Несколько мартовских дней VI

        Спокойно поговорить они смогли только после того, как сопровождающие важного уполномоченного товарищи революционные солдаты, угостившись стаканчиком, отправились расквартировываться и искать безопасное от местных пронырливых мальчишек место для автомобиля.
         Новости, привезённые представителем новой власти, самые свежие, не укладывались в голове. Разве могут нормальные, психически здоровые люди вести себя так немыслимо непотребно?
         – Про почтальона историю помните? – спросил Трифов.
         Пётр Алексеевич подтвердил, что хорошо помнит, прошло времени–то всего ничего, а Новиков вопросительно поднял брови. Вадим Никодимович кратенько изложил тому суть событий и продолжил:
         – Отстояли мы его, пришлось дважды заседание проводить. И смех, и грех. Других шпионов и стукачей у нас будто нет! Но, от должности отстранён и теперь, ежели желаешь письмо или другую какую корреспонденцию получить, будь добр самолично на почту топать. Никто на замену не пошёл, нет дураков по городу кружить в любую погоду, да за гроши.
          – А сам почтальон как же?
          – Перебивается кое–как на мелкой работёнке. Лидуся моя двух старших девчонок его к нам забрала, шитью и хозяйству обучает, собственно так и живут у нас пока. Самые манерные портнихи в городе будут, – усмехнулся Трифов. – Нового управляющего почтой поставили, а он читать через пень колоду может. Тихий человек был, вежливый. Сколько жил рядом, никто слова от него дурного не слышал. А тут всего лишь три дня как новым начальником заделался и сразу хам хамом. Свобода из него попёрла, а порядочность и культура куда–то подевались! На все места новых назначили. Матросики старых служащих под прицелом держали, пока те дела сдавали. Теперь каждый рулит как может. Дела в городе не сыпятся лишь потому, что срока мало прошло.
          – Утрясётся. Если по уму, то все наладится.
          – Если по уму, то конечно. Но умных нынче мало, активных много.
          Вадим Никодимович подлил всем вина.
          – Деда Поликарпа нашего помните? Бродит от митинга к митингу, как в лесу. Все вопрошает у говорунов – будет у нас полная свобода али нет. Исхудал совсем. Спрашиваю у него, что, мол, нового в революции узнал. Чуть не плачет бедняга. Говорит, что и не поймёшь уж ничего. Одно ясно – требуют свободы всем, денег на займы, да жизнь отдать до победного конца. Всё, кроме свободы, и при царе требовали. Книжечки читать пробует. В кармане носит и по указке, от кого что услышит, изучает. Агитация на агитации. Все понять пытается, что значит «... отряхнуть его прах с наших ног...», к священнику даже ходил разбираться.
          – И чем дело кончилось?
          – Не знаю. Вернусь, расспрошу.
          – Как в Ялте у вас? Жарко?
          – Терпимо. Но я смотрю, у вас тут полный зефир. Обленились, никаких изменений, хотя бы для блезиру.
          – Почему же, – возразил Новиков. – И у нас митингуют, пар спускают. И общее настроение беспокойное. Но русский народ правду знает, выправится.
          Новый уполномоченный по таможне захохотал.
          – Вы что же, в Россию не верите? – по настоящему обиделся Новиков.
          – Верю, конечно, верю, – утешил Вадим Никодимович. – Только вера у меня русская, а капитал – европейский. Сергеич, ты б распорядился нам еды что ль какой принести и революционных бойцов покормить, чтоб сами по хатам не шастали. Со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было, а что супруга моя нам с собой навертела, то архаровцы эти, – Вадим Никодимович кивнул в сторону двери, за которой скрылись два вооружённых солдата,– умолотили сразу, не утерпели. Скучает народ по домашнему. Тока дюже не усердствуй, не баре какие прибыли, залягут от обильной жратвы к верху пузом, а нам твой обоз принимать, да сопровождать.
           – Как принимать? Куда сопровождать? – вскочивший было Новиков присел обратно на стул и с недоверием уставился на приятеля. – Шутишь что ли? А контракт на поставку? Что я новосветскому управляющему скажу?
           – Да какие уж шутки! Реквизируется вся партия на дело революции и ведения военных действий. В Ялту погоним. Там ни в одном трактире сносного пойла нет, даже мои запасы заканчиваются. Да в лазареты надо винца подбавить, воинам нашим кровь подправить. А бумагу я тебе выпишу, какую надо. И печатей наставлю каких хошь, их у Михаська в торбе на любой вкус. И ты б помыслил, кого мне в помощь дать, человека три, лучше пять. Вы ж милицию у себя ещё не завели?
           Илья Сергеевич отрицательно покачал головой.
           – А пора бы! Живёте тут как у Христа за пазухой, ни в каких революционных делах не робите.
           – Да где ж я тебе людей возьму? Предписание вон, – таможенник кивнул в сторону ненавистных, так и валяющихся на столе листков. – Сокращают нас!
           – Закис ты тут в тишине мозгами. Кого списать надо, тех и дай. На машинке вон отстучи удостоверения, что мол, временное исполнение обязанностей общественной милиции, мы твою закорюку печатями полепим и вперёд.
           Совершенно ошарашенный Новиков, качая головой, словно диспутируя сам с собой, вышел из комнаты. Вадим Никодимович, проводив глазами удаляющегося приятеля, тут же согнал с себя комедийно–бравурный вид и, придвинувшись вплотную к Иванову, строго спросил:
           – У вас как тут? Тихо?
           Пётр Алексеевич кивнул, он сразу понял о чём идёт речь.
           – А к нам заходили, твои явно. Первый–то раз врасплох застали, одна Лидия Михайловна была, да девчонки. Заявился такой пухленький, слащавенький, вроде как комнатку снять. Возжелал каждую поглядеть и все выспрашивал, кто жил, да кто такие, а главное – что ж съехали. По нужде или условия не глянулись. Ну, ты мою Лидусю знаешь, ей палец в рот не клади. Погнала его. К вечеру двое пришли, паскудные, сразу скажу. Глаза рыбьи, пустые. Все бродили сначала по округе, потом близ двери топтались. Я народ кликнул, нам чужаки не нужны. Так в миг убрались. Но не к добру это. Со мной им связываться не резон, а тебя искать будут дальше. Если людьми располагают, по посёлкам да городам пошукают – найдут. А то проще – татарам деньгу посулят, так те весь Крым перевернут. Опознать тебя раз плюнуть. Максимум неделя и найдут. Место тут неважнецкое, прятаться негде. Ты всем чужой, любой, хошь дачник, хошь местняк с потрохами сдадут и не поморщатся. А вместе с тобой и доктора с Любкой приберут. Уезжай. Оружие есть?
            Иванов кивнул, он и сам уже подумывал об отъезде, только совсем по иным, по выражению Вадима Никодимыча, «резонам».
            – Как там Андрей Осипович наш? – переменил он тему разговора, услышав шум в коридоре. Илья Сергеевич расстарался, несли закуску.
            – Да что с молодого дурака возьмёшь? Поехал в Севастополь со всем остальным офицерьём жандармским отмечаться, чтоб значит, в действующую армию направление получить, так их по дороге чуть не постреляли. Вернулся. Лидуся ему кудри перекрасила, я его в ателье Ермольева* к знакомцу свёл, бородку шкиперскую приклеили и не признать парня. Ходит чешется теперь, как пёс шелудивый, – засмеялся Трифов и пояснил удивившемуся Петру Алексеевичу.– Ждёт пока своя борода отрастёт, не бреется, а морда чешется, да под клеем! Народ затихнет слегка, я его к грекам сбагрю. Пусть покаботажит с ними, даст Бог, убережётся.
           – Чем занимается?
           – Да, так, помаленьку, – уклончиво ответил хитро ухмыляющийся новоявленный уполномоченный. – Политикой заинтересовался. Бухарина, да Ленина почитывает, – и тут же вновь серьёзно посмотрев на Петра Алексеевича, настойчиво произнёс. – Уезжай.
           – Ты что это гостя моего гонишь? – Новиков придерживал дверь, пропуская своего помощника и одного из досмотрщиков с богато заставленными подносами. – Только у нас дело намечается...
           Иванову при взгляде на закуски вспомнилось его первое ялтинское утро, знакомство с господином Трифовым**, и он не удержался, захохотал.
           – Да пора ему и честь знать, – важно заявил Трифов.– И без того, гляди, какой весёлый. А дела мы с тобой решать будем.

Примечание:

*-зимой и весной 1917 года в Ялте работали две киностудии – всем известная кинофабрика Ханжонкова на Аутской улице и киноателье Ермольева на Севастопольской улице, хотя основное кинопроизводство Ермольев начал в ялтинском филиале в 1918.

**- об этом можно почитать в рассказе "Анархист".