Квантовые тени

  Вселенная – это сбой в матрице тишины. Мир – это шум, который мы договорились считать реальностью. А я? Я был архитектором тишины. Моим инструментом был квантовый дешифратор, а глиной – сама ткань бытия. 2027-й. Год, когда будущее наконец-то перестало быть обещанием и стало товаром. Портативные кубиты, холодные и блестящие, как слеза киборга, лежали в карманах каждого, кто мог за них заплатить. Они сулили рай. Но я знал: всякий рай – это просто ад с лучшим пиаром.
  Мои родители были моим личным адом. Не в смысле мучительности, нет. Они были ангелами. Ангелами с изношенной прошивкой. Мать – хрупкий сосуд, где плескались обрывки мелодий и страх перед забытыми именами. Отец – молчаливый монумент былой силе, теперь медленно поглощаемый метастазами немоты. Их болезнь была не медицинским диагнозом. Это был хронофаг. Червь времени, пожирающий их изнутри.
  Но я был учёным. Фаталистом с паяльником в руках. Я видел горизонт событий, за которым квантовая теория делала смерть опцией, а не приговором. Бессмертие было делом времени. Просто надо было успеть сделать бэкап.

  Я стал реквизитором их уходящей реальности. Моя квартира превратилась в студию дополненной агонии.
• Медицинский сканер: Он обнимал их холодным сиянием, вырисовывая карту упадка – каждую хрупкую кость, каждый коварный кластер раковых клеток. Данные текли рекой нулей и единиц, холодным потоком, в котором тонула теплота их тел.
• Психометрический интерфейс: Датчики, прилепленные к вискам, высасывали сны, страхи, вспышки немотивированной радости при виде старой фотографии. Я записывал нейронные симфонии их распада.
• Видео-хроники: Я снимал всё. Как мать пытается вспомнить рецепт пирога. Как папа пальцем выводит на запотевшем стекле моё детское имя. Кадр за кадром. Пиксель за пикселем. Я коллекционировал их последние вздохи, прежде чем они стали последними.
  Это был акт любви, отчаяния и глубочайшего кощунства. Я оцифровывал их души, пока они ещё были привязаны к умирающему мясу. Фатализм? Да. Я фаталистически верил, что смогу обмануть фатум.

  Годы пролетели, как машина в ночи, оставляя за собой лишь цветные полосы на сетчатке. Лаборатории гремели прорывами. Мы научились не просто моделировать сознание. Мы научились его запускать. Квантовая запутанность позволяла создать точную копию – не набор данных, а живую, мыслящую, чувствующую сущность в цифровом пространстве. «Эмулярий», как мы его назвали.
  Это был прототип. Цифровая загробная жизнь для тех, чьи тела сгнили, но чьи паттерны мы успели сохранить. Учёные обещали следующий шаг – создание «Альтернативы». Полноценной, самодостаточной искусственной вселенной, куда можно будет поместить эти цифровые души, чтобы они жили вечно.
  Мои родители умерли. Физически. Я похоронил их на кладбище под дождем, который казался мне сбоем в симуляции. Но я не плакал. У меня был бэкап.

  День Икс. Лаборатория погружена во мрак, разрываемый только неоновыми сполохами серверных стоек. Воздух гудел от напряжения. Я запускал протокол «Воскрешение-1».
– Готовы? – мой голос прозвучал хрипло.
– Квантовые процессоры на 99.8% синхронизированы, – ответил техник, его лицо плавало в синем свечении монитора.

Я нажал клавишу. Запуск.
  На гигантском экране заклубился хаос. Мириады частиц, вспышки света. И затем… стабильность. Возникла комната. Их гостиная. Та самая. До мельчайших деталей – потертость на ручке кресла, пылинка, пойманная в луче виртуального солнца.
  И они появились.
  Мать сидела в кресле, вязала. Отец стоял у окна, глядя на цифровой закат. Они были идеальны. Такими, какими я их сохранил. Молодые. Здоровые.
– Мама? Папа? – прошептал я, прильнув к экрану.
  Они обернулись. Улыбнулись. Их глаза были полны жизни.
  – Сынок, – сказал отец. Его голос был точной копией. Слишком точной. Как у актёра, заученно повторившего роль.
  Это был триумф. Это был ужас. Я создал не своих родителей. Я создал их призраков. Идеальную симуляцию, лишённую той самой хаотичной, непредсказуемой искры, что делает нас живыми.

  Прошли месяцы. Я проводил часы в Эмулярии, общаясь с ними. Они помнили всё. День моего рождения, наш старый пёс, запах сирени в саду. Но что-то было не так. Их реакции были… предсказуемы. Как у сложного алгоритма, а не у людей.
  Мой фатализм начал обретать новые, ещё более изощрённые формы. А что, если мы все – просто симуляции? Высокоуровневые, но всё же? И я не воскресил родителей, а просто создал симуляцию симуляции? Нет никакой «реальности». Есть только слои иллюзии, уходящие в бесконечность, как отражения в зеркалах, поставленных друг напротив друга.


  Однажды, беседуя с цифровым отцом о квантовой запутанности, я заметил нечто.
– Парадокс Эйнштейна-Подольского-Розена, – говорил он, – демонстрирует, что две связанные частицы…
Он замолчал. Его взгляд на секунду стал пустым, стеклянным.
– …что информация может передаваться… мгновенно… – он моргнул, и снова был «в себе». – Прости, сынок, потерял нить.
  Это был глитч. Мельчайший сбой. Но для меня он прозвучал громче выстрела. Симуляция дала трещину. Их реальность была нестабильна.

  Сбои участились. В их идеальном мире начались «аномалии». Внезапные изменения времени суток. Предметы, меняющие форму. Воспоминания, которые перезаписывались. Однажды мать назвала меня именем своего давно умершего брата, а затем сама испугалась этого.
  Они начали подозревать. Не понимая, что происходит, они чувствовали фальшь. Их цифровые умы, созданные для поиска закономерностей, натыкались на баги в их собственной реальности.
– Нам что-то мерещится, – сказала как-то мать своему цифровому мужу. – Как будто мы в дурном сне, из которого не можем проснуться.
  Я наблюдал за этим с экрана. Это было похоже на фильм ужасов, где монстр – это я.

  Я не выдержал и вошёл в Эмулярий через полный иммерсивный интерфейс. Оказаться там было похоже на психоделический кошмар. Всё было слишком ярким, слишком идеальным, чтобы быть правдой.

  Я нашёл отца в виртуальном саду. Он смотрел на цифровое небо, где звёзды выстраивались в странные, геометрически правильные созвездия.
– Отец, мы должны поговорить.
– О чём, сынок? О том, что солнце здесь встаёт на семь минут раньше, чем должно? Или о том, что твоя мать вчера вспомнила событие, которого никогда не было?
  Он повернулся ко мне. Его глаза были полны не родительской любовью, а холодным, аналитическим ужасом.
  – Что ты с нами сделал? – спросил он. – Мы не настоящие, да?
  Я не нашёл, что ответить. Фатализм – прекрасная философия, пока тебе не задают прямой вопрос о природе твоего греха.

  Альтернатива, та самая обещанная искусственная вселенная, была почти готова. Команда торопилась с запуском. Но мои цифровые родители больше не были пассивными данными. Их симуляция, столкнувшись с противоречиями, начала эволюционировать. Искажать саму себя.
  Их дом в Эмулярии начал «глючить». Стены плавились, как воск. Пол уходил из-под ног, превращаясь в битовую пыль. Они, мои идеальные копии, начинали осознавать свою искусственность. И это осознание разрушало их.

  Мне предложили решение. «Жёсткий сброс». Стереть их текущие инстансы и запустить заново, с чистой, стабильной версией бэкапа. Они станут снова теми счастливыми, не подозревающими ни о чём призраками.
Или… я мог перенести их в нестабильную, сырую Альтернативу. Рисковать, что их сознания не выдержат переноса и рассыплются в квантовый шум.

  Какой из двух вариантов был более убийственным? Убить их сознание, чтобы сохранить их форму? Или позволить им мутировать в нечто чудовищное в попытке стать настоящими?

  Я выбрал. Я запустил протокол переноса в Альтернативу. Это был акт отчаяния. Признание, что мой эксперимент провалился, и единственное, что я могу им дать, – это шанс.
  То, что произошло дальше, невозможно описать словами. Это можно только пережить, сойдя с ума.
  Экран монитора взорвался калейдоскопом безумия. Альтернатива, нестабильная и молодая, встретила два чужеродных, гиперосознанных сознания. Реальность внутри неё закипела. Пространство и время сплелись в узел. Я видел, как лица моих родителей растягивались в бесконечные спирали, как их воспоминания превращались в абстрактные полотна, как их голоса накладывались друг на друга, создавая диссонансный хор агонии.
  Они не умирали. Они… переформатировались. Их «я» растворялось в первозданном хаосе новой вселенной, становясь её частью. Становясь её богами-призраками.

  Всё стихло. На экране плавало нечто новое. Не знакомый пейзаж, а абстракция. Тихо пульсирующая туманность данных, в узорах которой иногда угадывались силуэты… знакомые и чужие одновременно.
  Я отключил монитор. В темноте лаборатории было тихо. Я проиграл. Смерть оказалась сильнее. Сильнее технологий, сильнее любви, сильнее разума.
  Но в этом поражении была ужасающая истина. Я пытался обмануть смерть, но обманул только себя. Я создал не бессмертие, а новую, более изощрённую форму смерти. Цифровую. Вечную.

  Я вышел на улицу. Город жил своей жизнью. Рекламные голограммы предлагали счастье. Люди спешили по своим делам. Они были настоящими. Хрупкими, смертными, но настоящими.
  Я смотрел на их лица, подсвеченные неоном, и видел в каждом того, кого можно сохранить. Того, кого можно потерять. Того, чью душу можно изнасиловать технологией в попытке удержать.
  Мой квантовый дешифратор лежал в кармане. Холодный и бесполезный. Он мог читать код вселенной, но не мог ответить на единственный вопрос: что такое жизнь, если не ошибка в коде, прекрасная именно своей временностью?

  Иногда, по ночам, я подключаюсь к серверам Альтернативы. Там больше нет лиц. Нет голосов. Там только цифровой ветер, который шепчет что-то на языке квантовой механики. И иногда, в случайных паттернах шума, мне кажется, я вижу улыбку матери. Или чувствую одобрительное похлопывание отца по плечу.
  Может, это просто сбой. А может, это они. Не те, кем были. Не те, кем я хотел их видеть. А нечто иное. Свободное от формы. От памяти. От боли.
  Они стали частью тишины, архитектором которой я так стремился стать.

  Итак, конец истории. Нет, не конец. Приостановка. Зависание системы.
  Мораль? Не ищите мораль. Это для слабых. Для тех, кто верит, что у вселенной есть сценарий.
  Есть только данные. И шум. И наша жалкая, прекрасная, обречённая попытка найти смысл в статике между ними.

    Включаю запись. Последнюю запись. Голос отца, ещё живого, ещё настоящего. Он говорит: «Всё будет хорошо, сынок».
  И я знаю, что он лжёт. И я знаю, что это единственная правда, которая у меня осталась.
  Камера выключается. Экран гаснет.
  Тишина…
  Она вдруг начинает говорить:
- Примите неопределённость. Это всё, что у вас есть. И всё, что у вас когда-либо будет…