Собачья щель

Собачья щель.

Постоянный бег в сторону могилы изматывает. Чужие амбиции, чужие желания, чужие эмоции давят на плечи, пока не приходит момент, когда внутри звучит вопрос: чего хочу я. Не они, не мир вокруг, а я.

Жизнь, навязанная извне, ускоряет время. На собственные желания не остаётся ни минуты. Десять часов на работу, семь на сон, семь остатков, которые пролетают сквозь пальцы: мысли о работе, о чужих разговорах, о каких-то отношениях. Страшно оставаться с этим остатком, где нужно признаться себе: чего я хочу. И чем больше выжимают на работе, тем меньше сил думать вообще.

Дальше всё превращается в дрессировку. Как собаку — кинул кость, похлопал по плечу, выжал остаток сил. И я бегу, выполняю, молчу. Только внутри сидит страх: а что если кость отберут? Что если лишат даже этого маленького куска? И вот уже не я управляю своей жизнью, а этот страх. Он становится фоном, шумом, на котором идёт вся автоматическая жизнь. Работа, сон, разговоры — всё само. А где-то глубоко внутри шевелится «я», но его топит страх: молчи, выполняй, иначе останешься без ничего.

Со временем страх срастается с кожей. Не слышишь его, но он управляет движениями. Кость давно гнилая, сухая, но отпустить страшнее, чем держать. Держишь, чтобы мир признал: ты ещё нужен. Начинаешь охранять кость, рычать на других, не подпускать никого близко. Боишься, что заметят пустоту. И страшнее всего признаться: всю жизнь тратишь на защиту пустоты.

Страх повсюду. Чтобы не сойти с ума, играешь добропорядочную собаку. Махать хвостом, когда бросают кость. Выглядеть искренне. Ритуалы укрощения: кофе, ровный взмах руки, улыбка начальнику, порядок на столе, чистая рубашка. Всё маски. Изображать вожака, который получает самые жирные куски, но при этом добрый и справедливый. Так легче: страх кажется укрощённым.

Цена — внутри трещины. Вожак только фасад. Внутри истощённая собака, съевшая свой хвост. Иногда хочется взорваться, разрушить всю архитектуру, выкинуть кость и кричать. Но разрушать себя — тоже способ выжить. Медленно, аккуратно, с дисциплиной. Рвёшь внутри куски прежней жизни, перевариваешь как наказание и как пищу.

Кость становится меньше. Всё меньше. Каждый день, каждый шаг по расписанию — кусок кости исчезает. А страх растёт. Он давит на грудь, сжимает горло, мешает дышать. Сердце стучит, руки дрожат, ноги подкашиваются. Бежать невозможно, но нельзя остановиться — страх сильнее.

Другие натаскали  кости в свои норы. Каждый склад — защита, безопасность, контроль над страхом. Они сыты, их страх приглушён. А у добропорядочных собак кость остаётся маленькой, а страх растёт ещё больше. Теперь нужно охранять  свою кость.  Тело напряжено, мышцы ноют, дыхание поверхностное. Каждое движение тяжёлое. Нет щелей. Нет выхода. Нет света. Только бег, охрана, страх и гнилая кость в зубах. И страх растёт.

И в этом бегущем, давящем мире, где каждая кость исчезает, а страх занимает всё больше места, остаётся один вопрос, который не отпускает ни на мгновение: чем я отличаюсь от этих собак — или я сам уже живу в собачьем мире, без шансов вырваться?