Диалог

   Мне много лет, и сегодня я пытаюсь более внимательно перечитывать книгу своей жизни. Хочу рассказать о человеке, который помог сформировать во мне правильное понимание себя. Очень надеюсь, что читающий, прочитав это не унизит себя, подумав о моём тщеславии. Хочу рассказать о женщине, которая помогла мне своим читательским талантом.
   Мне было 19 лет, и я представлял собой максималиста с нюансами. Я писал стихи и эссе, но никуда их не посылал. Проверял свою совесть, не пугаясь критических наставлений. Не предавался бескомпромиссному формированию самосознания. В этом мне помогал не только самоконтроль, но и оголтелость существовавшей идеологии, и возможность анализировать происходящее. Находясь в диалогической сопричастности с самим собой, использовал свой писательско-читательский диалог как взаимную силу двух содержаний, соединение которых способствует образованию целостного через словотворение.
   Когда-то очень давно, отдыхая в Поленово, я познакомился с удивительно интересным человеком. С молодой дамой, которая сидела на лавочке и что-то читала. Я поинтересовался что. Оказался Арчибальд Кронин «Юпитер смеётся». Судьбе было угодно свести меня с этим человеком, ведь я эту пьесу прочитал накануне поездки в дом отдыха. Так, что было с чего начать разговор. В тот же день через несколько часов гуляния с разговорами по лесу она уехала, и я её больше никогда не видел. Когда прощались она сказала, что, если будет желание, то напишите мне на Главпочтамт до востребования и назвала своё имя.
 Более сорока лет мы с ней по обоюдному желанию переписывались. В письмах разговаривали о многом и в частности о поэзии. Именно она, явно переоценивая мои способности, сравнивала мою поэтическую судьбу с судьбой Анненского. Не манеру и стиль, а именно судьбу. Помню приводила как пример строчку Корнилова, посвящённую Анненскому: «Средь поэтов добывший равенства, но читателя не добывший». Помню, как неприятно подействовало на меня слово «добывший». Как езда на старой телеге по ухабам. Всегда воспринимал букву «Ы» в нашем языке как какое-то недоразумение. Моё владение языком она называла «стройной организацией мысли».  Она писала, «чтобы постичь поэзию одного таланта мало. Нужна работа над собой. Но мало кто способен на подобное усилие». Короче она оказала большое влияние не только на моё понимание поэзии, но самое главное она, предупредила мою возможную способность переоценивать себя.
   Не так давно её не стало. Я не знаю кем она работала, была ли у неё семья. Поначалу переписки все мои вопросы личного, частного характера она игнорировала. А потом я уже и сам понимал их бестактность. Производила она впечатление тех редчайших людей, проживающих жизнь в некой духовной аскезе. А теперь я попробую рассказать самое интересное об этом человеке. Я наберусь сил и процитирую несколько строчек из её последнего письма. «Ты был самым красивым и нежным, таким и остался. Я не шучу. Знаю, что тебе всегда было и будет очень трудно. Не представляю тебя похожим на других: будничным, пустым, без света, без любви. И кажется, что не было этих сорока лет. Я всё ещё в мае 63-го!». Когда перечитываю это, на глаза наворачиваются слёзы. Ведь сколько было похвал с её стороны как реакция на мою «писанину», но такого признания я не ожидал. Каким образом могло сформироваться её чувство? В моём восприятии её особенности было постижение не только её художественных нравственных достоинств, но и возможное воплощение этих достоинств в системе координат добра и зла своим ощущением правды. И, видимо, в первую очередь на формирование моего образа в её сознании повлияло моё дерзостное чтение своих стихов тогда в лесу в 63-ем. Именно оно оставило неизгладимый след, как пример той самой диалогической сопричастности.