Бунин. Нобелевскую премию присудили изгнаннику

... Решение Стокгольма стало для всей этой России,
столь униженной и оскорбленной во всех своих чувствах,
событием истинно национальным…

Б у н и н

10-го декабря 1933 года Иван Алексеевич Бунин получил из рук короля Швеции Густава V Нобелевскую премию по литературе. Согласно формулировке,  за «строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типичный русский характер».  По мнению самого классика, такое признание было связано, в первую очередь,  с его романом «Жизнь Арсеньева».

В своих мемуарах Иван Бунин описал вручение ему Нобелевской премии по литературе:

«...Раздача премий лауреатам ежегодно происходит всегда десятого декабря и начинается ровно в пять часов вечера. <...>

В пять без десяти минут весь кабинет шведских министров, дипломатический корпус, Шведская Академия, члены Нобелевского Комитета и вся эта толпа приглашенных уже на местах и хранят глубокое молчание.
               
Ровно в пять герольды с эстрады возвещают фанфарами появление Монарха. Фанфары уступают место прекрасным звукам национального гимна, льющимся откуда-то сверху, и Монарх входит в сопровождении наследного принца и всех прочих членов королевского дома. За ним следуют свита и двор. Мы, четыре лауреата, находимся в это время все еще в той маленькой зале, что примыкает к заднему входу на эстраду.

Но вот и наш выход. С эстрады снова раздаются фанфары, и мы следуем за теми из шведских академиков, которые будут представлять нас и читать о нас рефераты. Я, которому назначено говорить свою речь на банкете после раздачи премий первым, теперь выхожу, по ритуалу, на эстраду последним. Меня выводит Пер Гальстрем, непременный секретарь Академий. Выйдя, я поражаюсь нарядностью, многолюдством зала и тем, что при появлении с поклоном входящих лауреатов, встает не только весь зал, но и сам Монарх со всем своим Двором и Домом. <...>
Невозможность вывесить для меня флаг советский заставила устроителей торжества ограничиться ради меня одним, – шведским. Благородная мысль!
Открывает торжество председатель Нобелевского Фонда. Он приветствует короля и лауреатов и предоставляет слово докладчику. Тот целиком посвящает это первое слово памяти Альфреда Нобеля, – в этом году столетие со дня его рождения. Затем идут доклады, посвященные характеристике каждого из лауреатов, и после каждого доклада лауреат приглашается докладчиком спуститься с эстрады и принять из рук короля папку с Нобелевским дипломом и футляр с большой золотой медалью, на одной стороне которой выбито изображение Альфреда Нобеля, а с другой имя лауреата. В антрактах играют Бетховена и Грига.
Григ один из наиболее любимых мною композиторов, я с особым наслаждением услыхал его звуки перед докладом обо мне Пера Гальстрема.
Последняя минута меня взволновала. Речь Гальстрема была не только прекрасна, но истинно сердечна. Кончив, он с малой церемонностью обратился ко мне по французски:
— Иван Алексеевич Бунин, благоволите сойти в зал и принять из рук Его Величества литературную Нобелевскую премию 1933 года, присужденную вам Шведской Академией.
В наступившем вслед за тем глубоком молчании я медленно прошел по эстраде и медленно сошел по ее ступеням к Королю, вставшему мне на встречу. Поднялся в это время и весь зал, затаив дыхание, чтобы слышать, что Он мне скажет и что я Ему отвечу. Он приветствовал меня и в моем лице всю русскую литературу с особенно милостивым и крепким рукопожатием. Низко склонясь перед Ним, я ответил по французски:
—  Государь, я прошу Ваше Величество соблаговолить принять выражение моей глубокой и почтительной благодарности.<...>

Затем наступает черед говорить лауреатам. <...>

Вот точный текст той речи, которую произнес я по французски:

<...> Впервые со времени учреждения Нобелевской премии вы присудили ее изгнаннику. Ибо кто же я? Изгнанник, пользующийся гостеприимством Франции, по отношению к которой я тоже навсегда сохраню признательность. Господа члены Академии, позвольте мне, оставив в стороне меня лично и мои произведения, сказать вам, сколь прекрасен ваш жест сам по себе. В мире должны существовать области полнейшей независимости. Вне сомнения, вокруг этого стола находятся представители всяческих мнений, всяческих философских и религиозных верований. Но есть нечто незыблемое, всех нас объединяющее: свобода мысли и совести, то, чему мы обязаны цивилизацией. Для писателя эта свобода необходима особенно, — она для него догмат, аксиома» (Бунин И. А. Автобиографические заметки).

На церемонии награждения Пер Халльстрём, постоянный секретарь Шведской академии, сказал:

«В истории литературы своей страны Иван Бунин занимает четко определенное место, а его значимость признается уже давно и практически единогласно. Он продолжил великую традицию блестящей эпохи XIX века, подчеркнув направление развития, которое можно продолжать. Он довел до совершенства концентрацию и богатство выражения — описание реальной жизни, основанное на почти уникальной точности наблюдений. С величайшим мастерством он противостоял всем искушениям забыть о чем-либо ради очарования слов. Хотя по натуре он был поэтом-лириком, он никогда не приукрашивал то, что видел, а передавал увиденное с предельной точностью. К своему простому языку он добавил очарование, которое, по свидетельствам его соотечественников, превратило его в драгоценный напиток, который часто можно почувствовать даже в переводах. Эта способность — его выдающийся и тайный талант, который придает его литературному творчеству отпечаток шедевра».

Вплоть до 1933 года на Нобелевскую премию  также номинируются М. Горький,  Д. С. Мережковский, И. С. Шмелев.   

Максим Горький (Алексей Максимович Пешков) — русский советский писатель, драматург,  публицист, прославился как автор произведений в революционном духе. После возвращения в СССР Горький стал инициатором создания Союза писателей СССР и первым председателем правления этого союза.  Был объявлен «основоположником литературы социалистического реализма и родоначальником советской литературы».

О том, что награду получил не Горький вызвало неоднозначную реакцию. Очень сожалела, по этому поводу,   поэтесса Серебряного века Марина Цветаева.

В письме к чешской журналистке Анне Тесковой  от 24-го ноября 1933 года Цветаева писала:

«Премия Нобеля. 26-го буду сидеть на эстраде и чествовать Бунина. Уклониться - изъявить протест. Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее - Горький. Горький - эпоха, а Бунин - конец эпохи. Но - так как это политика, так как король Швеции не может нацепить ордена коммунисту Горькому . . . Впрочем, третий кандидат был Мережковский, и он также несомненно больше заслуживает Нобеля, чем Бунин, ибо, если Горький - эпоха, а Бунин - конец эпохи, то Мережковский эпоха конца эпохи, и влияние его и в России и заграницей несоизмеримо с Буниным, у которого никакого, в чистую, влияния ни там, ни здесь не было. А Посл. Новости сравнивавшие его стиль с толстовским ... сравнивая в ущерб Толстому - просто позорны. Обо всем этом, конечно, приходится молчать. Мережковский и Гиппиус - в ярости».

Дмитрий Сергеевич Мережковский —  русский писатель, поэт, религиозный философ,  был известен в Европе. Его трилогию «Христос и Антихрист» перевели на французский язык сразу после издания на русском, и она пользовалась популярностью у европейских читателей.

«Самой обделенной посчитала себя чета Мережковский — Гиппиус. Когда Иван Алексеевич в ореоле славы счел необходимым нанести визит вежливости, Зинаида Николаевна встретила его на пороге, глядя через лорнет, словно не узнавая. Затем, не отнимая от глаз стекол, процедила сквозь зубы: “Ах, это вы… ну что, облопались славой?”» (Андрей Самохин. Нобель раздора: как Иван Бунин стал лауреатом).
 
Иван Сергеевич Шмелев  —  русский писатель, публицист, православный мыслитель, был известен не только среди русскоговорящих читателей, но и зарубежной образованной публике. К январю 1931 года вышло 28 изданий его произведений на 12 языках и готовились новые.

В отличие от Мережковского, Шмелев с благородным достоинством встретил сообщение о присуждении Бунину Нобелевской премии. 

В письме к философу Ивану Ильину от 17. XI 1933 г., выражая гордость за русскуо литературу,  он отмечал:

«...Каюсь, было — вспыхнуло острое чувствишко горечи, отдал дань человеческому, слишком человеческому, но «довлеет дневи...» и все прошло — гусь опять сухой. Все вышло хорошо: достойно решил Стокгольм — прекрасный писатель Бунин, и наша великая Словесность за него не постыдится; пробит черный лед-саван, обвивший-сковавший — в мире — все наше — государственность, былую славу и силу, жертвы, достоинство, подлинную Россию, представленную здесь нами — есть Россия! На весь мир крикнуло из Стокгольма, м. б. против воли многих-многих, — невольно крикнуло!<...>
Нельзя пока учесть «сдвиг» в душе культурного европейца. Но... слава родная крикнула — я жива! Выпало счастье представить эту славу, предстательствовать за нее — Бунину. Постыдиться не можем. Великое это счастье! В этом хотя бы — сумели настоять, заставить. Это подвиг... если знать, сколько же было враждебных сил, влияний, ям, стен, ушей, клеветы, зависти, — ведь это все равно, что Иван-Царевич к Кощею добирался. Правда: то были не политики, а люди мысли и духа, науки и искусства, а для них есть законы непреложные, высшие.
И, подавляя маленькое, подспудное, я — рад. Правда, наша «русская тройка Словесности» давно облетела мир (мыслящий), с победной гремью колокольцев и бубенцов, с ямщиком — чудом Пушкиным, с крепкими седоками — Гоголем, Толстым, Достоевским, с поддужными Тургеневым, Лесковым, Чеховым, Гончаровым... Но не было удостоверено сие протоколом для мировой улицы. Ныне, в черном обмирании русском, вдруг на всю улицу зазвенело — вот она, русская словесность, победная!» (Ильин И. А. Собрание сочинений: Переписка двух Иванов (1927 — 1934) — М.: Русская книга, 2000).