Безмолвие

Часть первая

Солнечный свет упал на восточные окна большого дома, осветив пыль на подоконнике. Илья Петрович Оболенский потрогал стекло кончиками пальцев – оно было холодным, несмотря на солнце. Он поставил медный самовар на стол из темного дуба. Стол же был покрыт царапинами. Он посмотрел на свои руки – тонкие, бледные, с четко проступающими синими жилами. Он сжал кулак, потом разжал его и пошел к окну.
 За окном простирался сад. Ветки яблонь были голыми и колкими. Трава на лужайке пожелтела и примята. У подъезда остановился экипаж. Из кареты вышла его жена, Анна Сергеевна. Она несла плетеную корзину, наполненную продуктами. Илья Петрович отошел от окна, чтобы его не увидели.
 А. Сергеевна вошла в комнату, пропуская внутрь струю холодного воздуха. Она поставила корзину на стул у двери.
– Хлеб привезли,свежий. И сахар, который ты просил, – сказала она, не глядя на него. Ее голос был ровным, без интонации.
– Хорошо, – ответил Илья Петрович.
– Почтальон был. Письмо от твоего брата, из Петербурга.
– Где оно?
– На столе в твоем кабинете. Под пресс-папье.
 Он прошел в кабинет. Конверт из плотной бумаги лежал на столе рядом с бронзовой собакой, которая служила пресс-папье. Он вскрыл конверт перочинным ножом. В письме было два листа, исписанных крупным, энергичным почерком. Он прочитал его, стоя у стола. Затем положил письмо обратно, сел в кожаное кресло и уставился на стену. На стене висел портрет молодой женщины в синем платье. Он встал, подошел к портрету и провел указательным пальцем по золоченой раме. На пальце не осталось ни пылинки.
 Он вернулся в столовую, где А. расставляла на столе тарелки.
– Он приезжает через неделю, – сказал Илья Петрович.
– Кто? – А. не подняла головы, поправляя вилку.
– Мой брат. Николай.
– Надолго?
– Он не написал.
– Комнату нужно приготовить, зеленую. Там сыро. Нужно протопить.
– Да. Распорядись.
 Они сели завтракать. Он налил себе чай из самовара, а она ела яичницу. Звук ее ложки, ударяющей о фарфоровую тарелку, был громким и четким.
– Сегодня я поеду в город, – объявила она, отодвигая тарелку.
– Зачем? – он поднял на нее глаза.
– Нужны нитки и шелк. Мне нужно закончить работу. И лекарство для кучера. У него опять болит спина.
– Хорошо. Возьми с собой Машу.
 Мария была их дочерью.
 После завтрака, он вышел на крыльцо после завтрака. Воздух был холодным и влажным. Он надел замшевые перчатки, лежавшие на перилах, и пошел по гравийной дорожке, ведущей к лесу. Лес начинался за заросшим прудом. Вода в пруду была темной, у берегов уже схватилась тонким, молочно-белым льдом. Он вошел в лес. Тропа была мягкой и упругой от слоя опавших листьев. Он шел медленно, глядя под ноги. Он различал переплетения корней, покрытые мхом камни, пустые шишки. Он дошел до поляны. На поляне стояла деревянная скамья. Краска на ней облупилась, обнажив серую, потрескавшуюся древесину. Он сел, и стволы сосен вокруг были прямыми, как мачты.
 Он сидел неподвижно около часа. Потом встал и тем же путем пошел обратно. Когда он вернулся, кареты уже не было во дворе. Он прошел в свой кабинет, сел за стол, взял перо, посмотрел на чистый лист бумаги, положил перо обратно. Он подошел к книжному шкафу, взял первый том "Мертвых душ", открыл его на случайной странице, закрыл и поставил на место.
 Он услышал стук колес по гравию. Подойдя к окну, он увидел другую карету, не свою. Из кареты вышел высокий мужчина в длинном пальто. Мужчина нес ружье, перекинутое через плечо. Илья Петрович узнал его – это был его сосед, Алексей Иванович Воронов. Он вышел в прихожую.
 Дверь открылась, впустив Воронова:
– Здравствуй, Илья Петрович! – громко сказал Воронов, снимая перчатки.
– Здравствуй, Алексей Иванович, – ответил Оболенский.
– Я по дороге из города. Дела были... Решил заехать, не обессудь.
– Проходи.
 Они прошли в кабинет. Воронов прислонил свое ружье к стене рядом с дверью.
– Погода портится, – сказал Воронов, садясь в кресло. К вечеру, чувствую, снег пойдет.
– Да, – согласился Илья Петрович.
– У тебя тоже ружье есть, я видел. Мы могли бы поохотиться. Завтра на заре. Утки еще летят.
– Я не охотился давно. Года два, наверное.
– Это как езда на конях.Не забывается. Рука сама вспомнит. Ты ведь в армии служил по молодости кавалеристом.
Илья Петрович помолчал, после чего произнес:
– Хорошо.
– Отлично! Я заеду за тобой на рассвете... Часов в шесть.
 Они помолчали. Воронов крутил в руках портсигар.
– Как твоя семья? – спросил Илья Петрович.
– Ничего.Дети скучают по лету. Жена занята хозяйством. Все как обычно. А твоя А. Сергеевна?
– Она в городе. По делам.
– А... – сказал Воронов. Его взгляд упал на настенный портрет. – Я помню этот портрет. Он давно здесь висит.
– Да. С самого начала, еще с переезда.
– Она была очень красивой женщиной.
– Да.
 Воронов встал:
– Мне нужно ехать. Темнеет рано. До завтра.
– До завтра.
 Илья Петрович проводил соседа до двери. Карета тронулась и скрылась за воротами. Он остался стоять на крыльце. Воздух стал еще холоднее и щипал щеки.
 А. вернулась перед ужином. Она разбирала покупки в прихожей, складывая мотки ниток и коробки в корзину.
– Сосед был,Алексей Иванович, – сказал Илья Петрович.
– Зачем? – она не обернулась.
– Пригласил на охоту. Завтра на рассвете.
– Ты идешь?
– Да... Я согласился.
– Хорошо. Не забудь теплые носки одеть.
 Они поужинали молча. После ужина А. ушла в свою комнату с шитьем. Он остался в кабинете и открыл шкаф, достал свое ружье. Оно было чистым, но пахло пылью и маслом. Он протер ствол мягкой тряпкой, проверил замок и задумался, не застрелиться ли ему. Все было в порядке. Он положил ружье обратно, на стол, чтобы не забыть утром. Он потушил лампу и поднялся наверх. В коридоре было темно. Полоска света виднелась под дверью ее комнаты. Он прошел в комнату, не постучав.

 Часть вторая

Он проснулся в полной темноте, еще до звонка будильника, сделанного во Франции несколько лет назад. Оделся он в теплую фланелевую рубаху, охотничью куртку и высокие сапоги. Спустился вниз, в кухню, где уже горела керосиновая лампа. Кухарка, хмурая и сонная, налила ему стакан чая. Он выпил его стоя, потом вышел на крыльцо. Было холодно и тихо, небо все еще было усыпано звездами.
 Вскоре он услышал стук копыт и скрип полозьев по мерзлой земле. К подъезду подкатили сани соседа.
– Садись, не замерзай! – крикнул Алексей Иванович из саней.
 Илья Петрович взял свое ружье и вышел. В санях, закутанная в шаль, сидела еще одна фигура.
– Моя дочь,Елена, – пояснил сосед. – Уговорила взять ее с собой. Говорит, скучно одной в доме. Не боится холода.
 Дочь кивнула ему, ничего не говоря. Ее лицо было почти полностью скрыто в тени, в принципе, вся карета была затемнелой. Она смотрела на темный лес.
 Они ехали молча. Лес по сторонам дороги стоял черным частоколом, постепенно начинавший сереть в предрассветном свете. Они остановились на опушке. Кучер остался ждать с санями.
– Пойдем туда, – сказал Алексей Иванович, указывая вглубь леса. – Там есть старая вышка, с нее хорошо видно озеро.
Они пошли по узкой, заснеженной тропинке. Илья Петрович шел позади. Дочь, Елена, шла впереди него. Он видел ее спину, темное пальто, как она ловко, почти по-кошачьи, перешагнула через упавшее и покрытое инеем дерево. В этот момент она оглянулась на него. Их взгляды встретились на секунду. Она быстро отвернулась и ускорила шаг.
 Они дошли до старой деревянной вышки. Ступеньки скрипели под ногами.
– Я займу позицию здесь, – объявил по-арамейски Алексей Иванович. – А ты, Илья Петрович, иди вон к той большой сосне. Лена, оставайся со мной, не шуми.
 Илья Петрович кивнул и пошел к указанному дереву. Он встал за его широким стволом, зарядил ружье. Воздух был холодным и колким. Птицы еще не пели. Было тихо. Потом где-то вдалеке прокричала ворона, и лес начал медленно просыпаться.
 Он стоял неподвижно, вслушиваясь в тишину. Потом услышал легкий хруст снега позади себя. Он обернулся, и к нему пробиралась Елена Алексеевна с бутылью коньяка.
– Отец послал меня, – сказала она шепотом. – Сказал, что вы, наверное, замерзли. Просил отдать вам.
 Она подошла близко, слишком близко для простого разговора. Она протянула ему маленькую серебряную фляжку.
– Коньяк, – коротко сказала она. – Согреет.
 Он взял фляжку. Их пальцы в тонких перчатках соприкоснулись. Он отпил один небольшой глоток. Жидкость обожгла горло, и он вернул фляжку.
– Спасибо.
 «Холодно,»— сказала она, не отходя. Она стояла так близко, что он чувствовал исходящее от нее тепло и легкий, незнакомый запах духов — не цветочный, а терпкий, как дым или кора дерева.
«Да,»— согласился он.
«Вы часто охотитесь?»— спросила она, глядя на его ружье.
«Нет.Редко. Последний раз несколько лет назад.»
– А я люблю лес.Особенно утром. Когда никого нет. И отца упрашиваю на охоту каждый раз, из-за меня он наверное охоту и полюбил. Кажется, что весь мир принадлежит только тебе.
 Она посмотрела на него прямо. Ее лицо в утреннем свете было бледным и четким, с большими серыми глазами.   
 Она внезапно положила руку в тонкой перчатке ему на рукав.
– Вы совсем не похожи на других здешних помещиков. Вы молчите, а они только и делают, что говорят.
 Он не нашелся, что ответить. Он смотрел на ее руку.
– Мне нужно вернуться к отцу, – сказала она. Но не уходила.
– Да, – сказал он.
– Вы придете к нам? В гости?
– Не знаю. Возможно.
– Приходите. Мне бывает скучно.
 Она быстро и стремительно прижалась к  нему и поцеловала в уголок губ, вытянув стопы ввысь.
 Поцелуй был холодным и легким, как прикосновение снежинки. Потом она развернулась и так же бесшумно скрылась среди деревьев. Он смотрел ей вслед, поднеся руку к губам. Потом медленно повернулся к дереву. Он поднял ружье. В этот момент услышал крик соседа.
– Утка! Стреляй!
 Он увидел темную точку на фоне светлеющего неба. Он вскинул ружье, поймал цель на мушку и нажал на спуск. Выстрел грохнул, оглушая тишину. Птица, взметнувшись, улетела невредимой.
 Он вернулся к вышке. Алексей Иванович уже спустился вниз. Сверху он не видел Илью Петровича, так как тот был спрятан под густой елью.
– Промахнулся? – спросил сосед, улыбаясь.
–Да, – ответил Илья Петрович. – Не повезло.
– Ничего. С кем не бывает. А где же Лена?
– Она ушла к саням,кажется, – сказал Илья Петрович.
– Странная она у меня в последнее время. Пойдем, греться надо.
 Они молча шли обратно к саням. Елена уже сидела в санях, закутавшись в шаль, и смотрела на лес. Они поехали обратно.
– Заезжай как-нибудь, – сказал Алексей Иванович, когда они подъехали к его усадьбе. – С Анной Сергеевной. Поужинаем.
– Хорошо, – сказал Илья Петрович.
 Он вышел из саней и пошел к своему дому по протоптанной в снегу тропинке. Он шел медленно. Поднеся руку к лицу, он снова почувствовал слабый, но устойчивый запах ее духов на своем воротнике.
 
Часть третья, ( 1/2 )

 Он вернулся домой. А. Сергеевна сидела в столовой и шила у окна.
– Ну что, убил что-нибудь? – спросила она, не поднимая глаз от работы.
– Нет, – ответил он, снимая куртку.
– Жаль. К обеду была бы дичь.
 Он прошел в кабинет, сев в кресло. Он смотрел на свои руки, все еще пахнувшие порохом. Он встал, подошел к умывальнику, налил воды из кувшина и умылся. Он намылил руки и провел ими по лицу, по шее, пытаясь стереть тот терпкий запах, но не мог этого сделать, все еще чувствуя его.
 Через несколько дней сосед приехал снова со всей семьей. Жена соседа, Мария Петровна, была полной, дородной женщиной в темном платье. Дочь была в синем платье, подчеркивавшем ее бледность. Они сидели в гостиной, на жестких диванах.
– Мы к вам с визитом, как и положено добрым соседям, – объявил Алексей Иванович.
– Рад вас видеть, – отработанно ответил Илья Петрович.
А. Сергеевна налила чай. Они пили чай с вареньем и сухим печеньем. Мария Петровна говорила без умолку – о погоде, о том, как дорожает сахар в городе, о новых соседях, купивших имение по соседству. Илья Петрович молчал, изредка смотря на Елену. Та сидела, откинувшись на спинку стула, и смотрела в окно на заснеженный сад. Иногда ее взгляд скользил по нему, быстрый, украдкий.
– Вы должны приходить чаще, Алексей Иванович, – сказала А. Сергеевна, обращаясь к соседу.
– Конечно, – охотно согласился тот. – – Мы будем рады. Вы только скажите.
 После их отъезда А. сказала, убирая чашки:
– Они приятные люди. Мария Петровна – болтлива, но добрая.
– Да, – согласился он.
– Дочь немного странная.
– Почему?
– Не смотрит в глаза. Все время в окно смотрела, будто ей здесь неинтересно.
– Может, ей скучно. Девушка молодая.
– Может.
 Он пошел в лес. Он сидел на той же скамье, теперь покрытой снегом. Он не думал о поцелуе. Он вспоминал ощущение. Холодные губы. Тепло руки на рукаве и упрямый запах духов.
 Он вернулся домой. Он сел за стол. Он попытался писать письмо брату. Он взял перо, обмакнул его в чернильницу, но так и не вывел ни одной буквы. Он встал. Он прошелся по комнатам – столовой, гостиной, бальному залу. Комнаты были пустыми, мебель покрыта чехлами. Он подошел к двери ее комнаты. Он постоял несколько минут, прислушиваясь к тишине. Он не постучал. Он развернулся и ушел.
 Сосед стал приезжать часто: иногда один – иногда с дочерью – иногда со всей семьей. Когда Алексей Иванович приезжал один, они сидели в кабинете и пили вино. Сосед говорил о хозяйстве, о новых указах из Петербурга, о падении цен на зерно. Илья Петрович слушал и кивал.
 Когда приезжала Елена, они почти не разговаривали в присутствии других. Но однажды он вышел в сад подышать воздухом. Она стояла у пруда, теперь скованного льдом, и бросала мелкие камешки на лед.
– Холодно, – сказал он, подходя.
– Да, – ответила она, не оборачиваясь.
– Вы не замерзли?
– Нет.
Она повернулась к нему. Ее дыхание вырывалось белым паром.
– Вы не приходите.
– У меня дела.
– Какие дела? – ее голос прозвучал насмешливо. – Вы целыми днями ходите по пустому дому.
Он молчал.
– Ваша жена всегда шьет. Я никогда не вижу, чтобы она с вами разговаривала.
– У нее свои занятия.
– Она вас любит?
– Мы женаты. Это достаточный ответ.
– Это не ответ, – резко сказала она.
– Вы любите ее?
– Мы женаты.
– А я не люблю шитье.
– Я не интересуюсь им. Тоже не люблю, можно сказать.
 Он молчал, глядя на лед.
– Завтра, – сказала она тихо, почти шепотом. – Отец уезжает в город на целый день. Я буду одна. Приходите. После полудня.
 Она не ждала ответа. Она бросила последний камень и пошла обратно к дому, к освещенным окнам гостиной. Он остался у пруда. Он смотрел на круглый след от камня на идеальной поверхности льда.
 На следующий день после полудня он вышел из дома. Он сказал Анне, что идет на длинную прогулку. Он пошел по дороге в сторону усадьбы Вороновых. Он шел медленно, словно сопротивляясь невидимой силе. Он вошел в парк, окружавший их дом. Дом был двухэтажным, белым, с колоннами. Он постучал в тяжелую дубовую дверь. Ему открыла служанка в белом переднике.Часть третья ( 2/2 )
– Барышня ждет вас в зимнем саду, – сказала служанка, как будто он был ожидаемым гостем.
 Зимний сад был стеклянной пристройкой с южной стороны дома. Там было тепло, влажно и пахло землей и тропическими растениями. Елена сидела на плетеном диване.
– Вы пришли, – сказала она. В ее голосе не было удивления, но и спокойствич тоже не замечалось, скорей трепет.
– Да, – ответил он.
– Садитесь.
 Он сел на диван, на почтительном расстоянии.
– Вы хотите чаю? Я могу распорядиться.
– Нет. Спасибо.
 Она посмотрела на него, подперев голову рукой.
– Почему вы всегда такой молчаливый?
– Я не знаю, что говорить. С вами.
– Говорите что хотите. О чем угодно: о погоде, о книгах, о Петербурге.
–Я не хочу говорить о погоде.
– О книгах? Что вы читаете сейчас?
– Ничего.
– А в Петербурге когда были в последний раз?
– Давно, и говорить о нем не хочу.
 Она улыбнулась, и ее лицо на мгновение стало детским.
– Хорошо. Тогда не говорите.
 Она подвинулась ближе. Она взяла его руку своей прохладной рукой.
– Ваши руки холодные.
– Я шел пешком... Долго.
– Вам бы отдохнуть, – ласково сказала она. Закройте глаза.
 Он послушно закрыл глаза. Он чувствовал ее дыхание на своем лице. Потом прикосновение ее губ. Они были теплыми и влажными на этот раз. Они целовались долго, пока у него не закружилась голова. Потом она отвела его наверх, по узкой боковой лестнице, в свою комнату. Комната была светлой, с видом на парк. Кровать была узкой и железной. Они разделись быстро, молча, в холодной комнате. Он видел ее тело – бледное, почти прозрачное, худое. Он чувствовал ее тонкие, но сильные руки на своей спине. Потом они лежали рядом под тяжелым стеганым одеялом, слушая, как бьются их сердца.
– Теперь ты должен приходить часто, – сказала она, положив голову ему на плечо.
– Твой отец...он может вернуться.
– Он ничего не узнает. Он никогда не знает, что происходит вокруг.
 Он оделся. Он ушел тем же путем, через зимний сад и парк. Он шел домой через лес. Уже стемнело, он сбился с тропы и долго блуждал между черными стволами, проваливаясь в снег. Наконец, он увидел огонек – это был его пруд. В доме горел свет в ее комнате, и он вошел. Она сидела за столом в столовой, перед не тронутой едой.
– Ты долго гулял, – сказала она.
– Да. Заблудился в лесу. – не соврал, но утаил главные причины он.
– Ужин готов. Успел похолодеть.
 Они поели молча, после чего он лег спать.
 Он не спал до самого утра, глядя в темноту потолка.

 Часть четвертая

Он стал приходить к ней. Когда ее отец был в отъезде. Они встречались в ее комнате. Они мало разговаривали. Они занимались любовью с какой-то жадной, отчаянной интенсивностью, как будто боялись, что их следующий раз будет последним. Потом он уходил. Иногда она назначала ему встречи в лесу, в заброшенных местах – у старой мельницы, в полуразрушенной сторожке. Он приходил. Они молча шли рядом по снегу. Потом останавливались, и она прижималась к нему, ища тепла. Потом он возвращался домой, к молчаливой жене, к холодному дому.
 Один раз, они смогли провернуть свою аферу и прямо в доме Петровича, когда она приехала вместе со всей семьей ужинать на застолье.
 Однажды Алексей Иванович приехал к нему неожиданно, днем. Он был взволнован и ходил по кабинету взад-вперед.
– Слушай,Илья Петрович, у меня новость. Мне предложили место в городе... В суде. Небольшое, но хорошее, перспективное.
– Поздравляю, – сказал Илья Петрович, чувствуя, как у него похолодели руки.
– Мы переезжаем.На следующей неделе. Нужно все быстро обустраивать.
– Что обустраивать?
– Ничего особого.
 Они сидели в кабинете. Илья Петрович смотрел на портрет, висевший в комнате, но не видел его.
– Это неожиданно, – наконец, произнес он.
– Да, согласен. Но это хорошая возможность. Я не могу упустить её.
 Илья Петрович молчал. Он смотрел в окно.
– Ты что-то хочешь сказать? – спросил Воронов, пристально глядя на него.
– Нет. Ничего. Желаю удачи.
 Сосед уехал.
 Илья Петрович вышел в сад. Он сел на заснеженную скамейку, не чувствуя холода. Он сидел неподвижно, почти час, как уже привык сидеть. Потом он пошел в лес.
 Он пришел на поляну со старой скамьей. Он сел, и сидел он до тех пор, пока не начало темнеть и мороз не стал жечь уши.
 Он не пошел к ней перед их отъездом.
 Он не написал записки, не послал весточки. Он видел их карету, груженную вещами, когда они окончательно уезжали. Она сидела у окна, бледная, с темными кругами под глазами. Она смотрела на его дом, не мигая. Он стоял за занавеской в кабинете, наблюдая за этим. Он не вышел попрощаться.
 Через несколько дней, как и было обещано, приехал его брат, Николай. Брат был похож на него чертами, но более оживленный, упитанный и громкий.
– Ну ,как дела, Илья? – спросил он, когда приехал, снимая дорогую шубу в прихожей.
– Ничего, – ответил Илья Петрович.
– А соседи? Те, Вороновы, что жили рядом? Ты о них писал.
– Уехали. В город.
– Жаль. Я хотел с ними познакомиться. Слышал, он человек деловой.
 Брат пробыл три дня. Он много говорил о политике, о новых промышленных предприятиях, о своих планах. Илья Петрович слушал и кивал.
– Ты совсем замолк,брат, – сказал Николай перед отъездом. – Как будто в тебе жизни нет.
– Я всегда был молчаливым.
– Раньше ты был другим. В тебе был огонь.
– Ладно, – ответил он, сам уже ничего не помня.
 Брат уехал. В доме снова стало тихо.
 Илья Петрович ходил из комнаты в комнату, как проклятый фантом. Он подолгу стоял перед портретом. Однажды он снял портрет со стены. Он отнес его на чердак, покрытый пылью и паутиной. Он поставил его к стене лицом внутрь.
 Он стал чаще ужинать один. А. говорила, что у нее болит голова, и оставалась в своей комнате. Он сидел за длинным столом один. Он ел медленно, прислушиваясь к скрипу половиц и завыванию ветра в трубах, а потом он пил чай в кабинете один. Он смотрел на пустую стену, где раньше висел портрет.
 Он начал совершать долгие, изматывающие прогулки. Он уходил на целый день, прихватив с собой только кусок хлеба и флягу с водой. Он уходил далеко в лес, в места, где, как он знал, никогда не был.
 Однажды он нашел заброшенную деревню. Избы были без крыш, печные трубы покосились. Он вошел в одну из них. Внутри стоял грубый стол. Стул лежал на боку на грязном полу. На печи была забыта ржавая кружка. Он сел на порог. Он смотрел на поле перед деревней, заросшее бурьяном и мелким кустарником.
 Когда он возвращался домой, было уже темно. А. встречала его в прихожей, держа в руках свечу.
– Где ты был? – спрашивала она, всматриваясь в его замерзшее лицо.
– Гулял.
– Так долго?
– Да. Заблудился.
– Уж слишком часто ты стал блуждать.
– Не знаю, часто или нет.
– Что видел?
– Деревья, деревню...
– Какую?
– Заброшенную...
– Осетрики что-ли? – запаниковала А.. – Туда нельзя ведь ходить, Ильюша...
– Плевать мне, нельзя или нет, – прошел он в глубь дома, не раздеваясь. – Иди, спи давай.
 Старуха-матушка никак на это не ответила, боясь разозлить супруга.
 Они перестали разговаривать за едой, вернее сказать, они перестали разговаривать совсем. Иногда он ловил на себе ее взгляд – тяжелый, неподвижный, полный какого-то невысказанного знания.
 Наступила глубокая зима. Выпал новый, глубокий снег. Он вышел на крыльцо. Снег был чистым и нетронутым; он прошел к пруду, и пруд этот покрыт был толстым, матовым льдом. Он поднял с земли крупный камень и бросил его на лед. Камень отскочил с глухим стуком, не оставив и царапины. Звук был невероятно громким в мертвой зимней тишине.
 Он вернулся в дом. Он прошел в кабинет. Он сел за стол. Он взял перо, обмакнул его в чернильницу. Он написал: "Дорогая Елена Алексеевна..." Он написал несколько строк, но остановился, и  перечитал писать. Потом резким движением разорвал лист на несколько частей. Он подошел к камину, бросил клочки в тлеющие угли и смотрел, как они чернеют, скручиваются и превращаются в пепел. А написал он, перед сожжением, вот что:
 "Дорогая Елена Алексеевна, мне вас не хватает. Мне не хватает... " – это единственное, что он написал.
 Он поднялся на чердак. Он подошел к портрету, стоявшему в ряд с другой старой мебелью. Он повернул его лицом к себе. Женщина в синем платье смотрела на него с невозмутимым спокойствием. Он протер пыль с рамы рукавом. Он спустил портрет вниз и повесил его обратно на стену в кабинете.
 В кабинет вошла Анна. Она увидела портрет.
– Зачем ты вернул его? – спросила она.
– Так лучше.
– Почему?
– Просто лучше. Так должно быть.
 Она посмотрела на него, на его осунувшееся лицо.
– Ты сходил к доктору, как я просила?
–Зачем?
– Ты плохо выглядишь. Ты очень похудел.
– Я в порядке. Я просто устал.
– От чего ты устал?
– Не мне судить.
 Она молча вышла. Он остался один.
 Он сел в кресло.
 Он смотрел на портрет, потом он закрыл глаза.
 Он сидел так до самого вечера.

Часть пятая

 Прошло несколько месяцев. Пришло письмо от Алексея Ивановича Воронова. Сосед писал о городе, о своей новой работе, о трудностях обустройства. Он писал, что скучает по свежему воздуху и лесу. В конце письма была приписка: "Моя дочь, Елена, выходит замуж. За чиновника из нашего ведомства. Свадьба через месяц. Будем рады видеть вас и А. Сергеевну, если соберетесь."
 Он прочитал письмо. Он сложил его и положил в ящик стола.
– Кто это? – спросила А., входя в кабинет.
– Сосед. Воронов.
– Что пишет?
– Его дочь выходит замуж.
 Она посмотрела на него, на его спину, повернутую к ней.
– Ты поедешь? На свадьбу?
– Нет.
 Он встал и, не глядя на нее, вышел из комнаты. Он пошел в лес. Снег почти растаял, обнажив промокшую, коричневую землю. Он дошел до поляны. Скамья была мокрой, но он все равно сел. Он сидел и смотрел на стволы сосен, на которых кое-где пробивалась первая зелень. Потом он встал и пошел дальше. Он дошел до границы своего имения. Там стоял старый, разлапистый дуб. Он прислонился к дубу спиной. Он закрыл глаза и простоял так долго.
 Он вернулся домой поздно. В доме горел свет. В кабинете, к его удивлению, сидел его брат Николай.
– Я приехал без предупреждения, – сказал брат, пожимая ему руку. – Дела.
– Хорошо, – ответил Илья Петрович.
– У нас небольшие проблемы.С наследством дяди. Нужны твои подписи на бумагах. Ты как совладелец.
 Они сидели за столом. Брат раскладывал перед ним стопку исписанных листов.
–Подпиши здесь, и здесь, и вот здесь, внизу.
 Илья Петрович подписывал, не вникая в содержание.
– Ты уверен,что у тебя все в порядке, Илья? – спросил брат, откладывая бумаги.
– Да. Все в порядке.
– Ты выглядишь ужасно – бледный, худой...
– Я просто плохо спал последние ночи. А ты прям растолстел, видно.
 Брат уехал на следующее утро. После его отъезда Илья Петрович пошел в библиотеку. Он стал перебирать книги на полках. Он вынимал их, сдувал пыль с обрезов и ставил обратно. За одной из стопок он нашел старую кожаную тетрадь. Это был дневник его отца. Он открыл ее на случайной странице. Крупный, угловатый почерк гласил: "Сегодня хорошая погода. Был в поле. Проверял работу. Все как всегда. Вечером читал газету." Он закрыл тетрадь и положил ее обратно на полку.
 Он стал спать в кабинете. Он сказал А., что ему не спится наверху, что его мучает бессонница.
 Он расстилал постель на диване. Он ложился и смотрел в потолок, на который отбрасывали причудливые тени языки пламени в камине. Иногда он вставал и подходил к окну. Ночь была темной, густой. Он не видел ничего, кроме своего отражения в стекле.
 Однажды утром он проснулся на рассвете. Он оделся и вышел из дома, не завтракая. Он пошел по дороге, ведущей к усадьбе Вороновых. Он шел долго, несколько часов. Он пришел к их дому. Теперь там жили новые люди. Он видел, как незнакомые дети играли в саду, а их мать вытряхивала ковер на крыльце. Он постоял у ворот, опершись на них руками. Потом развернулся и ушел.
 Он вернулся домой. Анна ждала его в столовой. На столе стоял не тронутый завтрак.
– Ты ходил туда? – спросила она ровным голосом.
– Куда?
– К их дому. К Вороновым.
– Да.
– Зачем?
– Просто. Мне нужно было посмотреть.
 Она встала из-за стола. Ее лицо было напряженным.
– Я знаю, – сказала она тихо.
– Что ты знаешь?
– Я знаю про тебя. И про нее... Про эту собаку!
 Он поднял на нее глаза. Впервые за многие месяцы он внимательно посмотрел на свою жену.
– Кто тебе сказал?
– Неважно. Я знаю, и я знала давно.
 Он молчал, ожидая продолжения, скандала, упреков.
– Почему ты ничего не сказала? – наконец, спросил он.
– Зачем? – ее голос дрогнул, но она взяла себя в руки. – Что бы это изменило?
 Она вышла из комнаты. Он остался сидеть за столом. Он не притронулся к еде. Потом он встал и пошел в кабинет. Он сел в свое кресло. Он сидел неподвижно, как вкопанный.
 Вечером она вошла в кабинет, уже одетая и собранная для дороги.
– Я уезжаю, – сказала она.
– Куда?
– К сестре. В Новгород, на время. Мне нужно... побыть одной.
– Хорошо. Когда ты вернешься?
– Я не знаю.
Она уехала на следующее утро. Он стоял на крыльце и смотрел, как карета скрывается за поворотом. Потом он вошел в дом. Дом был абсолютно пустым и тихим. Он прошел по всем комнатам, заходил в каждую. Он смотрел на вещи — на ее вышивку, оставленную на столике, на ее книги, на портреты предков. Он трогал их пальцами. Потом он вернулся в кабинет. Он сел за стол. Он взял перо. Он написал на листе бумаги: "Я остаюсь здесь. Не ищите меня. Мне ничего не нужно." Он не написал, кому это адресовано, затем разорвал письмо на мелкие клочки.
 Он вышел из дома. Он пошел в лес. Он дошел до поляны. Он сел на скамью. Было холодно, дул пронизывающий ветер. Он сидел и смотрел, как солнце садится за деревья, окрашивая небо в грязно-розовый цвет. Становилось темно. Он не двигался с места. Он просидел там всю ночь, кутаясь в свое пальто.
 Под утро он вернулся домой. Он лег на диван в кабинете, не раздеваясь, и уснул тяжелым, беспросветным сном. Он спал до вечера. Проснулся он от настойчивого стука в дверь. Он встал, с трудом приходя в себя. Он открыл дверь. На пороге стоял Алексей Иванович Воронов.
– Я был в этих краях по делам, – сказал сосед. – Решил заехать. Увидел свет в окне.
Они прошли в кабинет. Воронов выглядел постаревшим, осунувшимся.
– Ну, как ты, Илья Петрович? – спросил он, садясь.
– Ничего. Живу.
– А А. Сергеевна?
– Уехала... К сестре, на время.
 Воронов сел. Он посмотрел на портрет.
– Ты все еще хранишь его.
– Да. Он всегда был здесь.
– А я вот наш дом продал. Новые хозяева, говорят, перестраивают его. Ломают старый флигель.
 Илья Петрович молчал.
– Дочь выходит замуж, – снова начал Воронов. – Ты получил приглашение?
– Да. Получил.
– И ты не приедешь?
– Нет. Не приеду.
– Почему же?
– Не вижу надобности.
 Воронов помолчал, глядя на огонь в камине.
– Ты знаешь, Илья, – сказал он наконец. – Я всегда считал тебя другом. Почти что.
– Я тоже.
– Но что-то изменилось, после нашего отъезда. Ты даже не пришел проститься. Ни разу не написал.
 Илья Петрович смотрел в окно, в черную тьму.
– У меня были дела, здесь.
– Какие дела? – голос Воронова внезапно стал громче, в нем зазвучали старые обида и гнев. – Ты всегда говоришь "ДЕЛА". Какие у тебя могут быть дела в этой глуши? Ты ничего не делаешь годами!
 Илья Петрович не отвечал.
– Или,может, дела были с моей дочерью? – резко бросил Воронов.
 Илья Петрович медленно повернулся и посмотрел на него.
– Что?
– Я не слепой, Илья Петрович! Я видел, как вы смотрели друг на друга в последние недели. Я думал, это просто глупость. Ее глупость, молодость. Но теперь я не уверен. Я видел, в каком она была состоянии перед отъездом.
 Илья Петрович встал.
– Ты не должен говорить так.
– Почему? Потому что это правда?
– Ты ничего не знаешь.
– Я знаю,что моя дочь была не в себе перед отъездом! Она плакала, не ела, не спала! А теперь она выходит замуж за первого встречного, лишь бы поскорее! Почему? Ответь мне!
 Илья Петрович подошел к Воронову вплотную.
– Уйди. Сейчас же уйди отсюда.
– Скажи мне правду! Ты был с ней?
 Сосед тоже встал. Его лицо покраснело.
– Я думал,ты честный человек. Я доверял тебе, пускал в свой дом!
– Я ничего не делал такого, о чем бы мне пришлось тебе рассказывать.
– Врешь! Ты врешь мне в лицо!
 Воронов в ярости схватил его за воротник сюртука. Илья Петрович отшатнулся и оттолкнул его. Воронов, не ожидавший такого, отлетел к стене. Портрет на стене задрожал.
– Вон из моего дома! – крикнул Илья Петрович, и его голос, обычно тихий, прозвучал оглушительно.
 Воронов выпрямился. Он тяжело дышал, поправляя сбившийся галстук.
– Хорошо. Я ухожу. И я больше никогда не вернусь. И ты не смей приезжать к нам. Никогда. Слышишь? Никогда!
 Воронов резко развернулся, вышел из кабинета и через мгновение Илья Петрович услышал, как с силой захлопнулась входная дверь.
 Он остался один. Он подошел к креслу и сел. Он смотрел на дверь, через которую ушел его сосед и, по сути, последний человек, с которым он хоть как-то общался. Потом он посмотрел на портрет. Женщина в синем платье смотрела на него с немым упреком. Или с печалью. Он не мог разобрать.
 Он встал. Он подошел к портрету. Он снял его со стены, на этот раз небрежно, одной рукой. Он отнес его на чердак и оставил стоять лицом к стене. Он спустился. Он вышел из дома. Он пошел к пруду. Он сел на холодный, сырой берег.
 Вода была темной, почти черной. Он наклонился и попытался разглядеть свое отражение. Оно было неясным, смазанным. Потом он лег на землю, на спину. Он смотрел в низкое, серое, предгрозовое небо. Он лежал так долго, пока не онемело все тело. Потом встал, отряхнулся и пошел обратно к дому. Дверь была не заперта. Он вошел. В прихожей пахло пылью и холодом. Он пошел в кабинет. Он сел за свой стол. Он положил голову на сложенные руки. Он закрыл глаза.
 Наступила ночь.