Глава 32. О живом и мёртвом времени

Что такое мертвый роман? Как вообще умирают романы? Причем тут мифология и почему она, на самом деле, совершенно ни при чем, сегодня будем говорить на такую тему.

С чего же мы начнем? А давайте вспомним наших старых знакомых — спортсмена Петра, преступника Илью и Федора — офисного клерка. Что мы теперь с ними будем делать? А вот смотрите сами.

Петр совершил утреннюю пробежку.

Илья ворует в магазине.

Федор представляет, как завтра выступит на совещании.

Так, опять кажется, что персонажи какие-то разные по своей активности. Но в чем именно? Так, действие одно, значит, дело не в нем, динамику мы создаем как-то иначе. Но как? Временем? Да, правильно — временем. Петр у нас как будто отчитывается — рассказывает историю. Илья находится в настоящем моменте — он действует. Федор же погружен в будущее — он планирует и загадывает.

И только? Одно лишь это дает нам разную динамику персонажей? Да. Почему? А вот тут мы обратимся за разъяснением к Ролану Барту и его критике буржуазного романа. Который как бы мертвый. Но почему он мертвый? Потому что этот тип романа подобен некой летописи — описывает то, что произошло. Анна вышла из дома, Андрей прочитал газету. Прошедшее время.

Хорошо, но зачем мы так пишем, зачем не рассказываем историю, а ведем хронику? Барт считает, что это некая форма упорядочивания социума вокруг. Некая форма мифологизации его. К проблемам мифа мы вернемся чуть позже, пока лишь скажу, что это очень сильное упрощение мифа. А пока вернемся к еще одной причине, почему нам следует использовать прошедшее время. Снова посмотрим на Петра:

Петр бегает каждый день немного большее расстояние, чем днем раньше. Он так делает потому, что нагрузку надо добавлять постепенно, подходя к некому своему пределу. А потом и вовсе выходить за него.

Что у нас тут возникает? Причина. То, что Пропп называет мотивировкой — некое описание того, почему действие вообще происходит. Так значит, мотивировка возможна только в прошлом? Посмотрим.

Илья ворует в магазине, потому что голоден.

Видим, что нет. Однако причины, которые лежат в настоящем, как бы слишком простые. Например, если мы зададимся вопросом, а почему Илья голоден, то вынуждены будем прибегнуть к прошлому времени. Илья голоден, потому что вчера с друзьями распивал водку до поздней ночи и не успел толком поесть. Опять прошлое время.

А возможна ли мотивировка в будущем? Слово предоставляется Федору.

Федор представлял, что завтра с успехом выступит на совещании. А там, глядишь, и до повышения недалеко. Как раз местечко в соседнем отделе вроде как освобождается, надо подсуетиться, поговорить с нужными людьми.

Ладно, мотивировка возможна и в будущем. Однако, какая она? Я бы сказал, что зыбкая. Вроде освобождается, а вроде нет. Вроде надо подсуетиться, а вдруг не получится. А вдруг у начальника будет плохое настроение и Федора не то что не повысят, а вообще влепят штраф. Короче, сплошные догадки.

Ладно, скажите вы, но как нам создать железобетонную мотивировку, детерминировать, так сказать, действия персонажа? Через прошлое, через летопись. То, что уже случилось, никаким способом нельзя поменять. Именно в этом и есть основная причина использования прошедшего времени.

И именно это делает роман мертвым, если использовать это повсеместно. Мы как бы не рассказываем живую историю, а читаем мертвую летопись. Все дела уже давно сделаны, поэтому поменять ничего не выйдет. Как же выходить из этого "мертвого" романа? Ну, вы уже поняли. Через настоящее — через действие. А может через будущее, через надежду? Да, можно и так.

Ладно, скажите вы, но это же не единственный способ сделать персонажа живым, давай раскрывай еще секреты. С удовольствием. Самая крутая динамика заключается в том, чтобы что-то совершал "я", а не "он". Снова передаем слово Петру:

Вчера я, Петр, будущий чемпион, бежал чуть меньше, чем сегодня. Почему? Потому что нагрузку надо увеличивать постепенно.

Мы смешали действующее лицо с просто "Петра" на "я, Петр". Что при этом происходит? Для объяснения давайте сначала разберемся, что происходит, когда бежит просто Петр. При таком раскладе мы как бы смотрим на Петра со стороны. Ну вот бежит он.

Даже если он бежит сейчас, мы все равно как-то не воспринимаем это за действие. Сначала мы должны увидеть Петра, а только потом он в нашей истории побежит. Иными словами, когда мы говорим от третьего лица, мы как бы снова оказываемся внутри прошлого, внутри летописи.

Да, Петр бежит, но мы как будто находимся при этом в роли зрителя, а не в роли участника. Мы смотрим и фиксируем, но никак не действуем. Даже если персонаж — Петр сейчас совершает некое действие, мы смотрим на это действие, но не участвуем в нем. Короче говоря, перемещая фокус на "он", мы как бы притормаживаем динамику.

Ладно, мы вроде поняли про два основных приема, против которых восставал Барт. Но причем тут мифология? Я тоже не понимаю, если честно. Давайте разбираться.

Начнем мы, конечно же, с того, что мифы — это всегда разговор в третьем лице. И обязательно в прошедшем времени. Мы рассказываем о деяниях славных дней. Так значит, описанный Бартом "буржуазный" роман это и есть миф?

    Руны я режу —
    «турс» и еще три:
    похоть, безумье
    и беспокойство;
    но истреблю их,
    так же как резал,
    когда захочу

Только прошлое и только "он", говорите? Тогда какую мифологию имеет в виду Барт? Непонятно, видимо, эта мифология ведома только ему одному. Простите, не удержался от сарказма.

Но что мы еще можем почерпнуть из мифов, какие там еще есть формы, какие там еще есть приемы? А что, если нам надо как бы придавить будущим? Что, спросите вы, как такое возможно, будущее — это полная неопределенность. Да, но что если мы определим будущее? Как? Через пророчество.

"Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый теми, кто трижды бросал ему вызов, рождённый на исходе седьмого месяца..."

Что перед нами, это же про будущее. Да. Но как оно выполнено? Как прошлое, в прошедшем времени. Забавная форма, правда?

Суммируя вышесказанное. Как мы выяснили, время в произведении — это очень сильный инструмент, и не стоит им пренебрегать. Впрочем, обречены ли мы уйти от романа о "его" прошлом к роману о нашем настоящем? Кажется, что да.

Но что, если все начнут писать о своем настоящем или, вообще, о своем будущем? Вы правильно поняли, когда так начнут делать все, то это станет автоматизмом. И поэты снова начнут глядеть во времена славного "его" прошлого в поисках новых форм. Какие они будут? Не знаю, решать вам, уважаемые читатели. Вы же тоже хотите приобщиться к этим мистериям, ведь так?