Высокие широты

ВЫСОКИЕ ШИРОТЫ
повесть

1.Индигирские пороги

Ощущение счастья жить не покидало меня все годы на Крайнем Севере. Короткий век у человека. Душа – ненасытная в познании всего сущего. Якутия – Индигирка - Колыма и Чукотка. Крайний Север – Библейский рай! И сто тысяч лет покажется мало жить в этом раю, чтобы насытиться жизнью. Мы все жили какой-то странной, до конца не осознанной жизнью. Жизнь состояла из простых истин: семья – работа – дом. Жизнь не напрягала трудностями: работы – сколько хочешь и где хочешь. О деньгах как-то совсем не думалось. Денег всегда хватало. Хватало времени и на досуг, даже слишком много было свободного времени. Мы часто не знали, чем заняться от безделья.
Многие годы душа моя изнывает от необъяснимой тоски. Рвется душа в Магадан! А приезжаю на Охотское побережье, день – два и душа бегом направляется в Усть-Неру на Индигирку. Нравится проехаться в кабине автомобиля "Урала" по пыльной, гравийной Колымской трассе до поселка Усть-Нера на Индигирке, где прожита молодость и зрелые годы. Ах, как желается провести короткое лето, северное жаркое лето на вольных речках, впадающих хрустальными водами в Индигирку; рыбачить на этих речках, жить в таежном зимовье, спать на бревенчатых нарах, ставить бражку - гнать самогон в тайге; шугать зайцев и сохатых, которых в Якутии, как таксистов. И, уже в сумерках белой ночи, топить в зимовье жестяную печку; сладко спать в тепле таёжной избушки; сладко вдыхать запахи сухих смолистых бревен, сладко наслаждаться отдыхом и влажной прохладой земляного пола человеческого жилья. И это были не бесплотные фантазии, а жизнь, какою я жил уже десять лет, работая геофизиком в полевых геологических партиях на Колыме и Чукотке, на Мысе Шмидта и в Верхне-Индигирской экспедиции. Последний год я уволился из экспедиции и на зиму пошел работать грузчиком на нефтебазу. Я принял решение поступить в Литературный институт в Москве, стал готовиться к экзаменам. Шел мне тридцатый год. Скоро понял, что денег на нефтебазе не заработаю. В поселке строилось много домов. Бригады работали сдельно. Меня приняли плотником на строительство двухэтажного дома из бруса. Белый день летом позволяет работать на стройке двенадцать часов. За три месяца принес зарплату в семью добрую, сколько и за год на нефтебазе не платят. В конце июля дом завершили и сдали комиссии. Получили солидные премии, кроме зарплаты. Воскресный день стоял жаркий. Июль завершался. Мысли о сплаве по Индигирке последнее время все навязчивее донимали меня. Ноги сами принесли в магазин «Спорт». Напротив – пустынный стадион. Я рассматривал товары в спортивном магазине и понял, что ищу и мне надо для сплава: байдарка! Стоила трехместная байдарка 144 рубля! И я ее купил. Вынес на пустынный стадион. Стал изучать «инструкцию». Алюминиевый из трубок каркас собрал, а вот как «натянуть шкуру» на этот каркас не мог сообразить. Мальчонка все это время рядом кружил, молча, пыхтел и помогал собирать каркас. Сознался мальцу:
- Не могу сообразить, как на каркас «брезентовую шкуру» натянуть. Мальчишка оказался смышленый. Прочитал «инструкции» и говорит: - Дяденька, а вы каркас в центре «разомкните». – Действительно, центр байдарки соединялся внутренними «шпингалетами». «Стрингеры» служили креплениями на соединениях «фальшбортов» в центре. Я разомкнул верхние стрингеры, «переломил каркас, нос и корма свободно вставились в «шкуру» байдарки. Каркас под усилием колена выпрямил, шкура ровно натянулась и легла на скелете байдарки без морщинки, ровно тебе человеческая кожа на человеке. Река Индигирка видится от стадиона за дорогой. Понесли с мальчишкой байдарку к реке.
Жена Наталья бессильно опустила руки, когда заявил, что купил байдарку, пока вода в Индигирке высокая, решил сплавиться на байдарке до Тюбеляха. Наталья работает чертёжницей в Верхне-Индигирской экспедиции. Масляной белой краской Наталья написала плакатным пером «имя» новому судну: «Варенька».
Отчалил от берега Усть-Неры, возле гостиницы на берегу, в обед второго августа. В августе вечереет быстро. Темнота опускается на реку рано. Из Усть-Неры я уходил в солнечным ясным днем. К сумеркам одолел 60 километров и причалил к левому берегу у мыса в устье Ольчана. Левый приток реки Индигирки. Призывно горел высоким оранжевым пламенем костёр, буйное пламя отсвечивало в темноте рядом на брезенте геологических палаток. Геологи Верхне-Индигирской экспедиции. Витя Толмачёв встретил у берега. Начальник «геолого-поисковой партии», гитарист и весельчак за Новогодним общим столом в клубе «Геолог». Изрядно удивился байдарке на тёмной реке. Витя Ткачёв опытный сплавщик по северным рекам. Встретил по-братски. Две девочки студентки собрали поздний ужин гостю: гречка с тушёнкой. Крепкий чай. Опыта сплавляться, по северным рекам, у меня нет. Витя научил, как привязывать груз внутри байдарки к алюминиевому каркасу, дал из геологического хозяйства длинный капроновый фал, заменили у байдарки короткую страховочную веревку на носу. К фалу привязали кусок пенопласта. «Фартук» для покрытия байдарки сверху вещей я сшил из прочной «серебрянки дома. Сиденье в байдарке впереди, под ногами педали, от которых стальной тонкий трос тянется в корму, к рулю. За спиной «фартук», он прикрывает байдарку от захлестывания воды через борта. Дали геологи пенопласта, утром помогли привязать этот пенопласт внутри байдарки вдоль бортов. Теперь байдарка не утонет, если ненароком перевернется из-за моей неопытности. До восхода солнца знобко. У геологов моторные лодки, оранжевые спасательные жилеты. Витя заметил, что сплавляюсь без пробкового жилета – подарил мне и свой личный жилет. В спасательном жилете не холодно спине. Напившись крепкого чаю с геологами у костра, я вывел байдарку на стрежень реки. При среднем течении Индигирки 17 километров в час, байдарку щепкой несет по воде вниз, успевай только работать педалями руля, подправляя ход байдарки веслом. Весло удобное, две лопасти, гребут ухватисто и сильно при желании гребца. Я начал привыкать к байдарке, к мысли, что путь по реке предстоит не близкий. Моя цель дойти на байдарке до Белой горы, где Индигирское речное пароходство. Из Белой Горы речные грузовые суда ходят по реке вниз до бара Индигирки. Река там расширяется на километры, байдарку придётся продать, пересесть на сухогруз. В Оймяконском райкоме комсомола мне выдали «командировочное удостоверение», в котором говорилось, что цель командировки «молодого писателя» - «написание книги». Без такой «бумаги» - в «пограничную зону Восточно-Сибирского моря» не пустят власти, капитан сухогруза не возьмет даже «зайцем» на своё судно.
В Усть-Нере продукты закупать не стал. Чай, сахар. Сигареты «Прима». Предстояло идти по Индигирке через пороги. На байдарке пороги не пройдёшь. Индигирка прорезает гранитный массив, образует в хребте Черского узкое ущелье местами шириной 200-300 метров. Берегов открытых от воды мало на порожистом отрезке реки. Рев и грохот на порогах холодит от страха душу до замирания сердце. С ревом бьётся река о гранитные отвесные скалы, бурлит воронками между глыбами подводных скал в русле реки, и вздыбливаются пятиметровые волны при ударе о валы каменных глыб поперек реки, которые встречаются на протяжении всего порожистого пути. Длина порожистых участков от 100 метров до километра. Уклон «профиля реки» - на километр- метр. «Катишься» с горки! Между порогами случается спокойная вода и плёсы до двух километров. За порожистым ущельем матушка Индигирка вырывается на простор у реки Чибагалах. Горы здесь расступаются, образуя вдалеке Чималгинский горный хребет, за которым открываются бескрайние мари на просторах Момской впадины. В Хаптагай-Хайе я нашел начальника старательского участка и полюбопытствовал: есть ли рыбаки, кто знает пороги? Старатель Володя Сарин и его друг Димка вернулись с материка, не догуляв отпуск: теперь собирались идти на Чибагалах, минуя пороги, на «Прогрессе» с двумя «Вихрями» на транце лодки. Мужики без проблем взяли меня до устья Чибагалаха. Оттуда можно плыть по реке до Момы, уже без риска утонуть на порогах. Заход на пороги со стороны Хапты получился всмятку». При входе в горное ущелье - на одном из лодочных моторов «Вихрь-30» - обломили гребной винт. Вода высокая. Володя Сарин не заметил гранитную плиту под водой в центре русла. Летели во весь дух, прыгнули с «горки», зацепили винтом подводную скалу. Поломка выше устья реки Таскан. Причалили, работая веслами, к левому берегу. Мужики занялись ремонтом, а я прошел к мысу, за которым слышался, тревожны гул. Открылся вид? Водный ад! Душа остановилась от страха перед неизведанным явлением?! Вход в порожистое ущелье. Русло реки сужается, склоны становятся круче, стремительный поток бьется о скалы, крутится, дыбится, ревет диким зверем. Первый порог! Порог «Бусикова» самый опасный. В июне 1954 года на этом пороге разбился о скалы деревянный кунгас Индигирской гидрографической экспедиции. Погибли начальник экспедиции В.Ю.Бусик и его заместитель Е.Д.Калинин. На протяжении полусотни вёрст порожистой реки в ущелье горного хребта Черского, случаются и относительно спокойные участки реки, с галечными косами и прибрежными отмелями. К устью Чибагалаха мы вышли на «Прогрессе» по спокойной реке уже под вечер. До темноты успели натаскать хариуса на уху. На высокой правобережной террасе рубленый барак послевоенной геологоразведки потемнел от времени. Рыбаки берегут жилье, в бараке хранится на полках запас круп и сухари в жестяных банках, какие у киномехаников для киношных бобин с пленкой, от мышей. Печь из толстого листового железа большая, «обсадная» буровая труба высоко над крышей барака дымит, икры до земли не долетают. Стол летний из досок на улице перед бараком, кострище белесое от прошлогодних дождей. Уху сварили на костре. В августе рядом с рекой на ветерке комара мало, дымком отбивается от застолья и нудная мошка. В бараке печь топить – жарко спать будет. Да и весь комар в округе на тепло подтянется – набьется в щели в барак. Старатели скупые на слова и речи. Все молчком. Так и спать легли. Рано на рассвете мужики ушли рыбачить. Я принялся собирать байдарку, упаковал рюкзак и спальный мешок, привязал и палатку в чехле. Старатель Сарин предупредил, что ниже по реке еще два «мелких» порога. И мне предстоит их обойти по воде вдоль левого берега. Первая декада августа завершилась. На мари за бараком до недалеких предгорий редкий лес из лиственницы. Хвоя на лиственнице начала рыжеть. Рыжий мох стелется бескрайней кучерявой овчинкой, измазан белыми пятнами лишайника ягеля. Кусты голубики провисли от рясной ягоды. Драгоценным ковром алеет звериной кровью в лучах солнца крупная спелая брусника вокруг барака. Медведь не приходил. Хватает зверю и птице ягоды в долине. Поднялось солнце. Мужики вернулись с реки. Принесли по десятку тёмных харюзов. Володя Сарин и Димка ходят на Чибагалах из Хапты каждую осень. Хариуса мелкого полно и дома, рядом с участком на речке. Ленок крупный их сюда приманивает. Позавтракали холодной ухой. Заправились крепким чаем. Попрощался с мужиками.
 Карты топографической у меня нет. Володя Сарин не соврал. Гул далекого порога слышно стало сразу. Сердце обмерло. Байдарка - в центре реки. Стал усиленно грести к левому берегу. Перед самым порогом успел попасть форштевнем байдарки в стремительную водную струю, и байдарку бешено пронесло вниз на спокойную воду, минуя стороной грозные пороги. Далеко на горизонте виделась горная гряда. Долина широкая. Решил причалить к высокому правому берегу до «подковы», где река делает поворот вправо и угадывается просвет между гор. Там выход реки Индигирки на Момскую впадину. Второй порог я хорошо рассмотрел в бинокль. Мелкая волновая рябь гребешком, не опасная для байдарки. Такие «шивера» я прошел по реке рядом с Тюбеляхом.
Из Тебюляха летает АН-2 за хребет Черского в Мому. Якутский поселок Тюбелях славится тучными коровами и жирной сметаной. Посёлок "Тихий берег". Место сказочное. За рекой высоченные горы и альпийские луга. Живут в посёлке якуты и эвенки, 150 человек вместе с детьми и стариками. Отделение Момского совхоза имеет в наличии 189 крупного рогатого скота. Дойное стадо 60 коров. Оленей два стада - 3200 голов, на Хытыс - Юряхе и Иньяли. 340 якутских лошадей. В поселке отличный "Клуб" на 100 мест. Начальная школа. Старшие классы учатся в Моме, живут в интернате. Лето проводят с родителями на «Тихом берегу». Момский совхоз - за горным хребтом Черского, в посёлке Мома. Из Усть-Неры в Тюбелях, летает самолет АН-2 и вертолёты Ми-8. Если есть пассажиры в Тюбеляхе на Мому, самолет Ан-2 делает посадку в Тюбеляхе и забирает пассажиров. Думал, если не получится найти моторную лодку с бывалым человеком идти на пороги - в посёлке старателей в Хаптагай-Хае. Придется разбирать байдарку на «Тихом берегу», и самолётом Ан-2 лететь в Мому, оттуда продолжить сплав на байдарке. Получилось. Пороги прошел.


2.Век живи…
 Который час ворочаюсь в спальном мешке, желая раствориться во сне, обнимаю меховую душегрейку, подложенную под голову, зарываюсь в мех лицом; но вскидываюсь, сажусь и открываю глаза. Прислушиваюсь. Мелкий затяжной дождик уже и не шумит, капая на мокрый брезент двухместной палатки. К « Зашиверску» приплавился на байдарке засветло. Поброродил по пустоши древнего городища на Индигирке. Спустился к «останкам» «пристани» для кунгасов и казачьих стругов. Лиственница верхнего венца причального сруба сохранилась за три века. Кованый гвоздь черный, как чугун, торчит из щели сухого бревна; дернул за кованую шляпку – выдернулся четырехгранный штырь. Ручная работа: кузнец ковал на наковальне. Вся трава на пустоши измята изрядно медведями. В поселке Мома старый эвенк Василий Петрович Неустроев предупредил: ночевать в «городище» опасно: медведей – много. Пустошь тянется широким полем по склону к недалеким горам. Напротив «Зашиверска» - за рекой, впадает в Индигирку речка. «Должно быть, рыбная. Хариуса на уху поймаю». Решил перебраться ночевать на левый берег к устью безымянной речки. Галечная коса под береговой террасой просторная. Разделяет берег от острова илистая протока. Лесной островок полон сухого валежника, сгодится для костра и печурки на ночь дрова.
Байдарка против течения ходкая, как щука в воде. Пересёк русло и выбрался из байдарки в воду, выволок, приподняв нос, груженую продуктами байдарку рядом с островом. Длинного фала хватило до острова, привязал фалом к сваленной ветром осине. Быстро поставил палатку, и побежал к речке с удилищем. Бросил «муху». И сразу – рывок! Ленок! Небольшенький, но крупнее тихоокеанской селёдки. И пошла потеха: закидываю – рывок: хариус или ленок. Я не жадный рыбак. Решил на уху полтора десятка хватит. Завтра буду отдыхать, ягоду посмотрю, свежей рыбы на уху наловлю. Сухая картошка, сухой лук в котелке с речной водой быстро сварились, рыбу почистил, кусками нарезал и спустил в кипящую воду. Подвесил над огнем чайник с речной водой. Скоро закипела вода ключом в чайнике, высыпал горсть «индийской» заварки «Три слоника». Рыба сварилась, выловил из котелка в чашку, чтобы не обжигаться горячим рыбьим мясом. В литровую эмалевую кружку слил рыбную вьюшку – быстрее остынет. Хлеб из Момы зачерствел за двое суток. Но все, же лучше сухарей. Василий Петрович Неустроев жил сторожем в рубленом домике на берегу Индигирки, рядом с продуктовыми складами Момского Продснаба. Вторую навигацию баржи не доходят с грузами из Белой Горы: обмелела Индигирка. Склады пустые. Но для меня Василий Петрович Неустроев нашел и тушенку, и сухари хлебные, и чай и сгущенку. Он позвонил по телефону в посёлок. С пекарни из поселка привезли горячие буханки белого хлеба. Лет старику не мало. В Верхне-Индигирской экспедиции работал он - первым каюром из «местных». Возил грузы для экспедиции на нартах, оленьими упряжками из Момы, по зимней реке в Усть-Неру. Узнал, что я работал в ВИГРЭ геофизиком, и подавно обнял меня так, будто с прошлым честным товарищем своим встретился после долгой разлуки. Ночевал я на Момской пристани у Василия Петровича Неустроева в доме-складе. Весь вечер слушал его рассказы о геологах, работавших в ВИГРЭ в 19 37- 1953 годы. После Победы в 1945 году над фашистами в Великой отечественной войне, на Индигирку пошли этапами заключенные – «политические», военные преступники, осужденные судом - «власовцы» и «бандеровцы» с Украины. Заключенные построили Колымскую трассу от Магадана до Индигирки тысячу с лишним километров. Техника землеройная стала поступать на прииски, ЗИСы – «полуторки», тракторы пригнали в экспедицию из Магадана. Оленьи упряжки стали не нужны для перевозки грузов из Момы по зимней Индигирке в Усть-Неру. Все грузы и горное оборудование везли из Магадана. На прощание Василий Петрович Неустроев подал мне тяжеловесную солдатскую флягу.
 - Путь долгий, - печально сказал старик.- Спирт пригодится. Колпачок от фляжки спирта и с ухой не грех».
 На пристань наезжали люди из поселка. У меня заряжен фотопленкой фотоаппарат «ЗЕНИТ». На память сделали снимок.
Вспоминая улыбку Василия Петровича, принес из байдарки солдатскую алюминиевую флягу. Выпил полный колпачок спирта. Выдохнул и запил не горячей ухой. Не спешил с рыбой, всех вареных ленков и хариусов потихоньку разобрал до костей.
После сытной ухи, собрался за хворостом для костра. Топориком нарубил коротких полешек из толстых осиновых веток – дрова для печуки на ночь. Берег над илистой протокой густо покрыт кустарниками охты и голубики. Медведь ягоду ещё не трогал.
Стало темнеть, забрался в палатку, на поставце зажег фитиль парафиновой свечки. Раскатал спальный мешок, прилег. Сплавляясь по реке, сильно не напрягаюсь грести веслом; течение несет быстро байдарку. Ниже Зашиверска горы широко расступаются, река делится на множество проток, течение слабеет. Поставлю парус из «фартука». Стало морить ко сну. Разместил рядом с спальным мешком ружье двустволку - «вертикалку» «Тоз-34»; патроны жаканами заряжены. Поставил ружье на предохранитель. Прилег, задул свечу и провалился в сон.
Пробудился от стука первых капель дождя о брезентовую палатку. И навалился дикий страх. Страх выполз из живота, с задохом, замиранием мышц, во всём теле. Обострился слух до гулких ударов сердца в висках. Сел в оцепенении. Что это? И будто почуял я запах зверя в сыром воздухе ночи. Я охотился на медведей десять лет назад. И запах тухлятины из пасти медведя запомнился вместе с запахом медвежьего жира на всю оставшуюся жизнь. Медведь рядом с палаткой? Оцепенение проходит не скоро. Я выдыхаю страх. Нащупываю коробок спичек в изголовье рядом с колышком поставца, фитиль свечи быстро загорается, пламя мигает, успокаивает. По трубе от разделки тянется мокрый след от дождя: льет с небес уже давно. На Крайнем Севере и летом без печурки в палатке холодно. Мастер – жестянщик в экспедиционных ремонтных мастерских по моему карандашному рисунку склепал из жести печурку размером с четыре «хлебные формы». Трубы изготовил, разделку из жести вырезал, с отверстием в центре разделки - по диаметру трубы; «колено» для вывода трубы на улицу. И такая ладная получилась «хозяйка», что и в морозы с ней можно хорошо обогреваться. И чайник на печурке быстро закипает. Чайник оставлен у костра. Мелкий хворост, «ёршик» - для растопки сухой ивой - всегда готовлю про запас. Укоренилась уже многолетняя таежная привычка обогреваться в палатке, когда живешь в тайге, работая в геологических экспедициях в Якутии, или в тундре на Чукотке. Я мысленно вижу себя из дождливой темноты со стороны в своей крохотной палатке. Передняя часть палатки озарена зыбким - желтоватым светом; согбенная тень застыла с ружьем в руках. Печурку я растопил. Тепло, идущее от жести, успокаивает. И опять мысленно вижу тальниковый дым из трубы над палаткой. Непогода загибает дым от трубы к земле, белый дым стелется тонким рядном над холодеющей мокрой галькой речной косы. Медведь пришел с подветренной стороны по илистой протоке, лежит на выходе из протоки и наблюдает за палаткой. Запахи дыма и человека будоражат старого зверя. Загривок дыбится, опускается. Дождь прекратился.
Замер истуканом и я, как зверь на охоте. Свечу задул. Жду развязку. Известны таежные трагедии, в которых медведь убивал человека на «своей территории». Убивал, когтистой лапой, реагируя агрессивно на тень в освещенной изнутри палатке. Светлячки огня из дырчатого поддувала весело перемигиваются на брезентовом полу палатки. В палатке стало душно. Мокрый брезентовый полог, высыхая, парит. На ощупь, я расшнуровываю выход из палатки. Выставляю стволы ружья на улицу и дуплетом стреляю в ночь. Думаю о страхе. Медведя я не боюсь. В таких случаях человек боится одиночества, своего бессилия. И я это понимаю в полной мере. Днем медведь обходит далеко человека. Осень. Сытый. Ягоды полно! И привело зверя к моему брезентовому жилищу простое любопытство. Медленно успокаиваюсь и опять проваливаюсь в тепле палатки в сон поверх спального мешка; засыпаю в обнимку с ружьем, забыл, и заменить в казеннике латунные стреляные гильзы на снаряженные картечью патроны.
За рекой, где вечером таскал ленков, с мокрым шумом осыпался крутой склон из черной влажной щебенки. Я выбираюсь наружу, обувшись в болотные сухие сапоги в палатке. Склон за рекой и альпийские луга подсвечивает раннее солнце с востока. Я не сразу и сообразил, что уровень воды в Индигирке сильно понизился. И моя байдарка длиной 3 метра теперь лежала на галечной косе бессильной «белухой». Волоком тащить по галечным камням тяжело нагруженную продуктами байдарку нельзя, порвется прорезиненное дно байдарки. Суетится, не стал. Развел костер, повесил чайник с речной водой кипятиться. Не голодный. Чефирну крепким «купеческим» чаем вприкуску со сгущенкой, до вечера не проголодаюсь. Покидать рыбную речку не хотелось, ягоды решил собрать. Впереди ждал долгий переход на байдарке по протокам Индигирки, на веслах. Надо отдохнуть хорошо, набраться сил. Взял из палатки ружье, поменял стреляные гильзы на патроны с пулями. Пошел по илистой протоке. Моё охотничье чутьё ночью меня не подвело и спящего, пробудило в тревоге. Медведица пришла неслышно илистой протокой, отпечатки следов передних и задних лап размером с чугунную большую сковороду. Медведица не ходила вокруг палатки, постояла на выходе из протоки, развернулась и ушла вверх по реке. Зверь умнее человека. Инстинкт самосохранения у медведя, как у волка. И только детское любопытство приводит медведей к людям в диких безлюдных местах. Я мысленно рассуждал и, потеряв осторожность, автоматически прошел по следам до конца острова. Там закурил, закрывшись ладонями от ветра, повернулся. Медведица поднялась в десяти шагах от меня и стояла на задних лапах, по-бабьи наклонив свою огромную звериную башку, изучая человека. Я бездыханно таращился на медведицу, забыв, что в руке у меня заряженное ружье. Медведица помотала башкой, мол, нет, не будем ссориться, человече. И с раскачкой, на вывернутых задних лапах, заспешила, переваливаясь, в близкий ягодник на высокой береговой террасе. Там опустилась на передние лапы и исчезла в зарослях ягодного кустарника. Век живи – век учись! Учись - сдерживать себя от дурных поступков. Ей-богу! Выстрелить – хотелось! От восторга! Вверх. Но не стал рушить выстрелом таёжную тишину. До обеда разгрузил байдарку, поднял байдарку над головой и перенес её к воде. Упаковал груз в байдарку. Топориком остругал жердь под «мачту». Укрепил поперечную жердочку – «рею» к «мачте». «Фартук» сгодился послужить «парусом». На воде в байдарке работать веслами придётся, рыбачить не будет времени. Приготовился к уходу. С удочкой побежал на вчерашнее место. Сколько не кидал «муху» сплавом, рыбак, как вымерла. Ещё один урок: лови рыбу всегда впрок!
Легкий ветерок с верховий из гор уперся в парусный «фартук» и байдарка ходко пошла по реке вниз. К вечеру подул обратный ветер со стороны моря. Убрал парус. Ушел с главного русла в боковую протоку. Работал веслом без отдыха. Мышцы рук привыкли к веслам за три недели, начинали зудеть, требовать работу, после двое суток безделья и отдыха. И я греб и грёб, нажимал на весла, байдарка неслась по нескончаемой протоке. И я опасаться, что не выберусь на русло Индигирки до темноты. Выплыл из протоки неожиданно. Широта реки – поразила?! Множество лесистых островов, ночуй на любом, ставь палатку. Ночь накрывала темнотой, я лихорадочно искал остров для ночёвки и отдыха.

3. Рыбак Лука  Солома
 Выше поселка Дружины ежегодно рыбачат якуты и эвенки бригадами. В завершение светлого времени причалил к песчаному острову, заросшему чозенией - северной ивой, стояла там поодаль от берега и шестиместная брезентовая палатка. "Казанка" далеко выволочена носом на прибрежный песок. Пару деревянных ящиков от консервов поставлены на попа у притухшего костра, дымок сизый вьется редкой куделькой из подернутых белым пеплов угольков. Одинокий старик сгорбился, сидит на ящике, сложив крупные смуглые руки на колени, одет в телогрейку и ватные штаны, на ногах резиновые боты. Рядом с кострищем полное ведро ухи из омуля. Не говорит на русском старик, но речь мою понимает. К ночи приплыл к старику на "Крыме" его сын Димка из Белой Горы, за рыбой приплыл. Димка попросил меня помочь старику в «казанке» на реке, работая на веслах, пока он проверять будет сети. Назвался старик Лукой Соломой. Сын его не стал ночевать, загрузил лодку рыбой в мешках и ушел на «Крыме» в ночь по реке вниз на Белую Гору.
У меня двухместная геологическая палатка из крепкого брезента, с полом. Печурка из жести с буханку хлеба размерами, жестяная разделка для трубы вшита в боковой стенке палатки, брезентовый лоскут я вырезал на место печурки, где вбивал четыре сырых колышка и на них крепил печурку. Тепла хватает от такой «буханки», чайник быстро закипает, тушёнку греть на сковороде удобно. Но это в дожди. В добрую погоду, вечеряю всегда у костра, рядом с палаткой. Лука пригласил меня ночевать в свою шестиместную палатку, при свечах поели ухи, в алюминиевой армейской фляжке у меня хранился чистый медицинский спирт, угостил старика Луку, колпачка от фляжки вполне хватило и мне для аппетита.
- Дого-ор!- будто и не спал, проснулся я на тихий зов Луки. Имя мое он не запомнил, звал на якутском языке другом.
Чай мы не стали пить. Поплыли на лодке с Лукой вверх по реке к сетям. «Вихрь-30» мощный лодочный мотор, лодка летела против течения, оставляя на водной глади усы до самых гравийных берегов. Добывал Лука омуля для рыбозавода, чебака крупного - с ладонь взрослого мужика, торчало в сетях много, старик чебака вынал из ячеек сети и выкидывал в реку, как сорную рыбу, попросил я чебака для себя, раз такое дело, он согласно кивнул. Сняли мы в то утро и две нельмы… Жил я на острове у старика Луки неделю. Сын его приплывал за рыбой каждые сутки, Димка стал просить меня остаться и рыбачить со стариком до конца путины, шибко я деду понравился понятливостью, рыбацкой умелостью и смекалкой. Но у меня была мечта - дойди до бара Индигирки. Август уже стряхивал желтую хвою с северных лиственниц. Сусальной фольгой звенели на ветру уже и листья ольхи и чозении. Я спешил сплавиться на байдарке до Белой Горы. В Белой Горе речной флот Индигирского пароходства. В низовьях Индигирка вольная до неоглядности и до бара на байдарке не дойдешь – река «симбир-море». И добраться до бара Индигирки можно из Белой горы до Русского Устья только на теплоходах. 200 соленых чебаков вялились на жердях рядом с юколой из омуля, которая жирно ершилась шкурой от ножевых разрезов на дольки. Лука заготавливал юколу в большем количестве, вялилась юкола неделями на открытом ветру на жердях, которые он высоко расположил на подпорках - вдоль песчаной косы острова. Жил я у Луки на острове и ломал голову, как вяленого чебака сберечь у Димки Соломы в Белой Горе, когда стану возвращаться в Усть-Неру вертолетом, рассчитывал, заберу рыбу. В один из дней подсел на косу острова Ми-8 из Усть-Неры. Геологи Верхне-Индигирской экспедиции работали и в районе Белой Горы, возвращались от геологов вертолетчики домой, подсели за рыбой. Бежит в летной рубашонке на холодном ветру знакомый авиамеханик Володя Воробьев, в кабине - при галстуке и в наушниках - командиром Валера Зедгенизов; радостно смеется, приветливо машет рукой; отдал пилотам всего вяленого чебака. День только зарождался. Я собрался уходить. Байдарку я не расчехлял, ночевал в палатке Луки Соломы.  «Матчу»  снял.  Постоянно дул ледяной ветер с Алазейского нагорья от  побережья  Восточно Сибирского моря. Старик Лука Солома прошел к жердям на галечном берегу, снял  пять подвяленных омулей, разделанных под «юколу». Вернулся и отдал юколу мне.
   -Сытый будешь. Сильный будешь, - сказал Лука Солома на якутском языке, прощаясь. Мы поняли друг друга. Рассмеялись.

 
4.Банька на метеостанции
До посёлка речников два дневных перехода на байдарке по реке. Посёлок Дружина основали речники Индигирского пароходства в 1937 году. По тем годам затона для речных судов хватало. Современные речные суда в протоке уже не помещались, и «зимовали» в Белой Горе. Поселок Дружину часто заливало половодье. В 1969 году Речное пароходство и речные суда получили постоянную «прописку» в Белой Горе, которая на 110 километров от Дружины ниже по реке. На пустоши поселка остались два бревенчатых дома: «Гостиница» и Метеостанция. Сохранилась добротная избушка на две половины, стекла в оконных рамах не побиты, кирпичная печь не разрушена. Заходи и живи. В доме поставлен прежними хозяевами и железный «пригрубок» - печь из листового железа. Жестяная труба от «пригрубка» вставлена в кирпичный дымоход печи. Краткую историю поселения поведал метеоролог. Парень помог донести с берега спальный мешок, я с рюкзаком поднялись в «Гостиницу». На метеостанции метеоролог с женой Алёной, грудная доченька при них. Встретили молодые метеорологи позднего гостя на байдарке с радостью. Я подошел к берегу на байдарке уже в сумерках. На высоком берегу- далеко с реки видится Метеостанция. Из железной печной трубы – над крышей большой бревенчатой пристройки, рвется в бой штыковое оранжевое пламя; искры рассыпаются гирляндами и гаснут. «Баня», догадался я. Мне приходилось бывать на таёжных метеостанциях. Типовые постройки. Якутия славится морозами. И очень практично из теплой избы через тёплые сени идти из бани. Там же и стирают белье, моются в бане работники метеостанций. Зимой вместо воды лёд. Пилят бензопилой на реке лёд, на тракторных санях подвозят к дому метеостанции. Одна половина дома – «производственная». На второй половине живут метеорологи. Лайка пепельной масти призывно гавкнула с подвывом, задрав собачью пасть к небу, вызывая хозяина. Парень выглянул в окно на лай: кого там принесло? Высокий, худой как жердь, в чёрном трико с дутыми коленками, в глубоких резиновых калошах, в черной футболке, парень пришел на берег, накинув на плечи новенький бушлат «фронтовой разведки». Поздоровались издалека.
 -День, сегодня какой? - спросил, - Не баню ли топишь?
 Парень смеётся.
 -Баню.
 Разместили в гостинице вещи. Познакомились. Гоша пригласил зайти на метеостанцию. Предложил помыться в бане.
 -Веники у нас «дубовые», с материка привез из отпуска, - пояснил метеоролог. Здесь береза не растет. Тундра. Морошки - много. Готовимся к зиме.
 Жена при Гоше начальнике - «радистка». На таёжных метеостанциях, метеорологи владеют многими «специальностями»: «тракторист- моторист», «электрик – сантехник», «плотник- бетонщик». Женщинам выпадает судьба быть «портнихами и поварами», «прачками» и «радистками». Главная профессия женщины – жена, верный помощник мужу. Семьи метеонаблюдатели заводят рано. Попадают на дальние метеостанции юношами и девушками после окончания «вузов». Едут работать «парами». Детей рожают и поднимают до школьного возраста в условиях жизни на метеостанции. Парился я дубовым веником, не спешил и размышлял. От старика Луки шел часов пять по реке, причаливал к левому берегу Индигирки в якутском посёлке Кюбергеня. Поразился чистоте улицы и белизне «саманных хатонов», побеленных известкой, полюбовался добротными хозяйскими избами. Много на улице якутских ребятишек. Вернулся к байдарке, опасаясь оставлять без надзора. Лесные берега загораживают обзор. Правый берег Индигирки обрывистый из торфяника, и стелется эта бескрайняя Алазейская тундра до реки Колымы. Мне приходилось работать на Колыме в полевых геологических партиях. Друг у меня юкагир родом с Алазеи из села Андрюшкино. Художник и детский писатель Николай Курилов. Сейчас живет в Черском.
Я устал от реки. Постоянный встречный ветер. Русло широкое. Плесы долгие. Река петляет по Абыйской низменности. Край болот и озер. Птичий рай. Рыба в каждом озере крупная, жирный чир, речная пелядь. Пересекал на байдарке русло с одного плеса на другой, таким образом, преодолевая расстояние, и упорно шел по мелководью навстречу ветру, тянул на фале байдарку за собой. За сутки по реке однажды пропыхтел дизелем «Метеор» из Белой Горы до Кюбергеня. Пассажиры прильнули к иллюминаторам и с удивлением и любопытством наблюдали за сумасшедшим человеком, тянувшим по береговому мелководью на веревке за собой байдарку. Осеннее небо над рыжей тундрой серое и низкое, воздух пропитан речными брызгами, в геологической брезентовой «штормовке», без меховой безрукавки, я бы совсем замерз. Вспомнил о фляжке спирта. Кончился спирт. Была встреча на реке с московским геологом. Он поднимался по реке на «Крыме». Подплыл ко мне. Заглушил мотор. Разговорились. Он сфотографировал меня в байдарке на мой «ЗЕНИТ». Не отказался москвич геолог и от спирта. Под рукой у меня сушёная «юкола» из омуля. Славно пообщались. Дал ему юколы в дорогу. В тайге, у людей в жилых местах, бражка из ягод - на голубике, никогда не переводится. Ягоды много, только не ленись, собирай. «Бражку – на «морошке»!? Впервые попробовал после бани в Дружине на метеостанции. Гоша и его жена Алена – опытные метеорологи и «отшельники». С виду молодые, а восемь зим отработали метеорологами на Индигирке в «радость». «Первенца» - сына оставили матери Алены в Новосибирске. Пошел в школу ребёнок. Вырастят рядом и дочь до возраста школьных лет. Мы мирно сидели за круглым столом, в центре жилой половины. Стол прикрыт нарядной голубенькой клеёнкой. В столовом графине оранжевая на цвет - медовая из морошки бражка. Горячие пресные лепешки в фарфоровой тарелке стопкой. Жареная рыба в хрустальной рыбнице. Граненые хрустальные стаканы из Гусь-Хрустального стекольного завода. Гоша тихим голосом рассказывал о Турции, где отдыхал, о работе. Не охотник. Рыбак на сети. Напротив дома протока, полная разной рыбы. Любит на спиннинг блеснить щуку. В сеть попадает стерлядь. Алена с дочкой на руках ушла за матерчатую цветную занавеску. Долго гостить неприлично. Усталость тянула в сон. Попрощался и пошел к себе в «гостиницу». Сплавлялся по реке я уже месяц. В Дружину пришел 4 сентября, воскресенье. От рыбака Луки Солома ушел 2 сентября. Спешил до холодов дойти до Белой Горы. А там видно будет? Повезет добраться до бара Индигирки речными судами, закрывая навигацию, и вернуться до ледостава на Индигирке в Белую Гору. Или нет. Из белой Горы летают рейсовые Ан-2 до Момы. Не получится? Можно возвращать в Усть-Неру. Домой.


5.Я видел счастливые семьи.
Почему именно эта мысль пришла сегодня утром, когда пробудился из провального сна в «гостинице». Далеко от дома - в Дружине на Индигирке, в старом бесхозном доме на высоком берегу затона? Только отчалил на байдарке от берега родного поселка, и машущая прощально рукой жена Наталья осталась в прошлом. Растворилась во времени. Все мысли, и желание были подчинены движению к цели по реке, заботами о предстоящей ночевке. О семье и детях и думать забыл, не тосковал, словно и нет у меня любимой жены и дома. Весь месяц в байдарке на воде приходилось жить  напряженно, ожидая опасность. Был уже виден прииск «Юбилейный» на высоком правом берегу. Левый берег был рядом, широко   стелился до скалистого склона. Берег удобен для стоянки и ночевки. Травянистые поляны, редкие высокие лиственницы. Я порвал дно байдарки на подходе, задел острый подводный камень под берегом. Вода сразу просочилась и показалась под ногами. Тревожно забилось сердце. Тошно стало от своей неосторожности. Выбрался из байдарки на мелководье, груза почти нет, байдарку выволок на травянистый берег. В рюкзаке хранился магазинный набор клея и сырой резины, которые при покупке получил в увесистой - прорезиненной сумке. Из такой же прочной брезентовой ткани как  и дно байдарки. Вечернее солнышко успокаивало, зеленый дерн мягко стелился под босыми ногами. Перевернул байдарку вверх дном. Осмотрел: порез прорезиненной ткани чуть заметен. В пакете с клеем и сырой резиной лежала наждачная бумага. Острым концом ножа вырезал из запасного куска прорезиненной ткани полукруглую заплатку, обработал наждачкой. Промазал клеем дно байдарки вокруг пореза, заплатку намазал клеем, дал подсохнуть. Школьником научился клеить велосипедные камеры. Отец купил мотоцикл, помогал отцу «вулканизировать» мотоциклетные камеры. Отец применял «сухую» - «сырую резину», в хозяйстве имелся электрический «вулканизатор», заплата высыхала под горячим прессом. В ремонтном комплекте байдарки был алюминиевый «тюбик» с жидкой сырой резиной. Поверх подсохшего клея на дне байдарки, прилепил накладную заплатку, смазанную «жидкой сырой резиной». Заплатка удалась прочная и надёжная. И я мысленно благодарил отца – за все «уроки» и те знания, которые он дал мне, этот опыт не получишь ни в каких «институтах». Вспоминая начало путешествия по реке, в завершение маршрута вспомнил о семье. Расстроился. Варнак! Двое детей. Наталья, которую любил за материнство. Бросил в одночасье! Купил байдарку и «уплыл мужик».
За окном «гостиницы» низкие тёмные тучи, дождя нет, но ветер рвет дым с трубы и загибает круто. Тело после вечерней бани отдохнуло. Усталость прошла. Но навалилась душевная тоска о доме. До Белой Горы осталось сто километров. За один присест одолею это расстояние на байдарке. А дальше? Решил задержаться в Дружине на день – два.
В уличную дверь пару раз стукнули кулаком. Пришел Гоша метеоролог. Пригласил завтракать на Метеостанцию. Очень мне понравились вчера пресные лепешки из белой муки. Хлеб на таёжных метеостанциях не пекут. Лепешки, «ландорики» на кислом тесте, «оладьи». У Гоши стол хлебосольный: уха из стерляди, жареная щука. За восемь лет службы на метеостанции, Гоша построил и теплицу: домашние огурцы и помидоры из теплицы. Красные помидоры на столе в фарфоровой чашке.
-Алёна - «огородница», - с сибирским говором похвалил Гоша жену.- Выращивает и арбузы в теплице. Небольшие, но о-оче-ень, сладкие.
Алёна улыбнулась похвале мужа. Я видел перед собой счастливую семью. И очень мне всегда мечталось иметь жену «ниточкой» в «ушко иглы» вставленной. Куда игла, туда и нитка. Надежно шьется семейный быт. Нравилась мне счастливая семья художника Бруно Диля. «Поволжские немцы». В возрасте старики. Друг друга зовут по имени и отчеству. Он сидит за мольбертом с кисточкой, старушка пристроится в уголке на стуле, пряжу в руки, вязальные спицы, очки на нос. Он пишет «картину маслом», она вспоминает о дочери, которая живет в Красноярске. У Бруно Диля дача в пойме Кана. Старикам много не надо. Выращивают овощи и картофель, свеклу и морковь, лук и чеснок для дочери. На «Жигулях» художник Бруно Диль раз в неделю отвозит припасы в Красноярск. Размышляя о счастливых людях, укоренилось убеждение в правильном течении жизни в государстве. Все чаще слышишь от либеральной публики о «застое», в который погрузилась страна. О повальном пьянстве - от безделья. Клевета. На Крайнем Севере за много лет не встретил ни одного «горького пьяницу». Горнопромышленный золотодобывающий район на Индигирке жил активной трудовой жизнью. Строились новые высотные дома из местного кирпича. Для этого был построен Завод железобетонных изделий. Государство- труженик обеспечивало мир и покой своему народу. И «застой» по большому счету был «величественным - покоем». В котором находился СССР последние десять лет. Тихо говорили с Гошей о делах «на материке». Сибиряки – народ осёдлый. Мало сибирских жителей отрывается от своих родовых корней. И только романтики, такие как Гоша, с Алёной, уезжают обустраивать Крайний Север и Чукотку. Молодые специалисты геологических профессий приезжают на практику в северные геологические экспедиции, потом, получив диплом, часто возвращаются и оседают на севере. И жизнь здесь «застойной» никак не назовешь. Дел столько, успевай поворачиваться.
На стене метеостанции большая карта – «синька», на которой - речная сеть Абыйского района. Меня привлекла протока ниже Дружины. Индигирка в этом районе делает огромную петлю. Протока сокращает путь по воде - к главному руслу Индигирки километров на тридцать. Протока сливается с Селенняхом - недалеко с главным руслом.
-Места - гиблые. Одни озера. Плывешь на моторной лодке и иногда теряешь главную протоку, - рассказывает Гоша, морщась. – Лучше в протоку не соваться. Один раз прошел протоку, больше нет желания. По главному руслу Индигирки безопаснее и вернее.
Метеоролог Гоша прав: одному – на реке сплавляться – это гибель: смерть в затылок дышит. Сколько раз приходила мысль, что не дай Бог – «сломать ногу в тайге»? Не дай Бог – порвать дно байдарки? Везде вода! Негде пристать и обсушиться. Туристы сплавляются в верховьях Индигирки из-за «Индигирских порогов». Идут на надежных «катамаранах», командами из пяти-шести сплавщиков. Рации у туристов, связь с «центром». Маршруты известные. Вертолет Ми-8 всегда прилетит на выручку. У меня даже радиоприемника нет, не только рации. И всё же, не вняв здравому  смыслу, решил плыть на байдарке до Белой Горы, сократив расстояние по безымянной протоке. От устья Селенняха останется километров тридцать, за светлый день до темноты ночи доберусь до Белой горы, крадучись вдоль берега по мелководью.
Гоша предложил отвезти меня на моторной лодке. В Белой горе метеоролог получает почту, посылки от мамы жены Алёны из Новосибирска; делает закупки в магазине. Было искушение попасть из «пешки» - в «дамки». В детстве часто играл с отцом в «шашки». Но крест свой решил нести честно и до конца сплава.
Ночь накрыла меня у правого берега Индигирки. Уже в сумерках я вырвался из плена безымянной протоки на широкое и медленное течение Селенняха. Долго не пришлось грести, байдарку вынесло на главное русло. И показалось, что нет реки, по ошибке попал в огромное озеро без берегов. Собрав остаток сил, стал бешено грести веслом. Байдарка ходко пошла по реке. Берег увидел неожиданно. С низовий Индигирки надвигался сплошным белым месивом и медленно накрывал реку холодный туман. Боже, Милостивый! Я успел подойти на байдарке к правому берегу. И стал плавить байдарку поодаль от каменистых мысков, опасаясь напороться на подводные острые камни. Где-то высоко взошла полная луна. За плотной завесой тумана она не видная. Но искристое свечение в тумане вода реки лунный свет отражала. Я не верил своим глазам! Расскажи кому – не поверят! Я медленно плыл в байдарке, придерживаясь тёмных очертаний берега, в лунном тумане. Голодный, обессиленный, окоченевший до стука зубов. Но счастливый.
Неожиданно впереди выросла высокая темная стена. Я ощупал ладонью холодную сталь речного судна. Дошел! Дошел до затона в Белой Горе. Повел байдарку вдоль борта, вечностью тянулось время, пока нашел железный трап с корабля к воде. Привязал байдарку фалом к нижней ступеньке. После чего подтянулся на руках на трап, и выполз на ступеньки. Руки ноги не гнуться от долгого сидения в байдарке. Замерз так, что трясёт лихорадочно до стука зубов. На речном судне темно. Лишь светится окно иллюминатора в двери. Дернул – открылась. Зашел, тихо прикрыл за собой железную дверь. Огляделся. Влево долгий коридор. В конце коридора открылась дверь. Вышел заспанный моряк в тельнике, в трусах.
-Ты откуда? – удивился моряк. – Заходи.
Кубрик просторный на два человека. Присел к столу. Говорить нет сил, мычу.
-Понятно. Совсем околел.
Моряк достал из тумбочки бутылку питьевого спирта, плеснул в алюминиевую кружку.
-Прости, брат, закусить нечем. Команда и повариха на берегу. Пей, отойдешь.
Мне нравилась мужественная неспешность моряка. Не задаёт лишних вопросов. Спирт привел в чувства быстро. Объяснил, кто и откуда.
-Добре. Спи до утра. Там видно будет, как тебе дальше жить.
Виктор Трофимов, так назвался речник, на барже электриком. Рыбак и охотник. Утром посмотрел байдарку и сразу попросил:
-Продай?! Рыбачу на озерах. Лучше и не нет лодки.
Не везти же байдарку назад, в Усть- Неру. Назвал магазинную цену. Виктор Трофимов согласился. В поселке у Виктора пустующая однокомнатная квартира. Семья на материке. Трофимов предложил пожить у него, пока определюсь. Вещей у меня не много: рюкзак и геологический спальный «верблюжий» мешок; ружье, разобранное, в чехле. Пошли на квартиру Виктора Трофимова. В десять часов дня я был уже в Абыйском Райкоме Комсомола.
-Как вам помочь? – прочитала моё «командировочное удостоверение» девушка, выданное оймяконскими комсомольцами.
-Хочу добраться до бара Индигирки. Побывать в Русском Устье. В речном пароходстве есть молодёжные экипажи? Попросите капитана взять меня на судно, - я стеснялся называть себя «молодым писателем». Но цель поездки надо обосновать, иначе и пограничники не пустят в пограничную зону.
Девушка написала на чистом листе писчей бумаги «записку» знакомому капитану. На типографском бланке, Абыйского райкома комсомола, написала все сведения, указанные в моем командировочном удостоверении. Заверила печатью. Никакого любопытства, никакой волокиты. В речном порту нашел без проблем баржу – самоходку и капитана.
-Без проблем, - прочитал записку капитан. – Беру тебя. Вовремя пришел, после обеда уходим. Последний рейс перед закрытием навигации. Так я стал «пассажиром» речного сухогруза.

6. Галсами по «Собачьей реке».

Издревле северные племена, живущие в высоких широтах Заполярной тундры, звали реку Индигирку « собачьей рекой». На Абыйском плоскогорье Индигирка «виляет собачьим хвостом», течет единым руслом, петляя, много верст. Напротив Белой горы Индигирка широкая и глубокая, всё равно, что «симбир-море». Питают Индигирку до Белой Горы полноводные реки Селеннях, Уяндина и Бадяриха. Ниже Белой горы Индигирка течет замысловатыми зигзагами и петлями, часто делясь на многочисленные протоки, где течет прямо, сливаясь в единое русло. Осенние пейзажи правобережной рыжей Алазейской лесотундры завораживают красотой. Левобережная - лесная сторона – гористая, берега обрывистые, осыпаются щебнем каменные утёсы. Который час, с позволения капитана «самоходки» Леонида Старожильцева я наблюдаю с высоты капитанской рубки за галсами баржи по реке: капитан ведет судно «по эхолоту». Старожильцев из местных, потомок русских казаков – «старожильческих». Он и внешне родовит: сорокалетний казак, будто от дуба великаном и крепостью выдался. Старший помошник капитана Миша ни дать не взять «Мишка Япончик» - с одесским говором паренек тридцати лет, чернявый маломерок с короткой «офицерской» стрижкой, усики смолистые, порывистый в движениях и резок в суждениях. Подражает капитану. Механик Витя -«однорукий», известен на реке своей «выскакивающей рукой – из плеча». Когда такое случается, речники обходятся без врача: капитан умеет вправлять и плечо и «мозги». Пожилая повариха Дарья Степановна ничем не приметная член команды. На «корабле» имеется «сауна».
- Сухой закон. Не помешает «горылка». Последний рейс. Завершаем навигацию, - сокрушался старпом при капитане Старожильцеве.
-Придем в Белую гору – будет тебе «горылка», - ответил капитан. Я слушал диалог речников и вспоминал Тюбелях. Управляющий совхозным отделением «Тихий Берег» Семен Слепцов повел меня на «Дальстроевский склад». Геологи Индигирки строили многолетние «базы» - складские помещения добротно, на века. Геологов давно нет, а склады теперь собственность «Тихого берега». Я уже вел переговоры о сплаве по порогам на моторке на старательском участке Хапта с дизелистом Володей Сариным. «Сухой закон» на прииске. Старатели попросили купить водки в Тюбеляхе. Деньги дали. Идти на пороги без спиртного не интересно, уху без чарки водки и ту грешно варить. Я попросил управляющего продать водку, когда брал у него «интервью». Слепцов открыл распашные ворота склада. Чего там только не хранилось?!
-Бери, сколько надо,- предложил управляющий отделением «Тихий Берег». Десяток деревянных ящиков, с коваными из жести уголками, «неубиваемые» водочные ящики с «Московской» хранились в дальнем углу склада. Бутылки зеленого стекла покрыты толстым слоем многолетней пыли. Водка «Московская» давно не производится на Ликероводочных заводах Иркутска и Красноярска. Водка имеет и штампель с годом выпуска: 1966-й год! И цена 2 рубля 87 копеек. Всё течет, лишь цены в СССР не меняются! Пошутил я. Со мной пустой рюкзак.
-Десять – возьму? – посмотрел на Слепцова. - На пороги идти.
- Бери, - согласился управляющий.
Вечерком за мной приплыл на «Прогрессе» из Хапты Володя Сарин. Самое главное препятствие идти на пороги – устранено. Сарин повеселел. Я попрощался с управляющим. Все-таки, хорошие люди живут издревле на реке Индигирке. Не жадные эвенки и эвены, якуты и юкагиры, всегда поделятся последним куском мяса и одеждой.
Впереди поселок Оленегорск, далеко у берега выделялась груженая баржа. Шла разгрузка. Люди, как муравьи, непрерывной цепочкой бегали с мешками на плечах с баржи до грузовика на берегу.
- К Оленегорску подходим, - сообщил «старпом». Мне выделили на барже одноместную каюту. Я устал за долгие часы от наблюдения за рекой и решил отдохнуть до ужина. Старпом Миша надумал проверить «камбуз», спускался с капитанского мостика следом за мной. Я возьми и расскажи Мише – «старпому» о «Московской» водке в Тюбеляхе, на «Дальстроевских» складах. Село Оленегорск с 1969 года в Аллаиховском районе. И вряд ли «Московская» имеется на складе. Но спирт? Спирт всегда хранится. Распоряжается «стратегическим запасом» председатель Сельского совета.
-Помоги нам,- попросил старпом.- Идем в последний рейс. Сможешь?
Я прикинул: лгать – не умею. Но о писателе – в «творческой командировке»? Можно говорить при встрече с управляющим. Писатели Якутии пользовались огромным авторитетом у простых людей – оленеводов и охотников – рыбаков. И «начальство» в современных поселках ныне уже не «старые кадры», как Семен Слепцов в Тюбеляхе. А люди образованные, после университетов и сельскохозяйственных институтов возвращаются в родные места. Работают зоотехниками и бригадирами, управляющими и директорами совхозов, учителями и директорами общеобразовательных школ. Идет разгрузка комбикорма с баржи: все мужики села работают. А мы явимся? Стыдно стало. Поделился опасениями со «старпомом» Мишей.
-Брось ты. Управляющий рад будет, что в кои-то веки его навестят писатели. Я с тобой пойду. Кожаный «клифт», стильный «батник», джинсы – чем не «поэт»? Сойду за «поэта»?
-Если только, батник и кожаный пиджак? – улыбнулся на фантазии старпома. – Молчать будешь.
Капитану идея «старпома» понравилась.
-Ящик надо брать.
Наша баржа сделала разворот на широкой реке и против течения подошла и уткнулась в берег рядом с баржей с комбикормом. Я и старпом Миша сошли по трапу на берег. Председатель сельсовета и управляющий отделением руководили разгрузкой комбикорма с баржи на машины. Машины возили комбикорм на общие склады. Оленегорск - красивый поселок. Одноэтажные типовые дома из бруса - на два хозяина. Квартиры «городские», подведена вода, в пристройках - «теплые» туалеты. С «очком» над «выгребными ямами». Палисады под окнами. Люди живут с достатком. Председатель сельсовета оставил управляющего на берегу, нас повел к себе на квартиру. Парень молодой, нет и тридцати годов от роду. Взгляд умный и недоверчивый: «откуда на барже писатели?» Имея опыт работы корреспондентом в районной газете, я задавал вопросы по делу, профессионально строча ручкой в свой блокнот. Парень успокоился. После окончания Якутского университета вернулся домой. Он юкагир. Спросил, знает ли он юкагирского писателя Курилова Семена Николаевича, автора романа «Ханида и Халерхо»? Парень оживился лицом и глазами, потерял недоверчивость. Конечно, знает и среднего Гавриила Николаевича (Улуро Адо), и младшего Николая Курилова, известного художника с мировым именем юкагира писателя. Я поделился доверительно, что дружу с Николаем. Давно собираюсь на Алазею - в Андрюшкино, где похоронен старший из братьев, автор романа Семен Курилов. Николай Курилов живет в поселке Черский. И в этот час созрело во мне решение: сойти с баржи в Чокурдахе! Из Чокурдаха – на самолете до устья Колымы в Черский - рукой подать. Дам Николаю Курилову телеграмму. Навигация и грузоперевозки на Индигирке завершаются, и никто меня не повезет с «бара» Индигирки в Русское Устье.
-Земля тесная,- пошутил, завершая интервью.- Помоги писателям. «Сухой закон» у речников.
-Спирт, только. Сколько возьмете?
Мы переглянулись со старпомом.
-Ящик спирта – можно?- спросил старпом.- Наличными рассчитаемся.
До склада оказалось недалеко идти. Мой помошник – «поэт» внешне не выдавал в себе «морского волка». Вел себя культурно, аккуратно уложил в два рюкзака двадцать бутылок спирта. Попрощались. Зайдя на баржу, старпом заплясал от восторга. А мне было стыдно. Но я молчал. Река – не мой «монастырь». А «Со своим «Уставом» - в чужой монастырь не ходят».
Наша баржа отчалила от берега Оленегорска. На реке капитан мастерски развернул баржу против течения, и сухогруз медленно пошёл по реке вниз. До Чокурдаха 140 километров.


7. Романтик
В Аэропорту Чокурдаха я сдал спальный мешок в камеру хранения. Предстоит вернуться в Чокурдах из Черского. Только отсюда летают грузовые самолеты и вертолеты на Белую гору. Достаточно показать начальнику Отдела перевозок моё «командировочное удостоверение» - и без денег посадит на вертолет до Белой горы. На пассажирские – якутские рейсы – не в её власти «подсаживать зайцев». А в грузоперевозках – с командиром Ми-8. Начальник Отдела перевозок всегда договорится. Заполярье. Людей в беде не бросают. Рюкзак и ружье в чехле при мне. Купил билет на самолет до поселка Черский на утро. Почта в зале ожидания работает. Отослал Николаю телеграмму в Черский:

«Встречай. Твой друг Павел Романтик».
«Романтиком» - Николай Курилов и окрестил после знакомства. Ночью Аэропорт Чокурдаха не работает, зал ожидания замыкается от посетителей. Сентябрь завершается. Вовсю валит снег по всему Арктическому побережью. Надо было думать, где ночевать. По студенческой привычке в Томске, иногда ночью я ходил к студенткам на Хлебозавод. Сытно и в тепле проводил ночь с подружками из разных студенческих общежитий. В Чокурдахе Хлебозавод было не трудно найти. Пекарями - бабенки разного возраста. Озорные северянки. Палец в рот не клади, откусят. Меня поняли сразу. Пожалели «бездомного». Накормили. Согрели. «Ночных смен» нет. И «сторожил» я пекарню один до прихода ранней смены. Утренняя смена пекарей с четырех часов. Проводили меня в аэропорт хлебопёки радушно, дали в дорогу горячего хлеба «утренней выпечки», три буханки белого хлеба завернули в белую простынку. «Бог любит Троицу», по русскому обычаю. На севере и в Арктике народ работает из всех углов Советского Союза. Поживут год-другой, все как один становятся «единой нацией». Север не прощает нарушения издревле установленных здесь «библейских законов». «Помоги ближнему! Если не можешь, всё равно помоги». Поэтому я без зазрения совести и пришел спасаться от холода на пекарню. Приглянулся я одной бабенке. Она и горячий хлеб в дорогу укутала в простынку.
-Погода не летная. Если не улетишь, приходи, возьму к себе ночевать. Одна живу…
Сколько же одиноких женщин – поставлены жизнью перед выбором: «Хоть одна ночь, да мой». Мой друг писатель Юра Сергеев, автор романа «Становой хребет» мог часами рассказывать о «повадках» и «психологии» женщин.
- И откуда ты все это знаешь, - дивился я первое время его многочисленным рассказам.
-Откуда? Любить женщин надо. Ласково жалеть. Любая душу распахнет.
Я не удивился предложению Жени, так звали бабёнку. Погода всё- таки наладилась. Я облегченно вздохнул. Проходящий рейс из Якутска «подобрал» меня до посёлка Черского на Колыме. Московские и ленинградские рейсовые самолеты в Чокурдахе садятся на дозаправку авиатопливом. В Черском - не садятся. Летят самолёты из Москвы и Ленинграда без посадки до Певека на Чукотке, а оттуда до Мыса Шмидта.

Летел я в земли юкагиров. Есть что-то притягательное в звучании в таких исторических названиях как Алазея, Мангазея, Зея…
Нижнеколымский район – это самый отдалённый район Заполярья Якутии. Добираться в Черский сложно самолётом из Якутска: две посадки в Батагае и Чокурдахе. Меня Господь избавил от этого пути. Река Индигирка заботливо доставила в Чокурдах. Из Черского в Олеринскую тундру можно попасть вертолетом Ми-8, или самолетом Ан-2. Историческую справку о своём народе мне дал юкагирский писатель Николай Курилов. Встретил он меня с распростёртыми объятиями. Я Колю очень любил по-братски. Редкого высокого ума и таланта был этот «палеоазиатский» потомок юкагиров. Европейское мышление, академические знания о юкагирских племенах и родах вызывали во мне робость. Николай старше меня годами. Несмотря на мировую известность художника, был он по-детски наивен и прост с людьми. Обидчивым. Я с почтением к нему относился, стараясь не обидеть неосторожным словом. Он понял.
-Будь ты попроще. И к тебе потянутся люди, - пошутил он известной присказкой.
Обширна и литература об этом удивительном народе, племена которого занимали материковые районы от низовий реки Лены до Анадыря на восточном побережье Чукотки. На западе они соприкасались с тунгусами, на юге – с ламутами, на востоке – с чукчами и коряками. Известно, что еще в 17 веке юкагиры имели 12 племенных групп. В исторических документах 17 века - о Верхоянском зимовье упоминаются три рода: Коркодонские, Рыбников, Ушканские. В 19 веке численность колымских юкагиров резко уменьшилась. В 1810 году юкагиры испытали жестокий голод и были спасены русским поселением Среднеколымска, которое пожертвовало продовольствие для голодающих юкагиров. В 1884-м году эпидемия оспы охватила Колымский округ и принесла огромный ущерб и кочевым и оседлым поречным юкагирам. В 1889 году оспенная эпидемия вновь разразилась в этом округе. Перепись 1897 года выявила 544 юкагира. Без групп, слившихся с чукчами, коряками, эвенами. Похозяйственная запись 1926-27 годов зарегистрировала 454 юкагира в округе, а в 1959 году 440, в том числе 130 человек в Верхнеколымском районе («Юкагиры», историко-этнографический очерк). Сегодня юкагиров на территории России всего 1112 человек. Большая часть из них живёт в Якутии – 687 человек; две локальные группы – Верхнеколымские и Нижнеколымские, - тундровые. Языковой диалект этих групп сильно отличается. Юкагиры низовья Лены, Яны и Индигирки ассимилированы и стали якутами и эвенами. Такая же участь постигла юкагиров Чукотки: они стали чукчами, эвенами и русскими.
Вспоминает Николай Курилов.
-Помню, как один работник сельского Совета, когда я зашел к нему, спросил: «Какая у тебя национальность?» Я сказал: «Одул» (самоназвание юкагиров). Он рассмеялся, затем сердито крикнул: «Дурак! Такого народа не, понял?! Ты – эвен!»
Долгое время о юкагирах не говорили. А если уж и говорили, то так, словно жили они, по крайней мере, только до революции в России в 1917- году. А юкагиры - самый древний народ северо-востока Азии. Умолчание происходило еще и потому, что в псевдонаучных кругах насаждалась теория о скорейшем слиянии всех языков. Вот почему начавшаяся в 30-х годах 20-го века активизация изучения родного языка потухла. Следствием этого явилась кампания по записыванию юкагиров Нижнеколымского района в эвенов.
Всерьез о юкагирах начали говорить после выхода романа Семёна Курилова «Ханидо и Халерха», в котором впервые правдиво показаны юкагиры. Роман пробудил национальное самосознание. И люди стали менять графу в паспорте. Происходило это в эпоху «величественного покоя» СССР при Л.И.Брежневе. Власти спохватились, наложили запрет на замену паспортов и смену графы «национальность». Но роман Семёна Курилова «Ханидо и Халерха» уже сделал свое доброе - историческое дело. Численность юкагиров увеличилась с четырехсот (1967 год) до восьмисот (1988 год).
Юкагиры Олёринской тундры являются наиболее многочисленной группой древнего народа. Они сохранили язык, фольклор и уклад жизни.
Две группы юкагиров Якутии из своей среды выдвинули  яркие народные таланты. Нелемницы - Тэкки Одулока (Спиридонов Николай Иванович), автор известной повести «Жизнь Имтеургина-старшего», учёного-экономиста; Геннадия Дьячкова – прозаика, поэта и драматурга. Из юкагиров Олеринской тундры Семён Курилов, автор всемирно известного романа «Ханидо и Халерха». Гавриил Курилов (Улуро Адо) – поэт и учёный-лингвист, создатель «Букваря» для юкагиров Нижнеколымского диалекта; Николай Курилов – писатель и художник; Татьяна Курилова – поэтесса.
Интеллектуальный рост идет и дальше, передаётся детям. Писатель и художник Николай Курилов выпускает ежемесячный «журнал» - бюллетень «Чайлэдуол» (Рассвет). Ульяна, жена Николая Курилова, тоже творческий человек – художница, четверо их детей все чем-то отмечены Богом. Школьница Валя уже зрелый художник, оформила первую детскую книжку эвенской писательницы Варвары Белолюбской. Картины Николая Курилова пользуются спросом в Швеции и Канаде.
Мы собрались лететь вертолетом Ми-8 в село Андрюшкино на Алазее, где похоронен Семен Курилов. В конце октября 1930 года в местности Хара-Тала на реке Алазее была открыта первая школа.  Теперь все нижнеколымские юкагиры живут в Андрюшкино. Но село это всё ж таки не является родиной юкагиров. Юкагирское поселение Тустах-Сень, что на реке Чукочья (Лабунмэдэну), когда-то жило колхозом-миллионером. В 1954 году его жителей переселили насильственно в Андрюшкино, в связи с политикой централизации хозяйств. Юкагиры возвращаются в родные места. Правительственное решение о восстановлении заброшенных сёл коснулось и Тустах-Сеня, на восстановление которого выделено более пяти миллионов. Не нашел я ответа в Администрации Нижнеколымского района, как решается этот вопрос о переселении. Не удалось обнаружить и «выделенные» деньги. Все документы – экономические расчёты, справки, данные о составе семей, желающих вернуться в родовое стойбище, - в районной Администрации утеряны?!

8. Бабушка из рода Одулов.
Посёлок Андрюшкино из бруса деревянных двухэтажек, компактно расположенных одной улицей вдоль берега реки Алазеи, автономная, дизельная электростанции, котельная на жидком топливе, которая даёт тепло посёлку, прекрасная двухэтажная школа-десятилетка, не менее прекрасен сельский Дом культуры.
Я попросил Николая Курилова поселить меня в «гостиницу». Николай обиделся, у родственников места хватит. Но перечить не стал. Поселили меня в долгом одноэтажном здании «для приезжих». В комнате с десяток никелированных кроватей, заправленных  чистым бельём и суконными фиолетовыми солдатскими одеялами. В комнате холодно, хоть волков морозь. Коля ушел устраиваться к родственникам. Я присел на кровать и обреченно вздохнул: зачем мне всё это? Одет я не по сезону. В геологической брезентовой штормовке,  хожу на людях в резиновых – «закатанных» болотных сапогах.  Жена связала  «буденовку» из белого козьего пуха, за место лыжной шапочки ношу на стриженой коротко  башке.  «Красная звезда»  из малиновой пряжи.  Вязаный «шлем – буденовка» очень теплый, голова не мерзнет. За окном гостиницы последние деньки сентября. Но в высоких широтах Заполярья уже лежит снег в тундре, морозец ночью и утром, лишь к полудню снег становится влажным, не скрипит под резиновыми подошвами сапог. Причина поселиться в «гостинице» -  кашель. Простыл в Чокурдахе, после горячей пекарни выскочил на ледяной и острый, как бритва, ветер, дующий  с Индигирки, темной водами под  небом, угольного  чернозёма,  от напоров ветра река дыбится   крутыми  волнами.  Застудил бронхи, раскрыв пасть на ледяном ветру, после  горячей пекарни. И теперь «кхыках» почти без перерыва, как «чахоточный».  В доме родственников Николая Курилова полно ребятишек, слепая юкагирка бабушка, послушала мое «кхыкание», спросила Николая на родном языке:
  -Он – старик?
  Николай  засмеялся, зыркнул в мою сторону, наклонился к уху бабушки. Сказал по-русски:
  -Молодой. Простудился шибко.
Бабушка поводила головой, мол, «ая-я-яй», плохо дело. В гостиницу Николай принес «рыбий жир».
  От бабушки. Подарок тебе, Николай достал из мешковины новые мужские торбаза, из седого  камуса.
    -Жалеет тебя, сказал ей, что ты издалека, одет не по –зимнему, в резиновых сапогах.
  Обувь у северян из оленьего и сохатиного камуса всегда была в цене. Подарок дорогой. Отказываться нелепо. Переобулся из холодной резины сапог в теплые оленьи торбаза.  Все мероприятия в школе и встреча с директором совхоза для интервью намечены на завтра. Прилетели мы на Ми-8 в полдень. На дворе уже смеркалось. Я выпил пару глотков рыбьего жира из стеклянной аптечной бутылочки. Кашель прекратился.
  -Пойдем к столу. Родственники строганины из омуля наготовили.
  Родня у Николая Курилова в Андрюшкино такая, что и не пересчитать. Мужики, кто не в тундре, собрались за просторным столом. Места всем хватило. Николай заговорил на юкагирском языке, разъясняя мужчинам родственникам мое появление, мужики кивали головами, уважительно изучая меня. С улицы женщины занесли широкий деревянный поднос, полный строганины из омуля, стружками нарезанной острым охотничьим ножем. Мы привезли из Чокурдаха водку. Водку слили в деревянную старинную ёмкость, с округлыми очертаниями, заласканную до черноты многими поколениями рода одулов, державших в руках, говоря по-русски, деревянную «братину».  Такого спокойного и уважительного родства за общим  столом,   я не встречал в шумных застольях сибиряков. Хозяйка черпала из «братины» водку мельхиоровым «половником», переливала в стаканы и кружки гостей. Выпивали мужчины с достоинством и не торопясь.
Ночь я спал под тремя суконными, фиолетовыми одеялами,  без кашля. Чуть свет  поднялся,  окрепшим и здоровым.
К десяти часам меня принял, ждал директор совхоза Татаев Степан Егорович.
  - Живём хорошо. И разделяться нам нет нужды, - ответил директор о «реформе» с «переселенцами».
   -Совхоз «Олеринский» - хозяйство многоукладное.  Наряду с рыбной добычей и оленеводством,  олеринцы содержат и развивают ферму крупного рогатого скота,  большую  конеферму, чтобы получать  молоко и мясо, сырье для кожевенной промышленности.
   Мой приезд и вопросы о восстановлении юкагирского села  Тустах-Сень, директора совхоза раздражали: с больной головы, да на здоровую.  Конечно, эвенов в Андрюшкино большинство.  И  для Татаева  село Андрюшкино  – его родина. Проблем для эвенов в Олеринской тундре нет. И все эти «переселения»  - вздор: «дробить хозяйство» никто не даст. Все экономические тяготы лежат на плечах совхоза. Сколько проблем из-за одних  только транспортных расходов, а дизельное топливо  для котельной и электростанции. Стоит остро и кадровый вопрос, в тундре нет пастбищ – «выбиты»? Из откровений директора получалось, что живут они не совсем «хорошо». Главный же аргумент директора – это то, что Андрюшкино стало для переселенцев 35-летней давности теперь таким же родным, как когда-то  Тустах-Сень. Зачем ворошить прошлое?
   Председатель Олеринского сельского Совета Аммосов Гавриил Константинович по профессии школьный учитель. И на должности «председателя» он на своем месте.  Для школьного учителя идея юкагиров переселиться на свою малую родину близка и понятна: для того, чтобы сохранить язык, культуру, нужна среда. Село Андрюшкино – интернациональное в самом хорошем смысле этого слова. Юкагиров в селе, взрослого населения, 228 человек.  Из них только 59, согласно проведенному анкетированию, изъявили желание переселиться. Юкагиры не хотят жить иждивенцами. Надо дать им землю, правда, оскудевшую, распаханную тракторами, вернуть озёра, из которых ради плана вычерпали всё до дна. Надо выделить  из совхозного стада  оленей.

Захотят ли юкагиры уйти из Андрюшкино, где в домах паровое отопление и все удобства? Дом культуры и прочие блага. Иду по школьному коридору второго этажа, заглядываю в классы. В спортзале в это время шумит народ, торжественная часть в честь начавшегося юбилея школы. Брожу между школьными партами и сладко щемит сердце. Меня не покидает чувство, что здесь когда-то я жил. Советские школьные классы одинаково уютные и любимые детьми в любой школе  советского государства. Одинаково везде забота о детях и учителях. Учитель на селе – первый человек!  Потом уж главный - «директор» совхоза,  врач и медсестры в «больничке».  И мнится мне, что юкагиры, эвены и эвенки села Андрюшкино живут здесь из далёкой – иной жизни, которую так талантливо и правдиво  написал  юкагирский писатель Семён Курилов, уроженец этих мест, в романе «Ханидо и Халерха». И такое чувство вины, хоть плачь, оттого, что во всей России, о которой так душевно пели якутские девушки на концерте в Доме культуры, нет теперь того лада и согласия, какие  традиционно   между русскими и другими народами долгие советские годы и в истории тысячелетней России.

Из школьного  окна  второго этажа широко и далеко видится холмистая тундра в бурых лесах,  присыпанный первым снегом веточками кустарник. Трепетной, белой скатертью мечутся табуны птиц белой куропатки - на другом берегу, за ледоставом на реке Алазее. 
Багряный уголок солнца на далёком и мутном  горизонте юкагирской земли. В тундре ветер дует постоянно и зимой и летом. Осень в высоких широтах на Алазее. Метёт редкая снежная крупа-поземка. Уголок России, чувство Родины.



9. «Война план покажет»
И в первую, и во вторую ночь в Андрюшкино мне не спалось. Тревожился, размышлял. В высоких широтах России особенно ясно видится с небес родная земля. Человек в Заполярье с удивлением взирает на окружающий мир. И не вдруг начинаешь осознавать свою малость и беззащитность, свою беспомощность в этом огромном царстве безмолвия зимней тундры и высокого синего неба. Начинает человек понимать всю тщетность своих земных дел и желаний. Сердцем я понимал и поддерживал стремление юкагиров, но умом протестовал. Хотя, именно путь в родовое стойбище - это единственный путь, жизненно необходимый путь для развития и приумножения малочисленного народа. И было так: хорошо успели встать на ноги малочисленные северные народы до 30-х годов. В прошлом году, будучи в Якутске, в Ассоциации народностей Севера Якутии я познакомился с типовым положением об Общине кочевых (родовых) крестьянских хозяйств народностей Севера Якутии. Родовое и общинное самоуправление до 30-х годов было основной формой хозяйствования в экстремальных условиях Крайнего Севера. Однако в последующие годы в результате государственной политики народности Севера отчуждались от исконных территорий и лишались форм и методов традиционного хозяйствования, что привело к упадку и разрушению экономической основы развития, их трудовой занятости.
Ассоциация народностей Севера делает попытку помочь северянам вернуться к традиционным формам хозяйствования на своей земле. В бывшем Томмотском районе приняты меры по восстановлению и сохранению территории исторического проживания эвенков. В свое время кочующих эвенков, как и юкагиров из Тустах-Сеня, «переселили» из Алексеевки, а село ликвидировали. Теперь перед олёкминцами та же проблема, что и перед властями Нижнеколымского района. На Берёзовке люди ушли в места исторического обитания, одним днём сгрузили весь скарб. Там, правда, директор совхоза «Берёзовский» Дмитрий Николаевич Бегунов отнесся к проблеме юкагиров с пониманием, выделена совхозом отделившимся   даже дизельная электростанция.
Интересовался я серьёзно мнением людей в Андрюшкино, побывал на электростанции, беседовал с рабочими-дизелистами, говорил с оленеводами: хотят. Хотят, но боятся и не понимают - хорошо, как это сделать?! Делать придется, процесс переселения начат.
Празднование юбилея первой школы в Олёринской тундре проходило три дня. Под занавес Агропром устроил аукцион для гостей и оленеводов. Перед тем прошла торжественная часть, передовикам труда совхоза первый секретарь райкома вручил правительственные награды, директор вручил – конверты с деньгами. Но через час эти денежные премиальные вернулись в кассу совхоза, благодаря аукциону. Я внимательно слушал торг на аукционе и вздрагивал от цен на товары. Волчьи шапки пошли по цене 350-500 рублей; заготовки на детские торбаза – за 350 рублей. Цен низких не было. Я сидел в зале, в крайнем ряду на боковом кресле позади всего собрания. Наблюдал за торжищем и с трепетным сердцем мысленно благодарил Анну Васильевну Курилову, маму Николая Курилова. Благодарил мысленно за материнскую заботу - за подаренные торбаза. Поначалу я принял старую ослепшую бабушку за «праматерь рода Одулов». Ликом старая женщина разительно напоминала одухотворенных - высоко молитвенных старцев «Скита» Оптиной пустыни. Николай Курилов позже объяснил, что это его родная мама. Теперь я понимаю, что торбаза на мне были пошиты для Николая. Курилов прилетел вертолётом в Андрюшкино, в торбазах из оленьего бурого камуса. Не стыдно и мне теперь прохаживаться по школе, общаться с учителями. Новая меховая безрукавка расстегнута до груди, поверх голубенькой байковой рубашки, обычные брюки, гачами заправленные в торбаза. Не совестно и Николаю за мой внешний вид бродяги, знакомит меня с людьми. Николая Курилова здесь любят. Необыкновенной души человек, красивый с азиатским широким разлётом глаз юкагир. В Коле Курилове всё крупное: талант художника, выдающийся юкагирский детский писатель-сказочник. Лучший мужчина из рода Одулов. Старший брат, поэт Улуро Адо, учёный лингвист, по всем вопросам, касающимися языка, быта, культуры, возникшим при составлении «Букваря», в первую очередь приезжал и шел за советом к маме Анне Васильевне. Для трех братьев юкагиров эту культуру древнего рода Одулов передала им их мама. Все трое стали писателями. И, может быть, главным событием в этой поездке на Алазею, для меня стало знакомство с Анной Васильевной Куриловой, ослепшей к восьмидесяти трем годам. Но зримо видела внутренним зрением старая женщина весь мир душой. Анна Васильевна Курилова – настоящая земная   праматерь рода Одулов, юкагирка с ликом Праведницы. Не менее значительным стало событием и посещение могилы писателя Семёна Курилова, благодаря которому весь мир узнал о юкагирах. Каменная скульптура писателя, с обращенным к небу лицом, с книгой в руках, почти точно передавала мир большой души с гармонией окружающего космоса. При сельском Доме культуры стараниями заведующей Полины Гавриловны Куриловой создан музей всемирно известного юкагирского писателя. В школьном музее бережно хранится первый рукописный журнал « Айымньы» за 1944 год с первыми стихами Семёна Курилова.
Вертолет Ми-8 заходил на посадку в аэропорту Черского. Я прервал свои размышления. Показал жестом Николаю: на взлётной полосе рулил на стоянку, только что прилетевший из Якутска Ан-24. Николай Курилов с пониманием отнесся к моему желанию улететь этим самолётом в Чокурдах. Оттуда предстоит добираться домой в Усть-Неру на Индигирку, минуя по воздуху Белую Гору, с пересадкой в Моме. И получилось улететь якутским бортом»! Уже в сумерках я удачно приземлился в Чокурдахе. Служба в Отделе перевозок работала. Узнал у диспетчера, что на Мому полетит грузовой вертолет Ми-8 только через три дня, в плане стоит. Делать нечего. Забрал из камеры хранения свой геологический полевой спальный мешок из верблюжьей шерсти, и подался на пекарню. Авось, и на этот раз повезет? Ночь перебьюсь, а где еще двое суток кантоваться? «Война план покажет».
В пекарне шла вечерняя выемка хлеба. Бабам было не до меня. Одна бабёнка, пробегавшая мимо входной двери узнала меня, заорала что есть в ней голоса.
- Джон! Твой квартирант вернулся! – прыснула смехом. И понеслась по делам.
«Почему, Джон? У мужиков (женское имя Женя) – «Джон», - наконец сообразил я. Значит, разговор был обо мне? Ждёт Женя. Я так давно из дома от жены, что впору почувствовать себя и «холостяком». Последний раз мылся по-хозяйски в бане на метеостанции в Дружине. Три недели мыл только  лицо и руки. Пора принять горячую ванну, или горячий душ.
- Привет! - пришла Женя, отгрузив буханки хлеба из печи. Предусмотрительная, Женя принесла горячий белый батон с изюмом.
-Голодный? Сегодня тебя здесь оставлять нельзя. Попало мне за прошлую твою ночевку.
Женя работала «сменным мастером». В Чокурдахе она единственный человек с именем «Женя». Спросишь, как найти Джона? Покажут на пекарню
-Там Женя работает.
Спросишь Женю. Ответят вопросом: это не Джон, случайно. Такая известность в жилом месте не у каждого корреспондента районной газеты. Родители Жени работали в Чокурдахе в Индигирском речном пароходстве. По возрасту вышли на пенсию и покинули устье Колымы. Женя после школы выучилась на «пекаря». Нравилось девчонке с рыжей чёлкой кормить людей горячим и вкусным белым хлебом. Живёт в родительской квартире. Куда ехать? С ума сходить в незнакомом городе, среди равнодушных людей? Вся жизнь связана с Чокурдахом. Мимо пекарни не прошла ни одна "высотная арктическая экспедиция комсомольцев", ходивших на собачьих упряжках вдоль побережья по случаю великих дат и событий. Хлеб всем нужен. «Джон» здесь хозяйка. "Начальство". А не меняющиеся приезжие с "материка" - время от времени заведующие пекарней. И то, что «попало от начальства» - это «кокетливая фраза», уловка забрать Пашку Романтика к себе.
Я стоял у входной двери в ожидании «Джона» и думал о себе в третьем лице. Своего теплого угла нет, ночевать негде. Пригласит к себе Женя - придется идти, куда поведет, бычка на веревочке.



10. Нет повести печальнее на свете…
Шло время. И я  мучительно «перерождался» из «Савла» – в «Павла». Однажды взяв в руки чистый лист белой  бумаги  и перо, я понял, что в таком деле нужен другой человек.  Испытал «Благодать» от сладкого процесса «сочинительства». Поверил в дело, за которое взялся. Отказался от геологии и от семьи. Уехал на Чукотку на два года. Вернулся к жене на Индигирку уже другим человеком. И наблюдая за Женей, размышлял о пошлости и о «геройской» действительности, о предстоящей «хлебной любви». Усмехнулся. Женя заметила мою усмешку.
   -Не нравлюсь? – Одета Женя в  бязевые белые «шаровары».  Просторная белая   рубаха  без ворота сглаживает ее полноту тела; «картину маслом» дополняет белая медицинская  шапочка, под которую заправлены рыжие волосы. Лицо бледно-розовое  от жара  железных печей, едва заметные рыжие веснушки густо высыпали пятнышками на оголенных запястьях  рук.  Работают бабы на пекарне в «верхонках», таская хлеб из зева электропечей. За  смены рабочая форма пекарей изрядно мажется  жирными  пятнами,   от  соприкасания   грудью  с хлебными формами.   Белые шаровары в темных жирных пятнах  от   металлических   столов, на которые кидаются деревянные лотки и  бабы раскладывают в них  горячие пшеничные   буханки,  для  городских магазинов.
   -Я не о тебе. – Отозвался на Женин вопрос. - Над собой смеюсь.
-Скоро смена заканчивается. В подсобке подожди. «Подсобкой» на пекарне служит отделенная  веранда  за  стеклом. Рабочий стол сменных мастеров, бумаги, бухгалтерские счёты. Подсобка и раздевалка в пекарне – где, не знаю, ни разу там не был. «Вход воспрещен  в бабье царство».
   Женя оценила обнову – торбаза на моих ногах. Резиновые болотники оставил в Андрюшкино. В хозяйстве оленеводов -  новые резиновые сапоги,  никогда лишними не будут.
   -А что ты в гостинице не устраиваешься? Парень ты смотрю – кредитный, - спросила Женя.
   -Так гостиницы нет.
   -Почему, нет? Есть, в речном порту для своих, речников.
   -Кто меня там пустит?
  -Ладно, переночуешь у меня. А там видно будет.
   Я не сказал «Джонке» - так я стал мысленно называть Женю. Не сказал  о задержке с вылетом на трое суток.  «От судьбы – не уйдешь. Так-то, Пашка Романтик». При знакомстве с людьми, путешествуя,  я никогда не называюсь честным именем, особенно - при знакомстве с женщинами. Мужикам – грех врать. Бабам – «пудрить мозги» можно. Такая – гнилая философия жила в «Савле». Внутренний «Павел» - второе я, рождался  ещё где-то далеко, в тумане грёз,  не ясный образом.  Дожив до тридцати лет,  я ни разу не открывал «Евангелие». Сразу начал читать  «Библию». «Ветхий Завет» изумил меня. Я читал ночами  «Ветхий Завет» с карандашом, подчеркивая абзацы ветхозаветной мудрости. За последние две тысячи лет человечество ничуть не изменилось, сделал вывод, дочитывая Евангелие.  Истины из «Нагорной  проповеди»  -  людьми попираются и сейчас. Всё так же жестоко сильные грабят  и убивают слабых.  «У сильного – всегда бессильный виноват». А судьи – кто?  «Нет правды на земле, но нет её и выше». Оттого и жил «Савлом» до тридцати лет, пока не начал изучать «Библию». Оттого и «Пашка Романтик», а не  «Сашка Горюшкин».
Двухкомнатная квартира «Джонки» - на первом этаже в  деревянном  доме  из бруса. Батареи отопления горячие, а холодища в комнатах. Чокурдах стоит  на семи ветрах.  Поселок открытый ураганным ветрам – на все четыре стороны. Жилье людей продувается до «окостенения».  Квартира Джонки обставлена еще родителями. И будь в квартире  тепло,  жить да радоваться можно уютному гнездышку. Но из всех углов сочились холод и вечная мерзлота, пустота, а за ней выглядывало и одиночество. В таком «морозильнике» и душ принимать расхотелось.
  -Не волнуйся, ванную комнату я нагрею обогревателем, - успокоила Джонка. – Полежишь в горячей воде. Отмоешься. А то от тебя  псиной пахнет.
    -Это от торбазов, - камус набрал влагу,   от подогрева горячих ног стал остро пахнуть лесным оленем.
   Все по-людски. Я дремал от удовольствия в горячей воде. Обогреватель отключил от электричества сам, вынул вилку из  розетки.
   Зачем ты это делаешь -  спросила Джонка.
  -Я по профессии – геофизик, Джонка.  Шутки с током плохи. Электрические масляные радиаторы даже  убивали людей, и не раз. Пол – ледяной. Нагреется радиатор, начнет   снизу «потеть»,  могут и перемкнуть  контакты  от влаги в коробке соединения.
  Прошло какое-то время, и Джонка зашла в ванную комнату в одном халатике.
-Давай,  потру тебе спину мыльной мочалкой, - Потянулась Джонка к полочке за мочалкой из рогожи,  и розовым мылом, ненароком  открылась халатом.
-Меня баба дома ждет! –  Схватился я театрально за голову. И с мех, и грех.  Взрослые люди. Джонке уже за сорок лет. Северянки «стареют» поздно. И Джонка могла бы за девочку сойти, не будь она полная телом.
  -А я, что не баба? – Джонка рассердилась не на шутку.
  - Баба. И ты – баба, - согласился. – А мне, как быть?! Жена -  двое детей дома ждут. И так третий месяц  болтаюсь по Индигирке и Алазее, Бог знает где,  без вестей.
- Дитя ты еще, Паша!  Дитя! Ничего ты о женщинах не знаешь, хоть и настрогал двух детей. Я же не замуж прошусь. Спину  тебе  потереть, - смеется Джонка.
  -Рыбы хорошей мне домой надо, - поделился мыслями. Близость женщины возбуждает, горячится кровь, мысли становятся ясными.
 - Да, Паша, - разочарованно пропела Джонка. – Баба – рядом. Бери, мужик – не хочу! А он, ****ь, о рыбе  думает. Будет тебе рыба. Племянник мой Сашка Сокол рыбак. Найдет тебе «рыбу» и десяток омулей.     «Рыбой» зовут «нельму» на Индигирке за Полярным кругом. Джонка ушла в пекарню в четвертом часу утра.  Первая смена с четырех. Я проспал в белых простынях до семи утра, под теплым ватным одеялом пригрелся. И, в добрый час рассвета, пришли грешные мысли: может, остаться до весны? В Русском Устье так и не побывал. Следующим летом без беготни доберусь на сузогрузах до бара Индигирки. Там Полярная станция. Вездеходы. Может, согласятся свозить  в Русское Усть? На весы судьбы я поставил   «семью» и случайную, добрую женщину, которая от тоски и одиночества приютила меня. Теперь стыдно и показываться на глаза  жене. А зачем жене знать? Пусть будет  такт.  А дальше, как получится? Я успокоился и пошел на берег Индигирки к рыбацким катерам. Там следовало искать Сашку Сокола.

  Племянник Джонки готовился отплыть. Рыбачит он в десяти километрах ниже Чокурдаха.
   -Хорошо. Завтра вернусь. Вечерком сам приду к тетке. Рыбы принесу. Поговорим, - согласился Сашка Сокол. Крепкий помор. Тоже из местных. Мой ровесник. Кучерявая рыжая бородка роднила Сашку Сокола с рыжей чёлкой Джонки.
   От катеров на берегу я поднялся в Аэропорт. В отделе перевозок обнадежили:
  -Утром улетает  Ми-8 в Мому.  Попрошу командира взять тебя. Иначе застрянешь у нас надолго. Погода портится. -  Изучила начальник отдела перевозок мои документы: паспорт и «командировочное удостоверение молодого писателя».
   Я вернулся на квартиру Джонки, забрал рюкзак, ружье и спальный мешок. Вернулся в аэропорт, хозяйка отдела перевозок позволила до утра оставить вещи в рабочем помещении, где стояли огромные напольные весы. Камера хранения  не работала,  из-за отсутствия пассажиров. Ружье в чехле оставил при себе. На пекарню решил не заходить. В Чокурдахе «сухой закон». В магазинах ничего не купишь. Бабы на пекарне, в тепле – приноровились ставить брагу. Знают и рыбаки о бражке. Несут бабам рыбу. Джонка жестко контролирует «процесс»,  дай им только волю. Поэтому шли с берега только доверенные люди от Сашки Сокола. После смены Джонка принесла домой трехлитровую банку браги.
   Я готовился к «побегу», за кухонным столом  не пил брагу. Прибежала  Ирка, жена Сашки Сокола. С Джонкой они и загуляли до песен. Племянник Сашка Сокол живет в соседнем доме. Ирина фыркнула.
   -Надоела брага! У меня шампанское стоит к Новому году! Паша, проводи меня за шампанским. Джонка смеется.
   -Проводи.
 Пришлось провожать до квартиры. Зашли в квартиру. Детей нет. Сашка Сокол на реке рыбачит. Скажи кому, хрен поверишь в такое?! Ирка порывисто обняла меня за шею цепкими ручонками, и прилипла губами. Укусила, стерва,  за нижнюю губу,  до крови. Пятясь, потянула меня к дивану в зале. Что делать?
   -Раздевайся, - шепнул Ирке на  ухо.
  Ирка освободилась от  меня  и стала лихорадочно стягивать через голову платье. В это время я успел выдернуть свой кожаный брючный ремень. Уж и хлестал я её по сраке!  Уж и шпарил по попе  так, схватив её за левую руку,   что от боли Ирка захохотала.
   -Ай-да, молодец! Расскажу Соколу – обрадуется!
«Учил» Ирку я от души, с оттягом по мягкому месту кожаным ремнем, будто мстил за всех мужиков, обманутых женами.  Махал без жалости, и остервенело ремнем,  неожиданно,  в глубине сознания,  удивляясь: откуда во мне это? Вспомнилось детство в таёжной деревеньке у бабушки. Замужняя старшая дочь деда и бабушки - Евдокия загуляла с мужиком. Деревня – ничего от людей не скроешь. Так дед мой, а не Дуськин мужик, порол дочь гулящую. И мы, внуки, видели эту «казнь».
  Ирка прекратила хохотать. Я отпустил её руку. Ирка прикрыла ладонями рот, испуганно отвернулась.
  Я медленно поворотился, ожидая увидеть Сашку Сокола.
 В дверном проеме стояла Джонка. Взгляд её, лицо - ничего не выражали.
 Помолчали.
- Пошли. А ты будь дома,- рыкнула Джонка на Ирку.
 По дороге до квартиры я сообщил Джонке, что утром улетаю.
- Я поняла, что собрался драпать, сразу  заметила, что твоих вещей нет. Уезжай с миром. Будешь в Чокурдахе – мой дом для тебя в любое время открыт.
   -Прости, Женя. Прости. Надо лететь. А «Джонка» тебе к лицу.
  -Да, мне понравилось, - согласилась Женя.
Урожденная в глухомани, на краю света в советском государстве, в краю болот и озер, в краю «розовых чаек»,  Джонка, как истинная северная женщина,  от природы мудрая. Отродясь,  не читала Джонка Библию и Евангелие.  А вот, вишь ты,  женским сердцем поняла меня.
  -Да, Женя. Да, Джонка: нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.
   Утром я покидал на вертолёте Ми-8 Чокурдах совсем  иным человеком, каким жил прежнюю жизнь.  Улетал домой на Индигирку умиротворённым,  в согласии с самим собой,  с иными  чувствами и  взглядами на жизнь: я – повзрослел.   Поселок Чокурдах стал для меня  родным: приютили, обогрели накормили люди. Подарили человеческое счастье и дружбу с настоящими людьми, обогатился  душой. Чокурдах и Джонка  навсегда останутся в моей памяти, как и Алазея – Черский - Чокурдах - в высоких широтах России!  Храм земной,  в котором  я окончательно переродился в «Павла» - из «Савла». Где обрёл имя своё.


ПОСЛЕСЛОВИЕ
Уходит век. Прошлое остаётся с нами до смертного часа. Каким ты жил – богатым, иль скупым?! Потомки обязательно тебя «наградят». И получишь справедливый суд или расправу – если жил жадным злодеем, заедая чужой век.
В старости прошлое убивает или возвышает. И никуда от этого человеку не деться. Много прошло лет и зим с той весны, когда я покинул Индигирку. Умер отец. Уезжал на малую Родину - на время. Не мог оставить после похорон отца сиротой стареющую маму.
Любил родителей и люблю. Прошло немного времени, с Индигирки переселилась в Канск жена и дочь школьница. На Индигирке не осталось ни кого. Зачем возвращаться в прошлое, если там его нет? И было ли она – эта прошлая жизнь? Четверть века отдано Крайнему Северу. Забыть и вычеркнуть из памяти любовь к реке Индигирке не реально. И всё чаще спасает память, возвращая в прошлое – возвышает, лечит неизбывной любовью. Романтик и бродяга, и профессию выбрал в юности «романтическую». Полтора десятка лет работал в Геологоразведочных экспедициях Индигирки – Колымы и Чукотки. В геофизических отрядах ВИГРЭ – Певека и на Мысе Шмидта. В подсознании формировался мир уходящий. Приходящие дела и события летно откладывались в памяти. И в старости - спасение прошлым.
Унесли на погосты моих товарищей – северян. Мир их праху. Мало нас осталось живущих – «советских геологов». Обезлюдили и поросли полынью пустоши северных рабочих посёлков и приисков на Индигирке и «золотой Колыме». Капитализм раздавил безжалостно Советский Север. Северяне доживают век на «материке» России нищими пенсионерами. Мы ли это были? Жили сорок лет назад…
Фамилия юкагиров Куриловых была хорошо известна в Якутии. В любом народе – писатели! Если они действительно настоящие писатели, всегда были и остаются совестью народной. У юкагиров совестью народной и подвижники – просветители братьев и сестер рода Одулов являются известные всему миру братья Куриловы. Старший в семье – Семён Курилов - стал всемирно известен своим романом «Ханидо и Халерха». Ярче и талантливее книги о жизни юкагиров в начале двадцатого века, пока нет. Семён умер в молодом возрасте. Захоронен на погосте поселка Андрюшкино. Средний брат – Гавриил Николаевич Курилов – учёный – филолог, создатель юкагирской письменности и школьного «Букваря», - поэт Улуро Адо! Умер в преклонном возрасте в Якутске. Николай Курилов – младший из братьев. Великий юкагирский художник и поэт от Бога. Автор книг для детей в стихах и «сказок» о юкагирах для детей. Автор прекрасных полотен живописи. Николай Курилов – художник - юкагир с мировым именем. Знают талантливую семью Куриловых на Аляске и в Канаде.
В апреле 1983 года, не ведая о порядках в советском литературном мире, я самоходом явился без приглашения в Магадан на Третий Всероссийский семинар молодых литераторов народностей Крайнего Севера и Дальнего Востока. И хотя семинар был, честно говоря, не для русских авторов, меня, как русского парня, приняли молодые национальные литераторы с душой. Там впервые я осмыслил духовную связь с той литературой, которую принято называть «северной». Там познакомился с нивхом Владимиром Санги, писателем с Камчатки. Его роман «Охота по чернотропу» я прочитал и полюбил. Фронтовик Софрон Петрович Данилов, автор прекрасного романа «Сердце бьётся» - о Якутии довоенной поры. Савва Иванович Тарасов, якутский поэт. Сергей Дмитриевич Шевков, поэт - ветеран войны в Корее с американцами. Руководители семинаров из Якутского Союза писателей – приняли меня, «начинающего литератора» с радостью, прочитав мои сырые повести и рассказы.
- Теперь ты наш, - подчеркнул Софрон Петрович. – Только не исчезай никуда.
На семинаре обрел друга – юкагира Николая Курилова. Художник он был известный за пределами Якутии – на Аляске. Начал писать «сказки» и стихи для юкагирский детей. Оформил «картинки в юкагирском «Букваре» для школы, который создал его средний родной брат-лингвист, поэт Улуро Адо.
Первый день начала Всероссийского семинара, вечерком продолжился у пивной стойки. В поселке Черский в устье реки Колымы, где жил с семьей юкагир Николай Курилов – нет пивзавода. «Магаданское» пиво не уступало по качеству «чешскому». И «варили» пиво на Магаданском пивзаводе, приглашенные работать из Чехословакии, чешские пивовары. Ночевать в Магадане мне негде. Места в гостинице забронированы только для приглашенных участников семинара. Для меня места нет. Родные – «советские гостиницы» всегда забиты людом «командировочным», огромной массой снующими из одного конца державы в другой. Советская страна жила напряженной жизнью. Родина строила города и добывала нефть. Родина растила и воспитывала в школах из детей – народ! Студенческие отряды прокладывали рельсы новой железной дороги на БАМе. Лишь «снобы» лениво поговаривали о каком-то «застое в стране советов». Разные разговоры можно было услышать в магаданской пивной.
Уже и вечер. И огни фонарей на проспекте Ленина радуют душу праздником и надёжностью бытия. Николай Курилов предложил жить у него в номере гостиницы нелегально. В одноместном номере гостиницы «Колыма» - спальная кровать и диванчик для отдыха, два кресла, полированный письменный стол. В номере Николая Курилова я и жил все время, пока проводился семинар. Природа «палеоазиата», как иногда зовет себя Николай Курилов, наделила его чуткостью, чувством меры и интеллигентностью. Чист человек душой, прост мыслями и чувствами, просто одевается. Всё в человеке, с не замаранной судьбой, прекрасно. Мне всегда везло на хороших людей. На Индигирку от Николая пошли письма.
После Всероссийского семинара молодых литераторов народностей Крайнего Севера и Дальнего Востока в апреле, в тот же год в октябре побывал у Николая Курилова в гостях на Колыме. Летали на вертолёте Ми-8 в село Андрюшкино к его маме, посетили могилу брата Семена Курилова, всемирно известного юкагирского писателя.
Письма.…Да, письма! Сегодня я посвятил весь вечер письмам Николая Курилова и воспоминаниям о нашей дружбе. Писем у меня сохранилось немного. Один переезд равен двум пожарам, говорят в народе. Я перебрался окончательно в Канск с Индигирки.
Первое письмо от Николая майское за 1983-й год. Месяца не прошло после встречи в Магадане. Николай уже тогда был опытным человеком в искусстве и литературе. В «Литературной России» публиковались его сказки, что-то готовилось к изданию из детских книжек. Осенью должен был состояться в Якутске съезд художников. И после Магадана Николай усиленно готовился к выставке своих картин в Якутске.
Письма Николая Курилова – он сам! В следующем, августовском письме Николай открывается:
«Живописью занимался и пел. Так сказать, работа шла в сопровождении собственного голоса». - Писал он о своей поездке в тундру, на родину отца.
Переписка завязалась оживленная, откровенная. Нет, он никогда не жаловался на судьбу. Но все, же горечь в его письмах присутствовала всегда. Жил он с семьёй в Черском. Ютился Николай Курилов в то время в малогабаритной квартире с женой и четверо ребятишек, и картины свои, и сказки свои приходилось сочинять, где придётся. У детей от масляных красок бешеная аллергия. Как жить и работать талантливому юкагирскому художнику и писателю? В Отделе Культуры Администрации Нижнеколымского района чиновница и пальцем не пошевелила помочь бедной семье юкагирской знаменитости. Позже, когда я был в гостях у Николая Курилова в Черском, я встречался с этой чиновницей из Отдела культуры района. Перо Николая Васильевича бессильно описать эту «Коробочку» - в «квадрате». Где была «совесть», там давно уже «хрюкающий пятак жирной свиноматки».
Николай Курилов вел борьбу за исконные земли юкагиров, выступал в республиканской печати. В районной администрации умного юкагирского писателя советские чиновники не любили. Оттого и такое пренебрежительное отношение к бедствующей семье художника и писателя. Многое я знал из наших магаданских бесед, из писем же было видно: нелегко живётся человеку на родной юкагирской земле. Это-то и угнетало. Был бы «пришлым», каких много обитает в высоких широтах Алазеи, которым трын-трава до этого края озер и птиц, - ладно. Ведь родился человек здесь, вырос, творит во имя святого – во имя своего юкагирского маленького и многострадального народа. А тут – такое: «…Целый год ждал и наконец, прибыл, - пишет он в одном из писем о членском билете Союза художников СССР. – Хотели вручить торжественно, да я отказался. Ни к чему. Тем более что хотели эту миссию доверить отделу культуры, который, когда я ходил безработный, даже пальцем не пошевельнул».
В этот год Николай Курилов много ездит по Северу, бывает в Ленинграде по творческим делам. «Командировочные деньги» - делит на себя и семью.
«Моя-то (о жене, -В.Ш.) все тяготы безденежья испытала со мной, да и теперь сидим на мели, жуём хлеб, обжаренный».
Меня как током ударило по мозгам: «обжаренный… хлеб». В одно время с письмом пришёл гонорар из «Полярной звезды» за очерк. По дороге на почту читал письмо. И там же, на почте, из 48 рублей очерковых отослал в Черский Коле 30 рублей.
Это всё о нём: в августе 1983года я сплавлялся в одиночку на байдарке по Индигирке. Все деньги с расчёта на стройке оставил жене, «премия» ушла на покупку байдарки. Уходил по реке я с пустыми карманами. Перед уходом написал о своих планах Николаю Курилову. В Белой горе, в сентябре, куда я пришел самосплавом, на почте меня ждал перевод от Николая Курилова на 50 руб. Позже я продал байдарку. Из Чокурдаха в Черский и обратно, после поездки в Андрюшкино, домой до Усть-Неры денег хватило добраться. Продуктами в Моме снабдил за счёт Момской торговой базы Василий Петрович Неустроев. Мы жили дружно в Советской стране – одной семьей в одном огромном и крепком доме. Истинно говорю вам: прослезился. Сидел на берегу залива и вытирал слезы. Перед глазами явственно виделось многодетное семейство и «обжаренный хлеб» в хлебнице в центре пустого стола…
Потом были встречи на семинарах молодых писателей Якутии. В такие дни мы не расставались ни днём, ни в гостинице. Делили хлеб и соль. И в глаза, и за глаза я ни разу не слышал от Николая бранных слов в адрес товарищей, что не редко случается в творческой среде. Николай Курилов всегда ровен, скромен и тих.
Наступил и треклятый 1985-й год. Как-то в письме Николай Курилов сознался: «Маслом не пишу уже три года. Запретили врачи. У детей сильная аллергия, а мастерской нету».
Силу художественного слова юкагира Николая Курилова я узнал и полюбил. Тянуло понять и вникнуть в творчество художника Курилова. Библиографические книги о юкагирской семье Куриловых расскажут все, что душе угодно. Нет в этих книгах ни строки о работах художника. Я был в Якутске на выставке картин Николая Курилова. Картины надо видеть.
В мае того же года Николай Курилов работает над учебником и попутно пишет стихи для детей. Написал с горечью о поездке в Якутск в Книжное издательство: «Да пришлось поругаться в Якутске; оказывается, кто столкуется там, тех и издают. А про всех других забывают. Меня тоже с трудом втиснули в план издания, да и то на 1987-й!..» В следующем письме: «…Сейчас сижу за машинкой: надо готовить рукопись на … 1988-й год! Успеть бы подготовить, да вот, неторопливый я человек…проверяю, уточняю и т.п. и т.д.».
Год следующий - год первый «перестройки», на письма от Николая Курилова не щедрый. «…Детям сделал 3-этажную кровать».
Трагедия с неустроенным жильём для художника невыносима. Негде уединиться. Бездарно и беспомощно проходит драгоценное творческое время. Уходит вдохновение. А строки эти из письма уже 1987 года! В этом году зимой состоялась большая выставка картин Николая Курилова в Якутске. Работала там московская группа из программы «Время». Я был на той исторической выставке. Сколько ахов и охов восторга тогда прозвучало о шедеврах юкагирского художника из уст москвичей. Гордились своим земляком, якутяне.
Приезжали на выставку члены Правительства Республики. Но не скоро ещё после выставки Николай Курилов получит трехкомнатную квартиру на одной площадке – за стенкой «однушку» под мастерскую. Его упрямая и гласная борьба за юкагирские земли на Алазее многим чиновникам нервы портила. Пока не вмешался в дело первый президент Республика Саха (Якутия) Николаев, дело о выделении жилья лежало под сукном. Теперь, слава Богу, все условия для нормальной работы и проживания в теплой квартире в Черском имеются.
Ушли годы и десятилетия. Связи с Николаем Куриловым нет. Писатели из Якутска передают ему мой привет. Коля сильно постарел. Радуется, что я помню о нашей молодости и дружбе. Общественными сетями Николай не пользуется. Иногда вижу в ленте новостей ВКонтакте внучку Николая Курилова. Пишет о поэте Улуро Адо. Сама пишет стихи. Род юкагиров Олёринской тундры славен талантами.

25 ноября 2025 г.
г. Канск