Ночь, когда говорят души

Ирка жила в двух мирах. Днем – скучные лекции, болтовня с подругами и вечный Степан. Ее Стёпа. Он всегда был рядом: смешной, надежный, как старый свитер. И смотрел на нее так, что у Ирки иногда ёкало сердце, но она тут же отмахивалась: «Это же Стёпка, с ним не бывает неловко».

А ночью – он. Антон. Он приходил к ней в сны, такие яркие и реальные. Он был красив, с печальными серыми глазами и легкой улыбкой, которая появлялась редко, но именно поэтому была такой ценной. Он говорил с ней на одном языке – шутил над теми же глупостями, цитировал те же фильмы. Они гуляли по пустынным ночным улицам, разговаривали часами, и Ирка чувствовала, что влюбляется все сильнее с каждым сном. Просыпалась с улыбкой, которую тут же старалась скрыть от Стёпы. А он видел. Всегда видел.

— Опять твой принц из сна являлся? — спрашивал он, пытаясь шутить, но в его глазах читалась неподдельная грусть.

Как-то раз Антон признался, и голос его прозвучал как шелест опавших листьев.
— Я не живой, Ир. Я умер много лет назад. Автомобильная авария.

Его машину на трассе протаранил дорогой внедорожник. За рулем был состоятельный молодой человек, чей отец имел влияние в городе. Парень был пьян, но умело все подстроил: свидетелей не нашлось, экспертизы были подкуплены. В итоге вину свалили на самого Антона, посмертно объявив его нетрезвым. Его душа, отягощенная несправедливостью и тоской, не могла уйти в свет. Она была привязана к месту своей гибели, скитаясь в тенях.

Ирка просыпалась с лицом, мокрым от слез. Ей было невыносимо жаль его, и эта жажда справедливости стала ее собственной. Она рассказала всё Степе. Про аварию, про несправедливость. Говорила увлеченно, глаза горели. Степа молча слушал, сжимая в кармане кулаки. Он не ревновал к призраку. Он боялся за нее. Боялся, что эта мистическая история съест его живую, настоящую Ирку.

Ира  нарыла и нашла заметку о той давней аварии. Все было так, как говорил Антон.

Приближался Самайн — ночь на Хэллоуин, когда завеса между мирами истончается до прозрачности. Древние кельты верили, что в эту ночь духи умерших могут прийти в мир живых. Ирка наткнулась в интернете на описание старинного обряда «Зов Духа». Ритуал позволял духу вселиться в тело добровольца на несколько часов, но только в эту особую ночь и только с полного согласия того, кто жертвовал своей плотью.

Ирка, с горящими глазами, показала его Стёпе.
— Стёпа, ты же поможешь? Ему нужно только на одну ночь. Только на несколько часов! Он должен поговорить с родителями, доказать свою правду!

Стёпа смотрел на нее — на эту хрупкую девчонку с сердцем, разорванным между мирами, — и его собственное сердце сжималось от страха. Отдать свое тело, пусть даже на время? Это было жутко. Но увидеть, как она снова уйдет в свои грезы, разочарованная и несчастная, если он откажет? Это было невыносимо.

Он взял ее за руки, свои теплые, живые ладони сжал вокруг ее холодных пальцев.
— Ир, ты точно уверена? Это же чертовски опасно.
— Я уверена. И он... он не причинит тебе зла. Я чувствую.

Стёпа глубоко вздохнул. Он делал для нее многое: носил тяжелую сумку с продуктами, чинил сломанный ноутбук, выслушивал до утра о ее неудачах в любви. Но отдать свое тело призраку ее ночных грез... это было на порядок выше.
— Ладно, — выдохнул он, заставляя себя улыбнуться. — Для тебя я готов на всё. Даже на роль временного такси для призрака.

В ночь Хэллоуина они заперлись в ее квартире. Расставили черные свечи, нарисовали мелом защитный круг. Воздух гудел от напряжения, пахло полынью и воском. Стёпа сидел в центре круга и смотрел на Ирку, читающую заклинание. Его сердце колотилось где-то в горле. Не от страха перед потусторонним. А от страха, что, когда это закончится, она посмотрит на него — на настоящего Стёпу — и снова увидит лишь друга.
Свечи погасли. Ледяной ветер прошелся по комнате, и Стёпа почувствовал, как его сознание уступает место чужому, холодному потоку. Последнее, что он увидел перед тем, как его «я» растворилось, — это ее полное надежды лицо.

Когда он поднял голову, Ирка ахнула. Глаза Стёпы смотрели на нее совсем по-другому. В них была вековая тоска и решимость Антона.
— Ир, — произнес он голосом Степы, но интонацией, полной боли и силы. — Время есть, но его в обрез.

Он схватил телефон, его пальцы дрожали, набирая номер. Ответил сонный, раздраженный голос.
— Алло? Кто это? Третий час ночи!

— Папа, — выдохнул Антон-Стёпа, и голос его сорвался. — Это я. Антон.

В трубке повисло гробовое молчание, а затем взрыв ярости.
— Что за чертовщина?! Какого хрена вы звоните в мой дом с такими издевательствами?! Я сейчас же позвоню в полицию!

— Папа, подожди! — почти крикнул Антон, и в его голосе была такая настоящая, сыновья мольба, что Ирка похолодела. — Помнишь, как я в семь лет разбил ту хрустальную вазу, которую маме подарила ее бабушка? Мы с тобой тайком склеили ее суперклеем, и ты сказал маме, что она сама задела ее шваброй. И мы до сих пор храним этот секрет. Только мы двое.

Из трубки донесся резкий, прерывистый вдох.

— Мы... мы с Ленкой встречались тайком, а ты всё знал. И сказал мне: «Только береги её, дурак, и презервативы в аптеке покупать, не стесняйся». А я покраснел как рак...

— Молчи... — прошипел голос в трубке, но это уже был не гнев. Это был ужас. И надежда. — Откуда ты... это знаешь? Никто...

— Папа, твой старый свитер, синий, с оленями. Мама его выбросить хотела, а ты его от неё под диваном прятал, потому что купил его с первой зарплаты... Ты мне тогда сказал: «Вот и у тебя такой будет, сынок, на первую получку»...

Из трубке послышались рыдания — тяжелые, мужские, душащие.
— Сынок... Антошка... Господи, это правда ты? Но как?...

— Папа, слушай, у нас мало времени! — торопливо, сквозь слезы, говорил Антон. — Найди водителя фуры, что тогда стояла на обочине. Его зовут Василий Петренко. Его нашли следователи, но он испугался. Ему угрожали, сулили большие деньги, чтобы он молчал о записи. Он взял деньги, но запись с регистратора не отдал. Не из-за совести... а на всякий случай, как козырь. Боялся, что его самого же потом уберут, как ненужного свидетеля. Он её спрятал. Шантажировать не решился, просто хранил как свою страховку. Она у него в гараже, в старой запаске от «Жигулей». Найди его! Он всё ещё боится, но если прийти с полицией... он не станет врать. Он всё знает...

Голос Антона начал слабеть, тело Степы задрожало.
— Я люблю вас... Простите... — успел он выдохнуть, прежде чем свеча погасла с шипением.

Ритуал закончился. Тело Степы судорожно вздохнуло, и он, весь в поту, грузно опустился на пол, тяжело дыша.
— Фух... — он провел рукой по лицу. — Жуть. Он... он так сильно хотел, чтобы его услышали.

Ирка молча обняла его, понимая, что стала свидетелем не мистического ужаса, а настоящей, разрывающей сердце драмы. Отец поверил. Не потому, что это было легко, а потому, что сын сумел дотронуться до самых потаенных струн его памяти.

Через неделю в новостях промелькнула небольшая заметка. Благодаря анонимному сигналу и найденной пленке со старого видеорегистратора было возобновлено дело о смертельной аварии десятилетней давности. Обвинения с погибшего водителя были сняты, а виновный, ныне успешный бизнесмен, задержан.

В ту ночь Ирке приснился Антон. Он стоял на краю светящейся тропы, улыбался, а его глаза больше не были печальными. Он помахал ей на прощание и шагнул в сияние.

Она проснулась с чувством легкой грусти и странного умиротворения. Казалось бы, история закончилась. Но что-то внутри нее изменилось навсегда.

В тот день Стёпа молча взял ее за руку и повел из города в лес. Они шли по тропинке, утопая в рыжем золоте опавших листьев. Воздух был прохладен и прозрачен, а тишину нарушал только хруст под ногами да крики улетающих птиц.
Стёпа остановился на опушке, где лучи низкого осеннего солнца пробивались сквозь оголенные ветви.
— Ир, я все думаю... здесь, — он сделал нерешительный жест, — все кажется таким настоящим. И то, что с нами случилось — это не случайность. Не у каждого получается провести такой ритуал. И видеть вещие сны — тоже.

Ирка подняла лицо к солнцу. Шуршание листьев, шепот ветра — теперь она слышала в этом не просто звуки.
— Я знаю, — прошептала она. — Здесь, в лесу, я чувствую это особенно сильно. Как будто во мне что-то... настроилось на эту тишину.

— Может, это твой дар? — Степа внимательно смотрел на нее. — Ты смогла помочь тому, кто не мог помочь себе сам. Перекинула мост между мирами. Тебе нужно учиться этому.

Он замолчал, поднял с земли яркий кленовый лист.
— И еще... Видеть тебя такой... сильной... — он нервно перевернул лист в руках. — Это только подтверждает то, что я чувствую. Я всегда был просто Стёпкой, другом. А теперь я понимаю... Я люблю тебя, Ирка. Не как приятель. А по-настоящему.

Ирка смотрела на него, и в ее глазах читалась не растерянность, а тихое понимание. Ее мир перевернулся, но он оставался ее самым надежным ориентиром.

Она улыбнулась.
— Знаешь, а ты прав. Насчет дара. Мне страшно, но и интересно. И... — она встретила его взгляд. — Мне очень нужно, чтобы ты был рядом. По-настоящему.

Они еще постояли молча, а потом повернули обратно к городу. Между ними возникло новое, хрупкое взаимопонимание, такое же ясное, как этот осенний воздух.

Так закончилась одна история и началась другая. История о девушке, которая научилась слышать шепот миров в шуршании осенней листвы, и о парне, который любил ее в любом из этих миров — и в этом, и в тех, что только предстояло открыть.