Глава 5. Мужчина и его время

     На собрании по выбору делегатов на первый Континентальный Конгресс в Филадельфии мистер Вашингтон, который до того был скорее молчаливым наблюдателем, чем активным участником виргинской Ассамблеи, произнёс речь, которую все, слышавшие её, провозгласили одной из самых красноречивых, что им доводилось слышать.
     Речь эта была очень краткой и произнесена со скромностью, равной лишь её силе.
- Я самолично подниму тысячу человек, - сказал он, - возьму на  себя все расходы, и пойду во главе их на спасение Бостона.
     Эти слова послужили сигналом, и события начали стремительно разворачиваться. Мир в изумлении взирал на зрелище объединения колоний, доселе едва замечаемых и, конечно, никогда не учитывавшихся в европейской политике, но которые теперь явно собирались бросить вызов нации, той самой нации, что, со времени поражения французов, считалась лидером среди государств.
     Америка вооружалась, и вооружалась нешуточно. Когда стало ясно, что ни король, ни парламент не собираются обращать внимания на послание первого Конгресса, требующее справедливости для всех колоний; что единственный ответ Англии заключался в том, чтобы обрушить на Америку налоги, столь ненавистные для той, и чтобы настаивать на монополии Ост-Индской Компании на такой ценный товар, как чай, тогда все штаты приготовились ответить на силу силой, встретить вооруженных людей с оружием в руках.
     Этот настрой царил везде, особенно на Юге. Губернаторы Виргинии, Каролины, Пенсильвании, Мэриленда и Джорджии обнаружили, что неспособны более контролировать Ассамблеи. Они могли бы попробовать распустить их, но те бы не подчинились.
     Отряды виргинцев собирались на военные сборы. Один из них был поднят Августином Вашингтоном, который просил своего брата взять командование. Тот согласился, он был в это время в Филадельфии на втором Конгрессе, созванном на этот раз, чтобы попытаться получить признание прав колоний мирными средствами, а также, чтобы определить наиболее действенные меры защиты Америки, ибо, хотя члены Конгресса ещё не осмеливались прямо произнести слово «война», половина континента уже вооружалась, и пока политики в Лондоне и Филадельфии  спорили о том, как сохранить мир, британские солдаты высаживались в Бостоне, а вооружённые американцы прибывали с каждой плантации и фермы.
     Для такого проницательного и заинтересованного наблюдателя, как Джордж Вашингтон, признаки эти были безошибочны.
     Дух людей делал подчинение невозможным, и раз иная аргументация не действовала, оставалось лишь одно средство – вооружённая борьба.
     Надо твёрдо стоять на своём, пусть даже прольётся немного крови, надо выказать силу – и тогда Англия отступит, если же нет … тогда открывается ужасающая перспектива гражданской войны. Другого пути нет.
     Мистер Вашингтон не верил, что Англия окажется настолько нетерпимой и откажется признать справедливость требований колоний, если Америка докажет на деле свою решимость отстаивать их.
     Выбранный вновь представителем Виргинии, и имея под своим командованием несколько независимых соединений, он покинул Маунт-Вернон в начале мая 1775 года, и поскакал в Филадельфию на своём скакуне по кличке Нельсон в сопровождении одного лишь цветного слуги.
     Первое, что он услышал, проезжая через Пенсильванию, было известие о сражении при Лексингтоне. Также он слышал со всех сторон о том, что колонисты поднимаются и вооружаются.
     На собрании в Конгрессе на нём была та самая синяя униформа с красной отделкой, которую он носил во время последней кампании против Канады, в ней он был, когда возвратился из Форта Дюкен (теперь Форт Питт – процветающий городок), и в глазах многих, кто видел его теперь в том же кафтане, то было знаком прошлых успехов и будущих побед. Но Конгресс всё ещё не допускал возможности войны, несмотря на патриотический призыв Патрика Генри заменить слова действием.
     Подобное игнорирование реальности, однако, не могло продолжаться долго. Генерал Гейдж (которого Вашингтон знал ещё в бытность того офицером при генерале Брэддоке) занял Бостон. Город и порт были заполнены британскими отрядами и британскими кораблями. Делегаты осознали необходимость немедленно избрать кого-то, кто возьмёт на себя общее командование над всеми силами, собранными против британцев. Виргиния рекомендовала Вашингтона на этот пост, но Новая Англия, которая разместила армию вокруг Бостона, продвигала своего человека из Массачусетса, Джона Хэнкока, однако Джон Адамс, их делегат, всё же настоял на том, чтобы желание Виргинии, сильнейшей колонии, было удовлетворено, подчёркивая, что ни один другой кандидат, за исключением Джорджа Вашингтона, не имел такого боевого опыта.
     Как следствие, менее чем через месяц после этих событий, он покинул Маунт-Вернон, помахав на прощание домочадцам, что собрались проводить его, выстроившись перед его скромным красивым домом, чтобы занять пост главнокомандующего восставшей столь стремительно из небытия Американской Армии. Его главной и непосредственной задачей, за которую он не ждал лично для себя никаких почестей и никакой выгоды, было изгнать британцев из Бостона.
     Накануне он написал прощальные письма жене, своему пасынку Джеку Кастису, которому поручал заботу о доме, своему брату Джону и своей сестре.
     Он также послал письма офицерам независимых отрядов, которые перешли под его начало.
     Когда он закончил писать, стояла уже глубокая ночь. Он запечатал последний пакет, вышел из задумчивости и заметил, что окрестности погрузились в полное молчание. Он встал и подошёл к окну, которое было распахнуто навстречу душистому воздуху тёплой июньской ночи.
     Он прислонился головой к ромбам окна и стоял неподвижно, стараясь проникнуть взором сквозь тьму, окружающую город квакеров. Звёзды, похожие на кресты, переливались в безлунном небе. Где-то в долине цвели жасмин и шиповник, ветерок приносил их аромат. Все окна были темны, также как и улица, и только кое-где мигал уличный фонарь.
     Похоже, что бодрствовал один лишь главнокомандующий. Ему нравилось ощущать спокойствие ночи. Он подумал, что, возможно, ещё не скоро удастся ему постоять вот так, наслаждаясь полным покоем, когда ничто не препятствует его думам.
     Его думы.
     Сегодня ночью они уносились далеко.
     Он предвидел все трудности, что ждут его на пути выполнения той миссии, которую он принял на себя.
     Никто лучше него не знал, чего это будет ему стоить.  Но никто и не ценил так высоко, как он, награду, которая ждала его в конце пути, если он будет мужественен и верен.
     Он стоял накануне борьбы, которую мир ещё не видывал.
     Люди одной крови, одних традиций, равные по качествам, с одинаковыми законами, но полярные по обстоятельствам жизни и образования, разделённые тысячами миль суши и моря, так что сообщение между ними было трудным и медленным,  должны были сойтись в схватке за тот принцип, который старшая нация сначала даровала младшей, а потом собиралась вырвать с корнем – принцип свободы.
     Англия могла считать, что взрыв негодования в Америке был всего лишь мятежом, восстанием рабов против своих господ, низших против высших, но Вашингтон знал, что это было не так.
     Это было неизбежное следствие возмущения сильных людей, сильных, благодаря тем же качествам, что сделали их предков великими,  но ныне ещё более созревшими, закалёнными в постоянных тревогах колониальной жизни на новом континенте, эти качества были – мужество, предприимчивость, терпение. 
     Джорджу Вашингтону было ясно, что он возглавлял не горстку мятежников, но что он вёл отряды своей Родины, молодой, дерзкой, энергичной, требующей того, что принадлежало ей по праву.
     Да, эта нация всё ещё формировалась, порой была неуверенна в себе, не вполне сознавала свою силу, но всё-таки то была нация, и она собиралась сделать свою страну счастливой, процветающей, великой.
     Глядя в мрак, скрывавший Филадельфию, Джордж Вашингтон думал о том, сможет ли Англия впредь удерживать Америку, каков бы ни был исход грядущего столкновения.
     Из опыта общения с губернаторами, Брэддоком и его офицерами Вашингтон узнал легкомыслие, поверхностность, нетерпимость, выказываемые Англией во всём, что касалось колоний.
     Он видел презрение, с которым королевские официальные лица относились к жителям штатов, часто замечал алчность и леность губернаторов, которые считали Америку не более чем местом своей временной ссылки, и отбрасывали прочь все взгляды и обычаи колонистов, как не заслуживающие внимания. Эти люди правили Америкой, но нисколько не заботились о ней, для них она была местом выкачивания денег посредством новых и новых налогов. Они даже не давали себе труда взглянуть на карту штатов, не имели понятия об их размерах, были ли то сотни или тысячи миль.
     Поведение британского Кабинета во время последней войны с Францией служило доказательством тому. Послав всего лишь тысячу отрядов и генерала, полностью невежественного во всём, что касалось этой страны, они создали предпосылки позорного разгрома при Мононгахеле и четырёх последующих кровавых лет войны. Та война показала Вашингтону, что британские регулярные части не способны сражаться в лесах, и что отряды колонистов были не только равны им, но даже превосходили, а также что генерал, который не знает и не хочет знать Америку, чья голова настолько набита предрассудками, как голова бедного Брэддока, никогда не получит доверие и послушание американцев.
     Поэтому Вашингтон не верил, что Англия сумеет удержать Америку против её воли.
     Но была и обратная сторона медали. Вставали две значительные проблемы.
     Первая, самая насущная и трудная, заключалась в формировании единой обученной армии из добровольцев самого различного толка, независимых отрядов, разбросанных, не координированных, не дисциплинированных, обмундированных кто во что горазд. Сюда же добавлялся неотложный вопрос денег, амуниции и снабжения, осложняемый огромными расстояниями, которые надо было преодолевать.
     Вторая проблема – это негры, рабы, которых надо было или освобождать и вооружать против Англии (что было крайней и опасной мерой), или же оставлять всё, как есть. В последнем случае требовалось найти достаточное количество способных людей, которые останутся в тылу и смогут удерживать чёрных в подчинении и порядке, особенно на Юге, а также защищать женщин и детей.
     К тому же не следует забывать, что англичане дисциплинированы, организованы, имеют преимущества векового авторитета, а все губернаторы, их родственники, подчинённые, и многие богатые люди Каролины и Мэриленда выступят на стороне короля, из политических соображений или подчиняясь унаследованной традиции.
     Эти мысли проносились в уме человека, который собирался вести Америку против Англии.
     Он всесторонне обдумывал ситуацию и спрашивал себя: «Справлюсь ли я?»
     И, наконец, ответил: «Да».
     Он отошёл от окна и прошёл по маленькой тихой комнате, освещённой лишь двумя свечами, стоящими по обе стороны зеркала на камине.
     Он остановился у камина и внимательно посмотрел на себя в зеркало, как бы изучая и вопрошая себя.
     На каминной полке лежала книга по инженерному делу, которую он привёз с собой из Маунт-Вернона. Он машинально взял её и пролистал страницы.
     Он был амбициозен, и вот наконец-то пришло его время, вот наконец-то дело, которое ему по плечу.
     Сможет ли он…?
     Его рука слегка задрожала, он положил открытую книгу на место, и поднял глаза на тёмное окно, в котором уже начинал брезжить рассвет.
     На книге был вытиснен его герб. Три звезды и три полоски, прочерченные красным и синим.