Прыжок

Парашютные прыжки обязательны для всего лётного состава Военно-Воздушных Сил СССР. Хочешь-нехочешь, нравится-ненравится – но пару прыжков в год сделать должен. Иначе могут и с лётной работы списать – а это – прощай год за два, отпуск 45 суток, лётный паёк, лётная форма с кожаной курткой, разнообразные льготы и надбавки. Так что прыгали все. Обычно раз-два в году летним погожим и тихим днём в полку устраивали «прыжковые дни», когда по графику, по эскадрильно, весь лётный состав прыгал обязательную пару прыжков. А те лётчики, что прыгали для души и заработка регулярно – инструктор парашютно-десантной службы получал 10 рублей за каждый прыжок, эти прыжки организовывали и проводили.
Всё обычно проходило рутинно, по-деловому. Прыгали с вертолёта МИ-8, с высоты километр, с принудительным открытием. Простой и надёжный способ. Вертолёт всё за парашютиста делает – и ранец расчековывает, и чехол с купола стягивает. Остаётся только купол расправить – это набегающий поток делает. А дальше – виси под куполом, видом наслаждайся, пение птиц слушай, и жди, когда земля приблизится. И перед приземлением ноги вместе держать, не бежать со скоростью сноса купола – при приземлении на одну ногу её и повредить можно, а на две – никаких проблем. Упал в траву, вскочил, купол погасил, собрал ткань в комок, и неси на старт, чтобы уложить парашют к следующему прыжку. Просто, понятно, надёжно.
Однако, и тут есть нюансы. Во второй эскадрилье был бортмеханик по кличке Шмекер. Из-за того, что он постоянно «шмекерил» – то есть какие-то сделки, гешефты проводил. Чем-то приторговывал, что-то менял, постоянно выискивая выгоду. С начальством лебезил. Летал не по зову души, а из-за денег и льгот. Не любил это, и старался ото всего откосить. От прыжков тоже. В его коммерческие планы они не входили. Денег за них платили мало – рубля 2-3, как начинающим парашютистам. За десятку он бы, наверное, прыгал с удовольствием, но для этого надо было до инструктора допрыгаться.
В полк пришёл новый командир, который жёстко сказал:
– Кто не прыгает, тот не летает!
Под угрозой отстранения от лётной работы и Шмекер пришёл на прыжки. Обычно, лётчики, даже, кто прыгать не любили, прыгали без воодушевления, но совершенно спокойно. Трусов не было. Надо – прыгнул. Сел в вертолёт, подошёл к дверному проёму, оттолкнулся и прыгнул. Приземлился, галочку за прыжок поставили, и ушёл по своим делам.
Шмекер же явно нервничал, парашют сам укладывал, никому не доверял. При этом перестарался. По инструкции вершина купола к чехлу крепится «обрывным стропом» – верёвочкой с усилием разрыва в 30 килограммов. Её задача – дёрнуть купол перед раскрытием, чтобы он ровно из чехла выходил, и чтобы видно было, что купол правильно уложен – вершина с обрывным стропом из ранца должна немного выглядывать. Инструктор перед посадкой в вертолёт по нему правильность укладки проверяет.
Шмекеру эта жиденькая верёвочка показалась ненадёжной. Такой он жизнь свою не готов доверять. Поэтому он притащил кусок капронового троса, которым грузовики буксировали, и этим надёжным тросом купол с чехлом связал. Если бы он с такой укладкой парашюта прыгнул – он бы не смог отделиться от вертолёта, и завис под ним на нераскрывшемся куполе. Это если бы металлический трос в вертолете, за который кольца перед прыжком пристёгивались, выдержал. Если бы трос порвался, Шмекер бы полетел к земле с нераскрывшимся основным парашютом. Спасло его то, что выпускающий инструктор его канат заметил и Шмекеру парашют заменили на нормально уложенный.
Сел он в вертолёт, дверь закрыли, начали высоту набирать. Видно было, что Шмекер нервничает. Очень уж он суетился. Проверял замки подвесной системы, кольцо запасного парашюта нащупывал. Не хороший признак. Если он прыгать  откажется – то по инструкции выкидывать его из вертолёта нельзя, придётся вертолёт сажать, чтобы Шмекера выпустить, это минут двадцать потерять. Времени жалко. Можно вместо этого ещё раз прыгнуть. 10 рублей на дороге не валяется.
Мандраж Шмекера заметил опытный выпускающий – командир второй эскадрильи Евгений Столбов. И  сделал совершенно правильно – поставил между двумя опытными инструкторами – Славой Кривоносовым и Жорой Вавиловым. Бутерброд, в котором в качестве котлеты Шмекер посередине.
Слава был огромным парнем, загородившим собой весь проём двери, чтобы Шмекер перед собой землю с маленькими домиками не видел, а только Славину спину с парашютом.
Как же Шмекер будет из вертолёта выходить – сам, или Жора ему пинка даст? Очень было это  интересно.
Выпускающий в расчётной точке кинул в дверь шарик вытяжного парашюта, и, высунувшись в проём, наблюдал, куда его сносит ветром, чтобы уточнить место прыжка. Определившись, он заглянул в кабину пилотов, лётчик скорректировал курс, и начал делать круг, вновь заходя в точку выброски. На этот раз уже для прыжка.
Выпускающий подал знак первому заходу из трёх человек встать и приготовиться к прыжку. Проверил, что все закрепили фалы расчековки парашютов за трос, и стал ждать, когда вертолёт подлетит к точке.
Шмекер, стоя в бутерброде, стрелял глазами и теребил руками подвесную систему. Он как-то стал ниже, присел, что ли. Выпускающий отошёл от двери и показал рукой – пошли!
Слава двинулся вперёд, его спина на секунду замерла в проёме. Шмекер ещё ниже присел, напружинился и, как кот, прыгнул вперёд, и вцепился обеими руками в ремни подвесной системы Кривоносова, который уже начал проваливаться в ревущую пустоту за бортом.
Столбов пытался просунуть между ними руку, чтобы как-то разделить, но это было бесполезно. Шмекер вцепился в спину Славы мёртвой хваткой, и они исчезли. Инструктор свесился в проём, чтобы видеть, что же произойдёт. Очень опасно – два парашюта открываются рядом одновременно. Скорее всего, всё запутается и погаснут оба. А удастся ли в этом вращающемся и несущемся к Земле клубке раскрыть запасные – кто знает?
Но всё обошлось. Система раскрытия была разной. Шмекер, как неопытный, прыгал с принудительным открытием. Его парашют начинал открываться сразу после отделения, а опытный Слава прыгал затяжным. И, когда купол Шмекера открылся, он рванул его с такой силой, что лямки Славиного парашюта вырвались из судорожно зажавших их рук Шмекера, и Слава продолжал падение. Он даже не почувствовал, что на своей спине вытащил Шмекера из вертолёта.
Шмекеру этот прыжок зачли, но больше прыгать не разрешили. Он и не настаивал, и ушёл заниматься более земными, практическими вещами.
С заведующим офицерским клубом капитаном Витей Кузнецовым ситуация была противоположная. Прыгать он не должен. Лётчиком Витя не был. Завклубом – это по политической, а не по лётной части. Но он ходил в форме лётчика – погоны с голубыми просветами и сделанная на заказ фуражка с голубым авиационным околышем. И капитан очень хотел иметь на кителе значок парашютиста.
Если бы он попросил, значок бы и так дали, но Витя хотел сам заслужить. Поэтому стал просить начальника парашютно-десантной службы разрешить прыгнуть. Витя был нормальным парнем, политработой попусту не донимал, относились к нему хорошо, в отличие от замполита Стоецкого, который считал своим партийным долгом доносить руководству полка обо всех замеченных и выдуманных нарушениях. Закладывал всех по делу и не по делу. Все его избегали, даже начштаба брезгливо морщился, когда Стоецкий начинал что-то нашёптывать ему на ухо перед строем. Однако, вынужден был реагировать на «партийный донос», и после нашёптывания громовым голосом приказывал:
– Прапорщик Сидорчук, выйти из строя! – и очередного заложенного драли за допущенный грех.
За появление в пьяном виде, нарушение формы одежды или не отдание чести. Кузнецову – другое. Ну, окончил политическое училище, а не лётное, ну не повезло, но человек то хороший! Поэтому Вите сказали – давай, пройди ВЛК – врачебную лётную комиссию – и прыгай!
Раз в год комиссия сама в полк приезжала. Витя прошёл её и на следующие прыжки пришёл уже готовым. Морально.
Техника прыжка не сложная – с принудительным раскрытием. Можно мешок картошки сбросить – и откроется. Инструктаж короткий: подходишь к двери и прыгаешь. Перед приземлением держишь ноги вместе. И всё!
Витя внимательно слушал и кивал. Вид у него был серьёзный, даже торжественный. Готовился к важному событию в жизни. Так оно и было, наверное. Выйти из двери на высоте километра – это не из трамвая.
Одели парашюты – и в вертолёт. Начали высоту набирать. Метров на двухстах выпускающий дверь открыл, к рёву двигателей рёв рассекаемого винтом воздуха добавился. Витя на скамейке сидит. Взгляд в себя обращённый, внимательный. Торжественность момента чувствует.
Минут пять по кругу МИ-8 высоту набирал. Бортмеханик – круглолицый невысокий прапорщик с чёрными усиками, очень похожий на доброго кота, решил наблюдать, как люди будут за борт с «мешком из тряпок» – так, кто прыгать не любил, парашют называли, прыгать. Он вышел из кабины и уселся в проходе у двери на откидную скамеечку, поджав под себя ножки.
– Встаём! – показал жестом выпускающий первому заходу из трёх человек.
Встали, прыгнули. Вертолёт начал описывать круг, заходя для второй группы. Инструктор показал три пальца. Ещё трое встали. На сей раз очередь Вити. Его поставили в середину – и спокойнее ему и надёжнее. Все понимают, человек первый раз прыгает, зачем его напрягать излишне?
Выпускающий свесился за борт – чтобы точку выброски точнее определить. Потом освободил проём и показал рукой:
– Пошли!
Первый один из опытных парашютистов – их на полк человек десять было, что постоянно прыгали – и для удовольствия, и для денег, сделал шаг вперёд и исчез в проёме. Только теперь Витя, шедший за ним, увидел перед собой ревущую пустоту и маленькие хаты далеко-далеко внизу.
Человеком он был смелым и волевым. Однако, открывшийся вид – может и ничего страшного, но всё-таки очень непривычно видеть такое человеку – ввёл его в ступор. Но железной силой воли он заставлял ноги  идти вперёд.
В серьёзной книге про парашютные прыжки я прочитал, что страха высоты при прыжках. Большая высота воспринимается человеком по-другому – как на карту Земли смотришь. Есть страх открытого пространства – страшно шагнуть в пустоту. Это генетически заложено, от предков – обезьян. Опасная высота – с пальму. Выше не бывает. Упадёшь с верхушки – разобьёшься. Лететь в открытом пространстве – жуть. Поэтому, чтобы спастись, обезьяна пытается руками за ветки хвататься. Удалось зацепиться – выжила. Не удалось – вдребезги! Это в генах и людям передалось.
Этот инстинкт у Вити сработал. Ноги у него шли к пустоте за бортом, а руки начали шарить в воздухе, пытаясь опору поймать. И он поймал рукав комбинезона бортмеханика. Выражение счастливого кота на лице у того мгновенно сменилось на ужас, румяное лицо посерело. Парашюта у борттехника не было, прыгать он не собирался, и с вертолётом был связан только тонким проводом переговорного устройства.
Хватка Вити была железной. Он тащил за собой борттехника из вертолёта. Тот расклещился и упёрся руками и ногами в проём прохода, но хватка завклубом была мёртвой, ткань комбинезона прочная. Витя вытаскивал его вместе с собой.
Выпускающий увидел это, но закрыть проход он не успевал. Витя уже стоял в нём. Инструктор стал изо всёй силы бить Витю по руке, пытаясь оторвать его от борттехника. Шагнуть в пустоту Витя не смог. В последний момент ноги его подкосились, он сел в проходе, и медленно сполз вниз и исчез за бортом.
Всё же его хватку удалось разорвать. Спасённый борттехник мгновенно убежал в кабину, и больше оттуда не выглядывал. И интерес к прыжкам у него пропал совершенно.
Приземлились. Витя тоже приземлился успешно. Собрал купол и пришёл на старт очень довольный.
– Витя, что же ты делаешь? – ласково, без упрёка спросили его.
– А что? – удивился он.
– Ты же чуть борттехника не угробил!
– Да вы что, ребята, смеётесь что ли? – искренне удивился Кузнецов.
– А ты что, ничего не помнишь?
– Помню! Конечно! – очень уверенно сказал Витя.
– А как ты от вертолёта отделялся?
– Как и вы. Подошёл и прыгнул! – совершенно искренне сказал Витя. – Только вот часы потерял. Браслет расстегнулся. Хорошие часы! Жалко!
Больше про прыжок ему не говорили. Пусть хорошее впечатление останется. Всё же он сам прыгнул. А борттехник не прав – без парашюта лучше к открытой двери не подходить!