Жизнь без авось. Рассказ 18. Секрет сбережений

 Секрет сбережений

Рахиль Борисовна сидела в отделении Sparkasse(1) и чувствовала себя на допросе. Сын Миша, давно обросший немецкой логикой, говорил ей, что банк — это Zuverl;ssigkeit (2), то есть надежность, и что деньги должны работать, а не плесневеть под матрасом. Рахиль Борисовна не спорила, но и не верила. Она прошла через такой «Zuverl;ssigkeit» на родине, что до сих пор помнила, как бабушка в лихие годы прятала соль и спички в диван.

— Мама, это не СССР. Здесь никто не смотрит, сколько ты положила. Это Sparkonto (3), сберегательный счет. Ты получишь Zinsen, проценты, — убеждал ее Миша, убирая в бардачок машины ту самую, роковую пачку купюр.

Рахиль Борисовна поддалась. Сын просто не успокоился бы. В конце концов, она положила в этот «Sparkonto» большую часть своего неприкосновенного запаса. Но не все. О нет. Оставить себя без «свободных» денег, которые не привязаны ни к какому счету и ни к какому Protokoll, было для нее равносильно потере свободы и независимости. Оставшуюся, «неприкосновенную» сумму, она спрятала в старой жестяной банке из-под индийского чая. Эти деньги были ее личным «Gezunt» (4) — ее здоровьем и финансовым покоем. Они не работали, но они были здесь и сейчас.

Прошел почти год. Сберегательный счет тихо-мирно лежал, обрастая скромными процентами. Рахиль Борисовна называла его не иначе как «моя сберкнижка», хотя на руках у нее была только безликая выписка с цифрами. Сама она в банк не ходила: ей было достаточно того, что она один раз там побывала и ощутила эту стерильную атмосферу, эту давящую тишину, где даже шорох купюр казался скандалом.

И вот однажды случилось Tschaik (5). Приехала из Минска племянница, которая собиралась замуж и попросила помочь. Помочь, конечно, — купить ей золотую цепочку. Цепочка стоила не те копейки, что были в жестяной банке, а целых полторы тысячи евро — крупная сумма, которую надо было срочно снять со сберегательного счета.

Рахиль Борисовна, не сказав ничего сыну, отправилась в банк.

«Сберкнижка» находилась в чистом, светлом, совершенно безликом помещении. Все было в стекле, тишине и светло-серых тонах. Никаких очередей, никаких криков, никаких бабушек с тележками. Идеальный, стерильный Ordnung. Эта чистота действовала ей на нервы. Казалось, тут даже воздух подвергается строгому контролю.

Она подошла к окошку, за которым сидела Фрау Шмидт. Фрау Шмидт была воплощением немецкого служащего: аккуратно подстриженные волосы, белый воротничок, безупречный маникюр. И улыбка — вежливая, идеальная, но абсолютно безэмоциональная, как у манекена, запрограммированного на любезность.

— Guten Tag! — пропела Фрау Шмидт, склонив голову, как цветок на ветру.

Рахиль Борисовна протянула выписку и паспорт.

— Мне надо... снять. Тысяча пятьсот, — сказала она, слегка запинаясь. В этом банке она всегда невольно переходила на шепот. Стены тут, казалось, слушали каждый вдох.

Фрау Шмидт, не переставая улыбаться, ввела данные в компьютер. Ее пальцы едва касались клавиатуры, но каждое движение было отточено, как у робота. Тишина давила. Рахиль Борисовна внутренне молилась: только бы эта вежливая женщина не задала лишних вопросов. Как оказалось, молилась она зря.

Фрау Шмидт подняла глаза, и улыбка на долю секунды стала чуть менее идеальной. Она включила свой внутренний «Протокол Безопасности».

— Darf ich fragen, wof;r Sie das Geld ben;tigen? Es ist eine gr;;ere Summe. — мягко, но твердо спросила она. — Могу я спросить, для чего Вам нужны эти деньги? Это крупная сумма. Мы должны это зафиксировать.

В голове Рахили Борисовны взорвалась сигнальная лампа: «АГА! КОНТРОЛЬ! Я ЖЕ ЗНАЛА!»

Ее старые, глубоко запрятанные страхи, дремавшие с девяностых, проснулись и зарычали. Этот вопрос — для чего? — был для нее равносилен требованию отчета: «Отчитайтесь, гражданка, иначе конфискация!» Это было прямое вторжение в ее финансовую свободу, насилие над ее Gezunt.

— Что значит, для чего? — голос Рахили Борисовны задрожал, и она резко перешла на русский. — Мои деньги! Из моей сберкнижки! Я их что, украла? Я всю жизнь работала! Вы меня тут за кого держите?!

Фрау Шмидт, не моргнув, лишь слегка приподняла бровь. Эмоциональный срыв клиентки, говорящей на непонятном языке, только подтверждал, что Протокол Безопасности включен не зря.

— Извините, — произнесла она, сохраняя мягкость. — Это лишь Regeln (6) нашего банка. Когда клиенты нашего возраста снимают такую сумму, мы должны задать вопрос для Вашей безопасности. Это защита от мошенников.

Но Рахиль Борисовна уже ничего не слышала про «безопасность». Она видела перед собой хитрого Nudnik (7) в юбке, который пытается выведать её секрет и добраться до тех двух третей, что лежат дома, в банке из-под чая!

— Мошенников? — возмутилась Рахиль Борисовна, наклоняясь через стойку, словно пытаясь пробить стеклянную стену. — Это вы мошенники! Вы заманиваете меня в эту свою книжечку, а теперь не даете мне мои деньги! Я вам скажу: вы думаете, я старая Schlemiel (8), которая ничего не понимает?!

Она судорожно начала искать в голове уважительную причину, которая не выдаст её истинных намерений.

— Мне это... — она лихорадочно вспомнила недавний разговор с соседкой, которая жаловалась на боли в суставах. — Мне это нужно для Gezunt! Да! Я покупаю... очень особенные, лечебные носки! Натуральная шерсть! Мне нужно много носков!

Фрау Шмидт слегка наклонила голову. Ее глаза за стеклами очков выражали лишь формальное сочувствие и легкое недоумение.

— Носки? На тысячу пятьсот евро? — вежливо уточнила она. — Это очень дорогие носки. Vielleicht (может быть), для компрессии?

— Да! Компрессия! — радостно подхватила Рахиль Борисовна, чувствуя, что нашла верный путь. — И еще я покупаю... очень особенный чайник! Но не в магазине, а у человека! Он привез его специально из Польши! Не такой, как у вас! Немецкий чайник, он же ломается через год! А этот — вечный!

— Носки и польский чайник, — равнодушно подытожила Фрау Шмидт. — Но, Frau Borisowna, (Госпожа Борисовна), наш протокол требует более конкретного подтверждения.

Рахиль Борисовна запуталась окончательно. Она уже сама не помнила, что покупает.

Фрау Шмидт сделала пометку в компьютере. В ее глазах теперь читалось: «Клиент говорит путано, что подтверждает необходимость консультации». Она встала.

— Подождите, пожалуйста, одну минуту, — сказала она с еще более идеальной улыбкой. — Я должна проконсультироваться.

Рахиль Борисовна смотрела, как Фрау Шмидт удаляется в кабинет с матовым стеклом.

— Tschaik! — прошипела она, хватаясь за сумочку. — Сейчас придут двое. Сейчас они мне скажут, что я должна дать им телефон внука и адрес племянницы! Я знала, что надо было просто ехать в Брюссель! Как я не догадалась!

Она дрожащей рукой набрала номер Миши.

— Мишенька! Ты где?! Я тут Nudniks эти меня прессуют! Спрашивают, на что мне мои деньги! Я им про носки, а они мне — консультация! Они думают, что я старая, глупая Schlemiel! Спасай!

Михаил на том конце провода тяжело вздохнул. Он сразу понял: мать попала в ловушку банковского протокола безопасности.

— Мама, спокойно. Они просто не хотят, чтобы ты отдала деньги аферистам. У них правила, Regeln. Ты должна сказать им формулу.

— Какую еще формулу?! У меня уже голова кругом! — воскликнула Рахиль Борисовна.

— Повтори за мной. Только спокойно и четко. По-немецки. "Das ist f;r private Zwecke. Ich brauche das Geld jetzt." (На личные цели. Мне нужны деньги сейчас.), — объяснил он.

Михаил объяснил, что эта фраза — «кодовое слово» для банка. Она означает: «Я в здравом уме, и вы не имеете права спрашивать больше, иначе нарушите мое право на частную жизнь».

В этот момент вернулась Фрау Шмидт, и с ней подошел высокий молодой человек в еще более строгом костюме.

— Frau Borisowna, (Госпожа Борисовна), — начала Фрау Шмидт.

Но Рахиль Борисовна её перебила.

Её глаза сверкнули. Она почувствовала себя диверсантом, который получил последний шифр. Она расправила плечи, приняв гордую осанку.

— Слушайте сюда! — сказала Рахиль Борисовна на своем лучшем, самом твердом немецком, который она приберегала для важных моментов. — Das ist f;r private Zwecke. Ich brauche das Geld jetzt.

Наступила полная тишина. Молодой человек в костюме, который готовился начать долгий, вежливый разговор о «подозрении на мошенничество», замер. Все его инструкции разом испарились.

Фрау Шмидт медленно, буквально по миллиметру, опустила бровь. Ее идеальная улыбка вернулась на место, но теперь в ней было искреннее облегчение. Клиент здоров и не замешан в афере. Протокол соблюден.

— Ah, Entschuldigung, — произнесла она. — Конечно. Если это на личные цели, то мы больше не имеем права спрашивать.

Она кивнула молодому человеку. Тот пожал плечами, кивнул Рахили Борисовне и ушел. Проблема решена.

Фрау Шмидт снова села за компьютер. Клавиши застучали. Через минуту она протянула Рахили Борисовне пачку купюр.

— Bitte sch;n. Всего хорошего дня.

Рахиль Борисовна вышла из банка, чувствуя себя триумфатором. Она несла в руке побежденную тысячу пятьсот евро.

— Вот и вся их «Zuverl;ssigkeit»! — сказала она себе, крепче сжимая деньги. — Все эти протоколы, все эти Regeln, все эти Nudniks с их консультациями... А спасает только кодовое слово!

Она прошла мимо окна, где Фрау Шмидт уже улыбалась новому, ничего не подозревающему клиенту.

— Ничего, — пробормотала Рахиль Борисовна, сворачивая на трамвайную остановку. — Я их разгадала. Им верить нельзя.

И в тот момент она почувствовала себя абсолютно уверенной и свободной, зная, что, несмотря на все их «Sparkonto» и «Geld jetzt», самые важные деньги, которые дарят ей истинный Gezunt, все еще тихо-мирно лежат дома, в жестяной банке, вне досягаемости всех банковских правил и «волшебных формул».

Примечания:
(1) Sparkasse (Нем.): Сберегательный банк. 

(2) Zuverl;ssigkeit (Нем.): Надёжность. 

(3) Sparkonto (Нем.): Сберегательный счет. 

(4) Gezunt (Идиш): Здоровье, благополучие (в данном контексте — финансовый покой).  

(5) Tschaik (Идиш): Дословно — «чай», но в бытовом смысле — «ерунда», «неприятность», «хлопоты». (6) Regeln (Нем.): Правила. 

(7) Nudnik (Идиш): Зануда. 

(8) Schlimazl (Идиш): Недотепа, неудачник.