Воспоминания. Глава четвертая

Где то к началу шестидесятых годов жизнь в СССР начала заметно улучшаться.
Мне запомнился момент, когда отец принес в дом первый раз сливочное масло.
К тому времени наша семья увеличилась на одного человека.
У нас родился еще один ребенок, моя сестра Надежда - любимица отца.
Ну, а я хотя и был под защитой матери, но не был маменькиным сыночком.
Я хорошо помню солнечный февральский день 1956 года.
В этот день отец забрал мать с моей сестрой из роддома.
Ради такого случая была куплена новая детская кроватка.
Кроватку отец поставил около натопленной лежанки в нашей передней, и яркий солнечный свет озарил счастьем наш дом.
Я с чувством ревности наблюдал, как отец целует свою дочь.

С чувством ревности, это потому, что не был у отца любимым ребенком.
Наше взаимопонимание с ним наступит намного позже.
Отец воспитанный в деспотической семье, хотел и меня воспитывать в том же духе.
Но, видно, еще при рождении в меня вселился какой то бес непокорности.
На любые нравоучения отца в мой адрес, за меня вступалась мать.
Отец в конфликтах с моей матерью побаивался переходить грань словесной ссоры.
Поэтому никаких драк с рукоприкладством в нашем доме никогда не было.
Увлеченный своими детскими проблемами, я не замечал, как подрастала моя сестра.
Но, у нас с ней была одна общая страсть - мы оба любили жареную картошку.
Как умела приготовить картошку наша мать, это передалось по наследству и мне.
Когда будучи уже сам главой семейства, вставал вопрос, приготовить жареную картошку, то тут мои дети хором требовали, чтобы картошку жарил именно отец, а не мать.
Как то мать нажарила нам картошки и подала прямо в сковородке на стол в передней.
Окна нашего дома выходили на восток, за Аксеновым домом, что стоял напротив нас, через огороды и Вокзальную улицу красовалась кузьмадинская гора - небольшая возвышенность на которой стояло село Кузьмадино.

Мы с сестрой сели на стол и начали уничтожать картошку.
Но, видно, в тот раз картошка была приготовлена матерью очень и очень вкусно.
И у нас за последнюю ложку возник скандал на ровном месте.
Сестра решила уравнять наши весовые категории в этом споре, я ведь был старше ее на шесть с лишним лет.
Я не учел быструю реакцию своей сестры: оказавшиеся у нее под рукой ножницы сверкнув на солнце, полетели в мое лицо.
Результат превзошел все ожидания: одно из лезвий ножниц вертикально вонзилось мне в бровь.
От большой беды меня спасли каких то один-два сантиметра...

С того знаменательного случая прошло более шестидесяти лет, и мы со своей сестрой никогда больше не спорили и не конфликтовали.

А село то, Кузьмадино, где то на рубеже семидесятых-восьмидесятых годов двадцатого века, отгородили от меня панельными пятиэтажками, которые выросли на месте снесенных домов, начиная с дома Аксеновых, и далее: Лазаревы, Енины, Зеленины, Степашовы, Крючковы, Фонины, Андреевы, Варварины, Лемешевы, Тюрины.

Вместе со снесенными домами приказал долго жить и наш знаменитый лужок - место наших детских сборов.
Это было и наше футбольное поле, где мы делали первые шаги в футболе, гоняя по лужку то пустую банку, то чью то кепку.
Здесь с первыми весенними проталинками мы резались в решку, здесь играли в зубарь, а когда земля подсыхала, играли в карты: в дурака-подкидного, в козла...

Наше детство детей пятидлесятых-шестидесятых годов запомнилось либеральным отношением к нам-пацанам нашими родителями.
Над нами не было пресса со стороны родителей, мы росли вольными и в чем то бесшабашными.
Нашему поселку повезло с тем, что у нас на улице не было ранее судимых уголовников.

Это повзрослев мы с толкнулись с блатной романтикой "вшивого поселка", где правили другие понятия и законы.
Но об этом позже.

А пока жизнь продолжалась и мы потихоньку взрослели.
Я хорошо помню, как мы учились кататься на взрослом велосипеде.
От моего дома тропинка к Кулагину дому шла немного вниз, и это было необходимо, чтобы велосипед мог катиться по инерции.
Ты держал велосипед с левой стороны, левую ногу ставил на левую педаль, а правой ногой отталкивался от земли, чтобы велосипед стал сам котиться вниз.
А после ты засовывал правую ногу под раму, ставил ее на правую педаль и начинал крутить педали уже двумя ногами.
Урок тяжелый, у меня не было помощников, чтобы кто то помогал держать велосипед за багажник в вертикальном положении.

И наступил момент, когда отец купил мне подержанный "Орленок".
Я его ухайдакал буквально за неделю.
Перрон на вокзале был асфальтирован, а так-как я учился четыре года в станционной школе, у меня было там уйма друзей и знакомых пацанов.
И вот я разгоняюсь на нашем перроне и лечу быстрее ветра, и тут, я сейчас не помню кто, встает между ларьком, что стоял на перроне, и колеей на моем пути с распахнутыми руками.
Я не смог быстро сориентироваться в ситуации и врезаюсь в ларек.
Пробиваю колесом деревянную стенку ларька, и двойная металлическая рама "Орленка" сгибается от удара и металл трескает.
Сегодня эта проблема решилась бы очень просто, сварка бы вернула раме первоначальный вид.
Но тогда я об этом не смог додуматься.

Так же я горевал, когда зимой на карьере сломал свои лыжи.
Года четыре они мне служили верой и правдой, именно на них я стал чемпионом школы в лыжной гонке.

А зимой карьер на плоцком овраге был нашими "Альпами".
Чего мы там только не вытворяли.
Были у нас два асса по прыжкам на лужах с крутых обрывав, это Санька Лемехов и Васька Козлов.
У них все получалось они летели вниз, приземлялись на наклонной и мчались на дно карьера.
А я не мог совладать со своим страхом, приземлившись после прыжка, я приземлялся сразу на задницу, зато другие пацаны вообще боялись прыгать.
Но Сашка был на пять лет старше меня, а Васька на два.

Со стороны станционного поселка карьер был крутой градусов на шестьдесят, и когда зима была многоснежная, мы любили прыгать вниз карьер с разбега.
Мастерство наше заключалось в том, чтобы сильнее разогнавшись и хорошо оттолкнувшись, ты не просто прыгаешь вниз, а успеваешь, пока летишь, сделать кульбит вперед головой.
Зато, какой адреналин, какое чувство гордости, пролететь метров шесть-семь и приземлиться в сугроб на почти на дне карьера.

Повзрослев мы забросили наш карьер, и только однажды он напомнил нам о себе.
Это дело было летом и детвора с соседней Комсомольской улицы пошла играть на карьер.
Я не знаю подробности той трагедии.
Случился обвал и песком засыпало на смерть одного ребенка.