Гранатовые косточки. Глава 3. Иллюзия контроля

Первые пять дней терапии прошли в монотонном, отлаженном ритме, который Зоя внедрила с неумолимой последовательностью. Дни делились на отрезки между капельницами, приёмом таблеток, сном и тщетными попытками Кима заняться чем-то, кроме умирания.

Утро начиналось с её шагов в комнате, с тихого щелчка включения света и ровного голоса:

— Время измерить давление.

Затем шёл завтрак, который он еле заставлял себя проглотить, а следом и первая капельница. Дексаметазон давал ложное, нервное ощущение энергии, и Ким использовал этот короткий промежуток, чтобы прорваться в свой кабинет. Он проводил видеоконференции, старался звучать жёстко и властно, но под столом его пальцы бессильно барабанили по колену, а взгляд то и дело терял фокус, утыкаясь в экран, но не видя его.

Потом накатывала волна тошноты и свинцовой усталости. Он отползал в спальню, где его уже ждала Зоя с противорвотным и новыми порциями таблеток. Он ненавидел эти моменты беспомощности, но ещё больше он ненавидел, когда работал Рио.

Смена Рио Фернандеса была другой вселенной. Где Зоя была тихим, точным призраком, Рио был грубой, шумной реальностью. Он входил в комнату, как на плац, его движения были резкими. Он не спрашивал, как самочувствие, он констатировал:

— Выглядите бледно, надо проверить сатур.

Он не поправлял подушку, а грубо встряхивал её и подсовывал под спину. Его бесила грубая эффективность парня. Бесило то, как тот мог одной рукой поддержать его, словно мешок с костями, чтобы перестелить простыню. В Рио он видел не помощь, а напоминание о своей немощи.

— Ну что, босс, как дела на фронте? — мог бросить Рио, вводя препарат. — Держитесь, скоро отпуск от меня будет, ваша девочка с цветными хвостиками вернётся.

Ким сжимал зубы. "Девочка". "Держитесь". Это панибратское подбадривание, эта притворная бравада — всё это было маскировкой жалости, которую Ким видел в его глазах. Рио смотрел на него как на раненного зверя, и Ким готов был разорвать его за один этот взгляд.

Он пытался компенсировать это в спортзале. За короткие, щадящие тренировки, которые разрешила Зоя, он доводил себя до изнеможения. Он поднимал вес, чувствуя, как голова вот-вот взорвётся от давления, а сердце выпрыгнет из груди. Он смотрел в зеркало на своё ещё мощное тело и пытался убедить себя, что ничего не изменилось. Что он просто приболел.

Для партнёров пока точно ничего и не изменилось. Его голос в телефоне был всё так же холоден и решителен. Его распоряжения, отданные между приступами тошноты, были чёткими и безжалостными. Он создавал идеальную иллюзию благополучия. Видимость жизни, выстроенную на краю пропасти.

И вот наступили эти 23 дня «отдыха». Химия закончилась, оставив после себя выжженное поле усталости, но и призрачную надежду. Ким ухватился за это окно, как утопающий за соломинку. Он снова погрузился в работу с удвоенной силой, пытаясь нагнать упущенное, доказать себе, что он всё ещё у руля.

В очередную смену Рио, пока Зоя на выходном покидала особняк до самого вечера, Ким наконец чувствовал себя более менее сносно. Он закрылся в кабинете, хотя по дурацкому протоколу и не должен был запирать двери на случай чрезвычайной ситуации.

Ранний утренний свет косыми лучами разрезал полумрак кабинета, упираясь в бронированное стекло панорамного окна. Воздух был неподвижен и пахнет дорогим кофе, полиролью на столешнице из чёрного дерева и едва уловимым духом металла от работающих серверов.

Ким сидел в своем кресле, откинувшись назад. Надев маску спокойствия, пусть и с оттенками мертвенной бледность кожи и синеватыми тенями под глазами. Рука, держащая чашку с черным кофе, на этот раз повиновалась беспрекословно. Он запрещал себе дрожать. Даже когда внутри всё кричало от боли и фантомного зуда в венах, по которым несколько дней гоняли химический яд.

Перед ним горели три монитора, каждый открывал отдельный слой его привычной реальности.

На мониторе 1 была развернута карта мира, усеянная разноцветными точками-трекерами. Его взгляд, снова острый и захватывающий малейшие изменения, зацепился за одну из них — «Груз-42». Точка медленно ползла вдоль североафриканского побережья. Он мысленно прикинул время, маршрут, риски. Без эмоций. Как шахматист, оценивающий позицию.

На мониторе 2 прыгали криптовалютные графики. Волатильность была его стихией. Падение курса для кого-то было катастрофой, для него оно открывало возможностью отмыть ещё одну партию наличных с максимальной выгодой. Он одним движением пальца перевел крупную сумму с одного офшорного кошелька на другой. Безликие цифры. Кровь его империи.

На мониторе 3 был открыт простой корпоративный интерфейс почты «Ист-Уэст Логистик». Входящее письмо от нидерландского поставщика упаковочных материалов с вопросом о скидках. Фарс. Легенда. Идеальное прикрытие.

Он отставил чашку, его пальцы привычно летали над клавиатурой зашифрованного мессенджера. Чат «Логист-А».

Ким: Груз-42. Статус?

Ответ пришёл почти мгновенно. Его люди знали, что задержки не приветствуются.

Логист-А: В точке АЛЬФА. Ждем контакт. Погода чистая.

Уголок рта Кима дрогнул в подобии улыбки. «Погода чистая» — его любимый код. Всё в порядке, за нами не следят, можно работать. Он мысленно поставил галочку напротив этого дела.

Не отрываясь от экранов, он переключился на другой чат с «Бухгалтером».

Ким: Транш №881 от «Дельта-Трейдинг» прошёл. Проведите под инвойс №45-Р на «запчасти для сельхозтехники».

Ещё одно движение, и $250 000, пахнущие порохом и кровью, превращались в сухие строчки в бухгалтерском отчёте легальной фирмы. Обычная сделка. Рутина.

Он сделал глоток кофе. Горькая, обжигающая жидкость на время прогнала вкус лекарств и тошноты. В кабинете было тихо. Слышалось лишь тихое гудение серверов и клацанье клавиатуры. Никаких выстрелов, никаких криков, как показывают подобную работу в кинематографе, нет здесь большая часть работы — это аналитика за столом. Тиканье виртуальных часов на его мониторах и монотонное, ежесекундное принятие решений, которые где-то далеко вызывали взрывы, свергали правительства и решали судьбы маленьких людей. Для Ким Чен Су то были лишь цифры.

Он был дирижером гигантского, невидимого оркестра хаоса. И дирижировал он, не вставая с кресла. Каждый клик звучал нотой. Каждая транзакция сливалась в аккорд. Это была его музыка. Его единственный настоящий язык.

И сейчас, как никогда, он цеплялся за эту рутину, превратив её в якорь и единственное доказательство того, что он всё ещё Ким Чен Су. А не просто тело, которое медленно и предательски разлагается изнутри.

Дверь в кабинет отворилась без стука, только Ли Джон мог себе это позволить. Он вошёл с непринужденностью старого друга и делового партнера, держа в руке бутылку двадцатипятилетнего виски Yamazaki и два толстостенных бокала.

— Выглядишь уставшим, — констатировал он.

Не как Рио, с панибратской жалостью, а как факт, как он говорил о проблемах с поставкой.

— Новое хобби, — буркнул Ким, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза. — Умирать. Отнимает много сил, знаешь ли.

— Смотрю, силы возвращаются. Уже на посту, — голос Ли Джона был спокойным и чуть хриплым.

Он поставил бутылку на стол, отодвинув клавиатуру.

Ким лишь кивнул, следя за тем, как его правая рука наливает золотистую жидкость.

— Погода налаживается, — сказал Ким, делая небольшой глоток. Тепло разлилось по желудку, затмив на мгновение вечную фоновую тошноту.

— Это главное, — отпил Ли Джон. Он изучающе посмотрел на Кима. — Ты выглядишь... лучше. Чем на прошлой неделе.

— Капельницы закончились. Организм восстанавливается, — брезгливо поморщился Ким. — Временно.

Они говорили о делах. О «Грузе-42», который благополучно достиг точки БРАВО. О проблемах с новым каналом через Восточную Европу. О деньгах, которые текли рекой, которую нужно было обуздать и направить в нужное русло. Это был их обычный ритуал. Язык цифр и кодовых слов, который был для них роднее любого другого.

Ли Джон развалился в кресле напротив, вращая бокал в руках.

— Ладно, с бизнесом ясно. А как насчёт личных дел? — он ткнул пальцем в сторону Кима. — Сидишь тут, в четырех стенах, как монах. Тебе бы развеяться. Съездить в «Сад», к девочкам. Они соскучились. Ми Ын всё спрашивает, когда же босс снова одарит её своим вниманием. Говорит, приготовила для тебя новый танец. Они ещё взяли в клуб новых девочек из Тайваня, кажется.

«Садом» они называли один из элитных тематических клубов. Ми Ын была его лучшей хостес — утонченной, предупредительной, идеальной в своём искусстве доставлять удовольствие и лечить мужское эго. Она знала, когда нужно говорить, когда молчать, когда смеяться звонким, как колокольчик, смехом, а когда смотреть с обожанием, полным искусственной страсти. Она была воплощением всего того, что он, как ему всегда казалось, ценил в женщинах: покорности, предсказуемости, безупречного умения играть отведённую ей роль.

Ким отхлебнул виски. Вкус был знакомым и дорогим, но сегодня он не приносил привычного удовольствия. Мысль о Ми Ын, её идеальной улыбке и подобострастном взгляде вызвала у него не желание, а странное раздражение. Её бы испугал, его вид во время приступа, слабого и блюющего.

— Нет, — отрезал Ким, ставя бокал на стол. — Не хочу.

Ли Джон поднял брови.

— Серьезно? Тогда можно к местным сходить? Те модели, ногами до шеи. Ты в прошлый раз говорил, что...

— Я сказал нет, Джон, — голос Кима прозвучал резко, как щелчок кнута.

В голове же, вопреки воле, всплыл другой образ. Не утонченной хостес и не длинноногой модели. Всплыла она. Зоя. С её спокойным, твёрдым взглядом, профессиональной выдержкой и… чем-то ещё, чего он не мог расшифровать. С её упрямством, когда она заставляла его доедать пресную овсянку, потому что «это полезно для желудка после терапии». С её странной, неазиатской прямотой.

Она не играла никакой роли. Она была… неудобной и настоящей. Как некоторые мужчины. Как щебень под подошвой. Она видела его в худшие моменты. И в этом было что-то унизительно освобождающее.

— Ты чего, босс? — Ли Джон внимательно, с лёгкой тревогой посмотрел на него.

Ким ничего не ответил, уставился на темнеющий за окном город. Он ненавидел слабость, что стала его спутницей. Сейчас, чем больше он думал о правильных, предсказуемых «девочках», привезённых сюда из Кореи и других стран, тем ярче перед ним стояла она — его тихая, непоколебимая медсестра. Его последняя иллюзия контроля над самим собой, которая была куда хрупче и опаснее всех его сделок вместе взятых.