Золотая еврейская брошь

   Было это давно и неправда! Как бы мне хотелось написать эти слова. Случилось это давно. Сорок лет назад. В Мелитополе Запорожской области. В кафе-столовой. На еврейской свадьбе. И было новобрачным примерно столько же лет, сколько тем, кто обокрал невесту.

   Недавно мы с Витей стали мужем и женой. Приехали в этот город. Мой весёлый муж устроился грузчиком на завод, потом экспедитором. А я стала поваром в столовой. После шести вечера там продавали спиртное, сидели за столиками курящие украинские мужчины. Кафе работало до полночи. И муж приходил меня встречать, отработав смену.

    В этот день в кафе гуляли местные евреи. Молодая девушка выходила замуж за очень небедного жениха. На невесте – шикарное платье, на груди переливались всеми цветами радуги камешки золотой брошки. Сразу видно, что не дешёвая штамповка! И всё было прекрасно до тех пор, пока молодая не обнаружила, что украшения на груди нет.

   Фамильная брошь, передавалась от прабабушки к матери… Суета поисков на полу и под стульями. Растерянное личико невесты. Нахмуренное лицо её отца. Снова поиски. Нет! Свадьбу продолжили. Танцы, угощение. Но что-то незримо изменилось. Настроение?
 
   А в это время я бегала с подносом, приносила всё новые салаты в зал. Там у самого входа поднос подхватывали официантки, я вновь убегала по длинному коридору в цех делать нарезку. Скорей, скорей! Муж топтался возле двери, сочувственно поглядывая на меня. И зачем пришёл так рано? Около овощного цеха стояли громадные деревянные бочки с огурцами. Одна закрыта, на ней валялась какая-то белая тряпочка. И Витя, чтобы не запачкаться, сел прямо на эту тряпочку. Ойкнул. Вскочил. Взял в руки беленький фартучек официантки и достал из кармана то, что укололо.

   Золотую брошь! Ту, которую все искали. Быстро положил её под тряпку для мытья пола. Фартучек бросил на прежнее место. Встал у входной двери, отвернувшись от бочек. Быстрые шаги приблизились, потом удалились. Повернулся – фартучка нет. Достал брошь, положил возле ящика у самого выхода, под угол коврика. В это время шеф, наконец, принял решение обыскать всех сотрудников: одежду, обувь, сумки. А после ухода всех осмотреть помещение. Витя развел в стороны руки: «Обыскивайте!» Шеф махнул рукой.

    Выходили из кафе все только после досмотра. Дождавшись свою ненаглядную жёнушку, Витя на коврике у входа наклонился затянуть шнурки ботинок. А дома показал мне большую брошь. Восемнадцать лет прожила тогда я на свете. Никогда ни у мамы, ни у меня не было ни одной золотой вещи. Даже обручальных колец. Я смотрела на камешки как под гипнозом. А муж медленно пошевеливал брошку под светом настольной лампы.

   Когда, наконец, смогла оторвать взгляд от этого чудесного вида, Витя с усмешкой спросил: «Ну что, отдать её хозяевам?» Пролепетала: «Д-д-да… Завтра надо о-отнести-и… » И чуть не заплакала. Муж ласково погладил по голове: «Маш, ну какая же ты у меня наивная. Ребёнок!» Потом взял нож и отколупнул часть золота. Под этим кусочком всё так же блестело зо-ло-то! А камешки так сияли, что даже голова закружилась. Я легла и уснула.

   Утром Витя по-отечески посмотрел на меня и уверенно произнес: «О брошке никому ни слова! Потом в другом городе продадим. Ясно?» Робко попыталась сказать, что вещь чужая. Сказал более резко: «Кто её нашел? Я. Значит, чья она? Моя. Сам и распоряжаться буду».

   Впервые видела такой холодный взгляд и слышала такой резкий голос! Промолчала. А со следующего дня что-то с нами произошло. Ссора за ссорой, крики, слёзы. Я не хотела с ним спать, от пинка слетел как-то на пол. В другой раз он кричал и так колотил кулаком по стеклу на письменном столе, что оно треснуло. Отношения с каждым днем всё ухудшались. Я уже мечтала о разводе. И тут мужа посадили! За такую ерунду, что и рассказывать не знаю, стоит ли…

   Жили мы на съёмной квартире. Он поехал в Днепропетровск, уже повестка в армию была в кармане. В понедельник с утра на призывной пункт. Вечером в субботу отметили грузчики, водители и экспедиторы его предстоящий уход в армию. Все легли спать. А он пошёл город посмотреть. Поднялся на теплоход. Сел на скамейку. Его разморило. Стали выгонять – отмахивался: «Отдохну и уйду!» Вызвали милиционера. Побежал, тот следом. Витя руки милиционера отталкивал, снова пытался убежать. Да куда пьяному и уставшему!

   Дали год за хулиганство и сопротивление при задержании. Вернулся: курит, матерится. Подала на развод и уехала. Брошка осталась у него…

   В какой ужасной нищете я живу! Сорок лет стажа, почти минимальная пенсия. Изматывающие душу долги, суды, судебные приказы, высчеты из пенсии за коммунальные услуги. В квартире как после войны. Одна. Жалкая, с запущенной внешностью тётка. Дешёвая еда, одежда, купленная в магазинах «Секонд хэнд» и на рынке. Нет боковых зубов. Золото не держалось у меня никогда! Купила золотой крестик – украли вскоре. Два золотых кольца тоже украли в разное время.

   Витя женился на другой. Но каждый год приезжал во время летнего отпуска из Москвы в Мелитополь, умолял моего деда сказать, куда я уехала. Дед как-то позвонил и сказал, что боится в следующий раз не выдержать и назвать адрес. Но вскоре умер. А я после второго развода оставила фамилию этого мужа. Но ни разу не сделала попытку найти Витю, хотя знала, как он несчастлив. Между нами легла золотая брошка. Была ли она заговорённая от воров? Как знать… Где теперь? Не знаю. Я только несколько минут подержала её в руках. На этом и закончилось семейное счастье. Витина вторая жена Лариса живет в достатке. Но он сказал деду, что о любви тут и речи нет: москвичка для прописки. А ведь до этой брошки мы никогда не ссорились, жили весело и счастливо.

   Я всегда хорошо относилась к евреям. Конечно, понимала, что и среди них попадаются разные люди. Но мне плохие как-то не встречались. Дед поссорился со старыми евреями-соседями из-за огорода. А их сын Миша выходил вечером на крылечко побеседовать с Витей и со мной. Это когда мы деда приезжали в выходные навещать. И Мишина мать ворчала, и дед недовольничал. Упрямо сказала: «Дед! Миша с тобой не ссорится. Он хороший. И я буду с ним общаться». Наверное, парень что-то подобное говорил родителям. Проходя мимо них, приветливо улыбалась и говорила: «Здравствуйте!» В ответ – молчаливый кивок со сжатыми губами. Это было давно. И я хочу сказать, пока могу говорить: «Простите меня, евреи! Не за брошку. За робость, нерешительность, трусость. Я могла бы настоять, чтобы муж вернул брошь. Ведь он любил меня так, как никто и никогда больше не любил!»

   Незадолго до этой кражи был случай. Поехали мы с Витей в соседний город. Походили по улицам и площадям. Купили мне туфли, ему брюки. Ночевали на вокзале. Он сидел, меня пиджачком укрывал. Я на скамейке в здании вокзала спала. Платьице короткое. А пиджачок всё соскальзывал. Так муж возле меня и просидел, не сомкнув глаз. Утром пошли в столовую. Говорю по дороге: «Хочу фиников!» Пошёл в магазин, купил. Наелась. Говорю: «Во рту сладко! Хочу солёного». Купил рыбные консервы. А открыть нечем. Он разбежался и воткнул банку в сук дерева. Потом веточки зубами очистил. И мы ели эти консервы. Я снова: «Пить хочу!» Оставил меня на скамейке в парке. Нашёл колонку, в ладонях воду принёс. Попила. Не унимаюсь, будто ребёнок: «Спать хочу!» Постелил свой пиджачок на траве. Я спала, он веточкой мошкару отгонял…

   А когда через несколько месяцев о разводе заговорила ночью на эстакаде над шоссе, Витя схватил меня за руки и закричал: «Скажи, что ты пошутила! А то я сейчас с моста брошусь». Засмеялась: «Ты что, шуток не понимаешь?» Он трясущимися губами сказал: «Никогда больше так не шути, слышишь?»
 
   Из армии потом два года маме моей письма слал, открытки со стихами. Она письма отдавала, когда я приезжала. В печку эти весточки летели нераспечатанными! Брошка лежала уже тогда между нами. Я не могла любить вора. Маленькая трусиха. Настояла бы: «Отнесём, отдадим эту брошку! Пошли, отдадим!» Ведь он любил меня. Может, пошёл бы? А может, заговорённая брошка? И наши беды – работа духов мщения? Как знать…

   Вите сейчас шестьдесят. Если жив. Счастлив ли? Может, Лариса золото с бриллиантами на груди носит? Может, другая, любимая жена? А может, давно продал вещь и забыл. Я – нет. И что теперь делать? Простите меня, простите!

   Только вопросы не дают покоя. Первый вопрос. Нефть – богатство всей моей Родины? Тогда почему у сорокапятилетнего россиянина Романа самая дорогая в мире яхта, а у россиянки Марии, прожившей пятьдесят девять лет, самая дешёвая в мире юбка? Взять всё и поделить – это слова Шарикова. Но где ответ?

   Второй вопрос. Я пошла на пенсию в октябре две тысячи второго, подрабатываю. При стаже сорок лет – почти минимальная пенсия у сотен тысяч моих ровесников. А почему?
 
   Третий вопрос. В Архангельской области, где я живу, есть космодром «Плесецк» с коммерческими запусками ракет, земляки добывают бокситы, алмазы, газ, нефть, рыбу, экспортную беломорскую сосну и многое другое. Почему наша область дотационная, а у жителей нет доплат за богатства, которые принадлежат народу?

   Четвёртый вопрос. Почему мама и я, честные, без вредных привычек, трудящиеся, всю жизнь прожили в нищете, а в то же время у моей ровесницы и сорок лет назад была на груди золотая брошь с бриллиантами? Где ответы?

2011 г.