Опасные улыбки. глава 4

Теперь, оглядываясь, она понимала, что их историю можно было рассказать куда проще: столкнулась в одном кабинете с ловеласом. Раньше она таких распознавала сразу и безжалостно обрывала все ниточки. А тут... они часто оставались вдвоём в опустевшем офисе. Он взялся её подвозить, был галантен и оказался блестящим собеседником. Он мог с одинаковым увлечением говорить о «Братьях Карамазовых», альпинизме и природе нарциссизма. Он медленно втягивал её в свою орбиту, и ей, привыкшей к интеллектуальному одиночеству, было невозможно сопротивляться. Ему удалось пробудить в ней давно забытое, мучительное чувство влечения.

И вот однажды, когда сумерки сгустились за окнами и они снова остались одни, в кабинете повисло звенящее напряжение. Он сидел за своим столом, не поднимая на неё глаз. Пальцы его с видимым усилием, почти дрожа, потянули за край футболки. Медленно, застенчиво, он задрал её, обнажив гладкую кожу живота. Его рука легла на неё в неуверенном, почти робком поглаживании. Он смотрел на неё снизу вверх — жарко, вопросительно, с обнажённой уязвимостью, от которой у неё перехватило дыхание.

Это была не наглая демонстрация, а исповедь. Жест отчаяния. Призыв.

Но она, сама не знающая, как проявлять инициативу, сжалась в ледяной комок. Ей стало до боли жаль его и одновременно страшно.

— Мне пора домой, — прошептала она, пробираясь к двери.

Он молча отступил, и на его лице мелькнула тень стыда. Или досады?

Сбежав, она не могла прийти в себя. Она хотела, чтобы её завоевывали, боготворили, чтобы он доказывал своё право на неё. А он предлагал ей свою наготу и уязвимость, словно моля: «Возьми, сделай со мной что хочешь, только не отвергай».

Их нарциссизм столкнулся, как два зеркала. Она не могла принять его жест отдачи — это унижало её ценность. Он не мог предложить большего — это унижало его достоинство.

Через несколько дней он подошёл к её столу и тихо, с угрозой прошипел:

— Ну что, Татьяна, мы и дальше будем продолжать нашу маленькую войну? Или... я тут посажу молоденьких девушек, или...

Он не договорил, но фраза повисла в воздухе, ядовитая и беспомощная. Лишь намного позже она поняла, что это был не ультиматум, а крик о помощи: «Признай меня. Останови меня».

Но Павел говорил с зеркалом, способным только отражать его же. Так началась их странная, изматывающая дуэль.