Притча о Тщеславии и Возвращении

                Притча о Тщеславии и Возвращении

  Вода жила в безмятежной гармонии со своей морской стихией. Её дни проходили в танце волн под аккомпанемент шёпота прибоя и криков чаек. Она была частью великого целого — синяя, бескрайняя, могучая. Но вечный покой порождает скуку, а скука — мать тщеславия.

  Однажды, глядя на бездонную лазурь неба, Воде в голову пришла шальная, дерзкая мысль: «Я тоже хочу туда, в самое поднебесье! Я должна прикоснуться к солнцу и с высоты посмотреть на мир!»

  Она поделилась своей мечтой с Огнём. Тот, известный своей вспыльчивостью и страстью к превращениям, лишь усмехнулся своим трескучим пламенем.
«Я могу помочь тебе, сестра, — сказал он. — Но мой метод обжигает. Готова ли ты к этому?»
«Готова!» — без колебаний ответила Вода, ослеплённая мечтой о высоте.

  И Огонь обнял её своим палящим дыханием. Боль была острой и пронзительной, привычная форма рушилась. Но что есть боль перед чудом преображения? Вода расщепилась на миллиарды невесомых, сияющих капелек-душ, став лёгким и тёплым паром. Освободившись от оков тяжести, она устремилась вверх, прочь от родного дома, в холодные, неведомые выси.

  Путь был восторженным и головокружительным. Земля и море остались далеко внизу, превратившись в пёстрый ковёр. Казалось, цель уже близка. Но чем выше она поднималась, тем суровее и бездушнее становилась реальность. Солнце, которое манило её, было холодной и далёкой звездой, а ветра, что ещё недавно были попутными, теперь резали ледяными лезвиями.

  В заоблачной выси капельки пара окоченели. Тот самый лёгкий танец, что был счастьем, стал мучением. Они дрожали, сталкивались и, пытаясь согреться, инстинктивно тянулись друг к другу. Собираясь в тяжёлые, холодные капли, они теряли свою лёгкость — тот самый дар, что позволил им взлететь. В один миг восторг сменился падением.

  Это было не триумфальное возвращение, а изгнание. Небеса, казавшиеся такими приветливыми, безжалостно сбросили их вниз. Они падали на землю в виде обычного, ничем не примечательного дождя.

  И тут Воду ждало новое унижение. Жаждущая, растрескавшаяся земля с жадностью поглотила её до последней капли. Вместо небесных просторов — тесная, тёмная тюрьма почвы. Здесь не было ни танца волн, ни полёта пара — лишь гнетущая тяжесть и мрак. Это было заточение. Наказание за гордыню, за желание стать тем, кем она не была создана быть.

  Дни в почве сливались в недели, недели — в месяцы. Вода медленно фильтровалась сквозь слои глины и песка, теряя последние следы своей былой лёгкости. Она вспоминала шёпот моря и понимала, что её настоящее место — не в холодной вышине, а в объятиях родной стихии. Это была не просто тоска по дому, это было прозрение.

  И однажды, пройдя долгий путь очищения, она пробилась сквозь последний слой грунта и оказалась в прохладной темноте подземного ручья. Ручей, вливаясь в реку, а река — в море, нёс её домой.

  Когда же её солёные воды наконец слились с водами океана, не было ни торжества, ни ликования. Было тихое, глубокое, всеобъемлющее понимание. Она снова была частью целого, но теперь ценила это единство всей своей сущностью.

  Она вознеслась к небу и была низвергнута. Она познала боль огня, холод высоты и горечь заточения. Но в этом падении и последующем возвращении она обрела нечто большее, чем знание. Она обрела мудрость. И иногда, глядя на своё отражение в лунной дорожке, она с тихой улыбкой провожала взглядом новые поколения пара, устремившиеся в небо. Она знала, что у каждого своё путешествие, и у каждого — свой путь домой.