Дневник учителя на краю

Два часа ночи. За окном — темнота, в которой тонут огни нашей станицы. Всё ещё не сплю. Не потому что выспалась, а потому что сон — это роскошь, которую у меня отобрали три стопки тетрадей на краю стола. Они смотрят на меня немым укором. Я должна была их проверить позавчера. И в прошлую пятницу. И ещё одну пачку просто переставила в угол — там контрольные, которым уже неделя.
Прихожу в школу впритык к восьми, ноги еле несут туда. Бессонные ночи изо дня в день сказываются на всём: на походке, на мыслях, на взгляде, который я стараюсь не поднимать на встречных коллег. Всё время хочется прилечь, закрыть глаза и ничего не делать. В пустом классе — спёртый запах вчерашнего дня, сладковатый дух от съеденных яблок и чипсов, приправленный едкой бытовой химией. И тишина. Это мои несколько минут покоя.
Ровно в восемь ноль-ноль дверь распахнется, и сюда ворвется жизнь.
Вернее, то, что ею стало.

08:00. 6 «Б» класс. Урок по тропам

«МетАфора», — говорю я. С задней парты тут же несётся: «МетафОра!» Поправляю, терпеливо объясняю правила ударения. В ответ — усмешки. Для них это не закон языка, а моя личная блажь.
Кто-то опять говорит «ГипербОла». Снова смех. «Это как в играх, когда прокачиваешь персонажа?» — «Нет, это художественное преувеличение».
Я окончательно стала говорящей головой. Мои губы двигаются, из них выходят слова — о метафоре, о композиции, о вечных темах в русской литературе. Но я вижу, что до них доходят лишь вибрации воздуха. В их глазах не просто пустота — искреннее, неподдельное непонимание: что не так? К чему весь этот странный, усложнённый мир, который я пытаюсь в них втиснуть?
Это не просто скука. Это — пропасть непонимания. Глубокая, абсолютная.

08:50. 6 «Б» класс. «Дубровский»

«Дубровский — скучно». Слышу эту фразу как приговор. Не «неинтересно», не «не понимаю» — именно «скучно». Это самое страшное обвинение в их мире, где каждые десять секунд должен происходить новый стимул.
Я просидела несколько часов, чтобы сделать презентацию. Скачала лучшие отрывки из фильма, чтобы они увидели — вот он, XIX век, вот эти кареты, эти бальные платья, эти взгляды, полные недосказанности. Хотела построить мост.
— Зачем он всё усложняет? — раздаётся с третьей парты. — Забрал бы Машу, и всё. Какие-то глупости про клятвы...
— Верность слову, данному отцу... — пытаюсь объяснить я.
— Бред какой-то писал ваш ПушкИнГ, — слышу шёпот, прикрытый ладонью.
Смотрю на чистые, безмятежные лица, на которых не шевельнулась ни одна мысль, — и мне становится по-настоящему страшно. Их мир — это прямые действия: нажал кнопку — получил результат. Мой мир — лабиринты смыслов, чести и долга — для них не существует.

Перемены

Они почти не бегают, не кричат, не общаются. Сидят, уткнувшись в экраны. Тихий гул шлепающих пальцев по экрану мобильника. Иногда кажется, что я веду урок в цифровом кладбище — тела здесь, а сознание уплыло в другой мир.

09:45. 8 класс. «Беспамятство».

— Саша, открой «Капитанскую дочку» Пушкина.
— А мы это проходили?
— Да, в первой четверти читали, обсуждали.
— А, ну когда это было, я уже не помню.
Они не врут. Они правда не помнят. Короткая память — диагноз поколения.

10:35. 9 «А» класс. «Без притворства».

В углу сидит Иван. Он просто ходит на уроки. Не пишет, не читает, не отвечает. Сидит в телефоне. Когда подхожу, медленно, не глядя, убирает его. Говорю с ним  — кивает, молчит. Он просто проводит здесь время, отбывая время до совершеннолетия. Мы с ним очень похожи — оба отбываем повинность. Только я ещё пытаюсь что-то изображать, а он даже этого не делает.

11:35. 7 «А» класс. «Требование зрелищ».

Каждый мой урок — цирковое представление. Я — Петрушка, клоун, которого наняли развлекать публику.
«Можно повеселее? Что-то интереснее?» — говорят они, едва начинаю объяснять правило.
Я пытаюсь. Показываю презентации с гифками, включаю отрывки из фильмов. На три минуты это захватывает их внимание. Потом они снова тянутся к телефонам. Им нужен перформанс, шоу. Суть предмета — та самая «скучная» грамотность, умение думать — никому не интересна.

Я не учитель. Я — конкурирующий продукт в ленте их соцсетей. И я проигрываю.

После уроков

В учительской: «Марья Ивановна, вам срочно нужно сдать отчет по пробному экзамену в 9 «А», еще нужно пройти опрос, срочно, вчера заполнить мониторинг, пройти курсы повышения, срочно пройти диагностическую работу по предмету...». Киваю. Мне всё равно. Бюрократия пожирает последние силы.
Возвращаюсь в кабинет. Тишина. Четыре стопки непроверенных тетрадей ждут. Открываю одну — чистый лист. Это тетрадь Ивана.
Его чистая тетрадь — самый честный ответ на всё, что происходит здесь. На мои попытки, на систему, на бессмысленную борьбу с ветряными мельницами.
Иногда — редко — случается чудо. Варя или Ксюша из 8 и 9 классов говорят о Лермонтове или Булгакове так, словно они их друзья. Их глаза горят. Но эти мгновения так быстротечны. Как вспышка света в кромешной тьме.
Я закрываю электронный журнал. Завтра будет новый день. Такой же, как этот. В шесть утра нужно будет снова вставать и делать вид, что всё в порядке. Снова нести этот груз.
Миссия провалена. Свет погас. Осталась только усталость. Такая глубокая, что хочется положить голову на парту и плакать.
Но я даже плакать не могу.