит этот проклятый день, которого он теперь боялся. И ему придётся решать: прийти на эти дурацкие соревнования или остаться здесь, в этом вонючем сарае.

Костя вышел из сарая, глотнув прохладного вечернего воздуха. Голова гудела, а в висках стучало, пиво оказалось крепче, чем он думал. Он хотел уже повернуть назад, к детдому, как вдруг услышал приглушенный кашель. Женский.

Он обернулся. Из щелей соседнего сарая пробивался тусклый свет – кто-то был внутри.

Костя нахмурился. Шаги его были неуверенными, но любопытство перевешивало. Он толкнул скрипучую дверь, и перед ним открылась картина: в луче фонаря, пробивавшегося через разбитое окно, сидела Элис. Она откинулась на груду старых мешков, в руке была бутылка с темной жидкостью. Это было не пиво, а что-то покрепче.

— Тоже решила сбежать от этой бытовой суеты? — хрипло спросил Костя, прислонившись к косяку.

Элис медленно подняла на него взгляд. В ее глазах не было ни злости, ни насмешки – только усталость.

— От похорон, — ответила она глухо и стукнула бутылкой по полу. — Хоронила свою наивность.

На ее запястье виднелся синяк – отчетливый, в форме пальцев.

— Синяк на руке… от того парня?

— Зачем спрашиваешь, если сам всё знаешь.

Он молча опустился рядом, спиной к холодной стене. Никаких вопросов. Никаких ненужных слов. Они сидели в тишине, и этого было достаточно.

Где-то снаружи завыл ветер, а бутылка переходила из рук в руки. Объяснять ничего не нужно было, они оба уже знали, что некоторые раны не заживают. И, возможно, никогда не заживут.

Дверь сарая с грохотом распахнулась, впуская внутрь порыв холодного ветра. Костя и Элис одновременно подняли головы. В проеме, залитый желтоватым светом уличного фонаря, стоял Марк. Его кожаная куртка была расстегнута, волосы слегка растрепаны, а в глубоко посаженных глазах читалось раздражение.

— Ну и собрание, — фыркнул он, окидывая их насмешливым взглядом. — Клуб анонимных неудачников?

Обычно в его голосе звучала язвительность, но сейчас она была приглушенной, даже Марку не хватало сил на привычную агрессию. Он швырнул на пол потрепанный рюкзак и, не дожидаясь ответа, прислонился к стене, доставая из кармана пачку сигарет.

Костя наблюдал за ним искоса. Марк двигался как-то неестественно медленно, как будто каждое движение причиняло ему боль. Когда он пытался закурить, рукав его куртки приподнялся, и Костя заметил на коже свежий шрам – длинный, красный, явно недавний. Это было странно, ведь Марк никогда не скрывал своих драк, а наоборот, любил хвастаться, размахивая синяками и царапинами как трофеями.

— Чего уставился? — Марк резко повернулся к Косте, выпуская клубы дыма через ноздри.

— Ничего, — Костя отвел взгляд.

Марк хмыкнул, но не стал развивать тему. Вместо этого он уставился в потолок, куря молча, с каменным лицом.

Повисла тишина. Она была скорее... понимающей. Будто все трое знали, что за словами здесь ничего не скрывается. Ни насмешек, ни фальшивого сочувствия.

Элис первой нарушила молчание.

— Тоже сбежал? — спросила она, протягивая Марку бутылку.

Он посмотрел на нее, потом на темную жидкость внутри, и неожиданно усмехнулся, но не злорадно, а почти по-дружески.

— От себя не убежишь, — пробормотал Марк и взял бутылку.

В этот момент, под треск старой крыши и шум ветра за стенами сарая, что-то между ними изменилось. Невидимо, но необратимо.

Элис, откинувшись на груду мешков, наблюдала, как дым от сигареты Марка клубится в луче уличного фонаря, проникающего сквозь щели в стене.

— Марк, —сказала она, голос ее звучал хрипло, но без обычной едкости, — ты похож на мокрую кошку. Что случилось?

Марк замер на секунду, его пальцы сжали сигарету так, что бумага смялась.

— Спроси у того психа Кирилла, — пробурчал он, избегая ее взгляда. — Он… — Марк резко оборвал себя, сделав глубокую затяжку. Дым вырвался из его ноздрей серыми кольцами.

Костя неожиданно фыркнул. Сначала тихо, потом громче, пока смех не вырвался наружу – горький, но искренний.

— Значит, у всех нас сегодня дерьмовый день, — прошептал он, потирая лицо ладонями.

Тень улыбки мелькнула на лице Элис.

— Ну что ж, — она подняла бутылку, — тогда давайте сделаем так… Рассказываем по очереди, кто как облажался.

Она сделала глоток и передала бутылку Косте.

— Мой «любимый парень» оказался сутенером, — начала Элис, ее голос звучал ровно, но пальцы сжимали край куртки. — Хотел продать меня в рабство. А я, дура, верила, что он меня любит.

Костя заметил, как ее ноготь впивается в ткань, оставляя маленькую дырочку.

— Я видел сон, — неожиданно выпалил Марк, его глаза были прикованы к полу. — Тот самый лес. И… — он резко встряхнул головой, — да хрен с ним.

В сарае снова повисло молчание, но теперь оно было обжигающим, как спирт на открытой ране.

— А я… — Костя закашлялся, отпивая из бутылки. — Я думал, что если буду лучшим в баскетболе, то… — Он замолчал, сжимая бутылку. — Что я кому-то буду нужен.

Марк резко поднял голову. Его глаза, обычно полные презрения, сейчас казались почти… понимающими.

— На, — он неожиданно сунул Косте сигарету, — завязывай с этим пойлом.

— Да, господин тренер, — пробормотал Костя, но затянулся с благодарностью.

Элис наблюдала за ними, и впервые за этот вечер в ее глазах появилось что-то отдаленно напоминающее надежду.

— Значит, — она подняла бутылку, — за наш дерьмовый день?

— За дерьмовый день, — хором пробурчали Марк и Костя.

И в этот момент, под треск догорающей сигареты и далекий вой ветра, что-то между ними сдвинулось. Небольшое, почти незаметное, но важное.

Бутылка уже давно опустела, валяясь в углу среди окурков и обрывков фантиков. Воздух в сарае стал густым от дыма и спертого дыхания троих невольных союзников. Костя развалился на ящиках, его лицо раскраснелось, а в глазах стоял тот самый хмельной блеск, когда мир кажется проще, а боль не такой острой.

Элис, растрепанная и с размазанной тушью, вдруг громко рассмеялась, тыча пальцем в Костю:

— Слушайте, а давайте завтра наш Костян всех сделает! Назло этой стерве Аньке, назло её новому козлу, назло всем!

Ее голос звенел с пьяной торжественностью. Она встала, покачнулась, но тут же нашла опору в виде гнилой стены.

— Представляешь, — продолжала Элис, размахивая руками, — ты выходишь на площадку, все такие: «О, это же Костя!» А ты – бац – и забиваешь! И еще раз! И еще!

Марк, сидевший в углу, хмыкнул. Его обычно острый взгляд сейчас был мутным, но в нёём было что-то дружелюбное.

— Если проспишь, — пробурчал он, закуривая очередную сигарету, — приду и добью. Лично.

В его голосе не было злобы, лишь странная, почти братская грубость.

Костя вдруг почувствовал, как что-то горячее и знакомое разливается у него в груди. Это была злость, но не та, беспомощная, что грызла его днем, а яростная, спортивная, та самая, что заставляет его выкладываться на тренировках до седьмого пота.

— О, да вы посмотрите на него! — закричала Элис, заметив изменение в его лице. — Он уже мысленно всех рвёт!

Костя вскочил, чуть не падая, но тут же выпрямился.

— Да черт возьми! — Он ударил кулаком в ладонь. — Я их всех сделаю!

— Вот это да! — Элис захлопала в ладоши, спотыкаясь и хватаясь за плечо Марка.

Марк не оттолкнул ее. Он лишь усмехнулся, стряхивая пепел с колен:

— Главное, чтобы завтра ты так же бодро орал, а не лежал в сортире, обнимаясь с унитазом.

— Да мы его в форму приведем! — Элис вдруг схватила пустую бутылку и с размаху швырнула ее в стену. Стекло разлетелось с звонким треском. — Вот так их всех!

Костя засмеялся – громко, искренне, впервые за этот долгий день.

— Ладно, герои. — Марк с трудом поднялся, пошатываясь. — Пора валить. А то завтра нашему чемпиону светить.

Они выбрались из сарая, спотыкаясь и толкая друг друга. Ночь встретила их холодным воздухом, но им было не до этого. Где-то в глубине, сквозь алкогольный туман, в каждом из них теплилось странное чувство: сегодня, в этом вонючем сарае, произошло что-то важное.

— Завтра, — начал Костя, останавливаясь и глядя на них серьезно, — вы оба придете. Смотреть.

— Обязательно, — кивнула Элис.

— Если, конечно, не передумаешь, — добавил Марк, но в его глазах читалось что-то похожее на «я буду там».

Под холодными звездами, шатаясь и смеясь, они разошлись – трое пьяных, несчастных, но вдруг ставших чуть ближе друг к другу.

Голова раскалывалась так, как если бы внутри нее били в колокола. Костя с трудом открыл глаза, и сразу же застонал – солнечный свет, пробивавшийся сквозь грязные окна спальни, резал глаза как нож. Он попытался приподняться, но волна тошноты тут же пригвоздила его к подушке. Во рту стоял противный привкус меди и чего-то кислого, а язык прилип к нёбу. «Чёрт возьми...» — прохрипел он, с трудом отрывая голову от подушки. Пальцы дрожали, когда он нащупывал на тумбочке пластиковую бутылку с водой. Первый глоток вызвал новый приступ тошноты, но он заставил себя сделать еще один, и еще, пока желудок не перестал сжиматься спазмами. В зеркале напротив кровати отражалось бледное, осунувшееся лицо с красными прожилками в белках глаз и синевой под нижними веками.

Мысль о соревнованиях ударила, как обухом по голове. Костя застонал, схватившись за виски. Вчерашний вечер всплывал в памяти обрывками: вонючий сарай, липкая бутылка дешёвого алкоголя, Элис с размазанной тушью, Марк с сигаретой в зубах, их пьяные обещания и смех, которые тогда казались гениальной авантюрой.

— Ты идиот, — мысленно выругал он себя, с трудом поднимаясь с кровати. — Совсем идиот.

Но даже через похмельную боль он помнил одно: сегодня он должен выйти на эту площадку. Не ради Ани, не ради тренера, а ради самого себя и тех, кто его по-настоящему ценит.

Раздевалка встретила его непривычной тишиной. Обычно перед соревнованиями здесь стоял гул голосов, смех, стук мячей о пол, звяканье шкафчиков. Сегодня же помещение было пустым, видимо, команда уже вышла на разминку. Его кроссовки одиноко стояли в углу, а форма висела на крючке.

Костя медленно подошёл к своему шкафчику. Ржавая дверца скрипнула, когда он её открыл, и что-то маленькое и белое выпало на пол. Записка. Он поднял её дрожащими пальцами. Бумажка была смята, а почерк прыгал: «Не подведи! Э. и М.».

Костя замер, сжимая бумажку в кулаке. Где-то глубоко внутри, сквозь похмельную боль и остатки вчерашнего отчаяния, что-то дрогнуло.

Разминка давалась мучительно. Каждое движение отзывалось болью в висках, мышцы ныли, словно их накануне растянули на дыбе. Но он продолжал – механически, через силу, через тошноту. Пот липкими ручьями стекал по спине, а во рту пересохло, но он не останавливался.

Когда он наконец поднял голову, то увидел их. На почти пустых трибунах, в самом верхнем ряду, сидели двое. Элис, вся в чёрном, с растрёпанными волосами и без намёка на макияж. И Марк – мрачный, как туча, с сигаретой за ухом и привычной гримасой недовольства на лице.

— Пришли, — прошептал Костя. — Чёрт возьми, они действительно пришли.

Марк, заметив его взгляд, буркнул что-то Элис, та засмеялась, а потом они оба совершенно синхронно подняли руки с одинаковыми бумажными стаканчиками с кофе. Для Кости было важно, что они были здесь. В этот самый момент до него дошло, что сегодня он не просто будет играть. Сегодня он будет бороться.

Первая половина матча прошла в тумане. Костя двигался механически, его тело и сознание существовали отдельно друг от друга. Мяч казался невероятно тяжелым, а площадка – бесконечно большой. Каждый прыжок отзывался пульсирующей болью в висках, каждый вдох обжигал легкие. Он слышал, как тренер кричит что-то с края поля, но слова расплывались в сплошной гул, как будто кто-то накрыл его голову аквариумом.

В последнем тайме стало немного легче. Тело, вопреки всему, вспоминало привычные движения. Мышцы, натренированные сотнями часов упражнений, работали на автопилоте. Но счет оставался равным, а время неумолимо таяло.

И тогда он увидел его. В толпе болельщиков, среди размытых лиц, мелькнула знакомая тень. Высокий парень в кожаной куртке – тот самый, что стоял рядом с Аней вчера. Он смотрел прямо на Костю, и на его лице играла та же насмешливая ухмылка.

Кровь ударила в виски.

Мяч оказался в его руках сам собой. Соперник перед ним казался вдвое больше, но это не имело значения. Костя сделал стремительный рывок влево, затем резко сменил направление. Ноги горели, в глазах темнело, но он продолжал движение.

Щит. Кольцо. Три секунды до конца игры. Он прыгнул.

В этот момент время замедлилось. Мяч покинул его пальцы, описав идеальную дугу. Гул трибун стих. Даже собственное сердцебиение казалось далеким.

Свисток.

Гулкая тишина – и вдруг взрыв. Мяч чистым «свишем» прошел через сетку в тот самый момент.

Костя стоял, тяжело дыша, не веря собственным глазам. Команда окружила его, хлопая по спине, но все звуки доносились как сквозь вату. Он машинально принял бутылку с водой от тренера и сделал долгий глоток, чувствуя, как ледяная жидкость стекает по пересохшему горлу.

— Теперь ты должник, — за спиной раздался знакомый хрипловатый голос.

Костя обернулся. Марк стоял в нескольких шагах, его лицо по-прежнему выражало скептицизм, но в глазах читалось что-то новое, возможно, уважение. Он швырнул Косте свернутое полотенце прямо в лицо.

— Следующий шаг – моя проблемная тень, — добавила Элис, появляясь рядом с Марком. Она указала на синяк на своем запястье, но в ее глазах горел не гнев, а решимость.

Костя вытер лицо полотенцем, скрывая улыбку. Голова еще болела, тело ныло, но где-то глубоко внутри поселилось новое чувство, это была не радость победы, а нечто более важное.

Он кивнул им обоим, сжимая в руке мокрое полотенце.

— Договорились.

Трибуны постепенно пустели, но эти двое оставались на своих местах, наблюдая, как команда поздравляет своего героя. Костя понял, что теперь у него появилась причина бороться не только за себя.