Засекреченный подвиг. Часть 2. Малинники

П Р О П А В Ш А Я   С Т Р А Н И Ц А

   В постановлении от 18 июля 1941 года «Об организации борьбы в тылу германских войск» ЦК ВКП(б) потребовал, чтобы в районах, находившихся под угрозой захвата противником, именно руководители партийных организаций немедля организовали партизанское движение и подпольные ячейки и, что важно, лично возглавили борьбу в тылу немецких войск, вдохновляя на эту борьбу преданных Советской власти людей личным примером, смелостью и самоотверженностью. Устаревшее, разговорное слово «немедля» выпадало из строгого текста, но тем самым привлекало к себе внимание как эмоциональный, отчаянный сигнал последовать установкам партии быстрее быстрого.

   Но Суражский район до конца первого военного года не появится на карте народного сопротивления в тылу врага. Уже в сентябрьских 1941 года докладах начальник УНКВД Кондратий Фирсанов не скрывал от первого секретаря Орловского обкома ВКП(б) Василия Бойцова: к моменту появления Четвертого отдела, который был образован в конце августа и стал организационным и боевым центром для партизанских отрядов и диверсионных групп, Красногорский, Гордеевский, Клинцовский, Новозыбковский, Злынковский, Клинцовский, Стародубский, Понуровский,
Унечский, Суражский, Мглинский, Клетнянский, Рогнединский, Погарский, Почепский, Дубровский, Жуковский уже были заняты противником. В этих районах из истребительных батальонов сформировались партизанские отряды общей численностью около тысячи человек.
   Однако, форму связи и место, куда партизаны должны были направлять сведения, как признавал капитан государственной безопасности Фирсанов, «обусловить не представилось возможным». Он не скрывал, что «принятые меры, направленные на установление связи с этими отрядами, посылка ходоков, связистов, включая отдельных работников НКВД, не всегда были результативными. Связь была установлена только с отдельными отрядами, о деятельности других отрядов было неизвестно». С сентября Четвертый отдел ввел периодическое, иногда ежедневное, составление разведсводок с направлением их в Особое управление (с января 1942 года Четвертое управление) НКВД СССР, штаб Брянского фронта и – с обязательным возвратом – в особый сектор Орловского обкома партии. Судя по содержанию и географии получаемой информации к концу 1941 года, на контакт с Орлом вышли 72 партизанских отряда и 86 партизанских групп.
   Безвестное исчезновение партизан и подпольного райкома Суражского района вынуждало искать Руленкова.

   Он не был тогда отозван на Большую землю для детального разбора ситуации, не поставлен в один ряд с теми, о ком ЦК ВКП (б) жестко высказался в том же самом постановлении от 18 июля 1941 года: « ... Все еще не редки случаи, когда руководители партийных и советских организаций в районах, подвергшихся угрозе захвата немецкими фашистами, позорно бросают свои боевые посты, отходят в глубокий тыл, на спокойные места, превращаются на деле в дезертиров и жалких трусов».

   Свою Докладную записку от 24 апреля 1942 года с объяснением причин самовольного оставления им Суражского района Григорий Руленков смог лично передать представителю Орловского обкома партии Николаю Алешинскому. Тот вместе с представителями Брянского фронта у лесного суземского посёлка Мальцевка участвовал в совещании секретарей подпольных райкомов партии, командиров и комиссаров партизанских отрядов западных районов Орловской области. Тогда произошло объединение партизанских отрядов под командованием единого штаба во главе с Дмитрием Емлютиным. По этой причине, или нет, но над головой Руленкова рассеялась грозовая туча.

   Возможно, также повлияла ситуация со сменой первого руководителя Орловской области в январе 1942 года. Несомненно, были учтены первые эпизоды боевой работы Руленкова в лесах, далеких от Суражского района. В исследовании Е. Шанцевой "Генезис партизанского движения и коллаборационизма в Великую Отечественную войну" приведены примеры, когда 12 февраля 1942 года две группы партизан под командованием Руленкова из отряда «За власть Советов» заняли село Чемлыж Севского района и пленили волостного старшину, 12 полицейских. Взяли трофеи: 2 ручных пулемёта, 15 винтовок и несколько тысяч патронов. В середине марта 1942 года группа отряда под руководством Руленкова и Тулютова несколько дней находилась в засаде на развилке Комаричи-Севск и уничтожила 5 солдат и несколько подвод.
Уже 31 мая 1942 года постановлением бюро подпольного Суземского райкома ВКП(б) Руленков был утвержден комиссаром своего отряда.
   
   А как же Суражский район? Развитие партизанского движения на его начальном этапе здесь историческая и мемориальная литература отражает по разному, иногда противоречиво. Но явно преобладают три версии.

   Первую из них, собственно, излагает Г.Н. Руленков в уже упомянутой
«Докладной записке Суражского районного комитета партии Орловскому обкому ВКП(б) об оккупации района и выводе партизанских отрядов в лес» от 24 апреля 1942 года. Ее содержание уже персональный пенсионер союзного значения Руленков много позже, в декабре 1966 года, перескажет в мемуарах «Дорогами труда и борьбы», опубликованных в газете Суражского района, которая к тому времени прежнее название «Маяк коммуны» сменила на «Восход». На прошлую картину формирования Суражского партизанского отряда лягут новые мазки. Они дополнят старые воспоминания, изменят некоторые эпизоды, что позволит отнести эти мемуары к другой и вполне самостоятельной версии случившегося в Малинниках с середины августа до ноябрьских праздников 1941 года.

   В значении третьей версии приобщения суражских партизан к лесной жизни могут рассматриваться краеведческие исследования Михаила Лежнева, вернее, включенные в них воспоминания земляков. Его произведения  «Суражское подполье» (1995г.), «Сороковые роковые» (2005 г.), «Земля Суражская» (в соавторстве с Сергеем Стешцом – 2008 г.) остаются сейчас единственной сокровищницей прямой речи участников и очевидцев событий того времени. К сожалению, пока не удается установить судьбу личного архива Михаила Родионовича, несомненно, бесценных исторических материалов, для передачи их в фонды местного музея.

   В обращении к Орловскому обкому ВКП(б) Григорий Руленков от 24 апреля 1942 года, в частности, писал о том, что в Суражском районе были организованы два партизанских отряда. Для первого отряда в составе 23 коммунистов местом сбора должно было стать урочище Малинники. Второй отряд из 27 коммунистов должен был дислоцироваться на другой стороне района в урочище Дубнёво у деревни Жемердеевки. Персональный состав отрядов, их руководство утверждены на закрытом заседании бюро РК ВКП(б) 13 августа 1941 года. Для осуществления партийного и советского руководства в тылу немецких фашистов создан подпольный райком партии. В него вошли первый секретарь райкома Г.Н Руленков, председатель исполкома райсовета И.Ф Уткин и редактор районной газеты Д.Н. Овсянников.

   В мемуарах Руленкова 1966 года появится такой фрагмент, видимо, для полноты восприятия читателем всей серьезности момента: «В последние дни перед приходом врага все оставленные для подпольной работы были вооружены и находились на казарменном положении». 16 августа 1941 года утром из Мглинскогo РО-НКВД по телефону предупредили, что немецкие фашисты заняли деревню Осинку Мглинского района и движутся на Мглин и Сураж. Как укажет Руленков в Докладной записке, командиры и комиссары партизанских отрядов после этого были извещены о приближении врага, им была дана директива, чтобы отряды заняли свои места. Само же районное руководство, по словам Руленкова, «под предлогом ознакомления с положением на фронте в 4 часа дня 16 августа 1941 года выехало в лесную дачу "Малинники". В 12 часов 17 августа 1941 года эта местность, а к вечеру весь Суражский район были заняты вражескими войсками».

   Но вот что рассказывает заведующий базой Заготскота Филипп Силыч Матюхин на страницах краеведческих изданий Михаила Лежнева о том, как реально проходил партийный призыв в первый и второй Суражские партизанские отряды: «17 августа направился в райком... Окна и двери настежь. По кабинетам гулял ветер да шелестели брошенные бумаги. Подошли ещё двое таких, как я, оставленных (для формирования партизанского отряда – Н.И.), и ждавших звонка из райкома. Теперь мы втроём ломали головы: что делать, куда идти? Возмущённые, что нас бросили на произвол судьбы, решили шагать в сторону Красной Слободы. Когда дошли до железнодорожного переезда, нас догнала тревожная весть: в город вошли немецкие танки... Начались долгие хождения по мукам, пока мы не перешли линию фронта».

   В разрез с рассказом Руленкова идут и воспоминания бывшего председателя Суражского горсовета Григория Евменовича Кравченко. Он должен был возглавить партизанский отряд в Малинниках: «На базу явился в точно назначенный срок. Жду день, два, три, неделю... И ни души. Потеряв всякую надежду на встречу с будущими партизанами своего отряда, я примкнул к группе выходящих из окружения красноармейцев и командиров и ушёл с ними в сторону линии фронта». По этой же причине уйдет из лесу, примкнув к окруженцам, прокурор района Валентин Александрович Зорин, который должен был возглавить партийную организацию первого партизанского отряда.

   Послевоенный рассказ бывшего члена подпольного райкома партии Д.Н. Овсянникова не противоречит словам несостоявшегося командира партизанского отряда Кравченко и одновременно не скрывает сочувствия Руленкову. Написано красивым слогом – как-никак Дмитрий Нефедович до войны возглавлял коллектив журналистов местной газеты: "На десятый день после занятия города и района фашистами подпольный райком партии в полном составе явился на центральную партизанскую базу в Малинники. В лесу тишина. На базе – ни постов, ни караулов, ни людей. Мы все были поражены. Рассчитывали увидеть отряд в полном сборе и в полной боевой готовности. И вдруг ни души. Руленков был потрясён. Ведь в отряд отбирал лично сам самых мужественных и преданных коммунистов, отслуживших действительную воинскую службу. Большинство – младший комсостав, есть офицеры запаса. Все прошли суровую школу жизни. «Что могло случиться?» – мучился в догадках первый секретарь подпольного райкома».
Руленков в Докладной записке 1942 года объяснит позднюю встречу подпольного райкома партии с первым партизанским отрядом невозможностью передвижения из-за постоянного обстрела леса немецкими гарнизонами из ближних деревень и сел.

   Судя по мемуарам Руленкова «Дороги труда и борьбы», партизаны должны были 16 августа 1941 года собраться в Струженке. Тогда как подпольный райком в конце того же дня направился из Суража в урочище Малинники. Реально же, что также очевидно из рассказа Овсянникова, все произошло с точностью наоборот. Это подпольный райком ушел в Струженку, а люди, записанные ранее в партизаны, появлялись в Малинниках и в растерянности, не дождавшись партийных вожаков, командира и комиссара партизанского отряда, покидали место предполагаемого сбора.

   Овсянников пишет: в Малинниках, мол, не было ни души. Руленков же утверждал тогда: «Из состава 23 человек первого отряда налицо оказались 14 человек. Вместе с районным руководством в этом отряде было 17 человек». Между тем только четверо из упомянутых Руленковым бойцов значились в заранее составленном райкомовском списке партизанского отряда.
   Судя по воспоминаниям Овсянникова в изложении Лежнева, в лес вместе с подпольным райкомом из Струженки одновременно пришел заведующий военным отделом райкома партии Семен Батхан, который, назначенный комиссаром в первый партизанский отряд, должен был с первого дня оккупации находиться в Малинниках, не при Руленкове в Струженке. В этой группе был также заведующий райторготделом райисполкома Сергей Мехедов: почему Лежнев назвал его секретарем райкома комсомола, остается загадкой. К бойцам отряда Руленковым были причислены Александр Иванович Савалов, первый секретарь Барановичского обкома партии, который на тот момент являлся представителем ЦК компартии Белоруссии в 13-ой армии РККА и выходил из окружения под Могилевом, и еще пять струженских активистов. В списке окажется и завотделом пропаганды Суражского райкома партии Константин Сницерь. Он появится в Малинниках позже других и расскажет всем о нескладной судьбе второго партизанского отряда, куда был записан парторгом.

   По словам Сницеря, партизаны, в полном составе прибыв в назначенный пункт сбора в урочище Дубнёво, одновременно оказались под огнем красноармейцев и немецких частей. Партизанский отряд отошел в сторону Стародубского района, по дороге слился с колонной отступающих бойцов РККА. Командир отряда Салов и комиссар Курносов фактически распустили свой отряд: партизанам было предложено добровольно вступить в ряды Красной армии или самостоятельно вернуться в Сураж. Сами же Курносов и Салов якобы намеревались пробиваться в клетнянские леса.

   В Малинниках было еще несколько человек, о которых Руленков в докладе орловскому партийному руководству отзовется как о «неустойчивых коммунистах». После дошедших до них сообщений об отступлении Красной Армии из Почепа, Брянска, Орла и Вязьмы те  тайно сбежали из партизанского отряда. Руленков назовет каждого из четырнадцати дезертиров, самовольно покинувших лес.

   Орловскому обкому партии автор докладной записки укажет также: ему неизвестны причины, почему Кравченко и Зорин не пришли на место сбора первого партизанского отряда. Несомненно, эти совсем не рядовые для Суража люди могли многое сделать для партизанского движения в Суражском районе, если бы подпольным райкомом изначально не было допущено никаких отступлений от плана с дислокацией в Малинниках. Фронтовая судьба Кравченко и Зорина может послужить примером храбрости и самоотверженности каждого из них. Политрук 60-й стрелковой бригады Зорин умрет в полевом медсанбате после ранений в кровопролитнейших боях у деревни Мокрое Можайского района, где в конце января 1942 года Красная Армия для продолжения московского контрнаступления прорвет вражескую оборону ценой жизни семнадцати тысяч своих солдат. Красноармеец Григорий Кравченко пройдет через немецкий плен. После побега он продолжит воевать уже в составе 4-й воздушно-десантной дивизии, которая с учетом боевых задач перебрасывалась по всей линии фронта – от севера до юга нашей страны. В январе 1945 года в Сураж придет похоронка на командира батальона, гвардии капитана Кравченко. А он, как говорят в таких случаях, обманет смерть, чудом останется в живых и вернется домой. Салов и Курносов не появятся в лесах под Клетней. Иосиф Тимофеевич Салов дойдет до Комаричей и там будет призван в РККА. Датой призыва будет обозначено 17 августа 1941 года, день, когда он со своим отрядом уйдет от оккупированного Суража. Победу над Германией встретит в звании подполковника и в должности начальника узла связи 52-й армии. О судьбе Курносова неизвестно.

   В той же Докладной записке Руленков, как могло показаться, будто снимал с себя часть вины, рассказывая о себе от третьего лица, при каких обстоятельствах он был поставлен во главе Суражского коммунистического подполья на оккупированной территории. Решение бюро райкома оставить первого секретаря для работы в тылу врага было принято после того, как второй секретарь райкома Мордачев в присутствии представителя Орловского обкома ВКП(б) Бредихина неожиданно отказался возглавить подпольный райком партии, сославшись на плохое здоровье и отсутствие боевого опыта. В тот же день Мордачев занял место Руленкова в автомашине рядом с Бредихиным на пути в Орел.

   В гомельские леса с сопровождающим ушел представитель ЦК компартии Белоруссии Савалов. Он, к сожалению, пропал на своем маршруте, если судить по тому, что до сегодняшнего дня официально считается погибшим в боях под Могилевом в августе 1941 года. Долго держались в первом отряде струженские коммунисты, но и они однажды вернутся в родную деревню и, как сказано в совместном краеведческом издании М.Лежнева и С.Стешца и «Земля Суражская», через неделю были арестованы и расстреляны в Суражской тюрьме.

   Первый боевой эпизод произошел в октябре 1941 года. Руленков в Докладной записке целью ночной вылазки в село Нивное указал стремление деморализовать местную полицию. На задание, по его словам, ушло пять человек. Они бросили гранату в избу прежнего сельсовета, где разместился стан местной полиции. Один полицейский был убит, другой – ранен.
   В воспоминаниях члена подпольного райкома партии Дмитрия Овсянникова этот эпизод представлен так: «Вооружённая группа из трёх человек во главе с Уткиным тёмным осенним вечером напала на полицейский стан в Нивном. Открыли стрельбу из винтовок, в окно бросили гранату. Один полицейский был ранен, остальные разбежались и растворились в темноте. На посёлке за Струженкой врасплох застали пьянствующих полицейских. Открыли стрельбу по окнам. Уткин ворвался в избу. Обезумевшие от страха полицаи прыгали в окна, ошалело убегали, сбрасывая на ходу для лёгкости одежду».
   В составленном уже после освобождения Суражского района наградном листе с представлением Д.Н.Овсянникова к награждению медалью «Партизану Отечественной войны» 1-й степени описание этого ночного налета вместилось  в два предложения. Но герой там уже иной: «В октябре месяце 1941 года с группой 5 человек совершили ночной налет на полицию с. Нивное Суражского района. Лично тов. Овсянников Д.Н. убил одного полицейского и ранил двух».
   В своих мемуарах 1966 года Руленков вернется к истории нападения на нивнянскую полицию с уточнением, что старшим диверсионной группы был все-таки Сницерь. О гибели полицейского речь не шла.
   
   Партизанская атака на Нивное вынудила оккупантов перебросить в Суражский район из Белоруссии карательные отряды. «За поимку подпольных руководителей, – напишет Руленков в мемуарах 1966 года,– гестапо вначале обещало 8 тысяч марок за голову, а потом 14 тысяч».
   Рейхсмарки получали наступающие армии вермахта, и только от немецких солдат и в крайне малом объеме эти купюры летом-осенью 1941 года могли попасть в обращение в Суражском районе. Свободным средством платежа до середины 1942 года оставался советский рубль. Зарплату полицаям и премии местному населению оккупанты также выплачивали в рублях. В апрельской 1942 года докладной записке в Орловский обком ВКП(б) Руленков также писал о немецкой цене своей головы. Но там речь не шла о немецких рейхсмарках. Хотя и этот текст явно составлялся не без увеличительного стекла с наведением его на собственную роль: «В первых числах ноября 1941 года фашистское командование объявило двойные премии в сумме 14 тысяч рублей или выдачу товаров и продуктов населению за поимку районных руководителей».

   В рассказе Руленкова о пережитом в Малинниках вдруг появится батальная сцена, когда партизаны у Нивного в течение дня отражали атаки немцев и гестаповцев: «Мы поджидали их на окраине леса. Несколько раз те выходили из глубокого рва и, рассыпавшись цепью, приближались к лесу. Наша засада открывала по ним пулеметный и винтовочный огонь. Враги откатывались назад. Так продолжалось до темноты. С наступлением вечера нападение прекратилось. После этого столкновения и разоружения нами старосты Козина, которого мы строго предупредили, что за ревностную службу оккупантам строго покараем, немцы стали активизировать борьбу полицейских с партизанами».
   В своих мемуарах Руленков выделит нивнянских полицаев как наиболее рьяно служивших оккупантам. В качестве примера особой жестокости была приведена расправа полиции над тридцатью красноармейцами, выходившими из окружения. В докладе Орловскому обкому ВКП (б) в апреле 1942 года Руленков вину за массовую казнь окруженцев возлагал между тем на лжепартизанский отряд.
   В послевоенных мемуарах бывшего секретаря Суражского подпольного райкома партии тема лжепартизан также не была обойдена  стороной. Более того, она была проиллюстрирована ярким описанием личной встречи с «липовым» отрядом.

   Машинописную копию своих воспоминаний с автографом после публикации в суражской газете «Восход» в декабре 1966 года Руленков передал музею Суражской средней школы №1, созданному учителем истории Михаилом Ивановичем Мехедовым. Школьные экспонаты в 1990 году были перемещены в открытый после реорганизации Суражский историко-краеведческий музей. В 2015 году цифровой вариант мемуаров оттуда поступил в открытые фонды Президентской библиотеки имени Б. Н. Ельцина. Непонятно на каком этапе этого движения, при каких обстоятельствах, вдруг потерялась пятая страница.


   Пониманию же причин такого происшествия, думается, может помочь затерявшийся на пути к Ельцинской библиотеке и воссозданный по публикации газеты «Восход» в декабре 1966 года, рассказ Руленкова:
   «Враг применял разные подлые приемы борьбы с зарождающимся партизанским движением. Недалеко от нас, за Струженкой, расположился лжепартизанский отряд, человек сорок.
   Под предлогом изъятия у населения военных вещей он производил произвольные обыски, забирая у сельчан все лучшее. Предатели везде заявляли, что они из отряда «генерала», попавшего в окружение, но именовали его только Батькой. Люди негодовали, обвиняли партизан в мародерстве. Вскоре отряд начал активно искать нас, особенно желая встретиться с секретарем райкома партии и председателем райисполкома.
   Мы решили сами первыми побывать в их расположении. Место встречи представителей наметили в молодом лесочке вблизи Кромовской школы. Оставив у себя в качестве заложника одного представителя лжеотряда, с другим я и Батхан поздней ночью пришли в назначенное время.
   По пути предатель сообщил нам, что отряд Батьки состоит только из командиров Красной Армии, по званию не ниже лейтенанта. Наше подозрение, что это не настоящие партизаны, стало подтверждаться. Нас встретил часовой, юноша лет восемнадцати. Но какой это командир? И потом, почему, вопреки требованиям маскировки, на открытом месте горит большой костер?
   Около костра сидели, разговаривая, две молодые, хорошо одетые женщины. К палатке «генерала» нас старались не допустить, но мы все-таки подошли. Оказалось, он ночевал с молодой особой. Нам приказали ожидать его на поляне подальше от костра. Подойдя к нам, лжегенерал заявил, что он представитель ЦК партии, и перед ним должны отчитываться все оставшиеся в тылу врага. И тоже спросил, кем мы являемся по должности. Я отрекомендовался отделенным командиром, а Батхан – моим бойцом.
– А почему не явились секретарь райкома и председатель райисполкома? –грубо спросил «генерал».
   Ответили, что они находятся в другом, неизвестном сейчас нам месте, а через связного поручили нам пойти на встречу.
– Какова численность вашей группы и как она вооружена?
   Конечно, мы сообщили намного преувеличенные данные, заметив, в частности, что имеем бутылки с горючей смесью. «Генерал» посоветовал нам и порекомендовал бросать их в немецкие самолеты, которые будут пролетать низко. Нам стало ясно, что это липовый военачальник.
   В порядке приказа он обязал нас передать секретарю райкома и председателю райисполкома срочно явиться к нему для доклада».

   В небольшом рассказе Руленкова содержится неожиданно много совпадений с судьбой реального и неоднозначного для истории партизанского движения человека, каким был Никифор Захарович Коляда.
   В годы гражданской войны он стал одним из организаторов красного партизанского движения на Украине и Дальнем Востоке. После начала Великой Отечественной Войны пятидесятилетний Коляда обратился с письмом в ЦК ВКП(б) и был направлен в тыл врага для организации партизанского движения в Смоленской области. Он, выступая с полномочиями представителя ЦК ВКП(б), в октябре 1941 года объединил десять разрозненных партизанских отрядов на территории восьми районов в соединение, которое получило название «Батя» в честь Коляды.
   Штаб Калининского фронта и Смоленский обком партии утвердили Коляду командиром партизанских сил в северных районах Смоленской области. Южнее деревни Слобода, партизанской столицы, он с рейдами не выходил.
   В начале сентября 1942 года Никифор Захарович был награжден орденом Ленина. Его статью о подвигах партизан опубликовала «Правда» В то время говорили о присвоении Коляде генеральского звания. Но уже через месяц он был отозван в Москву, его арестовали сотрудники НКВД. Партизанское соединение "Батя" было расформировано. Командира обвинили в том, что он без приказа Центрального штаба партизанского движения под натиском немцев вывел свои отряды за линию фронта. За девять месяцев следствия добавились обвинения в «обмане директивных органов, дискредитации роли местных партийных организаций, мародёрстве среди партизан». По интернет-версии Википедии, причиной ареста послужил конфликт Коляды  с начальником Центрального штаба партизанского движения  и  начальником Западного, затем Смоленского штаба партизанского движения. В июле 1943 года постановлением Особого Совещания при НКВД СССР героический Батя был осуждён на двадцать лет заключения в исправительно-трудовых лагерях. Он был полностью реабилитирован и освобождён в 1954 году. Восстановили в партии, вернули награды.

   Но что в рассказе Руленкова абсолютно не совпадает, это –  время  и место действий мнимого  «командирского отряда Бати» и  реального партизанского  соединения Никифора Коляды. Между белорусским Суражским районом Витебской области, куда иногда заходили отряды смоленского «Бати», и российским Суражом, – почти три сотни километров по прямой линии на карте, если чертить ее через лесные чаши и непроходимые болота. История «Бати» могла стать известной Руленкову лишь в послевоенном, по большей части неформальном, общении со смоленскими товарищами по партии и оружию.

   Историей с этим отрядом автору мемуаров «Дорогами труда и борьбы», вероятно, нужно было показать читателям, с какими трудностями, ловушками и опасностями сталкивался он в поисках связи с другими партизанскими отрядами.
   Не все поверили в этот рассказ, если кто-то изъял пятую страницу.
   Однако и без нее хватило материала для легенд о первых суражских партизанах. С одной из них в интересном и максимально проиллюстрированном интернет-проекте для внеклассного мероприятия «Шли с победой партизаны» знакомит учитель общественных дисциплин школы № 3 Суража А. Г.Бондаренко: «Секретарь райкома партии Г.Н. Руленков сразу же приступил к созданию партизанского отряда, который обосновался в урочище Малиннники. Уже в октябре 1941 года группа партизан под командованием К.Г. Сницеря разгромила подразделение гитлеровцев и волостную управу в с. Нивное, а потом устроила ночной налет на г. Сураж. Карательная экспедиция немцам не удалась. Партизаны вышли из окружения и передислоцировались в Клетнянские и Белорусские леса».

   Реально же Суражский партизанский отряд так и не был создан. Во всяком случае, в архивных документах Западного штаба партизанского движения о нем нет ни слова. Между тем в соседних районах летом и осенью первого года войны уже смело заявляло о себе народное сопротивление.
   Первая мглинская партизанская группа, организовавшаяся 16-17 августа 1941 года, похоже, как и Суражская, пережила организационные и кадровые трудности. Но уже в октябре мглинчане совершили переход к Мамаевке, деревне, в начале массива клетнянских и белорусских лесов. В ноябре там был создан Мглинский партизанский отряд из сорока человек, в середине лета 1943 года в нем числилось около 800 бойцов.
   Местом базирования Клетнянского партизанского отряда в первый день оккупации 9 августа 1941 года стала та же Мамаевка. Со временем в ближних к ней лесах расположились все пять Клетнянских партизанских бригад, Клинцовский, Мглинский партизанские отряды, белорусские и украинские партизаны. Сюда выходили окруженцы. Они называли свои отряды командирскими, совсем не потому, что формирования состояли сплошь из офицерского состава, а лишь с тем, чтобы подчеркнуть их построение и внутреннюю организацию взаимоотношений по армейскому принципу.

   Что заставило подпольный комитет партии Суражского района оставить территорию своей партийной ответственности и мелкими группами уйти не в Мамаевку, за двадцать километров от Малинников и Струженки, а в другие далеко не близкие леса? Пугала Руленкова возможная месть за прошлые чрезмерные репрессии среди местного населения? В любом случае, свое перемещение из закрепленного за ним района в дальние леса он должен был по всем канонам партийной иерархии предварительно согласовать с Орловским обкомом ВКП (б), который мог изменить свое решение или заменить его самого другим функционером.
   Но Руленкова могла остановить история, которая изложена в публикации унечского музейного работника Н.А. Голика о трагедии местного партизанского отряда. Получилось так, что в соседнем с Суражским районе в августе 1941 года также не удалось собрать партизанский отряд из бывших бойцов истребительного батальона. Второй секретарь Унечского райкома партии Василий Копытов для доклада о ситуации перешел через линию фронта, но в Орловском обкоме партии вместо инструкций получил нагоняй и под угрозой партийного взыскания вернулся в унечский лес. Копытов вскоре был арестован и в Мглинской тюрьме, узнав о том, что его должны повесить на привокзальной площади, покончил жизнь самоубийством.

   В суражских Малинниках выбрали другие дороги. «Шесть человек районных руководителей 7-го ноября 1941 года,– через полгода напишет Руленков в Докладной записке для Орловского обкома партии, – вышли из Суражского района и возле деревни Костеничи Мглинского района разошлись по разным направлениям: Уткин и Сницерь – в Брянск или Людиново, Овсянников и Батхан – в Унечу или Стародуб, Руленков и Мехедов – в Трубчевск или Суземку».

   Председатель исполкома райсовета Иван Филиппович Уткин еще в пути будет расстрелян немцами. Михаил Лежнев напишет о гибели Сницеря и Бахтана, «сапожничавщих на Стародубщине». Теперь можно только гадать, кто подсунул краеведу нелепую версию, до недавнего времени оскорблявшую память о них и чувства их близких родственников. Реально же заведующий отделом пропаганды и агитации Суражского райкома партии Константин Григорьевич Сницерь в октябре 1942 года станет комиссаром Ивотского партизанского отряда и погибнет при выходе из фашистской блокады дятьковских лесов. Заведующий военным отделом Суражского райкома партии Семен Евсеевич Батхан, по данным Украинского штаба партизанского движения, примет героическую смерть 15 марта 1942 года при отражении немецкого штурма партизанского гарнизона в сумском селе Старая Гута на южной окраине Хинельских лесов.

   Маршруты из суражских Малинников вопреки планам вдруг выведут Овсянникова к дому отца в стародубском селе Мишковка,   а Руленкова с Мехедовым – к севскому селу Заулью, где жила сестра Григория Николаевича. И там, и здесь это уже была оккупированная врагом территория.
   Сведения о Дмитрии Нефедовиче Овсянникове  содержатся    в фонде Центра документации  новейшей истории   «Брянский  штаб партизанского  движения» Брянского госархива, где  он указан бойцом и политруком роты  партизанского отряда имени Александра Невского  с августа 1941 года.  Между тем данный отряд  будет  сформирован в Трубчевском районе только 4 февраля 1942 года. По всей вероятности,  в  боевой стаж засчитано время в суражских Малинниках. 
   Больше двух месяцев Руленков и Мехедов будут жить в Заулье, пока за ними, по заверению суражских   краеведов Лежнева и Стешца,  из лесу не придет суражанин Яков Фирсов и не отведет их к суземским партизанам. 8 февраля 1942 года Руленков и Мехедов будут зачислены в отряд «За власть Советов».
   Много позже Григорий Руленков выдаст Сергею Мехедову справку, без указания даты ее составления, в доказательство того, что тот не просто так сидел на печи: «В декабре 1941 года и январе 1942 года вместе со мной проживал и проводил партийную работу по организации 2-го Севского партизанского отряда в селе Заулье Севского района Орловской области».
   Но надо знать, что второе партизанское соединение на территории Севского района фактически было образовано 8 ноября 1941 года еще до появления Руленкова в родных местах Заулья. Командиром отряда военнослужащих №2 имени Ворошилова стал кадровый офицер Гудзенко. Бойцами были красноармейцы его строевого подразделения, которое он выводил из окружения. Непосредственно 2-й Севский партизанский отряд им. Андреева был сформирован 29 мая 1942 года, уже после того, как Руленков стал комиссаром Суземского партизанского отряда «За власть Советов».
   
   Мобилизационные возможности для создания партизанского подразделения село Заулье того времени совсем не имело. По воспоминаниям местной жительницы Валентины Николаевны Подпоркиной, там оставались старики, женщины и дети. В октябре немецкая колонна лишь однажды зашла сюда для ночлега, а утром продолжила путь на Москву. «Перезимовали без немцев», – напишет она.
История с Заульем вдруг напомнила эпизод из жизни Руленкова во врангелевском плену, когда, отказавшись от партийного билета и добровольно записавшись в пулеметную команду 10-го Гундоровского полка белоказаков, он откровенно спасал свою жизнь. Так же как и на чердаке у крестьянина в Крыму, Руленков некоторое время выжидал в доме сестры и, возможно, с прежними чувствами, когда было «скучно и обидно».
Боевой путь Руленкова завершится через семь месяцев лесной жизни под началом Емлютина как командира объединенных партизанских отрядов. В послевоенной автобиографии Григорий Николаевич укажет: «30 сентября 1942 года по распоряжению бывшего первого секретаря Орловского обкома партии вывезен самолетом на Большую землю из-за тяжелого заболевания в распоряжение обкома партии».
   Глава о Руленкове выглядит затянутой. И можно было бы с этим согласиться, если не знать, что после освобождения Суража от фашистов тот человек вновь появится здесь, и без деталей его прошлой жизни на стыке мирного и военного времени нельзя было бы приблизиться к причинам вызывающе долгого молчания о Суражском подполье.


На снимке: Картина брянского  художника М.В. Шмырова «Партизаны» из открытых источников