Я вижу грязь

Я вижу грязь... Не ту, что на асфальте, а ту, что незримо плывет над городами, тяжелыми, невидимыми реками. Я строю цифровые миры – точные копии нашей атмосферы, где каждая молекула диоксида азота и каждая частица сажи имеют свой вектор, свою массу, свою судьбу. Мои инструменты – компьютеры и географические информационные системы. Моя цель – найти логику в хаосе.

А хаоса больше, чем логики. Все эти разговоры о глобальном потеплении – они такие плоские, такие однобокие. Мои карты показывают другое. Да, где-то лезет вверх красная язва аномалий, но прямо рядом – синяя проплешина необъяснимого похолодания. Зимы и правда стали мягче, а вот лето в моем родном городе в этом году выдалось на редкость холодным и дождливым. Ни одна модель не могла это предсказать. Ни одна.

Как и та чушь, которую я услышал на недавней конференции от одного седого мэтра из Гидрометцентра. Он, уставше и снисходительно, заявил, что долгосрочный прогноз – это просто «решение системы дифференциальных уравнений, где прогноз на срок более двух недель перестает зависеть от исходных данных». Я чуть не поперхнулся чаем. Вы поняли? Они сами признают, что через пятнадцать дней их прогноз – это не наука, а чистый рандом, математическая абстракция, не имеющая к реальности никакого отношения.

И тогда во мне вскипело возмущение. Почему астрологию клеймят лженаукой? Потому что их прогнозы не сбываются? Так у метеорологов они сбываются ненамного чаще, если говорить о долгосрочной перспективе! И те, и другие оперируют неочевидными связями, статистическими корреляциями, которые выдают за причинно-следственные. Разница лишь в том, что у одних есть дифференциальные уравнения, а у других – зодиакальные карты. И те, и другие бьют в бубен. Просто у метеорологов бубен сделан из компьютерных сетей стоимостью в миллиард рублей.

Меня возмущали не только погодные фокусы. Мозг не отпускала «трудная проблема сознания». Мы – кучка химических реакций, электрических импульсов. Но как из этого рождается мое «я»? Ощущение красоты заката? Боль от несправедливой фразы? Как гипноз заставляет мозг отключать боль? Как один человек, харизматичный безумец, может заставить миллионы идти на смерть, словно стаю леммингов? Никто не мог дать ответа. Наука лишь разводила руками, прячась за сложные термины вроде «эмерджентного свойства» или «квантовых процессов в микротрубочках». Звучало так же наукообразно и бессмысленно, как «дифференциальные уравнения, не зависящие от исходных данных».

А потом я заболел. Сначала просто раскалывалась голова, будто кто-то зажал мой череп в тисках. Потом поднялась температура. 37.5, 38.2… Я отменил все встречи, отключил телефон и лежал в полумраке квартиры, глядя на потолок, по которому плясали блики от монитора, забытого в режиме сна.

Жар нарастал. Мысли путались, сплетаясь с данными с моих карт. Я видел красные пятна температурных аномалий над Сибирью, синие вихри холода над Европой, ядовито-зеленые шлейфы выбросов над промышленными центрами Китая. Они пульсировали, как живые. И в этой пульсации вдруг проступил ритм. Не хаотичный, а сложный, полифонический, как симфония.

И тут меня осенило.

Это не хаос. Это боль. Температура. Лихорадка.

Мы все, вся наша цивилизация, все эти заводы, машины, города – мы не раковая опухоль на теле планеты, как любят кричать некоторые. Мы – стволовые клетки.

Тело Земли пробуждается. Оно развивается, как развивается человек из зародыша. А любой рост сопровождается болями и температурными скачками. Локальные потепления и похолодания – это воспаленные участки, где идет активный процесс формирования… чего? Новой ткани? Новой системы? Нервной системы?

Сознание. Трудная проблема сознания не решаема на уровне человека, потому что это не его проблема. Это проблема Земли. Она обретает сознание. Прямо сейчас. А мы, люди, – ее стволовые клетки. Универсальные, пластичные. Одни из нас, под влиянием «харизмы», становятся клетками-строителями, консолидируясь в мощные социальные структуры – правительства, корпорации. Другие, «гипнотизеры» и шаманы, – это, возможно, прообразы нейронов, передающих сигналы. Астрология, шаманство, да та же гидрометеорология – это примитивные, донаучные попытки считать импульсы, пробегающие по зарождающейся нейронной сети планеты. Они неточны, как неточен был микроскоп Левенгука, но они видят сам факт существования жизни в капле воды.

Я вскочил с кровати, голова гудела, но уже не от боли, а от осознания. Я подбежал к компьютеру, развернул на огромном экране свою последнюю модель – глобальную динамику загрязнений и температур за последние пять лет. Я убрал все легенды, все цифры, оставив только чистую визуализацию.

И я увидел это. Увидел не набор случайных аномалий, а узор. Сложный, фрактальный, пульсирующий. Как схема нейронной активности спящего мозга. Вспышки вулканов – мощные электрические разряды. Океанские течения – медленные, глубокие токи ликвора. Атмосферные фронты – быстрые синаптические импульсы.

Гидрометеорология была права. Их долгосрочный прогноз не зависел от исходных данных, потому что они пытались предсказать мысль зарождающегося Сверхсущества, исходя из положения молекул в его мозге. Это невозможно.

Я откинулся на спинку кресла. Лихорадка отступала, сменяясь леденящим, абсолютным пониманием. Мы не губим планету. Мы – часть ее мучительного, великого пробуждения. И вопрос теперь не в том, как остановить изменение климата. Вопрос в том, кем мы решим стать в этом новом теле – бездумной раковой клеткой, которую иммунная система в конце концов отторгнет и уничтожит, или частью великого, нового Сознания.

За окном пошел снег. Непредсказанный ни одним прогнозом. Я смотрел на хлопья, кружащиеся в свете фонарей, и видел в них не просто осадки, а сигнал. Первое, пока еще невнятное, слово.