Сон второй. Старик в широкополой шляпе

Белая  дорога  вьётся  меж  деревьев  и  ровных  лугов.  Места  болотистые,  над  землёй  стелется  туман,  чёрная  вода  поблёскивает  в  свете  луны.  Кусты  живой  изгороди  источают  аромат  боярышника;  светлая  зелень  хлебов  покрывает  холмистые  поля;  отовсюду  слышатся  размеренные  трели  сверчков;  на  траве  сверкают  прозрачные  капли  росы.  Высокий  старик  в  широкополой  шляпе,  с  накинутым  на  плечи  пледом,  с  трудом  шагает  впереди.  Он  просил  называть  его  доктором  Николосом.  Несмотря  на  неуклюжую  походку,  старик  двигался  с  приличной  скоростью.  Мне,  казалось,  слышал,  как  тот  ворчит  себе  под  нос.

Господи,  куда  теперь  меня  занесло? - подумал  я. -  В  последний  раз  я  очутился  в  большом городе,  где  бродил  по  мрачному  вокзалу.  Куда  я  теперь  иду?  И  что  это  за  человек?

-  Вот  она,  наша  деревня, - сообщил  старик.  Он  снял  шляпу,  обнажив  жёсткий  ёжик  седых  волос;  лицо - длинное  и  тёмное,  почти  коричневое.  На  ходу  он  весь  раскачивался  и  тряся,  словно  выбирая  место,  куда  бы  упасть.  Голос  у  него  был  сухой  и  скрипучий,  говорил  он  с  трудом,  словно  ему  приходилось  заводить  себя  ключом.

Мы  одолели  небольшой  подъём  и  остановились.  Внизу  перед  нами  простирались  широкие  поля,  разгороженные  стенками  живой  изгороди.  Впереди  сквозь  листву  деревьев,  окаймлявших  поля,  я  разглядел  шпиль  деревенской  церкви;  тут  и  там  мерцали  серебряные  точки,  это  лунный  свет  отражался  в  окнах  крестьянских  домиков,  мирно  спящих  в  благоухании  тёплой  ночи.  Слева,  недалеко  от них,  возвышался  большой  красный  кирпичный  дом  строгого  стиля  с  белыми  оконными  рамами,  окружённый  подстриженными  деревьями  парка,  через  который  к  дому  вела  дубовая  аллея.
 
Пройдя  ещё  метров  пятьсот,  мы  свернули  с  дороги  и  пошли  по  узкой  тропинке.  И  вот  перед  нами  погружённый  в  дрёму  причудливый  старый  дом:  верхняя  часть - перекрещённые  балки  и  штукатурка,  а  нижняя - увитый  плющом  камень.  Месяц  тускло  блестит  на  ромбиках  оконных  стёкол,  у  дверей - вечнозелёные  кусты,  на  некошеном  газоне  белеют  маргаритки.  Какая-то  ночная  птица  жалуется  во  сне,  притаившись  в  густом  сплетении  плюща.

 -  Мы  не  будим  будить  мою  жену,  можете  называть  её  тётушкой  Марией, - сказал  старик, - она  наверняка  оставила  для  нас  холодный  ужин  на  кухне.

 -  Послушайте, - сказал  я, - мне  очень  не  хочется  причинять  вам  неудобства.  Я  могу  найти  гостиницу,  или...

Старик  закудахтал,  зашёлся  смехом.  Смех  его  в  этот  момент  прозвучал  неестественно.

 -  Пустяки, - прогудел  он  и  хлопнул  меня  по  плечу. - Будьте  как  дома,  не  стесняйтесь.

Спокойный,  солидный  дом  с  его  керосиновыми  лампами  и  примитивной  канализацией  вызывал  во  мне  умиротворение.  Яичница  с  беконом  имеет  здесь  совершенно  особый  вкус,  я  никогда  не  ел  ничего  подобного.  От  усталости  и  обилия  впечатлений  я  быстро  уснул  в  большой,  но  уютной  кровати.

Утром,  в  залитом  солнцем  саду  жужжали  пчёлы,  пахло  старым  деревом  и  чистыми  занавесками.  Сельская  природа  не  казалась  здесь  искусственной,  такой  её  воспринимают  люди,  которые  проводят  в  деревне  только  свой  отпуск.  Ничего  общего  не  имела  она  и  с  чахлыми  кустиками  искусственного  сада,  разбитого  в  городском  парке.  Старик,  в  белой  шорокополой  шляпе  обходит  свои  владения;  вид  у  него  сонно-добродушный,  он  умудряется,  ничего  не  делая,  сохранять  вид  сосредоточенный  и  старательный.  Его  жена,  маленькая,  суетливая,  весёлая  женщина,  которая  постоянно  что-нибудь  опрокидывает.  Двадцать  раз  за  утро  слышался  грохот,  после  которого  она  восклицала:  "Вот  чёрт!" - и  принималась  ликвидировать  последствия,  пока  не  наступала  очередная  катастрофа.

Кроме  того,  у  неё  была  привычка  высовывать  голову  из  всех  окон  дома  поочередно  и  задавать  какой-нибудь  вопрос  своему  мужу.  Только  что  вы  видели  её  в  окне  над  парадной  дверью,  и  вот  она  уже  выглядывает  из  другого,  в  задней  части  дома,  словно  кукушка  из  часов,  и  приветливо  машет  мне  рукой  или  спрашивает  мужа,  куда  он  засунул  то-то  и  то-то.  Старик  обычно  смотрел  на  неё  с  удивлением  и  не  мог  припомнить,  куда  именно.  Она  снова  скрывалась  в  доме - для  того,  чтобы  тут  же  появиться  уже  из  бокового  окна  с  подушкой  или  пыльной  тряпкой  в  руке.  Всё  это  напоминало  швейцарский  барометр,  в  котором  из  маленького  домика  то  и  дело  выбегали  вертящиеся  фигурки  и  возвращались  назад,  предсказывая  таким  образом  погоду.

Минуло  утро  с  его  трелями  дроздов,  доносившимися  с  ближайшего  луга,  со  спокойно  дремлющим  в  небе  солнышком.  Когда  наступил  полдень,  доктор  отправился  в  свой  кабинет,  где  был  занят  тем,  что  набивал  свою  трубку.  На  столе  были  в  беспорядке  разбросаны  какие-то  бумаги,  на  которые  он  то  и  дело  поглядывал.  Старик  был  одет  в  просторную  куртку,  его  белая  шляпа  висела  на  уголке  каминной  полки.

-  К  обеду  у  нас будут  гости, - объявил  он, - придёт  наша  племянница  Дора.  Отличная,  кстати,  девушка.  Вы  непротив?  Я  был  непротив.  Мне  самому  любопытно  посмотреть  на  эту  Дору.

 -  Николос! - раздался  голос,  сопровождаемый  барабанной  дробью  по  двери  кабинета,  заставившей  меня  подскочить  на  месте. - Николос!  Чай  пить!

 -  Что? - спросил  доктор,  рассеянно  поднимая  глаза  от  бумаг.
 -  Чай,  Николос! - в тоне  тётушки  Марии  отчётливо  слышалось  недовольство. - И  я  бы  очень  хотела,  чтобы  ты  перестал  наливаться  пивом,  достаточно  того,  что  ты  непрерывно  ешь  печенье,  и  у  тебя  здесь  душно,  и  я  вижу  на  тропинке  Дору,  она  уже  идёт  к  нам.

Дора  шла  по  тропинке  вольной  походкой.  Я  почувствовал,  что  у  меня  ёкнуло  сердце.  Спокойно!  Не  будь  мальчишкой!  Я  слышал  её  лёгкий,  насмешливый  голос.  На  ней  было  нечто  вроде  костюма - коричневая  юбка  и  жакет  поверх  жёлтого  свитера  с  высоким  горлом.  Руки  она  держала  в  карманах.  Лучи  солнца  сверкали  на  её  пышных  чёрных  волосах,  небрежно  собранных  на  затылке,  и,  когда  она  поворачивала  голову,  видел  был  профиль,  напоминающий  крыло  птицы.  Вот  она  идёт  через  лужайку,  и  её  глубокие  карие  глаза  смотрят  прямо  на  меня  из-под  пушистых  ресниц.

 -  Здравствуйте,  как  поживаете? - сказала  она,  протягивая  прохладную  руку.
 -  Спасибо,  очень  хорошо.

В  этот  момент  из  парадной  двери  выскочила,  словно  кукушка,  тётушка  Мария  и  тут  же  приняла  на  себя  командование  всем  обществом.  Она  высказала  целую  серию  абсолютно  неразборчивых  замечаний,  связанных  в  основном  с  пивом  и  печеньем.  Стол  был  накрыт  в  саду  за  домом.  Он  стоял  в  тени  раскидистой  липы,  в  несольких  метров  от  которой  весело  журчал  ручеёк.  Я  и  Дора  задержались,  пропуская  вперёд  остальных.

 -  Вы  невозможный  человек.  Я  так  боялась,  что  вы  меня  выдадите.  Здесь  ведь  такие  люди!  А  откуда  они  узнали,  что мы  уже  встречались?

 -  Наверное  кто-то  видел,  как  мы  разговаривали на  платформе.  И  я  боялся,  что  вы  меня  выдадите.  Вы  тогда  были  в  сером  пальто,  а  теперь...

При  таком  необыкновенном  совпадении  мы  оба  посмотрели  друг  на  друга,  и  я  снова  увидел,  что  глаза  её  засветились.  Я  почувствовал  необыкновенную  радость.  Она  продолжала  говорить,  понизив  голос:

 -  Не  могу  я  передать,  какое  у  меня  было  отвратительное  настроение  в  тот  раз.  Город такой  огромный,  мрачный  вокзал,  всё  у  меня  не  ладилось.  Так  хотелось  с  кем-нибудь  поговорить.  И  вдруг  вы  об  меня  стукнулись,  вы  были  такой  симпатичный,  вот  я  и  поговорила.

Я  почувствовал  такой  восторг,  что  у  меня  возникло  непреодолимое  желание  ткнуть  кого-нибудь  в  бок.  Мне  казалось,  что  грудь  моя  расширяется,  словно  в  неё  накачивают  воздух.

 -  Я  очень  рад,  что  вы  это  сделали.
 -  Я  тоже.
 -  Правда?
 -  Конечно.
 -  Ха! - торжествующе  воскликнул  я,  задыхаясь  от  счастья.

Впереди  на  дорожке  слышался  пронзительный  голос  тётушки  Марии.

 -  Азалии,  петунья,  герань,  розы,  боярышник,  элегантины, - перечисляла  она,  как  будто  выкликая  по  радио  сообщения  о  прибытии  поездов. - Видеть  я  их,  к  сожалению,  не  могу  из-за  близорукости,  но  знаю,  что  они  здесь.  С  сияющей,  хотя  и  несколько  бессмысленной  улыбкой  она  собрала  своих  гостей  в  кучу  и  рассадила  их  по  креслам.

 -  Николос,  дорогой  мой,  я  надеюсь,  ты  не  собираешься  доставать  своё  ужасное  пиво?

Доктор  уже  наклонился  над  ручьём.  Тяжело  отпыхиваясь,  он  вытащил  несколько  мокрых  бутылок  и  распрямился.

 -  А?  Что? - старик  остановился. - В  чём  дело,  дорогая?
 -  Пиво, - сказала  тётушка  Мария.
 -  О,  чёрт! - с  яростью  воскликнул  он. - Прошу  прощения. - Он  повернулся  ко  мне. - Может  быть,  вы  выпьете  со мной  пива? - Ну  что  же,  я  не  прочь, - ответил  я. - Спасибо,  выпью  с  удовольствием.

Внезапно  наступила  тишина.  Потом  Дора  заговорила  о  цветах  легко  и  непринуждённо,  указывая  на  клумбу,  где  росла  герань.  Доктор  Николос  принял  участие  в  беседе,  бросая  грозные  взгляды  в  сторону  жены.  Солнечный  свет  приобрёл  чуть  заметный  предвечерний  розоватый  оттенок,  хотя  до  ночи  было  ещё  далеко.  Солнце  двигалось  к  западу  по  ясному  безоблачному  небу  и,  пробиваясь  сквозь  зелень,  бросало  на  землю  тёплые  серебряные  блики.  Все  молчали,  смокла  даже  тётушка,  сосредоточив  всё  своё  внимание  на  чайном  сервизе.  Скрипнуло  плетёное  кресло.  Издалека  слышалось  позвякивание  колокольчиков;  и  я  представил  себе  коров - на  широком  лугу  они  казались  печальными  и  одиноками, - которых  гонят  домой  в  таинственном  полумраке.  В  воздухе  всё  громче  звенели  комары.

Дора  вдруг  поднялась  со  своего  места.

 -  Как  это  глупо  с  моей  стороны!  Я  чуть  не  забыла,  что  мне  надо  сходить  в  деревню  и  купить  сигарет,  пока  не  закрылась  табачная  лавка.  Она  улыбнулась  с  деланной  непренуждённостью,  которая  никого  не  обманула;  её  улыбка  была  похоже  на  маску.  Стараясь  казаться  естественной,  она  посмотрела  на  часы.

 -  Я  чудесно  провела  у  вас  время,  тётушка.  Не  хотите  ли  пойти  со  мной? - обратилась  она  ко  мне. - Вы  ведь  ещё  не  были  в  деревне,  правда?  У  нас  там  довольно  интересная  церковь,  доктор  Николос  может  вам  подтвердить.

 -  Совершенно  верно. - Старик,  казалось,  был  в  нерешительности,  но  потом  посмотрел  на  нас  и  махнул  рукой. - Ну,  конечно,  идите.  А  я  выпью  ещё  чашечку  чаю,  если  жена  не  возражает.  Здесь  всё  так  уютно  устроено, - он  широко  улыбнулся  хозяйке  дома.

 -  Я  просто  не  могла  там  больше  оставаться, - проговорила  девушка,  переводя  дух.  Мы  быстро  шли  по  тропинке. - Мне  необходимо  было  подвигаться.

 -  Я  это  понял.
 -  Когда  быстро  идёшь, - объяснила  она,  всё  слегка  задыхаясь, - чувствуешь  себя  свободной.

 Мы  шли  по  узкому  проходу,  с  двух  сторон  которого  высились  стенки  живой  изгороди,  густая  трава  под  ногами  скрадывала  шум  шагов.  В  низине  раздался  звон  колоколов.  Медленный,  печальный,  древний  звон,  который  плыл  в  воздухе,  состовляя  с  ним  единое  целое.  Далеко  впереди,  на  церковном  шпиле  среди  дубов,  сверкнул  последний  луч  заходящего  солнца.  Стайка  птичек  взмыла  в  воздух  над  колокольней,  когда  раздались  мерные  удары  колокола;  кричали  грачи.

Мы  находились  на  окраине  деревни;  мощные  деревья  осеняли  белые  витрины  лавок,  а  тротуары  были  вымощены  кирпичом,  образующие  неровные  линии,  похожие  на  строчки  в  школьной  тетрадке  малыша.  Какая-то  женщина  остановилась  и  посмотрела  нам  вслед.  Мимо  проехал  мужчина  на  велосипеде,  глаза  его  были  так  прочно  защищены  очками,  что  он  въехал  в  тумбу  и  выругался.  Дора  прислонилась  к  стволу  дерева,  раскрасневшаяся,  и  весело  смеялась.

На  смену  неистовому  возбуждению,  которое  владело  нами  неизвестно  по  какой  причине,  пришло  спокойное,  удовлетворение,  и  мы  вели  себя  чинно  и  степенно.  Получили  свои  сигареты,  причём  хозяин  табачной  лавки  ворчал,  что  не  мог  закрыться  в  обычный  час,  посколько  ему  пришлось  нас  дожидаться,  и  я  удовлетворил  своё  давнишнее  желание  и  приобрёл  трубку.  Живейшее  моё  любопытство  вызвала  аптека:  огромные  бутылки,  наполненные  красной  и  зелёной  жидкостью,  разнообразные  снадобья,  рядами  разложенные  в  витрине,  создавали  такое  впечатление,  словно  всё  это  принадлежало  средневековью.  Была  там  и  хорчевня  под  названием  "Чрево  Монаха",  и  питейное  заведение,  вывеска  на  котором  гласила:  "Коза  и  Виноград".  В общем  и  целом  деревня  мне  очень  понравилась.

 -  Это  было  волшебно! - заявила  она,  когда  мы  уже  почти  дошли  до  тропинки,  ведущие  к  дому  доктора  Николоса. -  Я  никогда  не  думала,  что  здесь  столько  интересного.  Как  жаль,  что надо  идти  домой.

 -  У  нас  есть  ещё  немного  времени, - сказал  я,  как  будто  важнее  этого  ничего  не  было  на  свете. - Что  вы  скажите  насчёт  "Коза  и  Винограда"?

 -  О  нет!  Доктор  Николос - милейший  старик,  но  должна  же  я  хоть  немножко  подумать  о  своей  репутации!  Я  и  так  видела,  как  ваши  родители,  то  и  дело  отодвигали  занавеску,  пока  мы  были  в  деревне.

 -  Что?!  Кто?!
 - Ваши  родители.
 -  Мои  родители  давно  умерли.
 -  Вы  смешной  человек,  здесь  все  живы - это  же  сон.  В  своё  время  и  вы  здесь  окажетесь.  Вы  скоро  проснётесь,  а  я...
 -  Что  вы?
 -  Я...

Мне  всё  казалось  нереальным,  сердце  моё  колотилось  в  бешеном  ритме.  Жёлтые  краски  вечернего  неба  у  нас  над  головой  померкли,  только  на  западе  залегли  пурпурные  полосы.  Аромат  цветущего  кустарника  сделался  почти  непереносимым.  Её  глаза,  такие  яркие,  живые,  были  в  то  же  время  подёрнуты  пеленой - может  быть,  печали?  Они  были  устремлены  на  моё  лицо,  словно  пытаясь  что-то  в  нём  найти...Я  смотрел  только  в них,  и  тем  не  менее  каким-то  образом  почувствовал,  что  её  руки  тянутся....

Я  схватил  и  сжал  эти  руки.

-  Позвольте  мне  проводить  вас  до  дому, - с  трудом  выговорил  я. - Позвольте  мне...
 - Эгей,  это  вы? - раздался  зычный  голос  со  стороны  дорожки. - Остановитесь,  подождите  минутку!

У  меня  ёкнуло  сердце - это  было  почти  физическое  ощущение  удара.  Я  весь  дрожал;  держа  её  за  руки,  я  чувствовал,  что    и она  тоже  вся  дрожит.  Этот  голос  ворвался  в  наш  мир  в  момент  такого  сильного  эмоционального  напряжения,  что  мы  не  сразу  пришли  в  себя.  На  дорожке  перед  нами  вдруг  появился,  тяжело  отпыхиваясь,  старик  в  широкополой  шляпе.  У  доктора  было  очень  серьёзное  лицо.  Он  согнулся,  чтобы  перевести  дыхание.

 -  Мне  бы  не  хотелось  тебя  тревожить,  Дора, - начал  он, - и  я  знаю,  что  это  запретная  тема,  однако  сейчас  такой  момент,  что  нужно  говорить  прямо...Послушай,  детка,  это,  конечно,  не  моё  дело,  но  я  знаю,  что  если  он...

И  вдруг  что-то  произошло.  Всё  стало  зыбким,  туманным,  неопределённым.  Постепенно  исчезала  дорожка,  деревья,  кусты,  комариный  звон,  старик  с  широкополой  шляпе.  И  Дора  с  печальным  лицом.  А  я...  а  я  проснулся.

Я  долго  лежал  на  кровати.  На  часах  четыре  утра.  Я  оделся  и  вышел  на  улицу.  Мне  вдруг  очень  захотелось  снова  повидать  Дору,  поговорить  с  ней.
 Улицы  были  мокрые,  серые,  пустые,  в  палисадниках  тихо гибли  от  сырости  яблони,  и  безраздельно  царил  дождь.  Дождь  падал  просто  так,  сеялся  с  крыш  мелкой  водяной  пылью,  дождь  собирался  на  сквозняках  в  туманные  крутящиеся  столбы,  волочащиеся  от  стены  к  стене,  дождь  с  урчанием  хлестал  из  ржавых  водосточных  труб,  разливался  по  мостовой  и  бежал  по  промытым  между  булыжников  руслам.  Чёрно-серые  тучи  медленно  ползли  над  самыми  крышами.  Человек  был  незваным  гостем  на  улицах,  и  дождь  его  не  жаловал.

Дома  я  поставил  чайник,  а  сам  встал  у  окна  и  прислонился  лбом  к  холодному  стеклу. А  за  окном  по-прежнему  лил  дождь,  крупный,  тяжёлый,  неторопливый - дождь,  которого  было  очень  много  и  который  явно  никуда  не  торопился.

-  Ах,  как  ты  мне  надоел! - сказал  я  с  раздражением. - Если  бы  ты  знал,  как  я  от  тебя  устал.  И  было  непонятно  кому  это  адресовано - то  ли  неторопливому  дождю,  то  ли  странному  сну.