Дядь Лёха и его воздаяние

(в стиле Булгакова)

  - Нет, на кого руку поднимает, мерзавка! — завопил, отлепляясь от стены, Алексей Михайлович, он же дядь Лёха - персонаж известный в своём хуторе, где было всё, что полагается уважающему себя населённому пункту: два «Гастронома», скверик с качелями, подвальчик «на разлив» и ресторан «Прибой» - с наценкой и без совести.
  - На кого руку поднимает! На мужа, опору, кормильца! — бушевал дядь Лёха, ухитряясь стоять на тротуаре, который покачивался, словно палуба парохода.
  Впрочем, кормильцем он был, скорее, номинальным: имел досадную слабость пропивать больше, чем зарабатывал на посту ночного сторожа. И опора из него вышла, скажем мягко, хлипковатая.
  Жена же его, Екатерина Петровна, была женщина крепкая — телом и духом, справедливая до жестокости. Побои, что она ему устраивала по расписанию, дядь Лёха принимал стойко, с мужским достоинством, даже с неким философским покоем.
  Но сегодня решился. Хватит! Пришло время мужу занять предопределённое самой природой место главы семьи!
  - Нюх потеряла, Каштанка! - пискнул он, довольный собственной находчивостью. - Аз воздам! - хотел было добавить, но не знал церковнославянского. Да и вообще многого чего не знал.
  И потому, бормоча «Ну, погоди!», он неуклонно приближался к дому, осторожно ловя ногами ускользающий тротуар…

  Петля крепилась к бельевой верёвке: один конец - к крюку от люстры, другой - к брючному поясу. На животе под рубахой - подушечка, чтобы не давило. Люстру, правда, пришлось снять: мешала, грела голову.
  Приладив шею к петле, дядь Лёха оттолкнул табуретку и повис, болтая в воздухе ногами в носках, переживших не одно десятилетие.
  Устроившись поудобнее, он полюбовался своей предсмертной запиской - исполненной в духе незабвенного Васисуалия Лоханкина, правда, в прозе. В ней он, с присущей интеллигенту-страдальцу горечью, упрекал супругу в черствости и бездушии, доведших любящего мужа до трагического шага…

  Скрипнул замок. Дядь Лёха поспешно закатил глаза, высунул язык и застыл в позе мученика.
  Но Екатерина Петровна, вопреки ожиданию, в комнату не вошла. Сначала пошла на кухню - греметь кастрюлями.
  - Муж, понимаешь, повесился, а она суп варит! - мысленно возмутился дядь Лёха, шевеля в воздухе пальцами ног.  Ну ничего, сейчас войдёт - и будет мне ноги целовать!
  Наконец послышались шаги, дверь скрипнула, и короткий крик, за которым последовал глухой шлепок, возвестил о триумфе.
  - Осознала! - торжественно подумал дядь Лёха, глядя на распростёртую Екатерину Петровну. 
  - Сейчас очухается, заплачет, обнимет…

  Екатерина Петровна почему-то не очухивалась. Вместо этого хлопнула входная дверь, и в коридоре послышались торопливые шаги.
  - Кого там ещё черт несёт? - досадливо подумал Лёха, вновь принимая позу покойника.
  Это была Клавка, соседка.
  - Ой ты, господи, страсти-то какие! - запричитала она, осматривая комнату бойкими глазами. 
  - Ну, Катерина, ну дала!
  И, распахнув шкаф, деловито растелила на полу простыню и стала ссыпать туда всё, что представляло хоть малейшую ценность. Когда туда легла почти новая джинсовая куртка, подаренная жениным братом, терпение дяди Лёхи лопнуло.
  - Положь взад, сволочь! - прорычал он, указывая на неё кривым пальцем.
  Клавка ойкнула, взглянула на бледное, исказившееся лицо «покойника» и, будто пронзённая тем самым кривым пальцем, отступила на шаг - и замертво рухнула прямо на тело Екатерины Петровны…

  Когда дядь Лёха вышел из тюрьмы, он больше не женился.
  Наверное, не хотелось.
  А может, уже и некому было.