Горсть ячменной муки

Последний отголосок битвы в которой участвовало около шести миллионов солдат замер над полем Курукшетры. То, что еще недавно было цветущей равниной, превратилось в выжженный, дымящийся ландшафт, усеянный обломками непостижимого оружия. Воздух еще дрожал от остаточной энергии брахмастр, а земля стонала под тяжестью невиданных потерь. В ту самую ночь, когда светила сошлись в зловещем танце затмений, над миром опустилась тяжелая завеса новой эпохи — Кали-юги, эпохи раздора и упадка.

Но для победителей оставшихся в живых, восьми Пандавов и их союзника Кришны, настало время торжества. Они вернулись в столицу, Хастинапур, в свои дворцы, чьи белоснежные стены и резные колонны казались миражом после адских восемнадцати дней на поле боя. В главном тронном зале, под высокими сводами, украшенными золотом и самоцветами, отражавшими свет тысяч масляных ламп, среди мебели из сандалового дерева начался пир победителей.

Столы ломились от яств: сочные плоды, дичь в пряных соусах, сладости из кунжута и меда. Воздух был густ от аромата розового масла и благовоний. Музыканты услаждали слух, а танцовщицы в шелках кружились в такт барабанам. Казалось, сама жизнь, опьяненная победой, пыталась забыть ужас ценою в полтора миллиарда человеческих жизней.

Центральным событием празднества стала Ашвамедха — великое жертвоприношение коня. Избранного жеребца, сильного и благородного, после года его странствий в северо-восточных землях привели в ритуальный зал. Обряд был долог, сложен и полон мистического символизма. Под пение мантр и плач царских жен, коню была дарована быстрая смерть. Это жертвоприношение должно было утвердить власть Пандавов и очистить землю от скверны братоубийственной войны. И лишь Кришна, чей взор был полон бездонной мудрости, мог даровать благословение на столь великое и в то же время страшное действо.

Пир был в самом разгаре, вино лилось рекой, а брахманы возносили хвалы богам за новопринесенные дары. И вот, в самый разгар веселья, в сияющий зал ворвался незваный гость — мангуст. Он был странен: передняя половина его тела сияла чистым золотом, а задняя оставалась обычной, серой. Зверек, не обращая внимания на великолепие и могущество собравшихся, засуетился на полированном полу. Он терся о каменные плиты, что-то искал, обнюхивая каждый стык, замирал и снова начинал свои бесплодные поиски.

Наконец, отчаявшись, он встал на задние лапы посреди пиршественного зала. Его маленькие черные глазки метнули на пирующих строгий, почти укоризненный взгляд. И зал замер, услышав его слова, звучавшие ясно и четко:
— Здесь нет истинной жертвы!

Воцарилась гробовая тишина. Мангуст продолжил:
— Однажды я забрел в полуразрушенную хижину бедняка. Там не было ни зерна, ни крошки, лишь горсть пыли от ячменной муки, которую тот смолол из последних найденных колосков. Эту муку он разделил на четыре части — себе, жене, сыну и его супруге. Но тут на пороге появился гость, измученный долгой дорогой и голодный до беспамятства. И тогда добродетельный хозяин отдал ему свою долю. Гость съел ее, но голод его не утих. Тогда свою порцию отдал сын, а следом — и невестка. Гость наконец насытился и ушел, благословляя этот дом. А семья бедняка, отдавшая все, что имела, тихо умерла от голода. Несколько крупинок той ячменной пыли упали на мою шерсть, и она преобразилась в золото. С тех пор я ищу по свету жертву, столь же чистую и бескорыстную, как та, что была принесена в нищей хижине. Но не нахожу. Ваше золото, ваши ритуалы и даже кровь этого благородного коня — ничто по сравнению с той тихой жертвой во имя долга и сострадания.

Сказав это, мангуст повернулся и исчез в сумраке коридоров, оставив победителей в ошеломленном молчании, среди блеска, который внезапно померк. Каждый из оставшихся подумал, что истинная ценность поступка измеряется не его громкостью и ценой, а чистотой помыслов и готовностью отдать последнее, не требуя ничего взамен. Величайшие жертвы часто остаются незамеченными миром, но именно они, а не триумфы, завоеванные огнем и мечом, освещают путь человечеству во тьме.