18. П. Бондаренко Тайная история Советского Союза

 
«ВСТАВАЙ, СТРАНА ОГРОМНАЯ», ИЛИ ТАЙНА ПЕРВОЙ НОЧИ

 Говорят, что СССР летом 1941 года не собирался воевать. Мол, само перевооружение производилось на новые танки и самолеты. Жуков с Тимошенко аж 20 новых мехкорпусов формировали, большинство из которых были катастрофически недоукомплектованы – кто же в таких условиях воюет?

 Отвечу: Советский Союз в таких условиях воюет. О жутком количестве мехкорпусов, их комплектации и перевооружении хорошо и подробно Виктор Суворов написал. Поэтому выскажусь кратко. Третий рейх вступил в войну, когда продолжался процесс перевооружения Вермахта на танки нового типа. По логике коммунистических агитаторов, Гитлер должен был дождаться, пока его армия пересядет с танкеток Pz-I и Pz-II на средние танки Pz-III и Pz IV, а уже после этого начинать войну с половиной мира. Но после того, как Вермахт был бы насыщен танками нового образца, началось производство и перевооружение войска на еще более современные Pz-V, Pz-VI. Так что, снова должны были ждать?

 Модернизация и разработка новых систем оружия и боевой техники не заканчивается никогда. Если пытается превысить потенциального противника. Другой старается не отставать. Это называется гонкой вооружений. В СССР перевооружение вообще никогда не останавливалось. Не успевали прекратить производство танков БТ-2, как его объявляли устаревшим и начинали перевооружаться на БТ-5. Затем на БТ-7. Затем на БТ-7М, затем на Т-34-76, затем на Т-34-85 и далее по списку. Еще раз повторюсь: на лето 1941 года СССР (по советским, вероятнее всего, заниженным сведениям) только на Западной границе имел 15 687 танков, в т. ч. свыше тысячи сверхсовременных, равных которым не было в мире, средних Т-34 и тяжелых КВ и против 4 058 германских . Большинство немецких танков были устаревшими, легкими и горели они, как спички. А против 3039 немецких самолетов СССР на западных границах имел 10743 машины. Это кроме того, что сосредотачивалось в тылу. И если где-то там, на Кавказе, Урале и Сибири механизированные корпуса только формировались, то против немцев в бой пошли вполне боеспособные, как мы увидим ниже. Следовательно, аргументы советских, а ныне и российских пропагандистов не выдерживают критики. А вот то, что РККА готовилась к нападению на Гитлера летом или осенью 1941 года, просчитывается четко. Во-первых: «В апреле-мае 1941 г. Наркомат обороны и Генеральный штаб приняли решение по представленной записке и начали проводить с согласия правительства тайную мобилизацию военнообязанных запаса под прикрытием «большого учебного собрания». Ставилась задача усилить воинские части и соединения в 14 военных округах. Всего на «учебные сборы» к объявлению войны было призвано более 802 тыс. человек, что составляло 24% приписного личного состава по мобплану МП-41» (1941 год – уроки и выводы. М.: Воениздат. 1992.).

 На самом деле ни о каких учениях речь не шла. Мобилизация – это война. А тайная мобилизация – это наступательная война. Ибо тот, кто не хочет войны и намерен защищаться, свою мобилизацию наоборот проводит открыто и демонстративно. Это один из инструментов предупреждения войны – врагу объявляют: смотри, твои намерения нам известны и мы принимаем меры, не смей даже мыслить о плохом. После войны советским маршалам было приказано писать, что эта тайная мобилизация проводилась "в связи с ростом угрозы агрессии со стороны фашистской Германии", как, например, писал в своих мемуарах Василевский. Но это ложь, которую легко распознает любой способный мыслить человек. Ибо она обратит внимание на три последних слова в приведенной выше цитате. Тайная мобилизация предусматривалась мобилизационным планом на 1941 год, проект которого Жуков подал на утверждение Совнаркома еще 12 февраля. Через месяц после окончания оперативно-стратегических игр против Германии и ее союзников на картах, о которых я рассказывал, и через 11 дней после назначения его начальником Генерального штаба. Что это значит?

 Это означает, что мобилизационный план начал готовить сразу после игр и еще до вступления Жукова в должность. Если бы он работал все 11 дней без перерыва на сон, еду и в «памперсах», все равно никоим образом не успел бы получить и систематизировать, проанализировать горы информации – от количества уздечек в кавалерийских полках до обеспечения зенитной артиллерии 37-мм снарядами и кораблей балтий. производными кухнями и трассирующими патронами. Из этого следует, что войну с Германией готовили минимум с января и как раз на лето 1941 года. Второе. Исследователи четко заметили и правильно интерпретировали интересный факт: 6 мая 1941 года Сталин занял еще одну должность – председателя Совета Народных Комиссаров СССР. Виктор Суворов, Марк Солонин и остальные исследователи совершенно правильно связали этот шаг с началом Великой Войны.

 Сталину потребовалась вся полнота власти. К тому же играли роль его амбиции – не какой-нибудь Молотов должен был отдать Главный Приказ о начале того, к чему Сталин готовился всю свою жизнь! Но немцы опередили.

 Сейчас сложно сказать, на какую дату Сталин назначил вторжение. Документы, если и сохранились, так до сих пор закрыты всеми возможными грифами секретности. Но если с архивов, касающихся Второй мировой, когда-то и снимут секретность – не факт, что там что-нибудь найдется. Пожары в архивах являются давней традицией московских правителей, начиная с Петра I. По факту того, что удар Вермахта застал Второй стратегический эшелон РККА и часть Первого на марше и в местах сосредоточения, можно говорить о августе. Расчет прост: нужно дать мужикам собрать основную часть урожая, прежде чем массово мобилизовать. Да и крестьянам по ту сторону будущего фронта не помешает дать время это сделать, чтобы не собирать потом рожь и пшеницу на полях Польши, Румынии, Венгрии или Чехословакии самостоятельно. Если что-то из этих злаков останется после того, как по полям пройдут тысячи сталинских танков. Война после сбора урожая – старая московская традиция. Это подтверждается отчетом югославского военного атташе, датированным 17 декабря 1940 г., в котором сообщалось: «По сведениям, полученным из советских кругов, полным ходом продолжается перевооружение ВВС, танковых войск и артиллерии с учетом опыта современной войны, которое в основном будет закончено к августу 1941 г. Этот термин является крайним (временным) пунктом, к которому не следует ожидать существенных изменений в советской внешней политике»[Мелехов Андрей. 22 июня. Никакой «внезапности» не было! Как Сталин пропустил удар. М., 2012.]. Внимательный читатель сразу заметит, что план Барбаросса Гитлер подписал 18 декабря 1940 года. Как-то упоминается мем русского пропагандиста Дмитрия Киселева: «Совпадение? Не думаю…» Идем дальше.

 Текст знаменитой песни "Священная война" был опубликован уже 24 июня, на третий день войны. А на шестой день она уже звучала на Белорусском вокзале в исполнении одной из групп Ансамбля песни и пляски РККА. А так не бывает, чтобы через 5-6 дней поэт написал слова, композитор – музыку, оркестр выучил мелодию, певцы – слова, провели репетиции, записали песню, предоставили запись Сталину, тот прослушал ее и утвердил. Кто-то сомневается, что проекты такого уровня без разрешения вождя никто не посмел бы пустить в люди? В СССР все фильмы выходили в прокат только после того, как Сталин лично их просматривал и давал "хорошо". А вот еще. Не менее знаменит плакат «Родина-Мать зовет»  . По официальному мифу, он был создан 22 июня 1941 года. Работал якобы художник Ираклий Тоидзе спокойно в воскресный солнечный день над своим очередным творением, и тут в мастерскую ворвалась его жена с криком «Война!». «Пораженный выражением ее лица, художник приказал жене замереть и тут же принялся делать наброски будущего шедевра»[Воронцов Андрей. Одна на всех: Родина;Мать зовет! URL:
 Но так не бывает. Кто такой был Тоидзе? Зачем бросил все и начал рисовать плакат, да еще с лица жены? В СССР все без исключения плакаты агитационно-политического толка рисовались исключительно по заказу родной партии и советского правительства. Виктор Суворов со ссылкой на очевидцев, в т. ч. на конкретных людей с конкретными фамилиями, представляет информацию о появлении плакатов «Родина-Мать зовет» второго и даже первого дня войны. А так не бывает, чтобы творение малоизвестного художника (на Тоидзе премии, звания и награды посыпалось уже после начала войны) прошло всю бюрократическую машину СССР, дошло до Сталина, было им утверждено и на следующий день расклеено по городам, поселкам и селам. Суворов также свидетельствует, что пакеты с плакатами пришли на призывные пункты еще в декабре 1940 года.

 А вот известный плакат «Беспощадно разгромим и уничтожим врага», на котором красноармеец вгоняет штык в лоб Гитлеру, прорвавшийся сквозь листок с текстом Договора о ненападении. По официальной версии, его по заказу главного редактора главной партийной газеты "Правда" создала группа известных художников "Кукрыниксы" (Куприянов, Крылов, Николай Соколов) вечером 22 июня. А уже через три дня он висел по всей территории необъятного СССР. И тут московские историки проколются. По той же официальной версии, плакат утверждал лично Сталин. И не просто утверждал, а первый вариант «забраковал» (в нем красноармеец протыкал не голову, а руку Гитлера) и приказал переделать. Представляю ситуацию. Поздним вечером главный редактор газеты «Правда» Петр Николаевич Поспелов звонит по телефону в приемную Сталина и сообщает его личному секретарю Поскребышеву что-то вроде «Здесь Кукриниксы плакат хороший нарисовали, как бы его товарищу Сталину подвезти на утверждение?» Тот идет к шефу, чтобы спросить, примет ли он товарища Поспелова. Сталин прерывает доклад наркома обороны членам Политбюро и говорит: Да, сейчас плакат самое главное. У нас горят аэродромы и тысячи вагонов с боеприпасами. Связи со штабами механизированных корпусов нет. Где сейчас противник и что он делает, неизвестно. Но не это сейчас главное. Главное – плакат. Пусть члены Политбюро, начальник Генштаба и нарком обороны подождут, пока я посмотрю плакат».

 Так это все видели те, кто сочинял сказку о том, как кукриниксы героически плакат рисовали? Сталину в самый черный день его жизни что, нечего было делать? Смешнее всего знаете что? В журнале посещений кабинета Сталина нет записи, что вечером 22 июня там побывал Поспелов. И «Кукриниксов» там не было. И днем ;;тоже. Были Тимошенко, Жуков, Молотов, Берия, Ворошилов и другие товарищи. Некоторые из них не раз заходили. А о Поспелове и «Кукриниксе» – и намека нет. Более того, последний посетитель вышел из кабинета Сталина в 16.45. День был тяжелым, и вождь, дав задание соратникам и военным, уехал отдыхать. На второй день войны уже в 3.20 утра в кабинете Сталина – первые посетители. И снова это не «Кукриниксы», а Молотов и Ворошилов. За ними – Берия, Тимошенко, первый заместитель начальника Генштаба Ватутин и другие «тяжелые фигуры».

 А фамилии первого заместителя Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) и по совместительству главного редактора «Правды» Поспелова снова не находим. Правда, Сталин еще принимал людей на даче за ужином. Но для этого товарищ Поспелов рангом не вышел. Бывал ли редактор «Правды» вообще в сталинском кабинете? Бывал.
За весь 1941 год – только однажды, 30 апреля с 22.10 до 23.20. Вот и есть, друзья, тот день, когда Сталин мог поставить Поспелову задачу по идеологическому обеспечению будущей войны. А плакаты могли доставлять Сталину и без Поспелова. Без спешки. И в конце мая, попыхивая трубкой, товарищ Сталин продиктовал Поскребышеву свои замечания, которые тот передал по телефону товарищу главному редактору, а тот – товарищам художникам. Так работала система.

 Кто-то возразит: но откуда «Кукриниксы» могли знать, что Гитлер первым нападет, чтобы нарисовать как он рвет Пакт о ненападении? Ответ прост: если бы Гитлер не напал, то в подходящий момент товарищи коммунисты сами бы организовали «провокацию взбешенной немецкой военщины», как в свое время организовали «провокацию взбешенной финской». Так что вся эта история о том, как Кукриниксы героически рисовали, а Сталин мягко их поправлял – ложь. С целью прикрыть настоящую дату создания подобных штук, которые, в свою очередь, разоблачают тот факт, что в Кремле планировали нападать на Германию, и именно летом 1941 года. Но не так получилось, как думалось.

 Почему Гитлер ударил 22 июня? Говорят, немецкие генералы выбрали этот день из расчета, во-первых, что это было воскресенье и советские офицеры нежились в кроватях, а во-вторых, это был самый длинный световой день. Может быть. Но здесь, мне кажется, еще одна причина. В отличие от Сталина, Адольф был не прагматиком, а мистиком. А 22 июня – это День Солнцекреса.

 Как бы то ни было, но удар оказался сокрушительным. Танковые группы Вермахта при поддержке авиации буквально смяли сверхмощные части РККА, которые были сосредоточены в наступательных группировках. Не помогло ни количественное, ни качественное преимущество. Это как огромный двухметровый амбал замахнулся тяжелым топором над головой «ботаника» в очках, а тот вынул из портфеля шило, которым сшивал в канцелярии папки и втолкнул в печень. Такой неожиданный смертоносный удар шилом называется "цыганским".

 Если бы Сталин боялся нападения Гитлера, он приказал бы войскам вырыть в 100 километрах от границы четыре-десять-двадцать линий окопов. Зарыть в землю танки по самые башни. Перед окопами вырыть противотанковые рвы, а землю густо нашпиговать минами. И посадить в окопы миллионы солдатиков.

 Почему-то тысячи танков и миллионы солдатиков гигантскими массами в пограничных лесочках прятались. Вдоль приграничных дорог танки стояли в 3-4 ряда, в упор – немецким летчикам даже целиться не нужно было. Кстати, на 22 июня у Гитлера далеко не все было готово к вторжению. Но оттягивать время он уже не мог, потому что знал о «крайнем пункте» советских войск. А могла и погода помешать. Пока что стоят погожие дни, а как будет дальше на необозримых просторах России? Вот, в Ленинграде еще в начале июня выпал первый снег… Откуда появился миф, что Сталин нападением немцев настолько был шокирован и испуган, что сбежал на дачу и три дня дрожал от ужаса. Шокирован он был, правда. Но не дрожал и не на даче. Журнал посещений кабинета Сталина бесстрастно показывает, что и 22, и 23, и 24 и в последующие дни Сталин был на месте и активно работал, принимая членов Политбюро, военных, наркомов, руководителей Коминтерна.

 Но загадка все-таки существует. Как ее объяснить, если честно, не знаю. Судя по журналу посещений, авторы многочисленных мемуаров, описывавших страшную ночь с 21 на 22 июня 1941 года, все поголовно врут. Вот, например, председатель исполкома Московского совета народных депутатов Василий Пронин вспоминал: «21 июня 1941 года в десять часов вечера нас с секретарем Московского комитета партии Щербаковым вызвали в Кремль. Как только мы присели, как, обращаясь к нам, Сталин сказал: «По данным разведки и перебежчиков, немецкие войска намерены сегодня ночью напасть на наши границы. Наверное, начинается война. Все ли у вас готово к городской противовоздушной обороне? Сообщите!» Около 3 часов ночи нас отпустили. Минут через двадцать мы подъехали к дому. У ворот нас ждали. «Звонили из ЦК партии, – сообщил встречающий, – и поручили передать: война началась и надо быть на месте»[ Как это было: 22 июня в воспоминаниях современников. URL: https:// Напомню, что первые залпы артиллерии прозвучали в 3.15 утра, а форсирование Буга началось позже.

 Пока информация дошла до Генштаба, пока ее там осмыслили и обобщили, пока передали Сталину и ЦК… Так что в 3.20 относительно мелкие «бесы» никоим образом не могли получить эту информацию. Вскоре кабинет Сталина посетили Нарком обороны Семен Тимошенко и начальник Генерального штаба Георгий Жуков. Последний вспоминал, как в 4.30 утра вместе с Тимошенко вошел в кабинет Сталина: «И. В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках не набитую табаком трубку. Мы доложили обстановку. И. В. Сталин удивленно спросил: "Это не провокация немецких генералов?" "Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация…» – ответил С. К. Тимошенко. . .Через некоторое время в кабинет быстро вошел В. М. Молотов: «Немецкое правительство объявило нам войну». И. В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тяжелая пауза»[Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1969.]. Задумаешься здесь, если все планы летят кувырком. Так грандиозно замахнуться и получить шилом в брюхо… Но сейчас о другом. Оба эти свидетельства – сплошная ложь. Сначала о выдумках Пронина. Согласно записям журнала посещений, ни его, ни Щербакова в тот вечер в кабинете Сталина не было.

 На этом можно было бы поставить точку. Но есть еще одно: каким бы непонятливым в военном деле ни был Сталин, он, даже упившись в состояние риз, не приглашал бы председателя горисполкома и секретаря городской партии, чтобы спросить относительно противовоздушной обороны столицы. Потому что они в этом ни черта не петляли. Сталин должен был вызвать помощника командующего Московским военным округом по ПВО генерал-майора Громадина. Теперь о Жукове. Как свидетельствует тот же журнал, Жуков с Тимошенко прибыли в кабинет Сталина не в полпятого, а на час с четвертью позже. Вместе с ними вошли Молотов, Берия и Мехлис. Выходит, Вермахт уже два с половиной часа обстреливал и бомбил советские города и воинские части; уже прошло полтора часа, как немецкие войска ворвались на территорию СССР и только в 5:45 вождь сподобился принять высшее военное руководство армии (Мехлис был главным комиссаром РККА), Пограничных войск и войск НКВД (Берия). Если вместе с ними в кабинет Сталина вошел Молотов, то вся сцена, изображенная Жуковым (или кто там за него писал его «самые правдивые воспоминания» о поведении Сталина после сообщения Молотова), есть чистой воды мистификация. Если подумать – это невозможно.

 Известно, что Шуленбург официально уведомил Молотова об объявлении войны в 5.30 утра. Следовательно, в 4.30 ни наркому иностранных дел, ни военным в кабинете Сталина нечего было делать. Да и не успел бы Сталин к 4.30 утра доехать в Кремль. Известно также, что в половине первого ночи в войска была направлена ;;Директива Наркома обороны № 1, которую следует назвать «На провокации не поддаваться». То есть и начальник Генштаба Жуков и нарком обороны Тимошенко ночью были на своих рабочих местах.

 Но Жуков не унимается и продолжает нести ахинею. Как-то в 3.40 утра «Нарком приказал мне звонить И. В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню беспрерывно. Наконец-то слышу сонный голос генерала Власика (начальника управления охраны).
– Кто говорит?
– начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.
– Что? Теперь?! – удивился начальник охраны. – Товарищ Сталин спит» (там же).
Далее Жуков изображает растерянность и шок Сталина и, наконец, его ответ: «…Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро» (там же).

 «Жора-Катафалк» любил рассказывать о том, какой он великий полководец и как сам войну выиграл. И как Сталин войной на глобусе управлял. Вот и здесь хвастун повествует сказочки. Это с какой стати нарком обороны Тимошенко приказывает начальнику Генштаба звонить Сталину, когда обязан был сам это сделать? Тимошенко что, жить надоело?

 Но тогда «Катафалк» не имел бы оснований вкусно расписать о сонном царстве вокруг Сталина, в то время как он был «бдил». Жукову следовало бы знать, что на даче Сталина не единственный телефон, возле которого спал на стуле подлец-генерал, а целый коммутатор с дежурной телефонисткой в ;;ответном звании. И попыталась бы она уснуть.

 А почему Сталин должен был приказывать начальнику Генерального штаба «сказать Поскребышеву»? Это как? Звонит начальник Генерального штаба домой личному секретарю Сталина и говорит: это я Жуков. Товарищ Сталин мне сказал, чтобы я вам сказал… Кто-то в этот бред верит? И, наконец. Как выполнили члены Политбюро приказ Жукова? Если военные и Молотов вошли в сталинский кабинет в 5.45, то Микоян в 7.55; Каганович и Ворошилов в 8:00. Андреева вообще не было Не было Калинина. Не было Жданова. Не было Хрущева. То есть, половина членов Политбюро, если учитывать самого Сталина, отсутствует. Болели? По вызову Хозяина мертвые поднимались. Отдыхали на Кавказе? Нашли время. Оправдание есть у Хрущева, который находился тогда в Киеве. Молотов в своих воспоминаниях ложь Жукова разоблачает: «Мы собрались у товарища Сталина в Кремле около двух часов ночи: официальное заседание, все члены Политбюро были вызваны.

 До этого, 21 июня, вечером мы были на даче у Сталина часа до одиннадцатого-двенадцатого. . .Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошел к себе принимать Шуленбурга.. И Жуков с Тимошенко прибыли не позже трех часов. А то, что Жуков это относит ко времени после четырех, он опаздывает сознательно, чтобы подогнать время к своим часам. События разворачивались раньше»[ Суходеев В. В. Сталин. Военный гений. М., 2005.]. Но обличитель жуковской лжи сам оказался... лжецом. Не были члены Политбюро на даче Сталина 21 июня до «одиннадцати-двенадцати» часов. Потому последний посетитель (Берия) вышел из кабинета Сталина в Кремле в 23 часа. Не могли Жуков и Тимошенко находиться в сталинском кабинете в три часа ночи, потому что тогда еще война не началась. А после третьего они были на своих рабочих местах, принимали сообщения от командующих военными округами (точнее, фронтами, в которые округа были превращены 21 июня) и флотов. О прибытии членов Политбюро уже говорилось. Зачем они все врут, от Пронина до Жукова и Молотова? Что скрывают? Где был Сталин с 11:00 вечера 21 июня до 5:45 утра 22 июня? У него война на носу, а он исчезает куда-то почти на семь часов.

 Вот возьмем 15 мая 1941 года. День, на который была назначена первая дата начала операции «Барбаросса». Согласно записям в журнале посещений, в ночь с 14 на 15 мая Сталин находился в своем кабинете с ближайшим окружением вплоть до 2.05 часов ночи. До 0.55 там же находились нарком обороны и начальник Генерального штаба. И только после того, как все убедились, что на границе тишина и никаких признаков немецкого вторжения нет, Сталин всех отпустил. А что тут имеем? Некоторые пропагандисты даже тяжелую болезнь Сталину придумали, чтобы оправдать его отсутствие в Кремле. Кто вообще предполагает, что он как раз ехал на отдых в Крым. С 1937 года не ездил в отпуск, а тут припекло. Написаны горы исторических исследований о том, что Сталин боялся Гитлера и одновременно не верил во вторжение. Не верил, потому что боялся. Закрывал глаза на факты, словно маленький мальчик: если спрятаться под одеяло, то как и грозы за окном нет. Написаны не меньшие горы книг о том, в какую панику ударился вождь. Ложь это. Был  растерян . Затруднились, как действовать дальше. Каганович, как нарком путей сообщения, получил задачу по организации транспорта, заместитель председателя Совнаркома (то есть самого Сталина) и одновременно министр внешней торговли Микоян – по поставкам.

 Панику придумала позже советская пропаганда, чтобы оправдать невиданный в истории разгром сталинских танковых орд, захваченных врасплох, потому что находились под руководством бездарей – разнообразных жуковых-рокоссовских-еременков-тимошенко. Гитлер уже 4 августа 1941 года с тоской сказал генералу Гудериану: «Если бы я знал, что у русских действительно такое количество танков, которое приводится в вашей книге, я бы, пожалуй, не начинал этой войны»[Гудериан Г. Воспоминания солдата. Смоленск, 1999]. Вот здесь причина сталинского шока. И здесь тайна того, почему Сталин не верил, что Гитлер нападет. Надо абсолютно слететь с катушек, чтобы сначала писать в «Майн кампф» о смертности войны на два фронта, а затем броситься на необозримую страну, в которой такая пропасть танков, пушек, артиллерии, и имеющая более чем вдвое больший мобилизационный ресурс.

 Сталин считал, что Гитлер в сознании. Сталин считал, что Гитлеру известно хотя бы приблизительное количество танков, которыми располагал СССР. Сталин даже не мог подумать, что Гитлер не поверит Гудериану. Сталин и сам не был, мягко говоря, великим мыслителем. Хитрым, подлым, коварным, практичным был – как бывают некоторые предводители банд, а вот мыслителем – таким себе. Мы уже об этом говорили. Так что можно сказать, оба диктатора перехитрили друг друга и каждый самого себя. Но высказывание нелепого Адольфа о том, что он мог не начинать войну, шло в разрез с действительностью. У него не было другого выхода. О чем написал Муссолини в письме от 21 июня 1941 года. Кто захочет – найдет его в интернете, здесь приведу самые интересные выбранные места по переписке с другом: «…я не могу взять на себя ответственность за более продолжительное выжидание и, прежде всего, я считаю, что нет никакого другого пути устранить эту опасность дальнейшего выжидания – или обязательно привело бы к самым катастрофам этого, или привело бы к катастрофе этого, – это привело бы к катастрофе этого, или, конечно, к катастрофе этого, я приказал генералу Йодлю переслать Вашему атташе, генералу Марасу самую последнюю карту – огромная. Действительно, все силы россиян находятся у нашей границы. Кроме того, с наступлением теплой погоды активизировалась деятельность на многочисленных залогах. Если обстоятельства заставят меня развернуть немецкие военно-воздушные силы против Англии, то существует опасность, что Россия в таком случае прибегнет к стратегии шантажа на Юге и Севере, и я буду вынужден молча уступить ее преимуществу в воздухе. Поэтому после долгих и мучительных раздумий я наконец-то принял решение разрубить узел, пока он не затянулся…» [ Письмо Гитлера к Муссолини от 21 июня 1941 года. URL: Единственная ошибка фюрера. Он считал, что титанические силы, которые сосредоточил Сталин у границ – это все имеющиеся у него войска. Гитлер даже вообразить не мог, сколько их на самом деле. Все это весьма объемное письмо пропитано отчаянием и присущей безнадежностью.

 В глубине души Гитлер понимал, что ступил на тропу близкой гибели: и собственной, и своей империи. Но не только поэтому за публикацию и чтение письма в СССР давали серьезный тюремный срок. Весь смысл этого документа, основное его мнение: русские мешают мне воевать с Англией; я не могу надеяться на победу над ней, потому что в любой момент Сталин может ударить мне в спину. Скорее всего, уже в этом году. Наверное, не раз и не дважды неудачный фюрер пожалел о том злосчастном дне, когда Молотов и Риббентроп ударили по рукам в кабинете главы советского правительства. Если бы он видел выражение лица и улыбку Сталина, когда они с рейхсминистром руки давили друг другу…

 К слову, в Германии отлично понимали, чем закончится эта авантюра. Вот о какой сцене после того, как ночью 22 июня Риббентроп объявил советским дипломатам о начале войны, вспоминает тогдашний первый секретарь советского посольства в Берлине Валентин Бережков: «Деканозов направился к выходу. Я последовал за ним. И тут случилось неожиданное: Риббентроп поспешил за нами, стал шепотом уверять, будто лично был против решения фюрера о войне с Россией, даже отговаривал Гитлера от этого безумия, но тот не хотел слушать. – Перескажите в Москве, что я был против нападения, – донеслись до меня последние слова Риббентропа, когда, минуя коридор, я уже спускался вслед за послом по ступенькам»[Бережков В. М. Как я стал переводчиком Сталина. М., 1993.]. Молотов же с удивлением вспоминал, как плакал советник немецкого посла Хильгер во время вручения ему, Молотову, ноты об объявлении войны. Известно, что во время этого разговора сам посол граф Шуленбург уверял, что категорически против этой войны, но ничего не может сделать.
 Сотрудник МИД Германии доктор Шмидт изображает состояние Риббентропа перед встречей с послом СССР Деканозовым: рейхсминистр бегал по своему кабинету «словно загнанный в клетку зверь».

 Теперь о «неверии» Сталина в войну. Да, он не верил. О причинах я уже не раз писал. Свою роль здесь сыграла еще и фальшивая тревога 15 мая 1941 года. Но. Сталин все же кретином не являлся. И с фактами соглашаться умел. Поэтому на определенном этапе «неверие» отверг. Причем задолго до ночи с 21 по 22 июня. Ключевым моментом является свидетельство Валентина Бережкова: «Даже 21 июня, в преддверии вторжения, Сталин все еще надеялся, что сможет завязать диалог с Гитлером. В тот субботний день к нам в посольство в Берлине поступила из Москвы телеграмма, предписывавшая послу безотлагательно встретиться с Риббентропом, сообщив ему о готовности советского правительства вступить в переговоры с высшим руководством рейха и «выслушать возможные претензии Германии».
Фактически это был намек на то, что советская сторона не только выслушает, но и удовлетворит немецкие требования» (там же).

 День большой. Одиннадцать до полудня – это день и семнадцать после полудня – тоже все еще день. Когда пришла телеграмма, мы сказать не можем. Но отметим, что перед ее отправкой телеграмму нужно было составить. А прежде посоветоваться в узком кругу. Так что можно с высокой долей вероятности предположить, что аромат жареного товарищ Сталин с другими товарищами услышали не вечером 22 июня, а чуть раньше. Но остановить гигантскую военную машину уже не могли и не желали. И, как азартные игроки, пошли ва-банк, надеясь на какое-то чудо и на то, что все-таки Гитлера можно как-то задержать. По свидетельствам Бережкова, Сталин «…был готов к большим уступкам: транзит немецких войск через нашу территорию в Афганистан, Иран, передачу части земель бывшей Польше. Посол поручил мне дозвониться в ставку Гитлера и передать все это. Но меня опередил телефонный звонок: нашего посла просили прибыть в резиденцию Риббентропа»[Бережков Валентин. Я мог убить Сталина. URL: http://www.vestnik.com/issues/98/0609/win/berezh.htm].

 Очевидно, что этими предложениями Сталин хотел потянуть время, чтобы закончить сосредоточение своих войск на удар. И, возможно, в таинственную ночь делали Сталин и его ближайший круг что-то такое, о чем рассказывать нельзя. Причем все это происходило где-то за пределами сталинского кабинета. Где? Все поют старые песенки о вере Сталина в ненападение Гитлера даже и после вторжения. Тот же Бережков очень интересно интерпретирует собственную информацию: «Сталин же по-прежнему верил в созданную им самим химеру. На рассвете 22 июня немецкие самолеты бомбят Минск, Брест, Львов, Ровно, рвутся бомбы на наших аэродромах и в танковых парках, превращая в железный лом боевую технику. Взлетают в атмосферу склады горючего и боеприпасов. От Балтийского моря к Черному гитлеровскому полчищу перешли советскую границу. Но Сталин и сейчас колеблется. Отказывается подписать приказ о ответных действиях» [Бережков Валентин. Я мог убить Сталина. URL: http://www.vestnik.com/issues/98/0609/win/berezh.htm].
 
 Нет, товарищи. Сталин не был ни легковерным, ни наивным. И возможно, мы когда-нибудь узнаем о том, что на самом деле он делал в ночь с 21 на 22 июня 1941 года, равно как и о том, когда была написана песня «Священная война», и нарисован плакат с «Родиной-Матерью».