Тихий космос. Глава 10. Обманчивая тишина

    «Шепот» летел в режиме крейсерского хода, и впервые за долгие месяцы на корабле царила настоящая тишина. Не та напряженная тишина ожидания, которая сопровождала их при каждом новом открытии, а что-то иное — пустое и странно неуютное. Основные системы работали в фоновом режиме, данные с предыдущих миссий были обработаны и переданы на Землю. Экипаж впервые не несся к новой цели, не готовился к очередной высадке, не анализировал загадочные сигналы.
    Капитан Хейл стоял в центральной рубке, наблюдая, как его команда пытается найти себе занятие. Сэм возился с уже исправным оборудованием, Дэн просматривал данные, которые знал наизусть, Итан читал один и тот же отчет в третий раз. Даже Сидни казалась менее разговорчивой, ограничиваясь краткими сводками состояния систем.
   — Сидни, — обратился к ИИ капитан, — каков статус экипажа?
   — Физиологически все в норме, капитан. Психологически... интересная картина. Уровень кортизола в пределах нормы, но отмечаю признаки беспокойства, связанного с отсутствием четких задач.  Похоже, ваша команда привыкла к постоянному стрессу.
   Хейл усмехнулся. За месяцы путешествия они настолько погрузились в поиски, в анализ каждого сигнала и каждой аномалии, что просто забыли, как это — жить без цели на горизонте.
   — Объявить по всем отсекам, — решил он. — Режим отдыха. На следующие сорок восемь часов никаких обязательных вахт, кроме критически важных. Всем отдыхать. Жить. Вспомнить, что мы люди.
   Доктор Ребекка восприняла распоряжение капитана как руководство к действию. К обеду она уже организовала первый групповой сеанс в малой кают-компании. Экипаж собрался неохотно — все понимали необходимость таких встреч, но никто особенно не рвался делиться переживаниями.
   — Мы прошли через многое, — начала Ребекка, устраиваясь в кресле напротив остальных. — Видели мертвые миры, планеты-ловушки, цивилизации, которые ушли так далеко от нас, что контакт стал невозможен. Это оставляет след.
   — Какой след? — спросила Кэм, скрестив руки на груди. — Мы делаем свою работу. Исследуем. Докладываем. Летим дальше.
   — А ночью ты все еще видишь эти кристаллические структуры на Gliese 667 Cc? — тихо спросила Ребекка.
   Кэм помолчала.
   — Иногда.
   — Я тоже, — признался Итан. — И еще... эти подземные убежища на LHS 1140 b. Представляю, как там жили последние. Считали дни. Знали, что конец близок.
   Сэм поерзал в кресле.
   — Хреново думать, что мы идем по тому же пути. Что Земля...
   — Земля выжила, — перебил его Дэн. — Мы здесь, мы летим, мы ищем. Это уже что-то значит.
   — Значит ли? — Ли Вэй, до этого молчавший, вдруг поднял голову. — А что, если мы просто отсрочиваем неизбежное? Что, если Великий Фильтр еще впереди?
   Повисла тишина. Ребекка дала ей протянуться, чувствуя, как напряжение медленно выходит наружу.
   — Страх — это нормально, — сказала она наконец. — Мы увидели, как легко разум может свернуть не туда. Как цивилизации выбирают смерть вместо жизни, изоляцию вместо контакта, виртуальность вместо реальности. Но мы также видели красоту. Архивы Kepler-442b. Семена с LHS 1140 b. Искусство дронов на планете-компьютере. Даже умирая, разум создает что-то прекрасное.
    — Легко философствовать, — буркнул Сэм. — Но факт остается фактом: четыре системы, четыре тупика. Или мы что-то принципиально не понимаем, или...
   — Или мы еще не там искали, — закончил за него капитан Хейл, который до этого молчал в углу. — Вселенная велика. Мы исследовали крошечную ее часть.
   — Но достаточную, чтобы понять закономерность, — возразил Дэн. — Математика не лжет, капитан. Если брать наши результаты как выборку...
   — То мы все обречены, да? — Кэм усмехнулась без радости. — Спасибо, Дэн. Очень воодушевляет.
   — Я просто констатирую факты.
   — А я констатирую, что твои факты — дерьмо.
   — Кэм, — мягко остановила ее Ребекка.
   — Нет, пусть скажет. Мы все здесь думаем одно и то же. Просто кто-то должен был это произнести вслух.
   Ли Вэй вдруг рассмеялся. Негромко, но искренне.
   — Знаете что? Хватит. Хватит этих мрачных разборов. Мы живы. Мы здесь. У нас есть еда, воздух и довольно приличное вино в грузовом отсеке.
   — Ты принес вино? — удивился Итан.
   — Не просто вино. Бургундское. Урожай 2215 года. Приберегал для особого случая.
   — И какой же это особый случай? — спросила Ребекка с улыбкой.
   — Мы еще живы после всего этого дерьма, — просто ответил Ли Вэй. — Разве этого не достаточно?

   Ужин превратился в настоящий пир. Ли Вэй достал все свои припасы — настоящий бекон из морозильника, свежую зелень из гидропонной теплицы, даже умудрился испечь что-то похожее на хлеб в корабельной печи. Стол в кают-компании ломился от еды, а бутылка бургундского стояла в центре как почетный гость.
   Сначала ели молча, наслаждаясь вкусом настоящей пищи после месяцев пайков и синтетики. Потом разговор стал постепенно оживляться, но как-то неловко, словно все забыли, как вести обычные, не связанные с работой беседы.
   — А помните, — вдруг сказал Сэм, отпивая вино, — как на тренировочной базе нас кормили этими ужасными энергетическими батончиками? Какая-то субстанция со вкусом картона и консистенцией резины.
   — О, да, — подхватил Итан. — Инструктор говорил, что это готовит нас к космическим рационам. А оказалось, что космические рационы намного лучше.
   — Потому что их готовлю я, — гордо заявил Ли Вэй. — А не какой-то бездушный автомат в подвале базы.
   Смех прозвучал естественно — впервые за долгое время. Ли Вэй допил вино, поставил бокал и вдруг стал серьезным.
   — Знаете что, друзья? Предлагаю сыграть в одну игру. Давайте расскажем истории. Не о том, что было «там», — он кивнул в сторону иллюминатора, за которым мерцали звезды. — А о том, что было «тогда». На Земле. Самую яркую историю из своей прошлой жизни. До «Шепота». До космоса.
   Повисла пауза. Все как будто одновременно поняли, что за месяцы путешествия они узнали друг о друге все — кроме того, кем были раньше. Их прошлое осталось на Земле, в другой жизни.
   — Интересная идея, — пробормотал Дэн, покрутив бокал в руках. — Но зачем?
   — Затем, что мы стали слишком серьезными, — ответил Ли Вэй. — Мы смотрим на мертвые миры и забываем, что сами живы. А живые люди — это не только их функции на корабле. Это их истории, ошибки, радости, страхи. То, что делает нас людьми, а не машинами.
   Кэм первая подняла руку.
   — Я расскажу.

   Кэм откинулась в кресле и посмотрела куда-то поверх собравшихся, словно видела не потолок кают-компании, а далекие воспоминания.
   — «Бунт у Каньона Кобры», — сказала она просто. — Слышали о таком?
   — Что-то припоминаю, — нахмурился Дэн. — Локальный конфликт на одной из лунных баз. Лет двадцать назад?
   — Двадцать два. Я была там. Лейтенантом. Мне было двадцать четыре, и я была абсолютно уверена, что знаю, как устроен мир.
   Кэм сделала паузу, отпила вина.
   — База «Каньон Кобры» — исследовательская станция на обратной стороне Луны. Официально там изучали возможности глубокой добычи редких металлов. Неофициально — тестировали новые военные технологии. Это знали все, кроме команды техников, которые там работали. Им сказали, что они участвуют в гражданской программе.
   — И они узнали правду? — спросил Итан.
   — Хуже. Они узнали, что их используют как подопытных кроликов. Администратор базы, некий Маркус Велл, получал от Земли приказы тестировать на персонале новые стимуляторы. Якобы для повышения работоспособности в условиях низкой гравитации. На деле — разработки для солдат будущих войн.
   Кэм помолчала, сжав бокал.
   — Когда техники это поняли, они взбунтовались. Заперлись в центральной части базы, отключили связь с Землей, объявили о создании независимой лунной республики. Звучит смешно, да? Сорок человек на куске камня в космосе объявляют независимость.
   — А ты была послана их урезонить? — догадалась Ребекка.
   — Я была послана их уничтожить. — Кэм произнесла это ровно, без эмоций. — Официальный приказ звучал мягче: «восстановить порядок», «обеспечить безопасность персонала». Но неофициальный был четким: никто из бунтовщиков не должен вернуться на Землю живым. Слишком много знали.
   В кают-компании стало очень тихо. Слышно было только мерное гудение вентиляторов.
   — И что ты сделала? — тихо спросил Итан.
   — Я прилетела на базу с отрядом морпехов. Встретились с лидером бунтовщиков — старым техником по имени Алекс Чен. Ли Вэй, кстати, вы не родственники?
   Ли Вэй покачал головой.
   — Он показал мне медицинские карты. Показал, что происходило с людьми после «стимуляторов». Кровотечения, потеря памяти, один человек даже умер. А в отчетах, которые шли на Землю, писали: «Эксперимент прошел успешно. Побочные эффекты минимальны».
   Кэм допила вино и поставила бокал на стол.
   — У меня был выбор. Выполнить приказ — и сорок человек умрут, чтобы прикрыть преступления администратора. Или нарушить приказ — и рискнуть карьерой, свободой, возможно, жизнью.
   — И?
   — Я связалась с Землей по открытому каналу. При всех. И доложила истинную ситуацию в прямом эфире. Сказала, что бунт — это не мятеж, а акт самозащиты. Что Велл проводил незаконные эксперименты на людях. И что если кто-то попытается заткнуть мне рот, запись автоматически отправится во все ведущие информационные агентства.
   — Блефовала? — спросил Сэм с восхищением.
   — Конечно. Но сработало. Велла отозвали. Техникам дали компенсации и новую работу. А меня... — Кэм усмехнулась. — Меня «наградили» отправкой в эту миссию. Подальше от Земли и от неудобных вопросов.
   — Жалеешь? — спросила Ребекка.
   — Ни секунды. — Кэм посмотрела на своих товарищей. — Тогда я поняла важную вещь. Правота не определяется погонами или приказами. Она определяется тем, можешь ли ты посмотреть на себя в зеркало утром. И спокойно ли ты спишь ночью.

   Сэм долго молчал, покручивая в руках кусочек хлеба. Потом вдруг рассмеялся.
   — «Великий потоп в Море Спокойствия», — сказал он. — Звучит как название дурацкого фильма, да?
   — Это что-то связанное с твоей работой? — спросил Итан.
   — С работой и с самым упрямым стариканом во всей Солнечной системе. — Сэм отпил вина и стал серьезнее. — Двенадцать лет назад я работал на лунной базе «Тихая Гавань». Система рециркуляции воды — моя зона ответственности. Вместе со мной работал старый механик, Жорж Дюбуа. Французский канадец, семьдесят лет, сорок из них — в космосе. Упрямый как осел и умный как черт.
   Сэм помолчал, вспоминая.
   — В тот день мы проводили плановую замену фильтров в главном контуре. Рутинная операция, делали сотни раз. Но на одном из соединений оказалась микротрещина. Незаметная глазу, но под давлением она разошлась как молния.
   — И затопило базу? — догадался Ли Вэй.
   — Не базу. Технические тоннели. Представьте: километры узких коридоров под базой, где проходят все коммуникации. И вдруг туда хлынули тысячи литров воды под давлением. В лунной гравитации вода ведет себя непредсказуемо — то поднимается к потолку, то образует огромные пузыри, которые лопаются и обдают тебя ледяными брызгами.
   — А вы в этот момент были в тоннелях? — ужаснулась Ребекка.
   — В самом дальнем. В трех километрах от ближайшего выхода. Жорж говорит: «Сэм, мальчик, нам нужно перекрыть магистральный вентиль, иначе база останется без воды». А я отвечаю: «Жорж, старик, нам нужно убираться отсюда, иначе мы утонем». А он: «Глупости. Люди не тонут в технических тоннелях. Это противоречит инструкции по технике безопасности».
   Сэм рассмеялся, но в его смехе слышалась грусть.
   — Мы спорили пять минут, стоя по колено в ледяной воде. Потом уровень поднялся до пояса, и спорить стало некогда. Мы добрались до аварийного вентиля — он был у самого пола затопленного тоннеля. Кто-то должен был нырнуть и закрыть его вручную.
   — И ты нырнул? — спросил Итан.
   — Мы остались там вместе. Жорж сказал: «Четыре руки лучше двух, а два дурака лучше одного». Вода была до чертиков холодной, видимость нулевая, а вентиль заело от коррозии. Мы работали на ощупь, по очереди ныряя к вентилю. И все это время ругались. Я кричал, что он старый идиот. Он кричал, что я молодой идиот. Вода кричала громче нас обоих.
   Сэм замолчал, глядя в свой бокал.
   — Но мы закрыли вентиль. Добрались до выхода. База была спасена. А через месяц Жорж умер от сердечного приступа. Просто упал за рабочим столом и все.
   — Сожалеешь, что не убедил его уйти раньше? — тихо спросила Ребекка.
   — Наоборот, — Сэм поднял голову. — Я благодарен ему. Он научил меня главному принципу: любую систему можно починить, если понимать, как она работает. С людьми сложнее, но принцип тот же — нужно знать, что у них болит. Не нужно быть гением или героем. Нужно просто понимать, что делаешь, и делать это до конца. Даже если приходится ругаться с напарником по пояс в холодной воде.

   Ребекка долго молчала, поворачивая в руках почти полный бокал. Потом тихо сказала:
   — «Последний сад в Бостоне».
   Все посмотрели на нее с удивлением.
   — Не медицинская история? — спросил Дэн.
   — Нет. Личная. — Ребекка улыбнулась. — Хотя связана с медициной тоже. Кто-нибудь помнит проект «Архив Биоса»?
   — Что-то слышал, — сказал капитан Хейл. — Попытка сохранить генетический материал всех земных видов перед климатическими изменениями?
   — Именно. В 2230 году, когда стало понятно, что глобальное потепление необратимо, группа ученых и волонтеров создала сеть криохранилищ. Одно из них располагалось в старом бункере под затопленным Бостоном. Я была одним из волонтеров.
   Ребекка отпила вина и продолжила.
   — Это было не просто хранилище образцов ДНК. Мы пытались сохранить целые экосистемы. Семена, споры, личинки насекомых, бактериальные культуры. Все, что могло бы когда-нибудь помочь восстановить потерянное биоразнообразие.
   — Звучит как важная работа, — заметил Итан.
   — Важная, но безумная. Бункер располагался на глубине сорок метров, под городом, который уже на четверть ушел под воду. Каждый день мы спускались туда на лифтах, которые скрипели как старые ворота, работали в полутьме с образцами, которые могли быть последними в своем роде, а потом поднимались наверх, где нас встречала реальность затопленных улиц и мертвых парков.
   — И что случилось? — спросила Кэм.
   — Ураган «Катарина». Категория шесть, первый в истории. Дамбы не выдержали, и еще половина города ушла под воду за одну ночь. Включая входы в наш бункер.
   Ребекка замолчала, глядя в иллюминатор.
   — Нас было двенадцать человек в бункере, когда началось затопление. Связь с поверхностью пропала, основное питание отключилось, аварийные генераторы работали на пределе. И у нас было четыре часа, чтобы эвакуировать архив.
   — Четыре часа на сорок лет работы? — ужаснулся Сэм.
   — Мы разделились на цепочки. Один человек упаковывал самые критичные образцы, остальные передавали контейнеры по цепочке к единственному работающему лифту. Никто не паниковал, никто не кричал. Мы просто работали в полной тишине, понимая, что каждый спасенный контейнер — это тысячи видов, которые не исчезнут навсегда.
   — И вы успели?
   — Мы спасли семьдесят процентов архива. — В голосе Ребекки послышалась гордость. — После того, как подняли последний контейнер, лифт окончательно заглох. Но мы это сделали.
   Мы уже думали, что останемся там навсегда. Но один из аварийных тоннелей все еще держал давление. Мы пошли по нему вброд, почти наугад. Половину пути проделали в полной темноте, цепляясь друг за друга. И все же выбрались.
   Она подняла бокал, словно поднимая тост.
   — Знаете, что самое удивительное? На следующий день я узнала, что похожие сцены происходили по всему миру. В Лондоне, Токио, Сиднее — везде, где были архивы. Люди рисковали жизнью, чтобы спасти семена растений, которые большинство из них никогда не видело. Мы не просто хранили данные. Мы хранили память Земли. Для тех, кто придет после нас.

   Итан долго отказывался рассказывать, краснел, говорил, что у него нет ярких историй. Но когда все уже хотели перейти к следующему, он вдруг выпрямился и сказал:
   — «Побег». Моя история называется «Побег».
   — Куда ты сбегал? — подшутил Ли Вэй.
   — От самого себя. — Итан сказал это серьезно, и шутливое настроение сразу испарилось. — Кто-нибудь из вас провалил вступительный экзамен в космическую программу?
   Все покачали головами.
   — А я провалил. С треском. На первом же этапе.
   — Как это возможно? — удивился Дэн. — Ты же здесь.
   — Это была моя вторая попытка. — Итан нервно улыбнулся. — А первую я завалил так, что комиссия посоветовала мне заняться чем-нибудь более приземленным. Буквально.
   — Что случилось? — мягко спросила Ребекка.
   — Симулятор аварийной ситуации. Простейший сценарий: отказ систем жизнеобеспечения на орбитальной станции, экипаж должен перейти в аварийный модуль и дождаться спасения. Я знал процедуру наизусть, репетировал сотни раз. И все равно запаниковал.
   Итан замолчал, вспоминая.
   — Как только имитационные сирены завыли, я... просто застыл. Руки дрожали так, что не мог нажать нужные кнопки. Сердце колотилось как сумасшедшее. А в голове была только одна мысль: «Ты умрешь. Ты умрешь, потому что ты слабак и трус».
   — Но ты же прошел потом, — напомнил Сэм.
   — Через год. Я потратил целый год на то, чтобы понять, что со мной случилось. Ходил к психологам, тренировался в симуляторах для новичков, читал все, что мог найти о панических атаках. И главное — я заставлял себя пробовать снова и снова.
   — И вторая попытка прошла лучше?
   Итан засмеялся.
   — Не особенно. Руки все еще дрожали, сердце все еще колотилось. Но на этот раз я знал, что это нормально. Что страх — это не признак слабости, а признак того, что ты понимаешь риски. И что мужество — это не отсутствие страха, а действия вопреки страху.
   — И что ты сделал?
   — Я сделал то, что должен был сделать. Медленно, с дрожащими руками, запинаясь на каждом шаге. Но я дошел до конца. И когда комиссия объявила результаты, я понял главное: мне плевать, что они думают о моих результатах. Я доказал самому себе, что могу справиться со своими страхами.
   Итан поднял бокал.
   — Это и есть мой «побег». Не от ответственности или трудностей. А от убеждения, что я не достоин быть здесь. Каждый день в этой миссии — это напоминание о том, что трусы тоже могут быть храбрыми. Если постараются.

   Ли Вэй посмотрел на остальных — на капитана Хейла, который молчал в углу, и на Дэна, который весь вечер внимательно слушал, но ничего не рассказывал.
   — А вы, господа? — спросил он. — Капитан? Дэн? У вас есть истории?
К   апитан Хейл медленно покачал головой.
   — У меня есть история, — сказал он тихо. — Но не для этого вечера. Не для этой компании. Некоторые вещи лучше оставить в прошлом.
   Дэн пожал плечами.
   — А у меня, боюсь, нет интересных историй. Моя жизнь до миссии была довольно скучной. Учеба, исследования, конференции. Единственное захватывающее приключение — это открытие новой переменной звезды в созвездии Лебедя. Но вряд ли это кого-то заинтересует.
   — Звезды — это тоже история, — заметила Ребекка. — Твоя страсть к ним, — это тоже история, — заметила Ребекка. — Твоя история любви к звездам.
   Дэн покраснел и отвел взгляд.
   — Не думаю, что это кого-то заинтересует.
   — Попробуй, — подбодрил его Ли Вэй. — Мы же не судьи здесь. Просто люди, которые делятся воспоминаниями.
   Дэн долго молчал, поворачивая в руках пустой бокал. Потом вдруг улыбнулся — застенчиво, почти по-детски.
   — «Звезда, которая не должна была существовать», — сказал он негромко.

   — Мне было четырнадцать, — начал Дэн, все еще смущаясь. — Обычный подросток из пригорода Чикаго. Учился средненько, друзей особо не было. Родители работали в банке, считали астрономию чудачеством и настаивали, чтобы я выбрал что-то «практичное». Экономику или инженерию.
   Он замолчал, вспоминая.
   — Но дедушка подарил мне телескоп. Старый, поцарапанный «Селестрон», который он купил на блошином рынке. Родители были недовольны — говорили, что это пустая трата времени. А дедушка сказал: «Дэнни, иногда нужно смотреть выше крыш соседских домов».
   — И ты влюбился в звезды? — спросил Итан.
   — Не сразу. Первые месяцы я ничего толком не видел. Настройка, фокусировка, поиск объектов — все казалось невероятно сложным. Я почти бросил. Но однажды ночью, в декабре, я направил телескоп на созвездие Лебедя. Просто так, без всякой цели.
   Дэн поднял взгляд, и в его глазах загорелся тот самый огонек, который появлялся, когда он говорил о науке.
   — И вдруг увидел звезду, которая мигала. Не просто мерцала от атмосферных помех, а мигала с регулярным ритмом. Каждые четыре часа семнадцать минут она становилась ярче, потом тускнела.
   — Переменная звезда? — догадалась Ребекка.
   — Я тогда этого не знал. Для меня это была просто звезда, которая ведет себя странно. Я начал записывать моменты вспышек в блокнот. Каждую ночь, когда было ясно, я сидел у телескопа и вел наблюдения. Родители думали, что я сошел с ума.
   Дэн рассмеялся.
   — Через месяц я понял, что период не постоянный. Звезда мигала то чаще, то реже. А еще через месяц заметил, что яркость вспышек тоже меняется. Это была не просто переменная звезда. Это была двойная система с очень сложным поведением.
   — И что ты сделал?
   — Я написал письмо в университетскую обсерваторию. От руки, в школьной тетрадке. Описал свои наблюдения, приложил все записи и график изменений. И отправил по почте.
   Дэн замолчал, улыбаясь воспоминаниям.
   — Через две недели мне позвонил доктор Марианна Кастро, заведующая кафедрой астрофизики. Она сказала, что мое письмо — это самый подробный любительский анализ этой звезды, который она когда-либо видела. Оказывается, систему каталогизировали двадцать лет назад, но никто толком не изучал ее переменность.
   — Ты открыл новый тип звезды? — восхитился Сэм.
   — Не совсем. Но мои данные помогли понять, что это не обычная затменно-двойная система. Там было три компонента — главная звезда, белый карлик и коричневый карлик, которые влияли друг на друга очень сложным образом. Доктор Кастро написала статью, основанную на моих наблюдениях. Мое имя было указано как соавтор.
   Дэн допил вино и поставил бокал на стол.
   — Знаете, что самое удивительное? В тот день, когда статью опубликовали, дедушка сказал мне: «Дэнни, теперь ты знаешь тайну, которую не знает никто в твоей школе. А может, и в городе. Ты смотрел на звезды и понял что-то новое о вселенной. Разве это не чудо?»
   — И это определило твою судьбу? — тихо спросила Ребекка.
   — Дедушка умер через год после публикации статьи. На похоронах мне дали его вещи. А среди них был старый блокнот. Оказывается, он тоже в молодости интересовался астрономией. Наблюдал затмения, вел записи о солнечных пятнах. Но потом началась война, потом работа, семья... Он отложил звезды на потом. А «потом» так и не наступило.
   Дэн посмотрел на своих товарищей.
   — В тот день я понял: звезды не ждут. Они живут своей жизнью, меняются, рождаются и умирают. И если ты хочешь понять их, нужно начинать прямо сейчас. В тот вечер я сказал родителям, что буду астрофизиком. Мать плакала, отец грозился лишить наследства. Но я знал, что это правильно.
   — А та звезда? — спросил Итан. — Она все еще мигает?
   — HD 188753. Все еще там. Все еще меняется. Иногда, когда мы летим между системами и у меня есть свободное время, я направляю телескопы корабля в сторону созвездия Лебедя и проверяю.  Она стареет, как и все мы. Но она все еще там.

   Ли Вэй долго молчал после рассказа Дэна. Потом встал, прошелся по кают-компании и остановился у иллюминатора.
   — А у меня история не про открытия, — сказал он, не поворачиваясь. — Про закрытия.
   Он вернулся к столу, налил себе остатки вина.
   — «Последний ресторан на Луне». Звучит как название плохой комедии, да?
   — Ты работал в ресторане? — удивился Сэм.
   — Не работал. Владел. — Ли Вэй усмехнулся. — Кулинарная академия, диплом с отличием, стажировка в лучших ресторанах Шанхая и Парижа. В двадцать пять лет я получил звание шеф-повара и открыл собственное заведение. «Сад нефритового дракона» — китайско-французская кухня высокого класса.
   — И дела шли хорошо? — спросила Ребекка.
   — Феноменально. Через год у нас была очередь на два месяца вперед, через два — звезда Мишлен, через три — предложения от инвесторов открыть сеть по всей планете. Я был молод, амбициозен и абсолютно уверен, что знаю, чего хочу от жизни.
   Ли Вэй замолчал, покрутив в руке кусочек хлеба.
   — Потом начались «Кулинарные войны». Помните этот период? Середина 20-х? Когда крупные пищевые корпорации начали агрессивную экспансию на рынок элитной гастрономии?
   — Что-то припоминаю, — сказал Дэн. — Синтетическая еда против традиционной кухни?
   — Не только. Они предлагали «оптимизированные» блюда — идеально сбалансированные по питательности, с усиленными вкусами, дешевые в производстве. И самое главное — стандартизированные. Одинаковые в любой точке мира.
   Ли Вэй встал и снова подошел к иллюминатору.
   — Сначала я смеялся. Думал: кто променяет настоящий вкус на синтетику? Но через год половина ресторанов в городе перешла на корпоративные полуфабрикаты. Через два года — три четверти. Людям нравилось. Дешево, быстро, «вкусно».
   — А твой ресторан?
   — Я упрямился. Продолжал готовить по старинке. Настоящие продукты, ручная работа, авторские рецепты. Мои блюда были произведениями искусства. Но искусство, как оказалось, мало кому нужно, когда можно получить удовольствие проще и дешевле.
   Ли Вэй вернулся к столу, но не сел, остался стоять.
   — Постепенно клиентов становилось меньше. Инвесторы ушли к конкурентам. Поставщики начали предлагать «гибридные решения» — частично натуральные, частично синтетические продукты. Экономия, говорили они, на вкус не повлияет.
   — И ты согласился? — спросила Кэм.
   — Я продержался четыре года. Четыре года у меня был один из последних ресторанов традиционной кухни в городе. Готовил для горстки ценителей, которые могли позволить себе заплатить втрое за «настоящую» еду. К концу я готовил практически только для себя.
   — И что случилось дальше?
   — Банкротство. Долги. Все имущество ушло с молотка. В тридцать лет я остался ни с чем. — Ли Вэй наконец сел, тяжело опустившись в кресло. — А через месяц «Сад нефритового дракона» открылся снова. Под тем же названием, в том же помещении. Но теперь там подавали стандартизированную корпоративную еду с «нефритовым» дизайном упаковки.
   В кают-компании стало тихо. Слышно было только мерное гудение вентиляторов.
   — Я пошел туда однажды, — продолжил Ли Вэй. — Заказал «фирменное блюдо» — жареную утку по моему рецепту. Принесли что-то розовое, сладкое, с искусственным привкусом копчения. Называлось «Утка мечты шеф-повара Ли». На стене висела моя фотография и подпись: «Традиции, проверенные временем».
   — Это отвратительно, — прошептала Ребекка.
   — Знаете, что самое странное? Людям нравилось. Ресторан процветал. Очереди были даже длиннее, чем при мне. Потому что теперь еда стала «доступной». А история о «традиционном шеф-поваре» придавала заведению «аутентичность».
   Ли Вэй рассмеялся, но смех прозвучал горько.
   — В тот вечер я понял важную вещь. Мир изменился, а я цеплялся за прошлое. Я думал, что сохраняю традиции, а на деле просто боялся перемен. И вместо того чтобы найти новый способ делать то, что люблю, я проиграл тем, кто не боялся экспериментировать.
   — И ты решил улететь в космос? — спросил Итан.
   — Не сразу. Сначала я пытался найти работу. Но репутация «неудачника, который не смог адаптироваться к прогрессу» шла впереди меня. Корпорации не хотели нанимать «ретрограда». А оставшиеся независимые рестораны не могли позволить себе опытного шеф-повара.
   Ли Вэй отпил вина.
   — Полгода я работал поваром на грузовых кораблях. Готовил пайки для дальнобойщиков космоса. И знаете что? Это было лучшее время в моей жизни. Никто не ждал от меня произведений искусства. Людям нужна была просто хорошая, сытная еда после долгого рабочего дня. И я ее готовил.
   — Вот откуда твое мастерство корабельной кухни, — понял Сэм.
   — Я понял, что настоящее искусство — не в сложности рецептов или дороговизне продуктов. А в том, чтобы накормить человека так, чтобы он почувствовал: о нем заботятся. Чтобы еда стала не просто топливом для тела, а моментом тепла и единения.
   Ли Вэй посмотрел на своих товарищей.
   — Когда мне предложили эту миссию, я не колебался ни на секунду. Здесь, в космосе, еда снова стала важной. Не как бизнес, не как искусство ради искусства, а как основа жизни. Каждый раз, когда мы собираемся за этим столом, я вижу, как простая трапеза превращает группу специалистов в семью.
   — А не жалеешь о ресторане? — тихо спросила Ребекка.
   — Нет. — Ли Вэй улыбнулся. — «Сад нефритового дракона» закрылся через три года после моего банкротства. Оказывается, люди быстро пресыщаются даже самой изысканной синтетикой. А мне теперь есть кого кормить. И я знаю, что моя еда нужна. По-настоящему нужна.

   Когда Ли Вэй закончил, в кают-компании повисла особенная тишина. Не напряженная, не неловкая — задумчивая. Каждый переваривал услышанное, сопоставляя чужие истории со своими воспоминаниями.
   — Знаете, что интересно? — вдруг сказала Кэм. — У всех нас похожие истории. Все мы в какой-то момент выбирали между удобным и правильным. Между тем, чего от нас ждали, и тем, во что мы верили.
   — И все оказались здесь, — добавил Итан. — В космосе. Подальше от тех, кто не понял наш выбор.
   — Или мы сами убежали? — задала вопрос Ребекка. — Может, нам было проще улететь, чем продолжать бороться?
   Сэм покачал головой.
   — Не думаю. Посмотрите на то, что мы делаем здесь. Мы не прячемся от проблем. Мы ищем ответы на самые сложные вопросы человечества. Это не бегство. Это... — он помолчал, подбирая слова, — это разведка. Мы идем вперед, чтобы проложить путь остальным.
— Красиво сказано, — усмехнулся Дэн. — Но боюсь, слишком оптимистично. Что, если мы просто группа неудачников, которые не смогли найти свое место дома?
— А что, если это одно и то же? — неожиданно сказал капитан Хейл.
   Все повернулись к нему. Он до этого молчал, внимательно слушая истории своей команды.
   — Что, если именно те, кто не находит себе места в привычном мире, и есть те, кто должен искать новые миры? Что, если наша «неприспособленность» к земной жизни — это на самом деле приспособленность к жизни среди звезд?
   Хейл встал, подошел к иллюминатору.
   — Каждая цивилизация, которую мы встречали, в какой-то момент сделала выбор. Kepler-442b выбрал войну. TRAPPIST-1e выбрал изоляцию. LHS 1140 b выбрал отчаяние. Gliese 667 Cc выбрал отрешение от реальности.
   — А мы? — спросила Кэм. — Что выбираем мы?
   — Пока не знаю, — честно ответил капитан. — Но знаю, что мы выбираем вместе.
   А это уже что-то значит.
   Разговор постепенно затих. Кто-то из команды разошелся по каютам, кто-то остался допивать вино и негромко обсуждать детали услышанных историй. Атмосфера изменилась — люди смотрели друг на друга по-новому, видя не просто коллег, а личности со сложным прошлым и глубокими мотивами.
   Ребекка осталась в кают-компании дольше всех, тихо убирая со стола остатки пира. Ли Вэй помогал ей, и они работали молча, понимая друг друга без слов.
   — Спасибо, — сказала она наконец.
   — За что?
   — За этот вечер. За то, что заставил нас вспомнить, кто мы такие.
   Ли Вэй улыбнулся.
   — Я не заставлял. Просто дал возможность. А вы сами решили поделиться.
   — Думаешь, это что-то изменит?
   — Уже изменило. Посмотри на Итана — он больше не выглядит как потерянный мальчик. На Дэна — он больше не прячется за цифрами. На Кэм — она больше не держит всех на расстоянии. Мы узнали друг друга. А это самое важное для команды, которой еще предстоит столкнуться с неизвестным.
   Ребекка кивнула. Ли Вэй был прав. Что-то изменилось в атмосфере корабля. Не мгновенно, не радикально, но заметно. Люди стали... человечнее.
   — А ты? — спросила она. — Рассказав свою историю, ты что-то понял о себе?
   Ли Вэй задумался.
   — Понял, что я все еще готовлю для тех, кого люблю. Просто теперь моя семья летает между звездами.

   Поздней ночью, когда большинство экипажа уже спало, капитан Хейл все еще стоял в центральной рубке, глядя на звезды за иллюминатором. К нему подошла Кэм. Она тоже не могла уснуть.
   — Не можете выбросить из головы наши истории? — спросила она.
   — Думаю о закономерностях, — ответил капитан. — О том, что объединяет наши судьбы. Все мы в какой-то момент выбрали трудный путь вместо легкого. Правду вместо компромисса. Поиск вместо покоя.
   — И к чему это нас привело?
   — К тому, что мы здесь. В космосе. В поисках других цивилизаций, которые тоже когда-то стояли перед выбором.
   Кэм прислонилась к поручню рядом с капитаном.
   — А вы, капитан? От чего вы бежите? Или за чем гонитесь?
   Хейл долго молчал. Потом тихо сказал:
   — Не от чего-то. За чем-то. Чтобы доказать, что мы можем быть лучше. Чтобы все эти истории... — он кивнул в сторону пустой кают-компании, — чтобы они не повторились здесь, среди звезд. Чтобы наш «Великий Фильтр» был в прошлом.
   — Благородная цель.
   — Наивная, скорее. — Хейл усмехнулся. — Но иногда наивность — это единственное, что дает силы продолжать двигаться вперед.
   Он повернулся к Кэм.
   — А ты не жалеешь, что согласились на эту миссию? После всего, что мы увидели?
   — Нет, — ответила Кэм без колебаний. — Теперь я понимаю, зачем мы здесь. Мы не просто ищем внеземной разум. Мы ищем доказательства того, что разум может выжить. Что где-то есть цивилизация, которая прошла через все испытания и не сломалась.
   — А если не найдем?
   — Тогда станем первыми.
   Капитан кивнул. Это был правильный ответ. Ответ, который он хотел услышать.
   — Иди спать, Кэм. Завтра нам предстоит долгий путь к следующей системе.
   — А вы?
   — Я еще постою. Подумаю.
   Кэм кивнула и направилась к выходу. У двери она обернулась:
   — Капитан? Когда-нибудь расскажете свою историю?
   Хейл не ответил сразу. Потом тихо произнес:
   — Может быть. Если найдем то, что ищем.

   На следующее утро атмосфера на корабле действительно изменилась. Не кардинально, но заметно. Люди больше шутили, чаще улыбались, охотнее общались на темы, не связанные с работой.
   За завтраком Дэн рассказывал Итану об астрофотографии, показывая снимки звездных скоплений на планшете. Сэм и Ли Вэй обсуждали возможности улучшения корабельной кухни — Сэм предлагал технические решения, а Ли Вэй — кулинарные идеи.
   Ребекка наблюдала за происходящим с теплой улыбкой. Вчерашний вечер подействовал лучше любой групповой терапии. Люди открылись друг другу, показали свою уязвимость — и это парадоксальным образом сделало их сильнее как команду.
   — Сидни, — обратилась она к ИИ корабля, — как твои наблюдения? Изменилось ли что-то в психологическом климате экипажа?
   — Существенно, доктор Стоун, — ответила Сидни. — Уровень кортизола у всех членов экипажа снизился на двенадцать процентов. Улучшились показатели качества сна. Увеличилась частота неформального общения. И самое интересное — возросла синхронизация биоритмов команды.
   — Что это означает?
   — Люди начинают жить в одном ритме. Это признак сплоченной группы, которая готова действовать как единое целое в критических ситуациях.
   Ребекка кивнула. Значит, она была права. Вчерашний вечер стал переломным моментом для всей миссии.
   — Капитан, — обратилась Сидни к Хейлу, который молча завтракал у дальнего стола, — мы завершили исследование всех четырех систем, указанных в первоначальном задании от Центра управления полетом. Согласно протоколу, следует передать отчет на Землю.
   Хейл отложил вилку. В кают-компании стало тише — все понимали важность момента.
   — Да, я помню исходное задание, — сказал капитан. — Четыре системы: Kepler-442, TRAPPIST-1, LHS 1140  и Gliese 667C. Все исследованы. Какие у нас сейчас возможности?
   — Если мы передадим полный отчет сейчас, сигнал дойдет до Земли через четыре года и семь месяцев, — ответила Сидни. — Их ответные инструкции мы получим не ранее чем через девять лет и два месяца.
   — Почти десять лет до получения новых указаний, — задумчиво произнес Дэн. — Долгое время для ожидания.
   — Есть альтернативы? — спросил Хейл.
   — Мы можем продолжить исследования в автономном режиме, — предложила Сидни. — У нас достаточно ресурсов для еще нескольких экспедиций. В радиусе досягаемости находятся системы Wolf1061, Проксимы Центавра, WISE 0855-0714.
   — Что думает команда? — обратился капитан к экипажу.
   — А что, если на Земле уже изменились приоритеты? — высказала опасения Кэм. — Что, если за эти годы там решили, что межзвездные исследования не нужны?
   — Тогда мы узнаем об этом через десять лет, — ответил Сэм. — А пока мы здесь, с исправным кораблем и полными баками топлива. Зачем терять время?
   — К тому же, — добавила Ребекка, — наша основная миссия — поиск жизни и разумных цивилизаций. Мы не нашли живых, но нашли следы мертвых. Это уже больше, чем надеялись найти изначально.
   Хейл посмотрел на своих людей. Вчера вечером он узнал о них больше, чем за все предыдущие месяцы. Узнал, что каждый из них способен на жертвы ради того, во что верит. Что каждый уже однажды выбрал трудный путь вместо легкого.
   — Я принимаю решение, — сказал он наконец. — Мы отправим краткий промежуточный отчет на Землю. Сообщим, что все четыре системы исследованы, экипаж здоров, корабль в порядке. И что мы продолжаем миссию в автономном режиме до получения дальнейших инструкций.
   — Это означает еще несколько лет в космосе, — заметил Итан.
   — Это означает, что мы продолжаем делать то, для чего созданы, — ответил капитан. — Исследовать неизвестное. Расширять границы человеческого знания. И кто знает — может быть, следующая система окажется той самой, где мы найдем то, что ищем.
   — А если нас ждет очередной тупик? — спросила Ребекка. — Еще одна мертвая цивилизация?
   — Тогда мы найдем урок в их истории, — ответил Хейл. — И станем чуточку мудрее. А мудрость — это то, что может отличить нас от всех цивилизаций, которые мы встречали до сих пор.
   Он встал из-за стола.
   — Сидни, подготовь краткий отчет для Земли. Статус экипажа и корабля — отличный. Исходное задание выполнено. Продолжаем исследования в автономном режиме. Следующая цель — система Wolf 1061.
   — Есть, капитан. Когда передавать?
   — Через несколько дней. Дадим себе время на размышления. А пока — готовимся к новому прыжку. У нас впереди неизвестность, и я хочу, чтобы мы были готовы к чему угодно.
   Экипаж начал расходиться, но атмосфера была совсем иной, чем обычно. В воздухе чувствовалось ожидание, предвкушение нового открытия. Они были уже не просто исследователями, выполняющими задание. Они стали первопроходцами, прокладывающими путь человечеству к звездам.