Две девушки и море... ч. 2

Продолжение...

Дверь в башню захлопнулась, отсекая от него не только уходящую Ольгу, но и последние остатки привычного мира Василия.

Воздух в круглой комнате сгустился, наполнился какой то невидимой пылью столетий и электрическим напряжением, исходящим уже  от самой Ариадны. Она стояла, прислонившись к столу с картами, и смотрела на него с выражением, в котором было и торжество, и вызов, и какая-то древняя, нечеловеческая печаль...

— Наконец-то, — выдохнула она, и эти два слова прозвучали,  как какое то ее  колдовское  заклинание. — Теперь мы одни!

Василий промолчал...

Внутри него бушевала буря, куда более сильная, чем та, что была на море несколько дней назад. Он чувствовал себя почти  что предателем. Образ Ольги,  ее раненое, обиженное лицо  жгло изнутри сильнее, чем его  не совсем зажившие  ссадины на коленях. Но и  одновременно его писательское нутро, алчное и уже  азартное, вовсю  ликовало.
Он был внутри истории! Настоящей, живой, пахнущей не типографской краской, а морской солью, безумием и древними  тайнами...

— Что теперь? — спросил он, и голос его прозвучал как то прерывисто.

— Теперь мы работаем, — Ариадна подошла к полкам и сняла толстый, кожаный переплет. Это был не дневник, а альбом с чертежами. — «Глициния». Корабль моего прадеда, капитана Глебова. Я восстановила его чертежи по обрывкам его же записей. Я теперь  знаю здесь каждый шпангоут, каждую его снасть...

Она раскрыла альбом перед Василием.

Чертежи были выполнены с изумительной точностью и любовью. Это был не просто корабль, это было произведение искусства!

— Зачем это всё? — не понимал Василий. — Ты хочешь его построить?

Ариадна рассмеялась, и смех ее был похож на звон хрусталя:

 — Нет. Я хочу понять, почему он затонул. Официальная версия была, что это  шторм. Но ведь прадед был лучшим капитаном на всем побережье. Он знал эти воды,  как свои пять пальцев. Он всегда  чувствовал шторма за сутки. Что-то случилось. Что-то... другое!

Она посмотрела на Василия горящими глазами:

 — Ты же  писатель. Ты умеешь видеть невидимые  связи, строить разные  версии. Помоги мне! Вместе мы докопаемся до истины...

И Василий погрузился. Дни слились в недели. Его жизнь разделилась на два берега. Один, это  его квартира, где пылился заброшенный блог и упорно  молчал компьютер с недописанным романом.
Другой, эта  башня на мысе, где время текло сейчас по иным законам, подчиняясь ритму приливов и отливов и даже  наваждению Ариадны...

Он читал дневники капитана Глебова.

Писалось это в 1912 году, но язык был на удивление живым и образным:

— «Море сегодня спит, как утомленное дитя. Но под этой лаской скрывается норов непокорного зверя. Я чувствую его дыхание на своей коже, даже стоя на палубе».

Василий ловил себя на том, что мысли капитана были удивительно созвучны его собственным, еще не оформленным мыслям о море!

Ариадна была не просто какой то  музой.
Она была теперь соавтором, исследователем, и очень даже одержимым, кстати!

Она могла разбудить его среди ночи, чтобы показать новую найденную строчку в судовом журнале или поделиться безумной теорией о морском чудище или проклятии древнего рода.
Она почти не ела, почти не спала, живя на кофе, вине и собственном фанатизме...

Они почти сразу стали любовниками...

Это случилось как то спонтанно, в одну из ночей, когда они до утра сидели над картами морских  течений.

Ее тело было таким же холодным и упругим, как морская гладь на рассвете. В ее объятиях не было страсти Ольги, земной и такой жаркой.

Была какая-то отчаянная, почти шальная связь, будто они вместе боролись с невидимым течением, пытаясь доплыть до неведомого берега.

После она лежала, глядя в темноту башни, и шептала отрывки из дневника прадеда, и Василию казалось, что он делит ложе не с женщиной, а с настоящим  призраком...

Он пытался еще пробовать  писать.
Садился за ноутбук в ее башне, но слова вообще не шли.
Его собственный роман казался ему теперь совсем плоской, какой то  картонной поделкой. Как он мог писать о вымышленных тайнах, когда настоящая тайна дышала у него за спиной?
Он начал вести новый дневник,  дневник их с Ариадной поисков. Это было так  захватывающе!

Но это была не его книга. Это была их книга. Или, точнее, уже  ее!

Он стал даже  забывать о внешнем мире. Перестал отвечать на редкие сообщения от друзей.

Ольга вообще  не напоминала о себе ни разу.

Иногда, купаясь с Ариадной на их безлюдном пляже у этого мыса, он ловил себя на мысли, что ищет глазами вдалеке на главном пляже невысокую фигурку с курносым и веснушчатым носом. Но ее там не было!

Однажды вечером, разбирая одну из морских карт, он наткнулся на пометку на полях, сделанную рукой Ариадны. Это были не координаты и даже не расчеты.

Это был такой список:
1. Дедушка — утонул в 45 лет.

2. Отец — пропал без вести в 48.

3. Прадед — погиб в море в 52 года.

И ниже, другим почерком, будто совсем  недавно:

4. Ариадна? 27 лет. Шторм.

5. Василий? 31 год. ?

Его кровь неожиданно почти застыла.

Он был не просто помощником, не просто ее любовником. Он был уже частью ее мифа. Частью какого то рокового цикла. Статистической единицей в списке обреченных?

В тот вечер он впервые за долгое время по-настоящему испугался. Не за свою жизнь, а за рассудок. Ее и свой собственный...

— Ариадна, — осторожно сказал он за ужином. — Мы можем замедлить темп? Я... я немного даже как то  выдохся...

Она посмотрела на него с удивлением, как на матроса, который вдруг заявил, что его  укачивает. — Ты шутишь? Мы же на пороге открытия! Я почти уверена, что корабль прадеда потопила не буря, а какая то диверсия. Соперник, завидовавший его удаче или еще кто то...

— Ариадна, это было больше ста лет назад! — попытался он возразить. — Какая в этом разница?

Ее лицо исказилось от гнева. — Какая разница? Это же  моя семья! Моя судьба! Я думала, ты понимаешь! Ты же писатель!

— Я устал от твоей судьбы! — сорвался неожиданно для себя Василий. — Мне нужна своя! Я хочу писать свою книгу, а не расследовать твое фамильное проклятие!

Он впервые видел ее такой. Холодная ярость сейчас явно сочилась из нее, как туман с моря...

— Хорошо, — ледяным тоном сказала она. — Иди. Пиши свою жалкую книжонку. Но знай, ты уходишь не от меня. Ты уходишь от самой интересной истории своей жизни. И ты будешь жалеть об этом каждый раз, когда будешь смотреть на это море.

Он ушел...
Просто встал и вышел из башни, хлопнув с силой тяжелой дверью.

Ночь была безлунной, и только маяк на другом мысе мерцал, будто подмигивая ему с какой то  усмешкой.

Возвращение в свою квартуру было похоже на возвращение в дом после долгой и бессознательной комы.

Всё было знакомо, но как то уже  чуждо. Пыль. Застоявшийся воздух. Он включил компьютер. Пустой документ с мигающим курсором был самым страшным обвинением ему...

Он попытался писать. О море. О пляже. О девушке. Но все образы сводились к ней. К Ариадне. Ее тень стояла за его спиной, ее холодные пальцы ложились на его руки, не давая ему  печатать. Его собственный роман был сейчас  мертв. Она убила его, предложив ему взамен свою, гораздо более гениальную и безумную сагу!

Прошла почти  неделя.

Тоска была невыносимой. Он чувствовал себя наркоманом, которого лишили дозы наркотика.
Мир без Ариадны был совсем плоским, черно-белым, лишенным всякого смысла.

Он снова начал ходить на главный пляж по утрам, в отчаянной надежде увидеть Ольгу. Но ее нигде не было.

Он решил написать ей сообщение:

— «Привет. Как ты?»

Ответа не последовало...

Он стал искать ее. Узнал, в какой поликлинике она работает, и дежурил у входа. На третий день он увидел ее. Она вышла после смены, усталая, в простой своей  одежде.

Увидев его, она остановилась, и на ее лице не было ни удивления, ни радости. Только какая то  усталая печаль.

— Василий, — сказала она. — Ты чего здесь?

— Я... я хотел извиниться перед тобой...

— Не надо, — она покачала головой. — Всё в порядке. Я всё поняла тогда.

— Что ты поняла? — спросил он, и в голосе его прозвучала настоящая мука.

— Что ты не мой. Что тебе нужны бури, кораблекрушения и такие  девушки-призраки. Как Ариадна...
А мне... — она вздохнула и посмотрела куда-то мимо него, на проезжающие машины, — а мне нужен человек, который придет с работы, сядет со мной ужинать и будет рассказывать, как прошел его день. Не о капитане XVIII века, а о том, какую птицу он сфотографировал на пляже. Мы слишком разные с тобой, Вася!

Она говорила это без всякого  упрека, с какой-то окончательной, безропотной ясностью для себя. И это ранило Василия  больнее, чем любая ее истерика...

— Я был дураком, — тихо сказал он.

— Нет, — она улыбнулась, и в ее улыбке была бесконечная нежность и грусть. — Ты был собой. И я тебя за это... за это когда-то полюбила. Но я не могу быть твоим смотрителем маяка. Я хочу быть твоим домом. А тебе, я вижу, дом вообще не нужен. Тебе нужен океан!

Она повернулась, чтобы уйти...

— Ольга, подожди! — крикнул он ей вслед. — Может, мы можем... просто попробовать еще раз? Как друзья хотя бы?

Она обернулась. В ее уже глазах стояли слезы:

— Я не могу быть просто твоей другою девушкой, Василий. Потому что я все еще люблю тебя. А смотреть, как ты снова и снова бежишь на тот мыс... я этого уже больше не переживу. Прощай!

И она ушла...
Навсегда. Он понимал это по тому, как прямо она держала спину, больше  не оборачиваясь...

Василий остался один. По-настоящему один.

Сначала он пытался заглушить пустоту работой. Снова взялся за блог. Писал банальные посты о красоте моря, которые теперь казались ему пошлыми и совсем  фальшивыми.
Он пытался вернуться к роману, но герои были вообще плоскими, а сюжет, заметно  вымученным. Всё, что он мог писать,  это дневник своих дней с Ариадной. И это получалось у него  гениально. Слова лились рекой, образы были яркими, и даже  боль  настоящей...

Он стал пить.
Не заливать горе, а просто чтобы заснуть, чтобы хоть на несколько часов выключить мозг, в котором вечно звучал голос Ариадны и стоял образ уходящей Ольги...

Однажды ночью, в полубреду, ему пришло озарение.
Он понял, что было не так с кораблем «Глициния».

Это была не диверсия и не какое то  чудище.

Капитан Глебов, его прадед, был таким же, как он, Василий!

Мечтателем. Романтиком. И он, как и Василий, встретил на своем пути свою Ариадну,  море. И море заманило его, загипнотизировало своей красотой и тайной. И он, ослепленный, повел свой корабль туда, куда не следовало вести...
Прямо в сердце шторма. Не из-за ошибки в расчетах. Из-за ошибки в своей душе!

Он понял и Ариадну. Понял ее безумие.
Она была не просто правнучкой. Она была реинкарнацией той самой страсти, того самого рокового влечения к морской бездне. Она практически и была тем самым морем, что погубило ее предков!

С этим открытием он почувствовал странное облегчение. Теперь он всё точно знал. Но что это меняло? Пока ничего...

Прошел месяц.
Лето клонилось к закату. Утренний пляж опустел. Вода стала уже холоднее.

Василий приходил туда уже просто  по привычке, купался в одиночестве и сидел на песке, глядя на горизонт.

Он изменился. Похудел, сильно  осунулся.
В его  глазах появилась та самая отрешенность, что когда-то была и у Ариадны.
Он перестал бороться. Он просто плыл по течению, как бревно, выброшенное штормом.

И вот в одно такое утро он сидел на песке, когда услышшал легкие шаги сзади. Он обернулся...

На берегу стояли они обе!

Ольга. И Ариадна...

Они стояли в нескольких метрах друг от друга, не глядя друг на друга, глядя только на него.
Это было какое то совсем сюрреалистическое зрелище,  два воплощения двух разных вселенных, сошедшихся на узкой полоске песка, чтобы решить его судьбу!

Ольга была одета в простые джинсы и ветровку. В руках она держала его старую, потрепанную записную книжку,  ту самую, в которую он когда-то, в начале лета, записывал мысли для своего романа и украдкой зарисовывал Глицинию. Должно быть, он забыл ее на пляже в один из тех дней, когда они были ещё  вместе...

Ариадна была, как всегда, в своем синем купальнике и с парео на плечах. Она стояла неподвижно, как статуя, и чего то  ждала...

Первой заговорила Ольга. Она подошла и протянула ему книжку.

— Ты обронил, — сказала она просто. — Я нашла ее тогда... и оставила себе. Не знаю почему. Может, как память. А вчера перечитала. — Она посмотрела на него, и в ее глазах не было ни обиды, ни упрека. Была только какая то  решимость. — Это было... прекрасно, Василий. Тот, кто писал эти строки... он видел мир таким удивительным! Таким живым. И мне жаль, что этот человек... что он почти исчез...

Она положила записную книжку на песок перед ним:

— Я не могу вернуть тебя силой. И я не хочу. Но я хочу, чтобы ты знал. Дверь в мой мир... она всё еще открыта. Но ненадолго... Осенью меня переводят в городскую больницу. В другой город. Я уезжаю туда...

Она повернулась и пошла прочь, не дожидаясь ответа.
Она сделала свое дело. Бросила как будто  спасательный круг в бурное море его души...

Василий смотрел ей вслед, и жесткий  комок в горле мешал ему дышать и глотать...

Тогда заговорила Ариадна.

Она даже  не подошла ближе.
Она говорила с того места, где стояла, и ее голос был ровным и тихим, но он долетал до него с пугающей четкостью, будто доносился из самой бездны моря.

— Я была неправа, — сказала она. — Я пыталась сделать тебя частью своей истории. А твоя история... она здесь. — Она сделала широкий жест, охватывающий и море, и небо, и песок. — Ты нашел себе ответ. Не на мою загадку, а на свою. Ты понял, что случилось с капитаном. Ты понял и меня. И теперь ты боишься! Потому что понимание не принесло тебе покоя. Оно принесло тебе страх. Страх стать такой же, как я. Стать не собой...

Она помолчала, давая ему время  осознать это...

— Я не буду звать тебя обратно в башню. Башня... она только, видимо,  для призраков. А ты... ты все еще живой человек. И у тебя есть выбор. Ты можешь пойти за ней. — она кивнула в сторону удаляющейся Ольги. — И построить тихую, простую, надёжную жизнь. И, возможно, быть счастливым. Или... — она сделала паузу, и в ее глазах вспыхнул тот самый огонь, что свел его тогда с ума, — или ты можешь остаться здесь. С морем. Со мной. Со своим страхом. С болью. С таким же безумием. И написать одну и единственную, настоящую, гениальную книгу. Книгу, ради которой стоит жить. И ради которой... не страшно даже умереть!

Она тоже повернулась и пошла. Но не в сторону города, а в сторону своего мыса. К своей башне. Она не оглядывалась, уверенная, что ее аргументы достаточно весомы...

 Василий остался один. На пустом пляже. На границе двух миров...

Перед ним на песке лежала его  старая записная книжка,  символ его прошлой, простой жизни, его «жалких книжонок», его тепла и дома, который осенью  уезжает в другой город.
Насовсем и навсегда...

А впереди, до самого горизонта, простиралось море,  символ безумия, страсти, вечного поиска и одинокой, холодной башни, где его ждала единственная, по-настоящему великая история его жизни...

Он сидел на песке, поджав колени, как ребенок, и смотрел то на уходящую вдаль, к городским улицам, точку, бывшую Ольгой, то на темный силуэт башни на мысе, где его сейчас  может быть искренне ждала Ариадна.

Куда идти? К теплу или к истине? К любви или к судьбе? К жизни или к искусству?

Он сейчас не знал этого...

Ветер трепал его волосы, набегающие волны потоками ветра остужали разгоряченные мысли, а внутри зияла пустота, которую не могла заполнить ни одна из этих женщин, ни один из этих миров...

Он просто сидел. И ждал...

Ждал, что море или земля, прошлое или будущее, любовь или одержимость сделают сейчас необходимый и единственный  выбор за него.
А может быть, он уже его и сам  сделал, и теперь ему оставалось только осознать это?

Но пока... пока он просто сидел на берегу.

Между берегом и морской бездной.
Между любовью и безумием. Между Ольгой и Ариадной...

И его выбор, как и само море, сейчас  оставался пока  неопределенным, полным бесконечных возможностей и вечной тайны...