Казачий домострой

Долгие годы в школе нам вдалбливали презрительное отношение к самому понятию «домострой». Это отношение к нему начало складываться в дворянской, а потом в разночинной среде, под влиянием западных, в том числе французских революционных идей.

А ведь «Домострой», впервые составленный при Иване Грозном, был огромным культурным достижением России, поскольку в нем закреплялись и регламентировались наиболее рациональные, проверенные веками, традиционные отношения в семье. Под руководством Церкви из всего многообразия обычаев и традиций отбирались наиболее гуманистические и наиболее пригодные к русскому пониманию и быту. Не случайно «Домострой», как главная книга для семейного пользования, дожил в России до XX века.

Однако, казаками давно сказано: «Писанный закон умирает». Можно развить эту мысль так: во-первых, раз народный обычай или традиция фиксируется, значит они уже не общеприняты (на живой обычай не обращают внимания, так как он повсеместен и сам собой разумеется); во-вторых, раз и навсегда закрепленный письменно, он останавливается в развитии и может быть точно так же, только письменно, отменен или заменен на новый, в то время как в обычае живом изменения происходят медленно, незаметно и не вызывают ни недоумения, ни сопротивления. И наконец, обычай, возведенный в степень государственного закона, неизбежно вызывает желание ему противоречить.

У казаков не было письменного домостроя, но он существовал и был неоспорим, как руководство, избавляющее от многих лишних забот и проблем, обременяющих создание и существование семьи.

Старики

Хранителями обычаев были старики. Не занимая никакой официальной должности в структуре казачьего самоуправления, они всегда играли громадную роль в общественном мнении, которое и было основой казачьей демократии. Без одобрения стариков ни одно распоряжение атамана или Правления не выполнялось.

При словах «старики сумлеваются» или «дяды не велят!», вопросы отпадали сами собой.

Принимая какое-либо решение, Атаман обязательно советовался со стариками и заручался их поддержкой. Таким образом, не обладая никакими юридическими или законодательными правами, старики были памятью и совестью станицы и играли в ней значительную роль.

Обычно «в старики» выходили по заслугам и по возрасту. Это были люди в большинстве своем старше 63 лет.
К этому времени казак освобождался от службы и всех войсковых повинностей. Он не числился отставным казаком и освобождался от денежных повинностей. Обычно это были крепкие семьи с достатком или заслуженные воины на пенсии.

Старики составляли законодательное собрание и службу наблюдения за жизнью станицы, воспринимая свое положение как продолжение службы Богу и Отечеству, в первую очередь для станичников и хуторян.

Служба стариков заключалась в том, что с рассвета до заката они сидели на майдане у церковной ограды или в станичном правлении в ненастье. Обязанности распределялись естественным образом, и немощные старики сами устранялись от службы. Совет стариков действовал постоянно, и во время войны они ночевали в станичном правлении или церкви, молясь за защитников.

Занять место на скамье могли только «дельные и толковые» старики. Когда кто-то слабел, его встречали с уважением. Скамья была небольшой, и до старости доживали лишь удачливые мужчины.

В приграничных станицах старики оставались на майдане во время нападений, координируя защиту и вселяя уверенность. При нападении они погибали среди последних защитников, часто в церковном алтаре. Некоторые старики не покидали скамью на майдане и уходили на дно Цимлянского водохранилища.

Во время репрессий Гражданской войны красные расстреливали стариков в первую очередь, лишая станицу памяти и веры.

Старики пользовались уважением и любовью. Они были щепетильны в одежде, всегда опрятны. Приметой старика был посох, символ его положения. Старик должен был быть приветлив, немногословен и значителен.
Как правило, старики не курили вообще, и никто не мог закурить ни рядом с их скамьей, ни в церковной ограде.

Передвигались старики по станице мало, памятуя, что течение реки понятнее тому, кто неподвижно стоит на берегу, а не бежит за водою. В гости друг к другу ходили редко. Совместные отмечали только особо значительные даты. Поэтому, если по улице шел человек, опираясь на посох, ему уступали дорогу даже вооруженные казаки, ибо он скорее всего следовал по делу или по просьбе Атамана.

Общение со стариками требовало определенного знания правил вежливости. Младший никогда не обращался к старшему без предварительного разрешения. Без разрешения стариков не мог сесть даже Атаман. При них казаки строевых возрастов, при погонах, стояли по стойке «смирно», нестроевых возрастов и без формы — сняв шапку. На майдане старики вставали со скамьи только тогда, когда в церковь проходил священник или полный Георгиевский кавалер. Атамана и наиболее уважаемых людей приветствовали, приподнимая картузы. Сесть на их скамейку мог только Атаман, что означало его желание что-то спросить у стариков или обратиться к ним с просьбой. Часто совершали они своеобразные инспекционные посещения бедных, неблагополучных семей. Могли прийти в дом к богатому казаку с тем, чтобы попросить помощь для вдовы или средства на поддержание какого-нибудь предприятия, снимая с Атамана эту необходимую, но неприятную для него обязанность.

Особое отношение было у них к детям. Так, наиболее смышленого паренька старше 10 лет они могли пригласить «посидеть с ними на лавочке» несколько часов или день. Это бывало своеобразной наукой и означало, что старики видят в этом казаченке будущего хранителя обычаев. Часто экзаменовали детей на знание молитв, расспрашивали, как дела в школе. И если бывали удовлетворены ответом, то одаривали ребенка каким-нибудь нехитрым угощением или игрушкой: куском сахара, яблоком, конфетой, свистулькой или волчком. Гостинцы эти брались, как правило, из того, чем одаривали стариков проходившие мимо казаки.

— Вот, господа старики, не побрезгуйте моим яблочком или пряниками... — говорил казак, неся фрукты или овощи от первого урожая в церковь. Старики всегда брали, но сами не ели, а раздаривали детям.

Старики могли взять деньги от казака, желающего «дать на бедных», и решали, кому из малоимущих или какой вдове деньги передать. В такие дома без гостинца не ходили.

Приход старика в дом бывал всегда событием: либо радостным, либо строгим предупреждением, после которого обычно следовал вызов к Атаману и наказание, в случае, если провинившиеся «прихоти свои и химеры» не оставляли.
Старики в казачьей семье играли важную роль, отказываясь от обедов, но иногда соглашаясь на чашку чая. Это позволяло им удостовериться в благополучии детей и в том, как обращаются с сиротами, принятыми в дом. Они могли устыдить и усовестить, а также ходатайствовать перед Атаманом о помощи для нуждающихся.

Соблюдение субординации было строгим. В мирное время возраст имел большее значение, чем воинское звание. Старики могли петь и пить вино только в кругу своих сверстников, поскольку следили за постами и придерживались строгих правил питания.

Они жили отдельно от семьи, стараясь не обременять детей своей любовью и заботами. При смерти старика вся станица погружалась в траур. Атаман и старший сын несли гроб, а старик считался уважаемым постояльцем.

В семье распределение ролей было ясным, особенно за столом. Отец семейства, Сам, сидел у окна, под образами, а старик — слева от него. Обычно старик не садился за стол, но если это происходило, то ему подавали еду в его «келий». Далее по убывающей шли старшие сыновья, средние и младшие.

Такое распределение подчеркивало иерархию и уважение к старшим.
Затем старшие дочери и снохи, средние дочери, младшие, внуки, замыкает стол Сама — жена хозяина, рядом с нею «баушки» и старшая «бауш-ка» — мать хозяина дома или теща и гостьи — родственницы хозяина и хозяйки.

С этого конца, который в бедных домах ближе к печке, а в зажиточных — к кухне, подается еда, здесь женщины могут вставать и убирать посуду.

Следует заметить, что большинство казаков разных войск всегда ели из своей посуды, хотя, как это было принято в старые времена, были семьи, где обедали из одной миски. И в таких случаях подавались две разные посуды — для мужчин и для женщин с детьми.

Еда разносилась или передавалась по столу следующим образом: Самому — отцу. Он ставил тарелку перед стариком, затем — перед гостем или перед тем, кого хотел отметить и почтить. Например, могло быть так, что отец первую тарелку ставил перед младшим сыном или внуком, который в этот день отличился.

После того, как еда была расставлена, Сам призывал к молитве. Иногда читал ее он, но чаще поручал кому-нибудь из младших детей. Затем разрешал садиться и разрезал каравай хлеба, раздавая ломти.

Оброненный кусок хлеба следовало поднять, поцеловать, прочитать молитву или сказать «Господи, прости!».

Обычно за столом ели молча. В Великий пост во время обеда читалось Писание. Обычно читал старик или кто-то из детей. После обеда читалась благодарственная молитва, подавался чай или на юге Дона — кофе. После благодарственной молитвы за столом разрешалось разговаривать, поскольку это уже считалось не обедом, а угощением.

Этот обычай соблюдался строжайшим образом, причем чем проще и беднее была семья, тем в большей чистоте соблюдался чин застолицы.

Только невежа мог начать есть прежде, чем опустит ложку в еду Сам, независимо — его это тарелка или общая миска.

При еде из общей посуды свято соблюдался принцип старшинства. Ели в два приема: сначала «юшку», затем по стуку старшего о край посуды разбирали мясо и овощи («гущу таскать»).

Ложку ко рту несли неторопясь, подставляли снизу ломоть хлеба.

Того же порядка придерживались в армии, где ели, в основном, из общей посуды. Особо ели кашу — по кругу, забирая ложкой с краев, где она успевала остыть.
Старообрядцы, коих по некоторым данным в казаках 40%, в армии получали разрешение есть из своей посуды, им разливали первыми.

Они же и в гости ходили со своими чашками и ложками. А своим гостям подавали еду в специальной «поганой» посуде. Кстати, это слово не оскорбительное. «Паган» по-латыни означает «другой веры».

Казаки были чрезвычайно веротерпимы. Потому гость усаживался за стол рядом с хозяином независимо от того, какой он веры. И если в дом бывал зван мусульманин или еврей, то старались не готовить блюд из свинины, чтобы не ставить гостя в неудобное положение.

Праздничная застолица строилась тем же порядком, с той только разницей, что столов накрывалось больше и гости сидели вперемешку с хозяевами. Два принципа соблюдались строжайше: женщины — отдельно от мужчин, и по-старшинству.

Для молодежи ставился отдельный стол, причем имелась в виду только мужская молодежь, незамужние девушки сидели рядом с матерями и тетками.

На столе перед молодежью никогда не было ни вина, ни пива. Кстати, бутылка на столе — это не казачий обычай! Вином в застолицу «обносили». Отсюда разница, звучащая в словах «поднос» и «разнос». Поднос несут одной рукой, а разнос — это огромный поднос с двумя боковыми ручками, который двое казаков носят вокруг стола или позади свадьбы. Они же разливают вино. Бутылки (несколько штук) стоят на столе только перед Самим, который собственноручно наливает уважаемым гостям, передает бутылки старикам и командует, когда обносить. Таким образом строго регулировалось количество спиртного за столом.

О вине следует сказать особо, поскольку у казаков существовала древнейшая культура вина и винопития, обусловленная не только обычаями, строго регулируемая различными запретами, но и осознанная философски.

От застолицы, где собиралась вся семья или даже весь род, отличалась беседа.

Беседа

Беседа — особый род празднования. Бывали мужские и женские беседы, на них собирались, в основном, ровесники, односумы, как назывались у казаков сослуживцы. Были беседы, на которые собирались молодые казаки, если один из них собирался жениться; были беседы жалмерок и вдов; были беседы стариков. Как правило, мужские беседы проходили летом в степи или саду. Женские — в саду или горнице. Если первые — как бы вдали от семьи и дома, то вторые — только под прикрытием чувала.
На беседу вскладчину покупалось вино и закуска, выбирался называемый в шутку «гулебный атаман» — заводила. В помощь ему гулебный есаулец и кошевой-виночерпий. Это был как бы «Казачий круг», но шутливый, хотя и он позволял соблюдать порядок. Собственно заводила следил за порядком, предоставлял слово, гулебный есаулец следил за порядком, а кошевой разливал вино и выдавал закуску.

Беседа молодых казаков всегда была посвящена какому-нибудь определенному событию, скажем, предстоящей свадьбе или полученной на службе награде. Вся беседа проходила в шутливой атмосфере, причем гулебный атаман сам, как правило, не пил. Во всяком случае, когда все хмелели, он и есаулец оставались трезвыми. Кошевой пил через раз, а пили по команде и чаще всего вкруговую, то есть из одной чарки, которой черпали из ведра. Чарка принадлежала лично кошевому или атаману, и он обязан был сохранять ее до следующей беседы. Потеря чарки была серьезным проступком, после которого бывший кошевой от должности отстранялся — «казну не блюдет».

При беседе обязательно пели и плясали. Если кто-то «слабел», ему по общему решению больше пить не давали. Перепивших держали в степи до утра, пока они не высыпались и не трезвели. Или, если вести было недалеко, вели домой задами и огородами. Пьяный казак мог так «ославиться», что могла расстроиться и женитьба.

Появление на улице в нетрезвом виде, когда казак не способен был контролировать себя, считалось очень серьезным проступком. Можно было попасть под караул и отлежаться до утра в холодной, что, как правило, кончалось штрафом. Повторный проступок заканчивался поркой.

Следует особо отметить разницу в наказаниях: если малолетку могли пожалеть и передать отцу, а уж он разбирался со всеми участниками попойки, то казак второй очереди обязательно наказывался.

Казака наказывали не за то, что он пил; считалось, что пришедшие с войны имеют право «гулять», как гуляли и пришедшие со службы и мобилизованные, а за появление в неисправном виде.

В стариковской беседе могли выпить и спеть только в кругу близких по возрасту, с «годками». Обычно это происходило летом, после Петровского поста, когда в сельскохозяйственных работах бывал небольшой перерыв. Собирались вечером в саду, ставили самовар, доставали небольшой боченок старой наливки, из которой за всю беседу выливали по одной-две стопки на человека — «за упокой и во здравие». Пили не до дна, при многочисленных тостах. На «веселую беседу», когда собирались попеть, нанимали «дишканта», молодого казака или казаченка, подголоска. Это считалось работой, и ему платили как нанятому музыканту на свадьбе.
Женскую беседу обычно устраивали жалмерки — женщины, чьи мужья были на службе, или вдовы. Их «беседы» проходили при закрытых дверях и не поощрялись. Проходили они наподобие мужских, чаще всего приурочиваясь к какой-нибудь дате — именинам или дням поминовения, к святкам и по иному празднику.

Если женские беседы вдов не одобрялись, но не преследовались, то пребывание на них девушки или замужней женщины, ушедшей из дома скоротать вечерок без мужа, строго осуждалось.

Жена бывала наказуема мужем, а за незамужнюю девушку, кроме нее, «таска» ждала ее мать, крестную, старших сестер и теток.

Праздников было много. Они были обязательной частью быта и различались по своему характеру. Праздновались по-разному, включая и разные обязательные кушанья. Каждый из этих праздников имел особый ритуал, ярко отражающий взгляды и характер казаков.

Общей обязательной чертой всех праздников и «гостеваний» было то, что они никогда не отмечались в одиночку, но обязательно в кругу родни и сослуживцев-однополчан. Очень редкие праздники отмечались отдельно юношами и девушками (девичники, посиделки и т. д.). Семейные люди поодиночке в гости не ходили, хотя в гостях друг с другом почти не общались: женщины сидели и разговаривали с женщинами, а мужчины — с мужчинами.

Казаки бережно относились к собственному достоинству и боялись оскорбить достоинство других. Это определяло, например, то, что мужчины и женщины за столом сидели отдельно. Чтобы подвыпившие казаки не «глазели на чужих жен» и не рождали ревность в своих односумах, с которыми им, может быть, завтра предстояло рядом умирать. Люди военные, привычные к бою, были горячи и скоры на руку. Поэтому при всех встречах за столом полагалось снимать личное оружие и оставлять его в прихожей под присмотром часового. Это относилось даже к заседаниям казачьих штабов или обедам офицеров.

Родство и свойство.

Побратимство.

Родство — близость по крови. Свойство — родство по женитьбе, по замужеству, родство по совместным крестинам: свойственниками становились кумовья. Побратимство — особая древняя обрядность, которая делала друзей, чаще всего однополчан, «братьями в духе». У казаков побратим зачастую почитался ближе родных братьев.
Степени родства. Казак был обязан знать все степени родства и знать своих предков поименно. Этому много способствовали поминальники, которые сохранялись за иконой в киоте в каждой семье. Воспитание казака начиналось с семейных рассказов о жизни предков. На этом строился комплекс «СЛАВЫ», который стоял у казака в системе ценностей на первом месте, затем «ЧЕСТЬ» и лишь на третьем — «ЖИЗНЬ».

Предки — праотцы — люди за четвертым-пятым коленом родства, которые помнились поименно, если бывали СЛАВНЫ. Выстраивалась расширяющаяся пирамида: Сам — Отец + Мать, 2 деда, 2 бабушки, 4 прадеда, 4 прабабушки, 8 прапрадедов, 8 прапрабабушек. Разумеется, более память удержать имен предков не могла, и запоминались только те, кто чем-то выделился.

При женитьбе число родственников удваивалось. К отцу и матери добавлялись тесть и теща, а для жены — свекр и свекровь. Поскольку семьи были очень многодетными, в степени родства включались все братья и сестры мужа и жены. Соответственно, брат мужа — деверь, брат жены — шурин, сестра мужа — золовка, сестра жены — свояченица.

Жена брата — невестка. Муж сестры — зять. По отношению к родителям жены (тестю и теще) — зять. По отношению к родителям мужа (свекру и свекрови) — сноха. Двое, женатые на сестрах, — свояки. Свояк же — муж свояченицы (но это родство третьей степени), равно как и женатые на двоюродных сестрах — двоюродные свояки (четвертая степень родства). Сестрин муж шурину своему и свояченице — свояк.

На Дону и на Урале употребляется словечко «своек» — это, как правило, очень дальний родственник, степени родства которого не могут счесть, либо просто земляк.

Шабер — двоюродный или троюродный брат жены и мужа, очень дальняя степень родства. Это слово происходит от славянского «сябр» — друг, иногда распространяется и просто на соседей, с которыми поддерживаются хорошие отношения.

Кроме этой прямой степени родства, родство бывало и многослойным, когда в него вступали братья и сестры отца и матери. Так, у казаков братья отца звались дядьями, братья матери — дядьками. Тетка, которая занималась воспитанием ребенка, получала название мамки, остальные — тети. Учитывалось и родство по деду и бабушке. Их братья звались двоюродными дедушками, а сестры — двоюродными бабушками (соответственно троюродные и четвероюродные), а молодые для них — внучатыми племянниками, опять-таки и двоюродный внучатый племянник и четвероюродный. Отцы и матери мужа и жены между собой назывались сватами и сватьями.

Свойство. Свойственниками были люди, связанные духовным родством — восприемники, крестные отец и мать. Они между собой и по отношению к родителям крещенного звались кумовьями. Существовали два глагола, в которых суть действия — породниться и покумиться. Кумовство играло огромную роль в казачестве. Во многих случаях крестный отец и мать несли большую ответственность за крестника, чем его родители. Так, если казак оказывался бракованным по здоровью, то платил за него для найма замены отец, а если он проигрывал деньги в карты или был замечен в пьянстве, не ходил к исповеди — штрафы платил крестный. На нем лежала полная ответственность за духовное воспитание крестника и за обучение его воинскому искусству, ремеслам и верховой езде.

Между свойственниками запрещалась женитьба.

Особая роль выпадала на долю крестных, когда ребенок сиротел или умирал (погибал) один из родителей. В случае второго брака (соответственно место отца занимал отчим, матери — мачеха, а ребенок звался пасынком или падчерицей, в отличие от родных сына и дочери). Крестные неукоснительно контролировали жизнь крестника или крестницы и могли без разговоров забрать ребенка себе, если видели дурное с ним обращение. Свойством, как правило, закреплялись отношения, сложившиеся по службе, по совместному труду. Поэтому особая роль принадлежала в казачестве еще одному обряду — побратимству.
Традиции — это не просто музейные экспонаты, которые мы можем наблюдать издалека. Они являются важной частью нашей жизни, основой нашей идентичности и социальной структуры. В условиях быстроменяющегося мира, когда ценности и нормы часто подвергаются сомнению, именно традиции помогают нам сохранять связь с прошлым и ориентироваться в настоящем. Их значение не следует недооценивать; они предоставляют нам необходимые ориентиры и поддержку. Поэтому важно не только сохранять, но и активно применять традиции в нашей повседневной жизни, чтобы обогатить наше существование и укрепить наше общество.

Источник материала

http://www.kazak.irks.ru/index.html