Политицкая составляющая Телеграма и прочих

     Упорное нежелание Елены Ландер сменить, наконец, жанр своей, так сказать, творческой деятельности на более подобающее ей кино для взрослых, совокупившись с унылым и упорным говножуйством дегенерата Бабченко, не устающего школить отсутствующие мозги подписантов, деградировавших с тринадцатого года эры ЖЖ вусмерть и напрочь, выдали сию печальную историю, полную прискорбных заблуждений в связи с многими и многими занимающимися явно не своим делом. Ты сука ? Автоматчик сраный ? Так иди воюй. А ты рыжая, с титьками, красивая, сексуальная ? Ну так и фотайся голой. Сымайся такой же, дари радость всем людям доброй воли, не обязательно натуралам, лесбиянки тоже имеются на планете. Или вот режиссура. Ты Аниту Ринальди знаешь ? Или Джилл Келли. Они тоже режиссерши, правда, по завершении порнокарьеры, мало найдется упоротых, как Бабченка, ветеранов, разве только Жулия Энн приходит на ум : сто лет старушке, а она все в попу шпарится, чего не делала в девяностых.
     - Рассказывай, Генрих Иваныч, - задушевно ковырял ножиком вострым пах висящего на крюке старика Ребров, вызывающе положив свою дерматиновую фуражку на кухонный стол, где развратно растопырив тонкие ноги лежала вскрытой брюшиной вверх Оля, - как ты всех нас предал.
     - А у Ольки п...да рыжая ! - удивленно воскликнул Сережа, остригая лобок Оли садовым секатором. - Ишь, сволочь, отрастила метелку. Рапсод Мургабович, а как вы думаете, у Ландер волосня густая ?
     Ребров, задержав острие ножа возле левого яйца Штаубе, задумался. Его выразительное лицо пошло глубокими морщинами, уши задрожали, а из ротовой полости вырвались неясные звуки, постепенно складывающиеся в слова. Сережа прислушался.
     - Признание Америки. Пивная, еще парочку.
     Сережа наскоро пересчитал павших, для верности загибая пальцы, но все равно выходило, что их ровно два : Оля и Штаубе.  " Выходит, - суматошно замелькали в сознании мальчика несвоевременные мысли, а гусли, он это знал эмпирицки, таились в радиоточке, - Ребров тоже нас всех предал, а поскольку из всех остаюсь лишь я один, то предал он лично меня" . Осознав ситуацию, Сережа, привстав на цыпочки, вонзил жало кухонного ножа в сутулую спину старшего товарища.
    - На, сука !
    Воровато оглядываясь, вытащил тело Реброва на лестничную площадку. Там лежал долгообразный дегенерат, щиро политый свиной кровью.
    - Посторонись, гад, - еле слышно шептал Сережа, оттаскивая длинное тело к мусоропроводу, - тута твое место.
    Плюнув на голову павшего, уложил на его место Реброва, сбегал в квартиру за фуражкой и, скрестив холодные руки старшего товарища на затянутой тоже дерматиновой курткой груди патриота, положил на них фуражку.
    - Вы смертию пали, - затянул мальчик дребезжащим голосом, с трудом удерживая скупую мужскую слезу изнутри пищевода, - в жестоком бою.
    - В бою обретешь ты право свое.
    Сережа оглянулся на голос и увидел вальяжно спускающегося сверху Савинкова. Пожал ему руку и отправился вместе с ним добиваться прав, вполне разумно полагая, что дегенераты неисчислимы, а рыжая рано или поздно, но поддастся голосу коалы и собственного рассудка.