Биохимия страсти

   История Анны и Марка была похожа на красивый и опасный химический эксперимент, где главным реагентом был гормон окситоцин.

   Их встреча стала закономерным итогом. Заочное знакомство в соцсети, общие интересы, долгие обсуждения переросли в решение встретиться в реальной жизни. Первое рукопожатие… очень скоро перешедшее в долгое объятие, стало для Анны спусковым крючком. В глубине ее мозга, в гипоталамусе, началась тихая буря. Нейроны, как усердные фабричные рабочие, принялись синтезировать молекулы гормона.

   Они делали это из того, что было под рукой: из составных кирпичиков - аминокислот, оставшихся от вчерашнего ужина (цистеин, тирозин, изолейцин, глутамин, аспарагин, пролин, лейцин и глицин), и микроэлементов, которые организм копил для своих нужд.
    Ключевым катализатором выступал цинк, без которого сборка молекулы гормона была бы невозможной, а также магний, обеспечивавший стабильность ионных нервных импульсов.


   Это был не просто выброс порции гормона в кровь. Это был самый настоящий «окситоциновый шторм». Он был для Анны ураганом, сносящим все берега.
   Каждая их встреча, каждое прикосновение запускали новый выброс.

   Он стал её миром, её вселенной.

— Мне кажется всё нереальным. Ты как будто из другого измерения, — прошептала она ему в ту первую ночь, зарывшись лицом в его свитер. Ее тело было расслаблено, разум затуманен, а дофаминовые пути поощрения ликовали, начиная создавать замкнутый круг зависимости.

—А ты — та самая реальность, в которой я всегда хотел оказаться, — ответил Марк, и его объятия стали крепче, запуская в его собственном гипоталамусе такой же биохимический конвейер производства окситоцина.


   Так завертелась воронка страсти: гипоталамус вырабатывал окситоцин - гормон любви и привязанности, а организм в ответ выбросами гормона удовольствия – дофамина – мотивировал усиливать связь, требуя «новую дозу». Замкнутый круг был запущен.


   Но за все в организме приходится платить. Цинк и магний, потраченные на фабрику страсти, были использованы и не могли участвовать в работе ферментов, обеспечивающих энергией эту самую фабрику. Аминокислоты, ушедшие на производство гормона, не дошли до мышц и иммунной системы. Тело, особенно мозг, работало на износ, в режиме постоянной чрезвычайной ситуации, истощая стратегические запасы: незаменимые аминокислоты тирозин и триптофан, уходившие на производство дофамина и мелатонина, больше не могли выполнять свои основные функции. Окситоциновая воронка бесцеремонно нарушала внутренний баланс организма.

   Если в начале отношений, самого первого взгляда и короткого объятия Анне было достаточно для возникновения "шторма", то со временем начал проявляться эффект привыкания, «толерантности»: теперь для того же уровня кайфа нужны были часы непрерывных объятий, глубокие душевные разговоры, постоянные подтверждения в виде сообщений. Эмоциональные "рецепторы" притуплялись, и ей требовалась все большая "доза" внимания и близости, чтобы чувствовать себя так же хорошо, как вначале.

   Однажды вечером, лежа в его объятиях, она почувствовала уже не привычную волну блаженства, а полную опустошенность, граничащую с леденящим ужасом.

   Ее резервы были исчерпаны.

— Что-то не так? — спросил Марк, чувствуя, как она напряглась.
— Нет. Все прекрасно, — ответила она, но ее голос звучал неожиданно пусто. Ей потребовалась вся воля, чтобы просто лежать, а не оттолкнуть его. Ее нервная система истошно кричала: «СТОП!»

   Инстинкт самосохранения, долгое время подавляемый окситоцином, наконец, поднял голову. Она начала медленное, пассивное отступление. Перестала первой писать, отказывалась от встреч.

— Аня, с тобой все в порядке? Ты меня пугаешь, — в голосе Марка сквозила боль.
— Я сегодня просто устала, Марк. Сильно устала, — и это была чистая правда. Ее уровень гормона стресса - кортизола зашкаливал, от этого лихорадило нервную систему и скакало давление, появились признаки простуды. Ситуацию усугублял упадок серотонина - гормона счастья, так как запасы триптофана, из которого синтезируется серотонин - были исчерпаны.

   Ее тело, лишенное ресурсов для синтеза новых порций «счастья», больше не могло поддерживать этот шторм. Ее организм в буквальном смысле требовал "реабилитации" для восстановления нормального нейрохимического баланса.


   Финальная точка была тихой. Она просто перестала отвечать.

   Расставание было мучительным.

   Уровень дофамина, который долгое время искусственно поддерживался на высоком уровне, резко упал. Это вызвало симптомы, очень похожие на депрессию, неспособность чувствовать хоть какое-то удовольствие от чего угодно, апатию, тоску, потерю мотивации.


   Первые недели Анна металась между желанием все вернуть и страхом снова оказаться в этой биохимической «мясорубке». Она чувствовала себя не просто несчастной, а больной.

   У неё случилась самая настоящая наркоманская «ломка». И дело было не только в эмоциях – её физиология требовала привычного допинга. Ведь окситоцин, сам по себе не вызывая привыкания, как наркотик, мощно воздействовал на дофаминовую систему её мозга — ту самую, которая отвечает за чувство удовольствия, мотивацию и подкрепление поведения. Была сформирована зависимость, петля положительного подкрепления. Чтобы повторить приятные ощущения, требуется снова и снова получать "дозу" — то есть, искать подтверждения, близости, физического контакта.

   Мир Анны на время стал серым и беззвучным, а в груди возникала ноющая, физическая пустота. Ей нужно было всего одно слово, один смайлик от него, крошечная доза, чтобы унять дрожь внутри и снова почувствовать прилив тепла, но сил на продолжение отношений не было.

   Первые дни были похожи на тяжелейший грипп, смешанный с панической атакой. Тело ломило, есть не хотелось, сон не приходил. Мозг, лишенный привычной дозы окситоцина и дофамина, отправлял команду надпочечникам "выкручивая ручку" кортизола на максимум, и её организм заливало адреналином и страхом. Это была не просто тоска. Это была химическая ломка — мучительная перестройка всей системы на новый, трезвый лад.


   Она прошла через все круги ада: постоянная усталость, тревожность, бессонница… И вот, когда буря утихла, организм Анны, наконец, смог направить железо на синтез гемоглобина, а цинк и магний — на восстановление нервной системы, а не на производство гормона привязанности.

   Гормональный фон выравнивался. «Шторм» утих, оставив после себя опустошенный, но чистый и устойчивый берег.

   Через несколько месяцев она увидела его в парке. Они встретились взглядами, кивнули друг другу с легкой улыбкой и прошли мимо.

   Они зажили обычной жизнью. Их нейроны больше не трудились в авральном режиме, синтезируя окситоцин. Теперь аминокислоты шли на восстановление тканей, цинк поддерживал иммунитет, а магний помогал спокойно спать по ночам.
   Они больше не были богами на Олимпе страсти, но стали просто здоровыми, целыми людьми, чьи тела медленно, но верно восстанавливали свои внутренние, разграбленные любовью, склады стратегических запасов.