Нарцисс Араратской Долины. Глава 182

Через пять дней, после дня рождения кузины Юли, мы  отметили день появления на свет Марго, тоже родившейся под знаком Девы, правда, на десять лет позже. Ей исполнилось всего лишь 25 лет. Гостей мы пригласили немного, так как в Крылатском квартира была маленькая. Пришёл мой крёстный, с которого я начал свои мемуары, Сева; в недалёком будущем известный поэт, чья саркастичная лира будет всегда радовать его многочисленный поклонников своим острым взглядом на политическую ситуацию в мире и чёрным юмором. Пришёл художник  Вадим с Леной. Спокойный молчаливый  Вадим, рисующий, как и я, примитивные акварели, родился 17 сентября, в 1963 году, ещё при Хрущёве. Пришли также - карикатурист Лёша, мой брат Игорь, и одна школьная подружка Марго - Оля со своей подружкой Мариной. Я уж не помню было ли весело, но думаю, что было. И я всех фотографировал, и у меня уже тогда развилась эта фото-болезнь, фиксировать людей на фотоплёнку. И Сева, и Лёша нас всегда веселили, и поэтому мы их неизменно приглашали. Марго тогда не афишировала свою связь со мной, и никаких друзей-математиков она в тот год не пригласила. Потом, со временем, все уже узнают про моё скромное существование. Хотя от своих родителей она меня будет долго скрывать, чуть ли не три года. Помню, Севе очень понравились эти неразлучные подружки, которые постоянно вдвоём прятались в ванной комнате. Все, почему-то, подумали, что они лесбиянки: у Оли был немного грубоватый резкий голос, а Марина была вся такая застенчивая, женственная, пассивная. Обе высокие и худые.  Девушки были немного из другого московского мира. Они были одеты во всё чёрное, блестящее, явно любили ходить по ночным клубам, танцевать там до упаду. Хотя наш карикатурист Лёша тоже был любителем ночной жизни. Лично я бывал несколько раз в таких злачных местах, но потом мне было очень плохо от громкой музыки и от выпитого там алкоголя. Места эти явно «нечистые», и там сексуальные демоны тобой завладевают. И хорошо, что в 90-е я был беден и не подсел на ночные клубы, и на разные там цветные пилюли «радости», от которых слабеет память и, со временем, съезжает крыша.

                Потом, через неделю, мы пойдём на день рождения Светы В., жившей в центре, где-то в районе метро «Улица 1905 года». Ей исполнится 29 лет. Она тогда ещё была девушкой карикатуриста Лёши; хотя, надо сказать, Лёша был в этом отношении «свободным художником», и жениться никому не обещал. Иронично говоря, Лёша был женат на своей Музе, и только ей был верен до самого своего ухода со сцены нашего падшего человечества. Вскоре Света переедет на запад, на «Молодёжную», и этот, вынужденный по семейным обстоятельствам, переезд из центра на окраину вызовет у неё депрессию. Новое местожительство ей не совсем придётся по душе: вроде бы та же Москва, но уже не совсем её Москва. Света мне тоже нравилась, и мы с ней потом часто пересекались и дружили, пока она с головой не ушла в православие, и ниточки нашей дружбы как-то резко оборвались. При этом, у меня были друзья, которые тоже были, так сказать, воцерковлённые, но это не мешало нам общаться. Тот же Сева работал в церкви плотником, хотя в церковных службах не участвовал и постов не соблюдал. Художник Долганов тоже был истово верующим. А геодезист Ваня вообще считал мою любимую астрологию чуть ли не сатанизмом, что не мешало нам быть друзьями долгие годы. По мне так - веруй во что хочешь, и давай верить другим в то, во что им хочется верить, даже в Карла Маркса или Елену Блаватскую, только не убивай и не оскорбляй чувства верующих. Так ведь интересней жить. Особенно в Москве, где такой варится бульон из совсем разных людей, понаехавших из разных мест и окраин. Тут тебе и туркмен, и грузин, и армянин, и еврей, и малорос, и белорос, и татарин, и обрусевший немец. И даже русских в Москве довольно много всегда жило, как тот же Сева, в «русскости» которого никто никогда не сомневался. А вот Лёша обнаружил однажды, что он не совсем великорос, и что у него бабушка была еврейка. Хотя Лёша на еврея совсем не был похож, как, к примеру, тот же Ваня. В СССР нас так всех перемешало, что глупо говорить о какой-то там чистоте крови. Хотя, надо признать, гордиться наличием некой западной примеси, даже польской, было у нас как-то принято. Даже не знаю, почему так…

                В общем и в целом, несмотря на тревожную атмосферу того сентября, мы даже веселились, что тут говорить, и все эти новости нас не сильно печалили. Москва ведь такой город, где нет особо времени на задумчивую меланхолию и на медитативные размышления. И так будет всегда, несмотря на злые происки врагов и недоброжелателей, жаждущих погрузить москвичей в злобную грусть, коя им не свойственна. И даже если москвич загрустит, то ненадолго. У меня тоже тогда бывали приступы хандры (обычно с похмелья), и всё я начинал видеть в коричневом свете. Но, Слава Богу, такое бывало не часто, и обстоятельства мне не давали слишком сильно в себя погрузиться. Опять же, друзья-художники спасали, и одиночеством я тогда не страдал. Марго два вечера подряд, 23 и 24 сентября, ходила на концерты питерской группы «Аукцыон»: она обожала Лёню Фёдорова, он был, можно сказать, кумиром её молодости. Я с ней первый раз сходил, в ДК Горбунова, а на другой день не пошёл - слишком громко мне показалось, хотя группа хорошая, не попсовая. Марго надо было, после своей нервной банковской работы, как-то оторваться и отвлечься, и поэтому она часто куда-то там ходила, и денег на это не жалела. Потом она будет часто ходить на спектакли про Дон-Кихота, в театр Советской Армии, с актёром Зельдиным, которого тоже обожала. Лично я никого не обожал, будучи человеком довольно циничным. При этом, опять же, я не ревновал Марго к её кумирам. Честно могу это сказать, и ревность не затмевала мой разум. Опять же, Слава Богу, ибо нахожу это низменное чувство самым неприятным, даже похуже зависти…

                У меня же начались занятия в астрологической школе. Да и у розенкрейцеров я продолжил свою духовную деятельность, где меня приняли в так называемую «храмовую бригаду», в задачу которой входило перед гностическими службами: приводить помещение в порядок, аккуратно расставлять стулья, покупать розу, ну и так далее. А когда служба начиналась, надо было приглашать учеников, и следить за порядком, чтобы все правильно рассаживались. Эта была крайне важная процедура, и здесь не могло быть какой-то там толкотни и неразберихи. То есть я вступил на новую ступень ученичества, и мне надо было постепенно завязывать со своими алкогольными пристрастиями. Именно постепенно, и никто на меня там не давил и ничего не требовал. Подразумевалось, что если ученик хочет двигаться вперёд, то он должен отпустить всё, что ему мешает в этом продвижении. Что тут скажешь?.. Это было очень непросто. Я бы даже сказал, что это и была моя основная проблема, ведь все мои друзья выпивали. В общем, я решил постепенно уменьшать дозу, и не напиваться, как раньше. А потом, как-нибудь, всё само собой получится. Так я для себя тогда решил. И потом, у меня, в самом деле, получилось почти два года не употреблять спиртных напитков. И период этот у меня был довольно сложный. Вероятно даже, что я с этим решением малость поспешил. Как оказалось время трезвости ещё не пришло, и зря я так довольно резво начал ломать свои привычки…

                И ещё я немного успевал что-то рисовать, хотя уже без прежнего надрыва и азарта. Видать, у меня тогда наступила творческая усталость, и надо было отдохнуть. Что было большой ошибкой, и со временем я это с печалью осознал. Если художник перестаёт рисовать, то у него обязательно начнутся проблемы с психикой. И это не могут заменить ни фотографирование, ни чтение заумных философских книг, ни просмотры арт-хаузных фильмов, ни компьютерные игры. Тогда я этого не знал, да и никто мне про это не говорил. Нельзя рисовать только на продажу, и нельзя всё превращать в денежные эквиваленты, и вешать ценники на всё, что ты нарисовал. И с этим столкнулись многие мои знакомые художники, торговавшие на Вернисаже, на Крымском Валу. И Вернисаж это был таким вот местом неосуществившихся надежд. Нескольких лет проведённых там хватало, чтобы устать и немного спиться. Особенно у людей слабохарактерных, к коим отношу себя и я. А провёл я на этом Крымском Валу, к тому времени, более четырёх лет. Если считать с весны 1995, когда я вернулся в Москву из Еревана…