Глава 31. О смерти автора в мы

А давайте снова делать революцию? Что, зачем опять? Потому что сегодня мы рассматриваем смерть писателя и рождение пропагандиста. А также, возможно ли остаться писателем и быть пропагандистом? И если возможно, то как это делается?

Начнем, как водится, с текстов. Что нам надо для революции? Очевидно, что предпосылки, идеологическое основание того, что мы вообще имеем право говорить от чьего-либо лица.

"О чем мечтают все люди? Очевидным образом, все люди мечтают о том, чтобы оставаться человеком, иметь право на уважение. Иметь право на справедливость. И иметь право требовать эту справедливость, когда кто-то чужой решает, что у него есть право вторгаться в эту священную границу.

История учит нас тому, что противник свободы всегда будет повержен. Противник человеческого права всегда проиграет, всегда окажется осужден потомками. Даже если он сейчас на коне и владеет всем. Это продлится недолго, люди всегда вырывают из его грязных лап свое священное право быть собой."

Так, что мы сделали, зачем написали этот текст, в чем его доминанта — основной управляющий принцип? Кажется, что мы говорим о некой справедливости, производим пересмотр категорий добра и зла. Да, вы все верно поняли. Подобного рода тексты называются аксиологическими. Мы вводим новую риторику.

Зачем мы это делаем? А вот это самый интересный момент. Просто в силу того, что мы сейчас как бы остановились на середине, точнее, самую важную часть мы сделали, далее следует ее развитие. Болванка готова, дальше из нее можно лепить что угодно.


Рабочие без капитала? Клерки без руководящих должностей? Ученые без финансирования? Коты без корма? Всегда есть и будут те, у кого чего-то нет, это суровая правда жизни, которая и дает повод для такого рода текстов.

Итак, все начинается с того, что мы соединяем абстрактные понятия справедливости, истории, права, чести и конкретные группы населения. Но что же будет дальше? Дальше мы начинаем уже делать революцию. А что происходит, когда делают революцию? Правильно, льется кровь.

"Сегодня кровь сынов нашей земли была пролита. И жертва эта пробудила мать землю нашу. Наша мать вопит, наша мать в отчаянии рвет на себе одежды, наша мать полна скорби по сыновьям своим. Земле стыдно за то, что она не смогла уберечь своих детей, стыдно за собственную слабость, горестно от смерти лучших своих сынов.

И только мы, живые, способны унять эту скорбь. Пусть плач земли нашей станет огнем нашей ярости к врагам нашим. Пусть падет их царство, пусть потомки их никогда не унаследуют землю, пусть их кости сгниют на чужбине, что никогда не примет душ их в объятья свои."

Что мы сделали и в чем тут доминанта? Кажется, что мы как бы играем на эмоциях, однако это никогда не является исходной целью. А в чем же цель? В оправдании потери. В оправдании пролитой крови, в оправдании принесенных жертв.

Первый бой прошел, потери произошли, и теперь ряды наших сторонников дрогнули. Не слишком ли велика цена? Нет, не слишком велика, и нам необходимо всех в этом убедить. Да, как правило, тут используются эмоциональные сообщения, игра на чувствах. Именно поэтому такие тексты и называются эмфатическими.

Но что дальше? Мы нашли сторонников, мы провели бой, мы убедили, что не постоим за ценой, какие у нас следующие шаги? Кажется, что нужно построить две стратегии — на случай выигрыша и на случай проигрыша. Выглядит логичным. Но нет, мы так делать не будем. Почему?

Потому что это не согласуется с нашей целью. В каком смысле? В прямом. В чем состояла наша цель изначально? Получить власть. Потеряем ли мы ее, когда проиграем? На самом деле, не факт. Власть мы можем потерять даже если выиграли. А значит, следующий этап — сберечь власть. И да, это следующий тип письма.

"Друзья, пока наши доблестные товарищи не покладая рук трудятся ради наших детей, нашего светлого будущего, в самом сердце нашего общества притаилась гадина.

Это те, кто мешает, те, кто саботирует своими действиями, это те, кто плевать хотели на детей, на надежду, на будущее."

Так, а что у нас теперь? Ну, мы опять не закончили. Да, опять специально, чтобы сделать макет, заготовку для дальнейшего использования. Но в чем суть? Суть заключается в том, чтобы установить контроль при помощи языка. Да, добро пожаловать в чудесный мир дисциплинарных текстов.

Зачем они нам нужны? Для сохранения власти. Как нам сохранить власть? Через насилие. Но насилие какого рода? Прямое принуждение? Не сработает, принуждение — это нечто из области закона, а значит в каждом случае мы как бы обязаны провести суд, вынести вердикт и назначить наказание. Слишком сложный процесс.

Да, это сработает, если правонарушителей у нас немного. Но что, если много? Мы таким образом просто перегрузим суды и парализуем их работу. Какой из этого выход? Отдать право на суд в другую область. В какую? В сам язык. Так у нас появляется механизм наказания без механизма наказания. Враг народа, паразит, фашист, абьюзер.

Но что же делать дальше? А ничего, мы полностью выстроили модель. Мы поднимаем людей бороться за свободу аксиологическими текстами, не даем им разбежаться эмфатическими сообщениями. А после строим рядами при помощи дисциплинарного дискурса. Готово, власть мы получили.

Но причем тут литература, спросите вы? А кто будет тексты писать? Кстати, да. Кто будет писать эти тексты? Кажется, что это чисто интеллектуальная работа, а значит, эта роль отводится тем, кто профессионально работает с текстом — писателю и поэту. И да, исторически мы видим, что часто эти роли совпадают.

Но подождите. Мы тогда нарушаем принцип поэтичности — исследование формы ради нее самой. Да. Тогда что у нас получается, политические тексты не являются литературой? Да, вы правильно поняли. Не являются. Это другой ряд, который точно так же оперирует языком, словесностью, но совершенно ради других целей.

Каких? А давайте внимательно приглядимся. Да, мы помним, что у нас есть стиль, который, в своей сути, проявляется на стыке языка и индивидуальности. Что произойдет, если мы уйдем ближе к индивидуальности? Поэзия. А что будет, если мы уйдем больше в сторону языка? Метаязык, исследование самого языка. Я полностью исчезает и остается только коммуникация.

Значит, у нас только два пути? А вот и кроется любопытная загвоздка. У каждой вороны есть стиль. У всех ворон есть язык. Но если мы возьмем не всех ворон, а только некоторую группу? Получится стиль группы ворон или язык группы ворон? На самом деле получится одновременно и то и другое. И при этом ни то ни другое.

Именно в этот момент мы получаем такую любопытную штуку как "мы". Мы получаем идеологию. Но что произойдет с тем, кто меняет "я", присущее стилю, на "мы", присущее идеологии? Он умирает как автор. Он больше не говорит от лица своей индивидуальности, он теперь говорит от лица некой усредненной индивидуальности, от лица группы людей, а не от своего.

Мда, задачка. Но есть ли из этого выход? Конечно, есть. Поэзия, как мы помним, всегда прорвется. Каким же образом? А вот тут Барт делает два очень любопытных предложения. Точнее, он сам их не делает, но их можно проследить.

Что вообще такое "нулевое письмо"? Мы вводим понятие письма как такового, а потом последовательно откидываем то, что письмом не является. Но как мы это делаем? А вот тут снова возвращаемся к истокам. Как нарушить автоматизацию? Ну, мы же помним Шкловского. Через отстранение, взгляд по-новому на привычное. Что у нас привычное? Письмо в целом.

А что у нас нового? Классификация письма. Отделение политического письма от поэтического письма. То, чем занимались русские формалисты, просто немного в другом ключе.

Но подождите, у нас же есть еще и второй способ. Что будет, если мы будем заниматься политическим письмом только ради политического письма? Что будет, если мы будем рефлексировать политику, искать наше "я" среди группового "мы"? Да, вы правильно поняли. Поэзия всегда прорвется. И мы откроем совершенно новый жанр. Барт называет такое письмо письмом Троцкого.

Но подождите, только ли Троцкий так делал? Конечно же нет. А кто еще? А вот тут мы ответим еще на один вопрос. Что делает Барт, исследует ли просто определенный период или раскрывает нечто универсальное?

И вот теперь мы вспомним Платона и его диалоги Сократа. Чем занимается Сократ? Сначала он выстраивает понимание справедливости, государства и прочее. По сути, он занимается аксиологией.

Но не эмфатикой же, скажите вы. Да, а когда Сократ придумывает помпезные речи о павших воинах? А когда сам Платон оправдывает жертву Сократа? Так. Но ведь дисциплинарности же там точно нет. А как же запретить поэтов и оставить только "правильные" стихи для воспитания стражей? О том и речь, проблема стара как мир.

Но что мы еще помним из древности, был ли там пример, когда поэзия пробилась через политику? Конечно. Марк Аврелий. Император, который осмысливал себя одновременно и как стоика, и как императора. И как "я" и как "мы". Решение, как мы видим, тоже старо как мир.

Так что же со всем этим делать, как выбрать между властью и "мы" и стилем и "я"? Оставляю это на ваше усмотрение.