Калмыцкий экзорцист Город теней

«Все имена и события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны».


Глава I. Звонок из степи


Телефон зазвонил в то время, когда город уже спал. Тимофей Исаев вздрогнул, поднял голову от раскрытой книги и долго не мог понять, где находится. Комната была залита холодным светом монитора, за окном висел ноябрьский туман, впитавший в себя уличные фонари. На экране телефона мигало имя, будто из другого времени: «Бадмаев А.»
Он не видел этого имени лет десять.

— Тимофей... — голос был сиплым, будто застрял где-то между этим миром и тем. — Ты ещё жив старый черт?

— Пока да — Тимофей попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — Арслан? Ты как сам? Сейчас в Москве? Ты же вроде давно сюда переехал.

— В Элисте сейчас – ответил Арслан Бадмаев. - Гостил у родственников. Слушай внимательно: тут беда. Женщина… сама вызвала. Не понимает, с чем связалась.

— С чем — связалась? — переспросил Тимофей, чувствуя, как холод пробегает по позвоночнику.

— С городом – ответил Арслан. - С Городом теней.

На несколько секунд повисла тишина. В этой тишине слышно было, как за окном завывает ветер, задевая стекло, словно кто-то ногтем проводил по поверхности. Тимофей сжал телефон так, что побелели пальцы.

— Опять ты об этом, — выдохнул он. — Прошло пятнадцать лет, Арслан. Всё давно кончилось.

— Нет – сказал убежденно Арслан. - Не кончилось. Ты же сам видел. Ты видел врата. Ты видел Хранителя Врат.

Где-то на заднем плане в телефоне послышались голоса, будто Арслан говорил не из дома, а стоял прямо посреди степи. Шорох ветра, лай собак, слабый треск огня.

- Ты где сейчас? – спросил Тимофей.

— Здесь, — ответил Арслан, — недалеко от села Троицкого я. Ты должен помнить это место.

- Что там случилось? – спросил Исаев.

- Женщина, зовут ее Сарна, провела обряд «очищения кармы предков» описание, которого нашла в интернете – ответил Бадмаев. - Она сделала это в сакральном месте — у древнего кургана в степи, рядом с озером, которое в народе зовут «Глаз степи». Мы там с тобой были. После ритуала её начали мучить кошмары, тени постоянно что-то шепчут ей на непонятном языке. В доме происходят странности: зеркала мутнеют, вода в ведре темнеет, появляются запахи гари и пепла. Теперь её дом кишит тенями. Люди болеют. Воздух — тяжёлый, будто кто-то давит на грудь. Братья Сарны нашли меня и попросили помочь.

- А мне, почему звонишь? – спросил Тимофей.

- Нужна твоя помощь – ответил Арслан. – Срочно приезжай в Калмыкию.

Тимофей молчал. Внутри всё сжалось. В памяти всплыло лицо парня с раскопок — того, кто тогда едва не вернулся. Запах глины и крови, ночной крик, и то, как земля шевельнулась под ногами.

— Арслан, я не при делах, — наконец сказал он. — Я больше не лезу в такие истории.

— Ты не понял, — прервал его Бадмаев. — Без тебя я не смогу. Там тебя зовут. Точнее зовут нас обоих.

— Как это? – спросил Исаев.

- После посещения дома Сарны я отправился посоветоваться к старой ведунье Бальджир – ответил Арслан. -  Ведунья сказала мне, что это проявился Страж Врат Города теней. Он сильно рассердился на женщину за то, что она открыла невольно врата Города теней и теперь насылает на нее и ее дом разные мороки. Духа этого надо успокоить и врата закрыть, и должен это сделать тот маг, что уже видел их. Маг должен отправиться в сакральное место после наступления темноты и там провести обряд очищения. Иначе граница между мирами останется открытой.

- Флаг тебе в руки – ответил раздраженно Тимофей. – Это же твой хлеб. Ты же теперь стал тибетским доктором и знаменитым экзорцистом. Так иди и закрывай границу между мирами сам. А у меня полно своих дел, пишу докторскую диссертацию. Каждый ходит со своим портфелем.

— Да, я всё это понимаю – сказал Бадмаев. – Но с тех пор, как открылись врата, я слышу твое имя. Его шепчут ночью. Тимофей, если мы не закроем разлом, он распространится. Нельзя этого допустить.
 
Арслан замолчал. Был слышен только ветер. Потом он промолвил:

— Как только ты доберешься до Калмыкии ночью мы с тобой вдвоем идём в сакральное место, у того самого кургана. Родственники женщины уже согласились помочь.

— С какой стати я должен всё бросить и ехать тебе помогать? – спросил с тоской в голосе Тимофей.

— Потому что мы с тобой уже были там – возразил Арслан. – И мы тогда выжили. И врата нами открытые мы тогда за собой закрыли. А сейчас они вновь открылись. И их нужно снова закрыть.

Телефон щёлкнул, и связь оборвалась.

Тимофей долго сидел неподвижно, слушая, как гулко бьётся сердце. Потом поднялся, подошёл к окну. За стеклом раскинулась московская ночь — чужая, городская, но в её глубине, среди отражений фонарей, ему вдруг почудилось: степь. Воплощение пустоты, без края. И по ней идёт кто-то — высокий, в плаще, несущий в руке светильник, похожий на человеческий череп. Тимофей моргнул — видение исчезло. Только стекло запотело, и на нём, будто изнутри, проступили кривые буквы:

- "Возвратись".

Он долго стоял у окна, не в силах отвести взгляд от стекла. Ночь за ним была густая, бездонная. В городе почти не слышно машин — только ветер, который-то набегал, то отступал, словно колебался, стоит ли напомнить о себе. Тимофей налил себе чай, но к нему не притронулся. На столе, среди бумаг, лежал старый блокнот с пожелтевшими страницами — единственная вещь, что осталась с тех студенческих раскопок. Он хранил его не ради воспоминаний, а как напоминание о том, чего нельзя трогать.

Он раскрыл блокнот. Между страниц выпала засохшая степная травинка — ломкая, хрупкая, словно пепел. И запахло пылью, жаром, солнцем и чем-то иным — древним, едва уловимым, как дыхание чужого сна. И тут на Тимофея волной нахлынули воспоминания. Это было пятнадцать лет назад. Тогда он был студентом археологического факультета. В Калмыкию приехал в составе институтской экспедиции на раскопки. Там он и познакомился с Арсланом Бадмаевым, который подрабатывал врачом в экспедиции. С веселым и общительным калмыком Тимофей быстро нашел общий язык. Они стали друзьями. Везде были вместе. Раскопки шли без особых происшествий долгое время. А потом Арслан познакомил Тимофея с местными девушками и те по секрету рассказали им о том, что за селом Ульдучул, на краю степи, стоит старый курган, где по ночам светятся огни. Никто не подходил близко. Говорили: «Там врата, что открываются не людям, а тем, кто давно ушёл».

Но молодость не знает страха. Друзья пошли к руководителю экспедиции и рассказали о таинственном кургане. Руководитель экспедиции — профессор Воронов — только рассмеялся:

- Байки для туристов! Местные девушки тут мастерицы сказки страшные рассказывать. Но ваша история всё равно меня сильно заинтриговала. Так что отправимся завтра раскапывать этот самый таинственный курган.

И они на следующий день начали раскапывать курган. Арслан так же с ними пошел на раскопки. Он захватил с собой пару сумок с какими-то явно медицинскими препаратами. День стоял душный, воздух дрожал над землёй. Солнце било прямо в глаза, песок лип к коже. Тимофей помнил, как лопата звякнула обо что-то твёрдое. Каменная плита. На ней — странный знак, вырезанный не ножом, а чем-то вроде когтя.

Тогда Арслан сказал вполголоса:

— Это не просто курган. Это печать. Лучше бы эту плиту не трогать.

Никто не послушал. Воронов настоял вскрыть плиту. Тимофей легко её поднял и отодвинул в сторону. И на него из-под земли дохнуло холодом, будто открыли дверь в подвал, где веками лежал лёд. И тишина вокруг изменилась — птицы исчезли, даже ветер замер. Из ямы тянулся запах сырости и гари, и в самом её дне, под слоем земли, что-то светилось — слабый, пульсирующий свет.

— Тим, посвети фонарём, — сказал Арслан.

Он наклонился, но фонарь моргнул и погас.

Тогда они услышали голоса. Не громкие голоса — шепот, как если бы кто-то стоял совсем рядом и говорил прямо в ухо. Непонятные слова, на языке, которого никто не знал. Один из студентов — парень по имени Егор — не выдержал и полез вниз, смеясь:

— Ну, посмотрим, кто там шепчется!

- Не лезь туда – крикнул Арслан Егору и попытался остановить его.

Но Егор оттолкнул Арслана и спрыгнул в яму. А мы все стояли неподвижно так, словно нас кто заколдовал. Егор махнул нам рукой и отправился вглубь прохода. Наступила тишина. Потом — крик. Короткий, будто его оборвали. Оцепенение нас оставило. Мы все бросились к яме. Но тут снова Арслан остановил нас. Он сказал:

- В яму полезем только мы вдвоем с Тимкой. Остальным туда входа нет.

После этих слов Арслан вытащил из сумки невероятно длинный металлический трос и обвязал им меня и себя. А затем бросил ребятам конец троса и попросил крепко его держать и не выпускать из рук. Когда Тимофей вдвоем с Арсланом спустились в яму, Егора уже там нигде не было видно. Только следы ног, уходящие в землю, словно кто-то провалился под неё.

Они стали медленно продвигаться по проходу. Гул в ушах у нас всё больше усиливался с каждым шагом. Шепот на непонятном языке становился нестерпимо резким. А потом неожиданно в одно мгновенье твердый глиняный пол вдруг неожиданно превратился в зыбучий песок. Они начали в этом песке тонуть. Тимофей хватался за всё, до чего мог дотянуться руками, чтобы остановить проваливание в песчаную бездну. И случайно ухватился за что-то твердое. Он понял, что это был Егор, и схватился мертвой хваткой за него. А в это время Арслан кричал, чтобы им помогли вылезти из ямы. Слава богу! Ребята их вытащили троих. И трос не подвел. Просто чудом они тогда остались живы.
   
Профессор после всего, что произошло с нами, приказал всё засыпать и покинуть место. Но Арслан возразил. Егора нельзя было пока перевозить. Ему нужна было срочная медицинская помощь и покой. Тогда Воронов приказал разбить лагерь у кургана. Бадмаев долго возился с Егором. Сделал ему несколько уколов. Испуганный профессор спросил Арслана, как дела у Егора. Тот ответил, что физически тот завтра будет снова здоров, как бык. Но вот всего остального доктор сказать ничего определенного не может.

- Жив остался и это уже не мало – сказал профессор. – Я уже в мыслях Егора похоронил. Если он погиб сегодня я бы этого не смог бы себе никогда простить.

- Арслан! Как ты догадался захватить с собой этот металлический трос? - спросил Тимофей. – Если бы не он мы бы все там, в этой песчаной бездонной могиле, погибли.

- Пока это секрет и это не мой секрет – ответил Арслан. – Возможно, когда-нибудь я тебе этот секрет раскрою.

- Хорошо, не хочешь – не говори – сказал Тима. – Главное мы живы. 
 
Со всеми этими событиями день прошел незаметно. Наступила ночь. Но ночью Тимофей не мог спать. Он вышел из палатки и увидел, как у кургана стоит Арслан. Тот стоял неподвижно, с закрытыми глазами, и шептал что-то себе под нос.

— Что ты делаешь? — спросил Тимофей.

Арслан открыл глаза. В них отражался не костёр, а огни — ровный ряд огней, уходящих вдаль, туда, где не было ничего.

— Они не ушли, — сказал он тихо. — Они ждут. А Хранитель Врат требует, чтобы мы закрыли проход. Иначе будет большая беда.

Тимофей хотел ответить, но вдруг понял, что земля под ногами дрожит. Сначала едва заметно, потом сильнее. В воздухе раздалось низкое, гулкое дыхание, как будто сама степь вздохнула.

— Что это?! — крикнул он.

— Врата, — прошептал Арслан.

А потом — тьма. Но в этой тьме Тимофей увидел неземной свет. Он шел из ямы. Перед взором на миг возникли открытые настежь ворота, и за ними седой старец в белых одеждах, который  стоял по колено в крови. Потом сознание Тимофея окончательно померкло, но тело продолжало жить своей жизнью. Только рано утром его и Арслана нашли ребята на краю кургана, с ожогами на руках. Всё вокруг было покрыто рваными следами на песке. Егор, который проснулся первым, рассказал, что увидел нас с Арсланом, когда мы с каким-то невероятным напряжением на лицах тащили плиту к яме. Больше он ничего не видел, потому что внезапно лишился сил и уснул прямо на полу возле входа в палатку. Так или иначе, плита красовалась на прежнем месте. Участники экспедиции взялись за лопаты, и вскоре курган принял свой прежний вид. Мы тогда дали себе клятву — никогда больше не возвращаться туда.

События эти не прошли бесследно. Егор после экспедиции в институт так и не вернулся. Как потом узнал Тимофей, бывший студент-археолог решил круто изменить свою жизнь. Подал документы в семинарию и по ее окончании стал священнослужителем. Профессор Воронов исчез через год из института, студенты шептались, что светило науки сошёл с ума. Арслан Бадмаев. Тот давно переехал жить из Элисты в Москву. После обучения Арслан стал врачом тибетской медицины. В Москве он открыл клинику по восточной медицине. Кроме того он известен в столице как экзорцист.

Тимофей закрыл блокнот. Руки дрожали. В груди стучало что-то, похожее на зов — старый, как сама степь. И вдруг ему показалось, что из-за стены донёсся шорох — будто кто-то проводил ладонью по штукатурке. Он поднял глаза. На потолке — тень. Она двигалась. А потом проступили кривые буквы:

"Возвратись".


Глава II. Возвращение


 Проснулся Тимофей в полумраке. За окном серела поздняя осень — хмурое московское утро, в котором даже птицы летали без звука. Тимофей почувствовал тяжесть в груди — как будто ночь продолжала дышать где-то внутри него. Сон не отпускал. В нём снова была степь, и кто-то звал его по имени — настойчиво, протяжно, как зовёт мать ребёнка, который давно заблудился. Ему снился степной ветер, уносящий песок в никуда, и неясные силуэты — будто тени пытались дотронуться до него. Просыпаясь, он не сразу понимал, где сон, а где явь. Тимофей сел на кровати, потер виски. Сердце билось неровно. Телефон мигал непрочитанным сообщением: - «Жду. Надо успеть до полнолуния». Подпись — Арслан.

Тимофей долго смотрел на экран, потом отложил телефон. Казалось, воздух в комнате стал плотнее, тяжелее. Он пошёл на кухню. В чайнике быстро закипела вода, и тут он увидел - на столе лежала старая фотография — трое ребят на фоне кургана. Тимофей, Арслан и Егор. Все молодые, загорелые, смеются. Но если смотреть дольше — смех будто исчезал, и в глазах молодых людей проступала тревога. Он перевернул фотографию. На обороте кто-то, кажется Егор, написал:
«Мы видели то, чего видеть нельзя».
***

Тимофей родился в Москве. Мать — всю жизнь проработала бухгалтером в одном из столичных вузов, отец — геофизик, работавший на археологических раскопках. Геофизические методы позволяют обнаружить скрытые под землей сооружения до проведения археологических раскопок. На летних каникулах отец часто брал с собой сына в экспедиции. Детство Тимы прошло в таких местах, где ветер по ночам шепчет как живой, а старики ещё помнят слова, которых нет в книгах.

Однажды летом отец привез сына в Калмыкию, там проводила раскопки их экспедиция. В Элисте они остановились в гостинице. В один из дней отец показал в номере сыну старинную фотографию. На ней был изображен одетый в европейский костюм крепкий мужчина средних лет азиатской внешности.

– Это твой предок, мой прадед калмыцкий князь Чемид, нашел его фотопортрет в местном архиве и попросил сделать для меня копию – сказал отец.

- Как это так? – удивился маленький Тимофей. – Мы же коренные москвичи!

-  Деда моего родители отправили учиться в Москву – ответил отец. - Там он сблизился с революционерами. После чего порвал с семьей. Женился на русской девушке. В гражданскую войну дед воевал за красных. Стал кадровым военным. В тридцатые годы был арестован. Перед большой войной его амнистировали. Часто и много дед рассказывал мне про войну, про бои и сражения. Но и словом он никогда не упоминал своего отца. Словно его никогда и на свете не было.

- А как ты о князе Чемиде тогда узнал? – спросил Тима.

- Хорошо, что я познакомился здесь в Элисте с местным светилом, известным краеведом, который всё про всех знает в Калмыкии – ответил мужчина. - Он-то мне подсказал, что отцом моего деда был князь Чемид. Я сразу же захотел больше узнать о нем. Но в архивах о моем прадеде практически отсутствуют информация. Я уж совсем потерял всякую надежду, но тут мне снова помог мой новый товарищ. Он подсказал, что может рассказать о князе Чемиде одна местная долгожительница, бабушка, Нара Бадмаевна.  Она считается «знающей» женщиной — не ведьмой, не шаманкой, а хранительницей песен и преданий. Ей далеко за девяносто лет.  Она живет в селе Троицком.  Завтра мы поедем к ней в гости.

- А зачем нам нужно узнавать что-то про твоего прадеда? – спросил Тимофей.

— Моя мать любила повторять – помирать собирайся, а жито сей – ответил сыну отец. – А еще она говорила, что у каждого рода есть страж. Но если человек забывает свои корни, страж уходит. И тогда тени приходят сами. В раннем детстве ты однажды заблудился в лесу рядом с дачей. Искали тебя сутки, а нашли под старым деревом, где, по словам стариков, «души детей играют». Ты не плакал, просто сказал матери: — Бабушка звала. Сказала, не бойся. Но бабушка умерла за год до того.

На следующий день отец и сын Исаевы отправились вместе с местным краеведом в село Троицкое на видавшем виды бобике. На месте, в дом к старухе первым зашел новый товарищ отца Тимофея. Он долго не выходил. Потом вышел и сказал водителю, что мальчика нужно отвезти в Элисту. Тимофей вскоре оказался в гостиничном номере. Отец вернулся под вечер. Тима стал расспрашивать его. Отец после долгих упрашиваний ответил, что узнал от старой женщины о том, что князь Чемид был страшным человеком. Руки его по локоть были в человеческой крови. Князь и его нукеры творили суд и расправу над беднотой в годы гражданской войны, без жалости уничтожая всех, кто был заподозрен в сочувствии к новой власти. Когда Чемид понял, что белая армия разбита он собрал свои сокровища, сундуки полные золотых монет и драгоценных камней и погрузил их на телегу. Как потемнело, он отправился в степь. С собой он взял крестьянскую семью. В степи крестьяне вырыли яму и в ней захоронили княжеские сокровища. После чего князь из пистолета стал их убивать одного за другим. Последними остались в живых молодая женщина и девочка, ее дочь. Женщина молила князя не убивать ребенка. Князь застрелил мать, а девочке выколол глаза. Ее потом нашли на перекрестке больших дорог. Этой девочкой и была Нара Бадмаевна. В конце долгого повествования отец признался:

— Нара сказала, что род наш отмечен кровью. И что однажды кто-то из потомков должен будет закрыть то, что открыл князь Чемид.

С тех пор Тимофей чувствовал — тень рода идёт за ним. После школы он в Москве, поступил на исторический факультет. Стал археологом — искателем прошлого, как отец. Но, копаясь в земле, он всё чаще ощущал, что ищет не артефакты, а что-то другое — невидимую нить, связывающую мир живых с теми, кто ушёл. Тогда, пятнадцать лет назад Тимофей сразу же записался в экспедицию в Калмыкию, как только узнал, что она запланирована. Это было для него словно возвращение в детство. Тогда всё и началось. Тень рода накрыла его.
***

Тут Тимофей словно очнулся от сна. Он встал и прошёлся по кухне, снова включил чайник, так как вода в нем уже успела остыть, и уставился в окно. Москва застывала в позднеосенней серости. Ветер крутил обрывки пакетов у подъезда, туман висел над двором. Всё привычное — но внутри что-то сдвинулось. Он понимал: если поедет — вернётся к тому, от чего когда-то с таким трудом ушёл. Но если не поедет — чувство незавершённости будет мучить до конца жизни. Он вспомнил Егора. Егор бы знал, что делать.

Эта мысль пришла внезапно, и через час Тимофей уже стоял у старой церкви в центре города. Он не помнил, как оказался там. Просто шел, куда глаза глядят, пока ноги сами не вывели на тихую улочку между старыми домами.

Храм был небольшой, со стенами, пожелтевшими от времени. Над куполом кружили вороны. Внутри пахло воском и ладаном. На стенах горели лампады, мягко колыхаясь от сквозняка. Людей почти не было. Тимофей поставил свечу, и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернулся — у аналоя стоял мужчина в чёрном подряснике. Узнал сразу, хотя прошло много лет. Он не надеялся, что встретит Егора, но тот словно ждал. Стоял у аналоя, глядя на иконы. За годы он почти не изменился — только лицо стало строже, глаза глубже. Егор. Тот самый, кто тогда на раскопках вытянул его из ямы, где началось всё. Теперь в его взгляде было что-то от усталого света — не тусклого, а ровного, выстраданного.

— Тимофей… — произнёс он негромко, как будто имя это самопроизвольно вырвалось из глубины памяти. — Не думал, что увижу тебя снова.

— Я и сам не думал, хоть и знал, где ты сейчас служишь — ответил Тимофей. — Но, кажется, прошлое решило напомнить о себе.

Они вышли во двор. Туман клубился между крестами старого кладбища, расположенного рядом с церковью.

— Арслан звонил, — сказал Тимофей, пытаясь говорить легко, но голос дрогнул. — Говорит, открылись врата. Просит помощи.

Егор молчал, глядя на серое небо. Потом произнёс тихо:

— Врата никогда не закрывались, Тимофей. Мы просто сделали вид, что закрыли их. Я это точно знаю.

— Ты ведь был там… — начал Тимофей. — Ты видел то же, что и я. Ты должен понимать, что врата нужно запереть. Я должен снова туда вернуться.

— Нет не так, я был там, в этой дьявольской ловушке дольше вас и видел там больше вас, и меня в это время не страховал стальной трос — возразил Егор – И потому я и ушёл из института. Там, в яме, я видел много ужасов и услышал голос. Он сказал, что всё, что человек открывает без понимания, обернётся против него. С тех пор я служу только Богу.

— Арслан просит помощи у меня — повторил Тимофей. – Дай мне совет. Ехать мне или нет к нему на помощь?

Егор молчал долго. Потом ответил:

— Степь помнит. Даже когда люди забывают. Мы тогда не всё закрыли. В этом есть наша вина. Но есть вещи, которым мы не можем противостоять. Поэтому отпусти все свои страхи и сомнения. И останься в Москве.

Он посмотрел вдаль, на невидимую Москву за серыми домами.

— Ты ведь не знаешь, главной причины, почему я ушёл из института тогда, — сказал он. — Потому что понял: есть сила, которую нельзя победить человеку. В этой яме я видел Город теней и почувствовал себя песчинкой по сравнению с теми мистическими силами, что правят им. Только верой можно противостоять власти тьмы. Молись и небесная рать защитников тебя услышит и защитит от зла.

— А если она не слышит? — спросил Тимофей. – Я везде вижу знаки, что меня зовут врата. Я все время слышу зов.
 
Егор перекрестился. А потом он посмотрел прямо в глаза:

— Ты хочешь снова туда идти, потому что боишься, что оно придёт за тобой само и заберет тебя силой. Но не всё, что зовёт, стоит слушать. Иногда зов — это ловушка. Дьявольский соблазн. Зло хочет заманить тебя в ловушку. Я буду за тебя молиться.

— Думаешь, это поможет? — с горечью усмехнулся Тимофей.

- Если ты не веришь в силу моих молитв, тогда ищи защиту от зла внутри – возразил Егор. - Но не иди туда, Тимофей. В этот раз степь заберёт.

Тимофей отвёл взгляд.

— Я не могу иначе. Я открыл врата тогда. И я должен их снова закрыть.

Они долго стояли в тишине. С колокольни ударил медный колокол, звук растёкся по утреннему воздуху, как волна. Ветер, налетевший со стороны алтаря, тронул его волосы.
На миг ему показалось, что он снова мальчик — стоит в высокой траве, а кто-то зовёт по имени издалека, из другой стороны неба.

Егор еще раз перекрестился. А затем сказал:

— Если всё же решишь ехать… возьми это.

Он достал из-под рясы маленький медный крест, потемневший от времени.

— Этот крест мне достался от моего деда. Он был при мне, когда нас вытянули из ямы. Тогда я понял, что живой только потому, что кто-то отвёл взгляд смерти. Думаю, что это был мой дед. Пусть наш крест и тебя убережёт.

Тимофей взял крест и сказал:

— Спасибо, Егор.

— Вернись, — тихо сказал тот. — Главное — вернись.

Тимофей взял крест, чувствуя странное тепло от металла.

— Спасибо тебе за все твои предостережения, — сказал он. — Но я должен поехать.

Егор закрыл глаза, будто от усталости. И потом произнес тихо:
 
— Тогда хотя бы вернись в церковь и помолись. Не за себя — за тех, кто останется здесь в Москве ждать твоего возвращения.

Друзья вернулись в здание и там, в тишине Тимофей повторял за Егором слова молитв.
***

Через три дня Тимофей стоял на взлётной полосе возле трапа самолета. А еще через несколько минут самолёт, летящий в Элисту, вырывался из серой московской влаги в чистое небо. Он сидел у окна и думал о матери — о том, как она в детстве рассказывала, что у каждого человека есть две тени: одна от солнца, другая от судьбы. Если идти туда, где солнца нет, остаётся только вторая.

Когда самолёт заскользил в небе над калмыцкой землёй, Тимофей почувствовал, как внутри всё будто откликнулось — он почувствовал, как его стало медленно наполнять дыхание степи, он почувствовал далёкий запах полыни, гул, похожий на голос крови. О своем решении приехать в Калмыкию он не стал извещать Арслана. Тимофей хотел оставить себе возможность вернуться. В Элисте его встретил ветер — сухой, терпкий, чужой и родной одновременно. Город сильно изменился за пятнадцать лет, но центральная площадь осталось прежней. Тимофей стоял на ней рядом с Пагодой семи дней и фонтаном «Три лотоса». Здесь они с Арсланом любили гулять с девушками пятнадцать лет назад. Там Тимофей посмотрел в ту сторону, где находится село Троицкое. Где-то там был курган. И Арслан. И то, что не закончилось. На телефон пришло короткое сообщение:

«Жду в Троицком на остановке. Сегодня ночью — переход».

Тимофей глубоко вдохнул и направился на остановку к автобусу, уходящему в село Троицкое.
Небо над ним было чистое, как память, и в нём, казалось, что-то наблюдало. Он уже знал: теперь пути назад больше нет.


Глава III. Возвращение в степь


Площадь в Элисте к вечеру почти опустела. Лишь редкие прохожие спешили мимо, кутаясь в куртки — степной ветер становился колючим. Тимофей вышел из гостиницы, где остановился, и на мгновение задержался посреди площади. За его спиной — белое здание правительства, впереди — улица Пушкина, по которой скользили жёлтые огни фар. Над городом уже стлалась густая осенняя дымка. Он шёл медленно, слушая шаги по плитке. Всё казалось странно знакомым. Элиста мало изменилась за пятнадцать лет — те же дома, тот же запах сухого воздуха с привкусом полыни и дыма. Только сам он стал другим.

На углу улицы Пушкина, метрах в ста пятидесяти от площади, стояла остановка. Небольшая — бетонный навес, скамейка, облупившаяся табличка: «Троицкое». Здесь останавливались маршрутки и городские автобусы. Тимофей глянул на часы — было без пятнадцати восемь. До отъезда оставалось минут десять. Он поставил рюкзак у ног и посмотрел на серое небо. Порыв ветра пронёс по дороге газетный листок, потом другой. Всё вокруг будто замерло.

— Тимофей Исаев?- раздался чей-то взволнованный голос.

Тимофей обернулся. Перед ним стоял мужчина лет сорока пяти, небритый, в куртке с оборванной молнией. Лицо смуглое, глаза живые, но беспокойные.

— Не узнаёшь? – спросил с радостным выражением на лице мужчина. - Василь. Молдаванин. Мы в селе Троицком виделись… пятнадцать лет назад. С экспедицией вы были. Ну, вспоминай скорее!

Тимофей поморщился. Имя всплыло мгновенно. Тогда, в ту памятную для него поездку в Калмыкию, этот человек крутился возле археологов — вроде помогал, носил воду, таскал ящики, но всегда говорил слишком много, интересовался тем, что его не касалось. Пытался подружиться со всеми участниками раскопок. Особенно этот странный человек досаждал своим вниманием руководителю экспедиции профессору Воронову. Пытался Василь подружиться и с Тимофеем. Но ему молдаванин неизвестно, что делающий в Калмыкии сразу, же пришелся не по душе. Что-то показалось фальшивым в этом человеке Тимофею. Любил рассуждать о душе и вечности, но в его взгляде всегда было что-то хищное, как у человека, привыкшего искать выгоду. Поэтому дружбы у них не получилось.

— Да, помню, — сухо ответил Тимофей. — Не ожидал встретить тебя здесь.

— А я вот как раз тебя узнал, — Василь улыбнулся широко, словно старому другу. — Думаю, не может быть, чтоб не судьба нам встретиться. В Москве ведь живешь? Я тоже там обосновался несколько лет назад. На стройке работал. Ну, вроде всё шло хорошо: деньги начал собирать для ипотеки. Стал подумывать о том, чтобы осесть на земле. Семью себе завести. А потом, понимаешь, ночью, примерно неделю назад — как будто зов. Реально зов! Будто кто-то издалека говорит: «Иди». Вот я и бросил всё и отправился сюда в Калмыкию. Постоянно мне звонят со стройки, просят вернуться, я ведь мастером там работал. И хорошо работал. Но я не хочу возвращаться. Я не просто так сюда сегодня приехал на автобусе. Я к важному человеку сюда приехал.

— К кому приехал? — спросил Тимофей настороженно.

— К Хасикову! — Василь выпрямился. — Хасиков Глава Республики Калмыкии! Он же боец, чемпион мира. Он должен меня понять и поддержать. Я ему письмо хочу передать с предложением: создать в Калмыкии русский Шаолинь! Монастырь, но не с ламами, а с мастерами боевых искусств. Чтобы дух и тело едины были. Я ж всю жизнь карате занимаюсь, у меня черный пояс. Думаю — объединить веру, бой и философию. И заметь, друг мой, в этом моем предложении не только восток! Это и возрождение Европы. И возрождение ее начнется в России! Великие философы Древней Греции, колыбели европейской цивилизации, были мастерами боевых искусств. Панкратион — вид единоборств, сочетающий ударную технику и борьбу, в котором древнегреческий философ Платон был олимпийским чемпионом. Фактически он был кикбоксером, как Хасиков. Я чувствую, что на этот раз у меня всё получится.

Он говорил быстро, почти захлёбываясь словами. В глазах плясал фанатичный огонь. Тимофей слушал, молча, чувствуя, как растёт раздражение.

— Василь, мне сейчас некогда, — наконец сказал он. — У меня дела.

— Да я понимаю, — не унимался тот. — Но ведь не случайно мы встретились! Ты тогда, помнишь, с тем калмыком был, Арслан вроде? Я потом слышал — сильный человек, чуть ли не колдун. В Москве клинику открыл. Ты к нему едешь?

— Нет, — коротко ответил Тимофей.

— Ну ладно, ладно, не хочешь — не говори, — Василь усмехнулся. — Только я с тобой поеду. В Троицком заночую, там у меня знакомые. Лама местный, Санжи его зовут. Хороший человек, светлый.

Маршрутка пришла без опоздания. Старенький «Газель» - микроавтобус остановился с коротким визгом тормозов. Водитель, коренастый калмык с грубыми чертами лица и тихим взглядом, выглянул из окна.

— Троицкое? — спросил он, будто проверяя не только пункт назначения, но и намерение пассажира.

— Да, — ответил Тимофей.

Он заплатил и сел у окна. Рюкзак с минимальным снаряжением — термос, фонарь, тёплая куртка, крест Егора — лежал на коленях. Василь — следом, словно тень. Сидели они рядом. Двигатель заурчал, колёса зашуршали по асфальту. Дорога вела через весь город, потом город кончился, и за окнами потянулась степь. Свет фар резал пространство перед машиной, выхватывая редкие кусты и дорожные знаки. Воздух за окном был густой, почти неподвижный.

— Степь зовёт, — вдруг сказал Василь. — Слышишь? Она же живая. Тут всё живое — даже ветер.

Тимофей отвернулся к окну, не отвечая на слова попутчика. Он знал это чувство — когда степь будто глядит на тебя, как живое существо. И всё же в словах Василя было что-то липкое, тревожное. За окнами виднелась степь. Тимофей смотрел в окно и вспоминал слова Егора:
«Степь помнит. Даже когда люди забывают».

С каждой минутой он чувствовал, как внутри становится тяжелее. Тишина, нарушаемая лишь рокотом мотора, звенела в ушах. Через двадцать минут в свете фар показались первые дома Троицкого.

— Конечная, — сказал водитель.

Тимофей вышел. За ним — Василь. Арслан — высокий, плечистый, с резкими чертами лица, немного поседевший, но всё тот, же стоял у обочины, прислонившись к тёмной машине. Сумерки ложились на землю ровным серым светом. Арслан был одет в длинное пальто, на лице, в котором смешались сила и усталость, было выражение тревожного ожидания. Он стоял погруженный в свои мысли и поэтому не сразу увидел друга.

— Здравствуй, Тима, — сказал он, не улыбаясь, когда увидел своего товарища, но в голосе слышалось тепло. — Я знал, что ты приедешь.

— Приехал, — отозвался тот.

Они обнялись коротко, как люди, слишком многое пережившие вместе. Тут раздался голос Василя:

- Ну, я же говорил, что ты, Тимофей едешь к Арслану. Меня, старого чекиста, так просто не проведешь.

— Ну, бывай, — сказал Тимофей Василю, стараясь говорить ровно. — Нам дальше. У нас свои дела.

— Рад был снова увидеть вас, занимайтесь своими делами, не стану вам мешать, а я в местный хурул, — ответил Василь. — Помолюсь, чайку попью. А может, и переночую. Там люди хорошие.

Прозвучали эти слова, как упрек. На лице его отразилась невысказанная обида. Потом Василь махнул рукой и пошёл в сторону освещённого здания с резными воротами — Троицкий хурул. Тимофей же с Арсланом направился на машине к окраине, туда, где за домами начиналась открытая степь. Свет фонаря осветил фигуру, стоявшую у калитки. Это был хозяин дома Эрдни, старший брат Сарны.

— Ты всё-таки привез своего московского друга, — сказал он, подходя к Арслану. — Значит, не зря я тебя позвал на помощь.

— Арслан знал, что я не смогу отказаться, — ответил Тимофей за своего друга.

Они обменялись рукопожатием.

— Пойдёмте в дом, у меня чай горячий, — сказал Эрдни. — Потом твой друг расскажет, что здесь творится.

Они вошли в дом. Внутри пахло травами и ладаном. На столе стояли три чашки, рядом — свёрток с картой и старый фонарь.

— Здесь что-то происходит, Тима, — сказал Арслан. — Ночами слышно, как что-то ходит по дому и во дворе. Хоть там никого нет. Люди видят огни над курганом. Женщина, про которую я писал, чуть не умерла. Этот дом, в котором мы сейчас находимся, будто выжгли изнутри. Всё рушится.

Он говорил спокойно, но глаза оставались насторожёнными. Тимофей сказал в ответ:

- Да воздух здесь невероятно тяжелый. Тяжело дышать. А сама Сарна, где сейчас?

- В Элисте в республиканской больнице – ответил Эрдни.

— И сегодня ты, Арслан, хочешь туда идти? — спросил Тимофей.

— Сегодня полнолуние – ответил Арслан. - Только сегодня можно закрыть то, что она открыла. Иначе потом уже никто не сможет. Эрдни на своей Ниве отвезет нас до места.

Тимофей кивнул. В глубине души он знал: выбора нет. Нужно идти и завершать то, что некогда завершить не удалось.
***

В это время Василь уже сидел в тёплой комнате в доме расположенном недалеко от хурула. Перед ним на столе стояла миска с мясным супом, отдельно стояла тарелка с дымящейся бараниной, конфеты, печенье и чай. Санжи лама, невысокий, спокойный, с морщинами у глаз, улыбался ему.

— Давненько тебя не видел, Василь, — сказал он. — Всё скитаешься? Как раз недавно о тебе вспоминал. Думал, что обязательно тебя попутным ветром сюда к нам занесет. И вот ты здесь!

— Так мог я сюда и не попасть к вам, так как жизнь у меня так складывалась в последние годы, что казалось, что скитаниям моим пришел конец — пожал плечами Василь. — Москва, работа, стройка. Всё было хорошо, пока не услышал зов. И всё! Снова я сорвался с места и отправился в путь.

Санжи улыбнулся чуть грустно и сказал:

— У каждого свой зов. Одних он ведёт к свету, других — к пустоте. Но ты друг мой не печалься. Поешь нашей баранины. Такой свежей и вкусной баранины ты никогда в Москве не отведаешь. А там видно будет. Вернемся сейчас в хурул, и там почитаю для тебя до утра молитвы, может, отпустит тебя твой зов, и ты спокойно отправишься обратно в Москву на свою стройку.

- Дай-то бог – сказал Василь.

После ужина Василь и лама вернулись в хурул. У дверей их встретил помощник ламы. Он сказал, что ламу просит принять их земляк. Он ненадолго приезжал в родные места из Москвы и хотел перед возвращением, чтобы ему лама молитвами открыл дорогу и установил защиту от черных и злых языков. Вслед за помощником вышел пожилой, но еще очень крепкий мужчина в тёмной куртке. Волосы коротко острижены, лицо широкое, с резкими чертами. На пальцах — следы старых татуировок.

— Санжи, брат, так это ты здесь стал ламой! — сказал он, хлопнув настоятеля храма по плечу. — Честное слово, я не знал. Как всё изменилось в этой жизни. Ну, вот я и вернулся, а тут всё теперь не так, как прежде.

— Хеча, — мягко сказал лама. — Ты всё такой же. Не думал я, что снова увижу тебя. Но я рад видеть тебя.

Они пожали руки. Василь поднял глаза.

— Василь, познакомься, — сказал Санжи. — Это Хеча, в нашем детстве это был самый авторитетный парень на селе.

 Хеча внимательно посмотрел на Василя, а потом спросил:

- А ты друг откуда?

- Я из Москвы сегодня на автобусе приехал – ответил тот.
 
— Мы уже почти земляки, — усмехнулся Хеча. – Ладно. Раз такое дело, то молитвы и обряды отменяются. Я приглашаю вас обоих в ресторан.

- Без меня – сказал лама тоном, не терпящим возражения.

Хеча посадил в свой накрученный джип Василя и отвез его в Элисту в ресторан в центре города. Здесь он спросил его:

— В Москве жил, говоришь? А сюда чего занесло?

Василь рассказал коротко: о своём «проекте» русского Шаолиня, о встрече с Тимофеем и о том, что тот направляется к Арслану. При слове «Арслан» Хеча нахмурился и спросил:

— Арслан… Бадмаев? Экзорцист этот? И с ним московский археолог?

— Ага, — подтвердил Василь. — Они вместе были в какой-то экспедиции. Пятнадцать лет назад.

Хеча присел ближе, лицо стало жёстким. Он произнес:

— Я знаю их. Отца и сына Исаевых я видел. И слышал, как бабушка — Нара Бадмаевна — про их род говорила. Тот князь Чемид, что ослепил её в детстве, когда закопал в степи свои сокровища — их предок. А теперь эти двое сюда вернулись. Значит, не просто так.

Он замолчал, потом добавил тихо, почти шёпотом:

— Они приехали за сокровищами. Всё сходится. Исаев знает место, но без экзорциста взять клад не сможет. Вовремя я вернулся.

Он повернулся к Василю:

— Поживи у меня пока. У моего брата дом на краю села. Утром поговорим.

Василь оживился:

— С радостью!
***

В доме тем временем то гас, то зажигался без всякой причины электрический свет. Они все втроем готовились к выходу. За окнами тьма сгущалась, и издалека тянулся глухой гул — то ли ветер в балке, то ли шаги чего-то, что уже ждало их. Тимофей накинул плащ. Втроем они сели в Ниву и поехали к кургану.

— Помни, — сказал Арслан другу тихо. — Сегодня степь смотрит. И если ты услышишь зов — не отвечай.

Они вышли из машины. Эрдни остался в машине. Луна поднималась над холмами. Дорога к кургану тянулась серебристой лентой в темноту.

А где-то в селе, в доме брата Хеча, Василь не мог уснуть. Он смотрел в окно — и видел, как над степью шевелится огонёк. Маленький, но живой. Он не знал, что это. Но внутри что-то шептало: «Беги отсюда».


Глава IV. Город теней


Ночь в степи начиналась незаметно. Сначала просто тускнели краски — серые холмы делались плоскими, звуки оседали где-то у земли. Потом небо вспыхивало тяжёлым сиянием луны, и над всем пространством ложился серебристый блеск. Казалось, сама степь замерла в ожидании. Взошедшая на небе невероятно большая и яркая луна подействовала на Хеча возбуждающе.

- Не упустить их, только не упустить – не переставая, шептали губы его.

Хеча бросился к младшему брату Нарану и приказал:

- Узнай срочно к кому в селе приехал московский шаман.

- Я и так знаю – ответил Наран. – Шаман приехал к Эрдни Горяеву, у него сестра заболела.

- Где они живут? – спросил Хеча.

- Их дом стоит прямо напротив дома, в котором жил твой друг Гриша – ответил брат.

- Сам Гриша, где сейчас? – спросил Хеча.

- В тюрьме, а дом пока пустует – ответил Наран.

- Я сейчас отправлюсь по своим делам, а мужика этого, что я определил на ночлег, до моего возвращения не отпускайте – приказал старший брат.
 
Выйдя из дома, Хеча сел в свой джип и отправился к дому Эрдни. Не доезжая до места, он оставил джип в переулке. А сам пешком направился к дому своего друга. Хеча сразу решил, что следить за москвичами ему будет удобней всего из него, так как ночью на улице было уже холодно. Дом стоял на окраине села, будто специально отвернувшись от дороги. Забор покосился, трава в огороде высохла до серого цвета, а окна были заколочены изнутри — как будто не чтобы защититься, а чтобы не выпустить. Воздух здесь был другим: вязким, неподвижным, будто стоял в доме уже сотни лет. Запах железа, сырости и… чего-то гнилого, как старая земля после дождя. Хеча посмотрел в окно и сразу же на душе у него отлегло. Птички еще не улетели. Он успел.

Когда Тимофей и Арслан вошли во двор, собаки соседей начали выть.

— Собаки чувствуют шулмусов, эти парни и есть настоящие нечистые духи, ибо хотят забрать себе оплаченные кровью моих предков и страданьями моей бабушки сокровища — сказал Хеча тихо. – Ничего, не уйдут они от меня. Все будет моим.
***

Тем временем московские гости и Эрдни сели в Ниву и отъехали от дома. Хеча пришлось быстро вернуться к своей машине и начать преследование. Асфальт быстро сменился гравием, потом — грунтовкой. Фары выхватывали из темноты перекошенные столбы, заброшенные фермы, редкие деревья, шевелящиеся на ветру. Хеча молчал. Внутри гудело чувство возвращения — как будто он преследовал не людей, у которых хотел отобрать сокровища, а словно возвращался к себе.

 Когда за последними домами Троицкого дорога свернула в сторону холмов, воздух изменился. Сухой, колкий ветер вдруг стих, а пространство вокруг, будто плотнее стало — даже свет фар казался вязким, словно светил сквозь воду. Хеча выключил фары. И продолжил преследование. Дорога казалась бесконечной. Но вот Нива впереди остановилась. Впереди, за полосой сухой травы, поднимался курган. На вершине — три перекошенных дерева, силуэт которых резался о небо, как старинный знак. Хеча остановил машину, вынул бинокль и стал наблюдать.
***

Тимофей, Арслан и Эрдни стояли у подножия кургана. Машину оставили внизу, выключив фары — свет казался здесь лишним, почти кощунственным. Ветер стих, но воздух дрожал, будто над ним прошёл ток. Арслан достал из сумки пучок полыни и старую лампаду. Пламя от фитиля качнулось, отбрасывая на лица мужчин неровные блики.

— Здесь, — сказал Арслан, глядя на вершину холма. — Здесь открылась трещина. Когда Сарна пришла сюда в тот день, она стояла прямо на этом месте. Что-то позвало её. Мы нашли следы — круг выжженной травы, и в центре чёрный камень. Он будто впитывает свет.

Тимофей поднял глаза. Луна стояла высоко, как вырезанный знак, холодный и безмолвный. Он чувствовал странное давление в висках, будто кто-то изнутри пытался проникнуть в сознание. Невольно он вспомнил слова Егора — о границе между мирами, о том, что иногда человек сам становится её частью.

— Я готов, — сказал он негромко. — Пойдем наверх.

После этих слов Арслан вытащил из сумки невероятно длинный металлический трос и обвязал им Тимофея и себя. А затем попросил Эрдни привязать его крепко к машине.

- Если мы начнем дергать трос, то включи мотор и попытайся медленно нас вытащить.


- Ты считаешь, что всё может снова повториться? – спросил Тимофей.

- Не должно, но лучше перестраховаться - Арслан вытащил из внутреннего кармана амулет — плоский диск из тёмного дерева, в центре которого был вырезан знак — круг с пересечённой линией, похожей на солнечный луч. — Это тебе, — сказал он. — Старуха Бальджин велела передать. Сказала, без этого не пойдёшь. У меня тоже есть такой амулет.

Тимофей взял амулет. Дерево было тёплым, будто хранило чужое дыхание. Арслан взошёл на курган первым. На груди — амулет, от которого исходило слабое, ровное сияние. Свет этот был не ярким, но живым — он будто отвечал дыханию ночи. Тимофей шёл позади, чувствуя, как земля под ногами дышит, будто внутри неё живёт кто-то огромный и спящий. Воздух изменился — стал плотнее, тяжелее. Даже звук шагов исчез. Казалось, степь замерла, вслушиваясь в них. Вдруг впереди мелькнуло что-то белое — туман, тонкий, как дым. Он стелился по земле, обвивая редкие кусты, будто ищет дорогу. В этом тумане слышалось дыхание. На вершине кургана, на земле лежал черный каменный круг — древний, разрушенный, но всё ещё хранящий форму. Внутри него земля была тёмной, будто обугленной.

Арслан встал в центр круга, поднял лампаду и заговорил на древнем калмыцком языке. Слова текли глухо, словно из-под земли. Эрдни стоял у машины, крестился и шептал молитву. Тимофей присел на камень, достал из рюкзака крест Егора — тот самый, что освятил священник в церкви перед дорогой. Крест казался тёплым, будто в нём действительно жила сила.

С каждой фразой Арслана воздух становился плотнее. Вдруг где-то вдалеке пронёсся звук — не ветер, не зверь. Это был гул, похожий на дыхание множества людей. На вершине холма вспыхнули слабые огни, будто кто-то несёт фонари издалека. Тимофей поднялся. Лицо Арслана побледнело.

— Они идут, — сказал он.

В тот же миг земля под ногами дрогнула. Воздух потемнел, и вокруг замерцали тени. Сначала они были едва различимы — просто сгустки темноты, но постепенно из них начали вырисовываться силуэты. Высокие, тонкие фигуры, словно сотканные из дыма. Лица — без черт, только провалы, из которых веяло холодом. «Город теней», — понял Тимофей. То, что Арслан называл порогом между живыми и мёртвыми.

— Не смотри им в глаза, — прошептал Арслан. — Они ищут взгляд, чтобы увести за собой.

Один из теней шагнул ближе, остановился напротив Тимофея. В глубине её безликого лица вспыхнуло нечто, похожее на отблеск воспоминания. И вдруг Тимофей услышал голос — тихий, родной, женский:

— Тимоша… внучек…

Он застыл. Это был голос бабушки. Мёртвой уже много лет. Сердце ударило в груди, как молот. А тень продолжила говорить:

- Тима, что же ты творишь! Уехал в степь, а отцу и матери не позвонил, не предупредил, хоть к чужому человеку нашел время съездить и с ним посоветоваться. Родители твои с ума сейчас от беспокойства сходят. А они ведь у тебя уже не молодые. Их пожалеть нужно.

- Бабуля родная – крикнул Тимофей. – Я обязательно им позвоню. Телефон просто у меня разрядился, а зарядить у меня времени не было.
 
Он хотел броситься к бабушке, обнять и прижать к груди. Но Арслан резко рванул его за плечо:

— Это не она! Не отвечай!

Тимофей опустил глаза, заставив себя отвернуться. Лампада в руках Арслана разгорелась ярче. Он поднял её, выкрикивая последние слова заклинания. Воздух взорвался ослепительным светом, и тени рассеялись, как дым.

Тишина. Только гул крови в ушах.

— Всё? — выдохнул Тимофей.

Арслан долго молчал, потом сказал:

— Почти. Мы закрыли проход, но след остался. Теперь важно, чтобы сюда никто не пришёл. Никогда.

Он погасил лампаду. Ветер снова зашевелил траву, словно ничего не было. Но Тимофей чувствовал — что-то осталось здесь, в темноте. Неуловимое присутствие, наблюдающее из-за холмов. Но тут туман рассеялся. Двое мужчин шли обратно к машине. Тишина была глухая, вязкая. Вдруг сзади послышался треск — будто кто-то ступил на сухую ветку. Тимофей обернулся. На склоне холма кто-то стоял — едва различимая фигура, неподвижная, чёрная. Ни лица, ни формы. Только присутствие.

— Видишь? — спросил он шёпотом.

— Да, — сказал Арслан. — Но не смотри. Она осталась на границе. Пусть стоит. Мы сделали, что могли. Сутки после закрытия прохода тени еще будут активны.

Они дошли до машины. Когда мотор загудел, Арслан вдруг сжал крест, висящий у зеркала.

— Тимофей, — сказал он. — Если завтра почувствуешь, что кто-то идёт за тобой — не оборачивайся. И не открывай окно ночью. Понимаешь?

Тимофей кивнул. На миг ему показалось, что из степи доносится шёпот — тысячи голосов, зовущих по имени. Но он лишь крепче сжал в руке крест Егора.
***

Всё это время, пока проводился обряд, Хеча наблюдал из укрытия за Арсланом и Тимофеем. Из-за внезапно появившегося тумана он не мог рассмотреть то, что происходило на вершине кургана. И поэтому страшно нервничал. Немного успокоился он после того, как увидел, что спустились московские гости с кургана налегке, без сумок полных сокровищами. Хеча дождался, когда Арслан и его друзья покинули местность возле древнего кургана, после чего отправился вслед за ними в село. Радость распирало грудь его. Он теперь знал, где зарыл свои богатства князь Чемид. Осталось только суметь их забрать себе.

Вернувшись в  дом брата на окраине Троицкого, Хеча разбудил Василя. Попросил накрыть им стол, сам сел за него и налил себе и Василю по рюмке водки. Старая лампа освещала деревянный стол, стены, обклеенные выцветшими обоями, и иконы вперемешку с буддийскими изображениями. В углу — большой холодильник, накрытый сверху тканью. В воздухе — гул, как будто кто-то тихо напевал без слов. За окном степь чернела сплошным морем. Василь, прежде чем сесть за стол помолился на иконы.

- Друг мой – сказал Хеча, буквально прожигая насквозь молдаванина взглядом. – Ты понял, наверное, что я человек опытный и осторожный. Послушал я твои рассказы о себе. И скажу прямо - что-то в них не так.

- И что же не так? – спросил спокойно Василь.

- Ребята молодые, простые каменщики, и те хорошо в Москве на стройке получают, и одеваются прилично – сказал калмык. - А ты мастером работал. А одет, как бродяга. Подозрительно.

- Это ты, верно, подметил – не стал возражать молдаванин. -  Денег мне на одежду приличную вполне хватало. Но я их не тратил. Копил на дом себе. Я не одевался, хоть и был раньше модником. Жил в вагончике прямо на стройплощадке. Курил дешевые сигареты. Экономил на еде. Тебе этого не понять.

- Да всё я прекрасно понимаю – возразил Хеча. –  Но хочу сказать, что ты зря столько времени мучился. Ты как был травой, что несет ветер, так ею и останешься. Это твоя судьба. Быть перекати-полем.

- Наверное, ты прав – признал Василь. – Столько я страдал, а теперь всё пошло прахом.   

- Конечно, я прав – сказал калмык. – Я всё про тебя знаю, потому что я такой же, как ты. Я ничем тебя не лучше. Сквозь мои руки прошли горы денег. Я несколько раз был сказочно богат. Но каждый раз я оставался, ни с чем, да еще и мне приходилось брать на себя чужую вину перед законом и меня сажали в тюрьму.
 
- Это родовое проклятие – сказал молдаванин. – Мой дед Стефан был знаменит на всю округу. Людей лечил. Скотину смотрел. Он учил меня общению с силами света и тьмы. Много я от него узнал о силе земных и небесных духов. Я должен был принять от деда его дар. И вот в августе 1986 года по путевке меня родители отправили в пионерский лагерь. 31 августа я вернулся в свое село. А ночью было страшное землетрясение.  Дом моего деда провалился под землю. Так я не смог получить дар. С тех пор и мучаюсь. 
 
— Ну что, Василь, — сказал Хеча, — ты человек не бедный духовно, вижу, понимаешь в силах, которые под землёй живут. Так вот, — он наклонился, — у нас тут сокровище есть. Старое. Князь Чемид, калмыцкий местный владыка, ещё в гражданскую войну спрятал.

Василь слушал, не мигая. В глазах его блеснул интерес.

— И ты думаешь, это то, что ищут Арслан и Исаев?

— Я не думаю, я знаю, — ответил Хеча. — Они открыли путь — теперь мы заберём то, что они нашли. Ты, видно, не простой человек. Тебе место рядом со мной. Вместе заберем себе клад. Скажи, ты не боишься мёртвых?

- Почему спрашиваешь? – спросил Василь.

- Клад зарыт на месте древнего святилища, где по местным поверьям мертвецы имеют выход в наш мир – ответил калмык.

— Только — Василь помолчал, глотнул водки. — Зачем нам клад, если мы знаем, что золото нам счастья не принесет.

Хеча рассмеялся глухо, почти беззвучно.

— А дело не в золоте. Вместе с ним князь закопал чудодейственную статуэтку богини Кали.

- Богини всеразрушающего и уничтожающего времени! – воскликнул Василь. – Ничто и никто не может противостоять её силе.

-  Но время защищает владельца статуэтки – сказал Хеча.   



Глава V. Тишина над степью


Как только участники обряда вернулись в дом Горяевых, Тимофей сразу же поставил телефон на зарядку и, несмотря на поздний час, позвонил отцу. Тот словно ожидал этого, ответил на вызов сразу:

- Привет дорогой. Как там Калмыкия поживает?

- Как ты узнал, что я здесь? – удивленно спросил Тимофей.

- Егор позвонил мне, мой номер он узнал у наших общих знакомых, и по секрету рассказал, что ты поехал в Калмыкию и что у тебя всё нормально -  ответил отец.

- Почему по секрету? – спросил сын.

После недолгого молчания старший Исаев ответил:

- Егор уклончиво объяснил, что ты хотел сохранить в тайне эту свою поездку по каким-то своим личным причинам.

Поговорив с родителями, и успокоив свою совесть, Тимофей принял душ, а потом лег на кровать и мгновенно уснул. Во сне он снова оказался на вершине кургана. Вокруг него клубился густой туман. В этом тумане слышалось дыхание. Вдруг туман исчез. Темнота окружила Тимофея. Ни звёзд, ни луны — только едва различимое серебро над горизонтом, как след угасающего костра. Ветер стих. В каменном круге загорелся зеленый, похожий на глаза хищника, огонек. Тимофей стоял рядом, глядя в темноту. Ему казалось, что за пределами круга земля шевелится. Тени — не от ветра, не от луны. Они двигались, как будто кто-то ходил вдалеке.

— Кто здесь? — спросил он.

Потом Тимофей опустился на колени, шепча слова — не молитву, не заклинание, а что-то древнее, ритмичное, похожее на пульс земли. Воздух начал вибрировать, и из глубины степи донёсся низкий гул, похожий на далёкий рёв. Свет в центре круга стал меняться. Из зеленого в белый цвет, потом чёрный. Земля под ногами подрагивала, будто под ними открывалось пустое пространство. И тогда он увидел.

За пределами света — степь исчезла. Там был город. Не из камня и не из света, а из теней. Бесконечные улицы, как жилы под прозрачной кожей мира. Башни, что дышали тьмой. И между ними — люди, или то, что от них осталось. Они стояли неподвижно, обращённые лицами к кургану. Один из них отделился от толпы и пошёл вперёд. Лицо — без черт. Только гладкая поверхность, на которой проступали вспышки света, как воспоминания. Голос зазвучал прямо в голове:

— Ты ошибся. Тебе следовало оставить дверь открытой.

Тимофей сжал в руке крест Егора.

— Нет, — сказал он тихо. — Я пришёл, чтобы закрыть её.

— Ты не можешь закрыть то, что часть тебя – гремел голос в голове. – Город теней это твой город. Ты не правильно всё понял.

Холод охватил грудь, дыхание сбилось. Казалось, его сердце замедляется, совпадая с гулом под землёй. Тимофей крикнул что-то, но слова утонули в реве ветра — ветер возник внезапно, мощный, режущий, как лезвие. Земля дрогнула. Из центра круга поднялся столб света, в котором мелькали лица — живые и мёртвые. Тимофей стоял, едва удерживая равновесие. Ветер бил в лицо, в ушах звенело, и вдруг — тишина. Абсолютная. Всё остановилось. Перед ним стоял Хранитель. Его облик изменился — теперь он был похож на человека, но черты постоянно текли, как отражение в воде.

— Егор был прав, врата ты тогда плохо закрыл — сказал он. — Древнее зло проникло в светлый мир. Нет тебе за это прощения.

— Я не ищу прощения – ответил Тимофей. - Я хочу лишь закрыть дверь между мирами. Положить конец злу.

Тень протянула руку.

— Тогда запомни: конец зла для тебя — это только новая открытая дверь, дверь за которой будет еще одна новая дверь. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты не закроешь дверь в самом себе и не оплатишь долг твоего рода.

Тут Тимофей, продолжая сжимать в руке крест Егора, стал читать про себя молитву, прося отца небесного защитить его.  Свет взорвался — беззвучно, как удар внутри головы. Тимофей упал на колени. Всё исчезло: город, степь, небо. Потом — темнота. Потом – свет.
  ***

Утро после обряда выдалось удивительно ясным — таким, каким бывает только после долгой бури. Воздух стал прозрачным до звона, трава блестела серебром, и даже старый колодец у дома Горяевых перестал стонать от ветра. Сквозь оконные рамы входил мягкий свет, и в этом свете впервые за много дней не было тревоги. Воздух стал другим — будто степь вдохнула полной грудью и замерла, слушая себя. Дом Горяевых снова наполнился звуками жизни: потрескивало полено в печи, пахло молоком и хлебом, из окна лился ровный свет.

Когда Тимофей вышел из дома, он увидел молодую женщину, она сидела на крыльце, кутаясь в шерстяной платок. Лицо её было бледное, но глаза — живые. Она молчала, глядя, как солнце вылезает из-за холмов. Эрдни, стоя рядом, сжимал в руках чашку с чаем, не веря в чудо, которое случилось на его глазах. Рядом с ним стоял Арслан.

- Это моя сестра, Сарна – сказал Эрдни. – Ночью в больнице она проснулась и почувствовала себя совершенно здоровой. Собрала вещи и на такси добралась до дома. Спасибо вам за то, что вы для нас сделали. Я видел ночью, как свет шёл с холма. Словно степь сама за вас молилась.

— Не за нас, степь молится — ответил Арслан. — За неё, — он кивнул на Сарну. — И за всех, кто здесь живёт.

- Я рад знакомству – сказал Тимофей молодой женщине.

- Я тоже очень рада нашему знакомству – сказала Сарна.

— Вчера ночью я думал, мы её потеряем, — сказал Эрдни, оборачиваясь к Арслану.

Тот лишь кивнул.

— Потеряли бы, если бы пошли туда не мы, — тихо ответил он. — Теперь всё успокоилось. На время. Пока вы снова тут чего-нибудь не начудите.

- Какие у вас, друзья мои, планы? – спросил брат вернувшейся в дом женщины, которому явно не понравилось настроение Арслана.

- Мы поедем в Элисту, вернемся ближе к вечеру – ответил Арслан.

Друзья быстро собрались в дорогу. Арслан выкатил из двора свой дорогой автомобиль. Затем он положил в багажник остатки снадобий и амулеты, что не пригодились. До Элисты они долго ехали молча. Дорога тянулась узкой серой лентой. За окнами — холмы, степь, редкие деревья, и даль, в которой таял горизонт.

— Всё-таки получилось, — произнёс, наконец, Арслан, не отрывая взгляда от дороги. — Я думал, что придётся повторять обряд, но, похоже, степь нас отпустила.

Тимофей не ответил. Он просто кивнул, глядя в окно. Но потом сказал:

— Похоже, что врата мы закрыли. Тут я с тобой должен согласиться. Только странное дело – мне во сне сегодня явился страж врат и ругал за то, что мы закрыли проход. А ведь женщину за это же самое он чуть не убил.

- Не думай об этом сегодня, это всё мороки – ответил Арслан. – Это след.

 - Как думаешь, — спросил Тимофей, наконец, — что это было? Они… живы?

— Это не совсем живые люди, — сказал Арслан. — И не мёртвые. Город теней — как зеркало. Он показывает не самих духов, а то, что человек боится увидеть в себе.

— Тогда… почему бабушка? – спросил Тимофей.

Арслан молчал пару минут, а потом сказал:

— Потому что ты всё ещё ищешь ее прощения. Связь у тебя с ней сильная духовная.

В Элисте Арслан познакомил Исаева со своими родственниками. Потом друзья посетили центральный хурул. В течение дня им несколько раз как бы случайно попадался навстречу Василь. Он удивленно разводил в сторону руки при очередной встрече, мол, как тесен мир. Ближе к вечеру друзья приехали в Троицкое. Тимофей подарил букет цветов Сарне. После недолгого общения не смотря на просьбы остаться на ночь, Арслан настоял на том, чтобы им вернуться в Элисту. Но утром они обещали вновь посетить дом Горяевых. В Элисте Тимофей заночевал в гостинице. А Арслан у родственников.   

Когда на следующий день друзья приехали к Горяевым, Сарна сидела у окна, кутаясь в старый шерстяной платок. Лицо её было бледным, но уже не прозрачным, как раньше. Глаза — живые, глубокие, тёплые. На подоконнике стояла миска с чаем из полыни и меда. Рядом — цветы, подаренные Тимофеем вчера. Он стоял в дверях, молча, словно боясь нарушить хрупкий покой.

— Как ты? — наконец спросил.

— Тише, — улыбнулась она. — Всё стало тихо. Только ветер сегодня какой-то добрый.

Он подошёл ближе, сел на табурет у окна. Несколько секунд они молчали. За домом стучала в ведро каплями талая вода. Тимофей смотрел на её руки — сухие, крепкие, но лёгкие. В этих руках не было ни колдовства, ни слабости. Только жизнь. Он вдруг понял, как сильно устал за эти дни — не телом, а душой. И в тот миг, когда Сарна посмотрела на него и просто сказала:

— Спасибо, Тимофей. — Всё, что он чувствовал, как будто стало простым и ясным. Не страх, не жалость — а желание остаться рядом с этой женщиной.

Арслан в это время собирал вещи во дворе. Проверял багажник своей машины. Солнце уже поднялось.

— Уезжаем в Москву, — сказал он, когда Тимофей вышел из дома. — Она поправилась. Можно ехать спокойно.

Тимофей кивнул.

— Я попрощаюсь.

Он вернулся к Сарне. Она стояла у калитки, опершись рукой о столб. На лице играла тень улыбки, а волосы колыхались под ветром.

— Спасибо тебе, — повторила она. — Ты не просто помог… ты вернул дом к жизни.

Он хотел ответить, но слова не шли. Только тихо взял её ладонь — неуверенно, почти робко.
Пальцы Сарны дрогнули, но не отстранились. Они стояли так несколько секунд — под солнцем, над степью, где всё казалось неподвижным.

Потом она отняла руку, улыбнулась чуть грустно:
— В степи ничего не бывает просто так. Если ветер привёл — он ещё вернёт.
***

Машина шла по пустому шоссе, степь лежала по обе стороны, будто море без горизонта.
Тимофей смотрел в окно, и всё вокруг — запах полыни, свет, редкие птицы — казалось пронизанным ею, Сарной. Он не знал, увидит ли её снова, но впервые за долгое время почувствовал — где-то глубоко в груди появилось то, что греет, даже когда рядом ночь.

Арслан вёл молча. Только один раз спросил:

— Ты о ней думаешь?

— О ней, — честно ответил Тимофей.

Арслан усмехнулся краем губ.

— Значит, степь тебя приняла. Она редко отпускает тех, кто услышал её сердце.
***

Арслан остановил машину у заправки на окраине. Пока он заливал бензин, Тимофей вышел размяться. Воздух здесь был пыльным, но тёплым, и ветер нес с собой знакомый запах полыни. Он вдруг почувствовал на себе взгляд. На противоположной стороне дороги стоял старый джип. Внутри — двое мужчин. Один курил, другой сидел неподвижно, будто прислушивался. Когда Тимофей посмотрел прямо, тот, что курил, отвернулся, и джип медленно отъехал в сторону.

Тимофей вернулся к машине.

— Кажется, за нами кто-то следит.

Арслан коротко взглянул в зеркало.

— Может быть. Любопытные в степи всегда найдутся. Но не думай о них. Пусть смотрят — скоро мы будем далеко.

Но, когда они тронулись, джип действительно двинулся следом. Он держался на расстоянии до самой таблички “Республика Калмыкия / Волгоградская область”, а потом исчез в пыльном мареве.
***

На следующий день, когда солнце находилось в зените, Хеча и Василь вернулись на то место, где недавно всё произошло. Курган выглядел спокойно — но под ним чувствовалось напряжение, будто земля хранила дыхание. Хеча первым ступил на вершину.

— Здесь. Они открыли путь, а мы продолжим.

Василь молчал. Его лицо осунулось, глаза блестели. Он чувствовал не интерес — скорее страх, замешанный с жадностью.

— Осторожно, — сказал он. — Я не уверен, что стоит тревожить это место днём.

— Днём духи спят, — ответил Хеча. — Самое время работать.

Они принесли инструменты и стали копать. Земля была плотная, серо-чёрная. Каждый удар лопаты отзывался в груди, будто что-то там, под ними, слышало и ждало. Через пару часов показалась плита. Сначала кусок, потом целая поверхность — гладкая, как стекло.

— Нашли, — выдохнул Хеча. — Теперь узнаем, что под ней.

Василь достал лом, поддел край. Плита сдвинулась, из-под неё повеяло холодом, будто из подземной пещеры. Он наклонился, посветил фонариком.

— Там пустота. Словно… вход.

Он сделал шаг, земля под ногами дрогнула. Песок зашевелился, как живая ткань, потянул его вниз.

— Помоги! — крикнул он.

Хеча схватил трос, рванул изо всех сил. Василь уже почти исчезал в воронке, но его удалось вытащить. Они упали на землю, задыхаясь.

— Там... — выдавил Василь. — Там что-то движется.

Хеча молчал. Он знал — это не конец.

Вечером, вернувшись в село, они нашли дом Нарана в смятении. Брат Хеча сидел у окна, лицо белое как мел.
— Мать увидела, будто огонь над степью, — сказал он. — Собаки выли, все иконы утром перевернуты.

Хеча вздохнул, налил себе водки.

— Завтра вернёмся. Надо закончить.

Он выпил, поставил стакан. За окном налетевший ветер тихо застонал в трубе.
Василь обернулся к нему, и в его взгляде мелькнул страх. Ветер шёл со стороны кургана.
Он нёс с собой сухой запах выжженной земли и шёпот, в котором уже угадывались шаги из Города теней.
***

А в сотнях километров к северу, в машине, мчащейся по ночной Москве, Тимофей ещё раз достал из кармана её засохший цветок. Он держал его в ладони и чувствовал, как внутри растёт тихое, но прочное тепло. Он не знал, что скоро это тепло станет единственным светом, когда степь снова позовёт его — уже не шёпотом, а голосом.


Глава VI. Зов крови


Москва встречала Тимофея дождём. Редкий, тихий, он струился по стеклу автомобиля, как по старой киноленте, смывая дорожную пыль и калмыцкое солнце. Город жил своей привычной жизнью — спешил, шумел, бежал мимо. Когда автомобиль остановился у дома Тимофея, два друга поднялись в квартиру, выпили по чашке кофе. Тимофей обнял Арслана на прощание, не находя слов. И только когда дверь за ним закрылась, он ощутил, что остался не просто один — а будто отрезанный от большого, важного, едва осознанного единения с миром.

В своей квартире он долго  стоял у окна и ловил себя на том, что всё, что он видел, кажется ему чужим. Слишком прямые линии домов, слишком ровные дороги. После степи всё здесь казалось ненастоящим. После калмыцких ветров и сухого дыхания степи город казался ватным, будто укутанным в серое марево. Машины гудели глухо, люди двигались как в полусне. Но в этой тишине было что-то иное — тяжёлое, недоброе.

Телефон лежал на подоконнике — молчаливый, холодный. Он несколько раз хотел набрать номер Сарны, но так и не решился позвонить. Иногда ему казалось, что если он услышит её голос, всё опять изменится. И он не будет иметь права остаться здесь, в этом городе, где воздух стал тесен.
 Он лёг, не раздеваясь, и быстро провалился в сон. Во сне он снова видел степь. Луна — низкая, огромная, почти касающаяся земли. Курган. И фигура женщины — то ли Сарны, то ли кого-то другого. Она стояла у края холма и звала его по имени. Голос был тихий, но в нём было что-то неотвратимое.
***

На другом краю земли, в степи, утро начиналось так, будто ночь не спешила уступать место свету. Воздух был неподвижен, как перед грозой. Туман висел низко, серым полотном скрывая холмы и редкие деревья. Воздух стоял неподвижный, как перед грозой. В нём чувствовалась усталость, словно сама земля ещё не решила — проснуться или снова уснуть. День по всем приметам должен быть ясный, солнечный, но в воздухе чувствовалась усталость — как после долгого дождя, которого не было. Всё вокруг выглядело привычно, но в этом привычном что-то не совпадало: тени домов ложились чуть длиннее, чем должны были; птицы садились на провода, но не пели; в глазах людей мелькала едва заметная растерянность.

Хеча не спал всю ночь. Он сидел на крыльце дома брата, курил одну за другой сигареты и глядел в сторону холмов, где скрывался курган. В глазах его была не злоба и не страх — что-то иное, похожее на жажду, на зов. Он чувствовал, что клад ждёт его, зовёт, будто живой. Василь вышел к нему, одетый в старую рабочую куртку. Под глазами легли тени.

— Где все? — спросил он.

- Они уехали на ферму к родственникам – ответил Хеча.

- Ты что не спал? – спросил Василь.

— Нет, — ответил Хеча, не отводя взгляда. — Земля шепчет. Слышишь?

Василь прислушался. Где-то далеко, почти неразличимо, будто действительно шёл шёпот — низкий, гулкий, как дыхание под землёй.

— Может, ветер? — сказал он, но сам не поверил в это.

Хеча медленно встал.

— Сегодня закончим. Мы уже близко.

- Сегодня мы к кургану не пойдем – сказал Василь.

- Почему это? – спросил Хеча.

Василь положил ладонь на лоб, закрыл глаза. А затем жестом показал Хеча, чтобы тот вошел в дом.

— В доме трое, — сказал он негромко внутри помещения. — Один старый, один молодой, и один... без лица.

Хеча перекрестился по-своему — двумя пальцами, потом повернулся к молдаванину:

— Ты тоже чувствуешь?

Василь не ответил. Он чувствовал. Холод поднимался от пола, тянулся по ногам, будто из земли кто-то медленно вытягивал нити тепла. Шепот усиливался — теперь уже различимы были слова:

- “…верни… врата…”

Василь вдруг поднял голову.

— Они... здесь, — сказал он чужим голосом, глухим, как будто говорил не он, а кто-то сквозь него. — Степь ждёт.

Хеча вздрогнул, отпрянул на шаг.

— Кто здесь? — спросил он.

Полупрозрачная фигура, появившаяся в центре комнаты, медленно повернула голову к нему. Глаза — пустые, чёрные, как выжженные.

— Хранитель врат. — Губы двигались медленно, с усилием. — Город теней открылся. Не входите. Не для вас светится дорога.

Потом тело призрака содрогнулось, будто что-то вырвалось наружу, и оно пеплом упало на пол. В комнате запахло костром. Пепел начал двигаться — словно кто-то проходил по нему невидимыми шагами. На стене, прямо над кроватью, проступил след — отпечаток руки, черной, как уголь.

Василь резко поднял голову и воскликнул:

— Хеча! Я вижу его.

Хеча оглянулся. Из тени, в самом углу комнаты, вышло нечто. Сначала просто сгусток тьмы, но потом из него проявился силуэт: высокий, худой, с длинными руками, которые касались пола. Лицо — будто маска из золы, без глаз, только глубокие впадины. Воздух в комнате сжался. В ушах зазвенело. Василь застонал.

— Не вмешивайтесь, — произнёс голос. Он звучал сразу отовсюду, из стен, из пола, из самого дыхания. — Долг ещё не уплачен.

Василь упал на колени и стал читать молитву. Тень дрогнула, отступила, будто ослеплённая. На миг всё стихло. Только звук, как треск льда. Потом Хранитель исчез. Осталась лишь чёрная вмятина на стене — как след удара, но без дыма и пепла.

— Он не ушёл, — сказал Хеча.

— Нет, — ответил Василь. — Он ждёт нас там. У кургана.

Они вышли из дома. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, окрашивая степь в розово-красный цвет. Ветер шёл с востока. Он пах гарью. Вдали, над степью, поднялся чёрный столб — не дым, не туча, а что-то медленно вращающееся, как воронка.

— Ты прав, сегодня мы к кургану не пойдем, а может быть, мы вообще туда не вернемся - сказал уверенно Хеча. — Дурная наша карма снова сыграла с нами плохую шутку. Черт с этим кладом. Соберем вещи и вернемся в Москву. Ты на стройку, а я к своим делам. Брату оставлю денег, пусть пригласит ламу и тот очистит дом. Степь пусть живёт без нас.

Василь посмотрел на горизонт. И горестно покачав головой, сказал:

— Кажется, что сбежать нам отсюда так просто не удастся, страж сокровищ уже проснулся. Степь нас не отпустит.

— Глупости, — сказал Хеча, но уверенности в голосе уже не было.

Через час Хеча и Василь уже заехали на заправку на окраине Элисты. Густой туман тем временем опустился на землю. Залив полный бак бензина они по волгоградской трассе направились на север. Дорога петляла, туман сгущался. И вдруг прямо из него навстречу им вылетел на бешеной скорости старенький автомобиль «Москвич-412». Хеча дёрнул руль — чудом избежал лобового столкновения. Джип съехал в кювет. «Москвич» остановился у обочины, из него вышел пожилой, пьяный мужчина — русский, седой, с весёлым лицом. Он подошёл, что-то бормоча с улыбкой, будто всё происходящее было шуткой. Его явно насмешило то, что произошло. Хеча же дрожал крупной дрожью. Ему было не до смеха. Сердце колотилось так, что болели рёбра. Когда дыхание выровнялось, он снова вывел машину на трассу и, не глядя на Василя, сказал:

— Ты был прав. Степь нас не отпускает. Если будем упрямиться — в следующий раз из тумана выскочит не старик на «Москвиче», а самосвал. Поехали обратно.

Хеча развернул машину. За спиной оставался туман, похожий на дыхание самого Города теней. А степь — казалось, смотрела им вслед.
***

Утром Тимофей узнал, что Арслан в аэропорту, и он летит в Бурятию. Там у местного бизнесмена возникли проблемы, и ему требовалась помощь экзорциста. Тимофей почувствовал себя одиноко. Он взял телефон и позвонил Сарне. Она обрадовалась звонку и призналась, что очень сильно сама хотела позвонить Тимофею, но стеснялась это сделать. Но она уже выздоровела и может теперь звонить ему каждый день, её голос звучал мягко, с теплом, и рядом с ним Тима на минуту забыл тот холод, что остался в степи. Но стоило повесить трубку — ощущение возвратилось. Он отправился в институт и работал там до вечера, будто не хотел возвращаться домой. А вечером Тима почувствовал, что в квартире стало что-то меняться.

Сначала — еле уловимо: лампа начинала колебаться без ветра, на стенах проступали едва видимые тени, которых не должно было быть. А ночью появились сны. Он просыпался три раза с ощущением, что за окном кто-то стоит. Но когда подходил к окну, видел лишь отражение собственного лица.

На четвёртый раз он проснулся от того, что часы на стене остановились. Комната была тёмная, но он сразу понял: он не один. Где-то у двери, в глубине комнаты, стояла тень. Не человеческая тень — высокая, словно сотканная из дыма. Она не двигалась, только казалось, что смотрит.

Он включил свет — тень исчезла. Но на полу остался след — лёгкий, как отпечаток ладони в пыли. Он не стал спать дальше. Он поставил крест у изголовья кровати и зажёг свечу. В комнате стало светлее, но не теплее. За окном снова начинал идти дождь. Тут он увидел фигуру у двери. Она стояла неподвижно, тонкая, с опущенной головой. И он узнал запах — тот самый, из детства: тёплое молоко, крахмал, старый ладан.

— Бабушка?.. — прошептал он.

Фигура медленно подняла лицо. Оно было словно нарисовано дымом, но глаза — настоящие, живые, полные печали.

— Тима, — сказала она тихо. — Не бойся меня. Не живая, не мертвая я тебе зла не сделаю. Иди завтра к Егору. Он поможет.

Он вскрикнул, и свет настольной лампы вспыхнул от прикосновения. Никого. Только холод. В его отражении на стекле вдруг показалось движение — будто кто-то прошёл по коридору.
Он подошёл ближе. И в тусклом отражении окна увидел силуэт — женский, знакомый. Сарна.
Она смотрела на него, и губы её двигались, хотя звука не было. Тимофей приложил ладонь к стеклу. И в тот миг почувствовал — холод. Настоящий, степной. Ветер ударил в окно, пламя свечи качнулось, и свет вдруг исчез. Тьма наполнила комнату.

Из неё донёсся шёпот. Не зловещий — печальный, протяжный, как зов. Тимофей сжал крест, чувствуя, как по коже пробегает дрожь. Он понял — Город теней снова нашёл его. Тимофей набрал номер Арслана. Но он был вне связи.

На рассвете Тимофей собрался и пошёл туда, где давно не был — в храм, где служил Егор.
***

Воздух возле храма был другой — прохладный, тихий, будто внутри время текло иначе.
Егор узнал его сразу, подошёл, обнял. Он словно постарел за несколько дней — лицо осунулось, глаза потемнели, но когда улыбнулся, Тима почувствовал знакомое спокойствие. Он сказал:
 
— Тимофей… Я знал, что ты придёшь.

Исаев рассказал о поездке в Калмыкию. О том, что им с Арсланом удалось снова закрыть врата Города теней.

— Ну что, — сказал Егор печально. — Раз ты ко мне пришел, значит, ты снова их увидел?

Тимофей кивнул и сказал:

 — Увидел. Они приходили. Этой ночью. Сначала бабушка. Потом дед. А затем тетка моя любимая Настасья Петровна проведала меня с того света.

Егор тяжело сел на лавку и сказал: — Я знал, что это случится.

— Откуда? – спросил Тима.

— Потому что видел умерших родственников своих сам – ответил Егор, он говорил тихо, почти шепотом. — Там, пятнадцать лет назад, когда я остался в проходе дольше вас, я увидел всех своих мёртвых. Они стояли в тумане, звали меня по имени. Сначала я думал — наваждение. Но потом понял: то, что мы открыли, не просто трещина в земле. Это трещина в родовой памяти. В крови.

Тимофей слушал, чувствуя, как холод поднимается от ног. Он вскочил с места и спросил:

— Но почему сейчас? Почему они пришли снова? Мы же закрыли врата!

— Потому что что-то изменилось, — ответил Егор. — Проход не закрыт — он жив. Его кто-то снова тронул.

Он замолчал, глядя на крест, висевший у Тимофея на груди, и спросил:

— Ты всё ещё носишь его?

— Да – ответил Тима. - Хотел вернуть тебе.

— Не нужно, — сказал Егор. — Теперь это твоё. Крест не только защита. Это знак того, кто стоит на границе.

Тимофей хотел что-то сказать, но в этот миг из-за стены, где проходила улица, раздался глухой звук — будто кто-то сильно ударил по камню. Голуби взметнулись вверх.

Егор поднялся и на прощание сказал:

— Сегодня ночью не спи. Молись. Если услышишь стук в окно — не подходи. Ни в коем случае. Они будут звать голосами родных.

— Но зачем им я? – спросил Исаев.

— Потому что ты видел их мир. А теперь он видит тебя.
***

Ночью всё повторилось. Без четверти три. Тот же тусклый свет. Та же тень у двери. Только теперь их было трое.

— Тимоша, — сказала тетушка Настасья, её голос был таким настоящим, что сердце сжалось. — Холодно нам там. Позови нас.

Тимофей прижался спиной к стене. Слёзы текли по лицу, но губы дрожали — он не смел, произнести, ни слова. Фигуры стояли, молча, и вдруг одна из них подняла руку, указывая на крест у его груди. Крест засветился. Свет прорезал тьму, и всё исчезло. Тимофей опустился на пол. Тишина. Только биение сердца. Но в глубине сознания он услышал голос Егора:
- «Если они пришли — значит, степь зовет нас».
***

На следующее утро он поехал в храм. Егор сразу понял и сказал:

— Нам пора ехать в Калмыкию. Всё начинается там.

Тимофей кивнул. В душе уже не было страха. Только ощущение зова крови и любви.


Глава VII. Дорога в степь


Утро в Москве было серым, вязким. Тимофей вышел из подъезда с чувством, будто покидает не просто город, а целый слой жизни. Рядом шёл Егор — теперь не просто друг, а спутник, знающий тайну, которую Тимофей ещё не осознал до конца.

— Я рассказал настоятелю обо всем, — сказал Егор, пока они шли к серебристому внедорожнику. — Он сказал мне, что чаще всего не Господь посылает человеку испытания, а только даёт силу пройти через него. Ты получил крест — теперь ты связан не только с церковью, а с самим светом. Но свет — тоже испытание. А еще он сказал - не оставить друга в беде это благое дело. И этой благостью я должен поделиться с ним. Поэтому он для поездки дал мне свою машину. Вдруг придется ездить по бездорожью в степи. 

Тимофей не ответил. В глубине его памяти всё ещё звучали голоса мёртвых, тихие, ласковые, но тянущие в темноту. Каждый шаг отдавался эхом — словно в глубине земли кто-то повторял его движение. Тимофей сидел рядом и смотрел на дорогу, но мысли его всё возвращались к тому одному образу — к бабушке у окна, к её тихому призыву: «Иди к Егору». Он не знал, как долго ещё можно было откладывать возвращение. И поэтому они решили, не медля сразу же отправиться в путь. Хотя Арслан продолжал всё время находиться вне связи.
***

Дорога на юг тянулась серой лентой под низким небом. Машина шла без спешки — так, словно сама дорога хотела, чтобы люди в салоне успели подумать, прежде чем снова пересечь границу миров. За окном мелькали поля, кусты, редкие хутора; чем дальше, тем реже — и тем тоньше становилось пространство между небом и землёй. Егор ехал за рулём, молча; пальцы его, сжатые на руле, ритмично перебирали чётки.

— Сколько времени прошло с той ночи? — наконец произнёс Тимофей для начала разговора.

— Пятнадцать лет и несколько бессонных ночей, — ответил Егор. — Время в таких местах течёт иначе. Не по цифрам, а по шёпоту.

Тишина в машине была глубокая и не пустая; она была наполнена ожиданием. Ожиданием ответов, которых, возможно, не будет, иным слоем реальности, который нужно было пересечь.

— Ты не думал, — продолжил он, — что мы похоже на людей, что идут в музей, где ещё не до конца убраны экспонаты? Возвращаемся смотреть на то, что сделали когда-то. Но музей может ожить.

Тимофей улыбнулся устало и сказал:

— Мы возвращаемся к тому месту, где я впервые почувствовал себя настоящим археологом, похожим на моего отца, пережившего много больших приключений. И теперь это моё «большое приключение» пришло за мной. Всё справедливо.

Егор кивнул и снова мрачнел:

— Ты видишь их те события не так как я. Для меня они были знаком, предупреждением. Для тебя — связью с семьей, с родом, с профессией. Но и то, и другое требует одного и того же — слушать и отвечать.

Дорога на юг тянулась длинной лентой сквозь серые облака и холодный ноябрь. Москва осталась позади — в зеркале заднего вида превращаясь в мираж, в дым, в призрачный город, где шум заменил дыхание. Машина Егора шла, молча, будто сама знала путь. Тимофей сидел рядом, глядя на мокрый асфальт. Иногда Егор останавливался — просто стоял у обочины и слушал.

— Чувствуешь? — говорил он тихо. — Здесь воздух уже другой.

— Просто степной ветер, — отвечал Тимофей.

— Нет – возразил Егор. - Это дыхание. Земля здесь дышит иначе.

Чем дальше они ехали, тем заметнее становилось это странное ощущение. Дорога словно звенела под колёсами, будто где-то внизу, под асфальтом, шли иные пути — не людские, а древние. И чем ближе они подходили к границам Калмыкии, тем ощутимее было присутствие — не людей, а чего-то большего.

К вечеру они остановились в маленьком мотеле на трассе. Егор разжёг свечу, поставил крест у окна и долго молился. Наутро они снова были в пути. Серый рассвет стлался по земле, как дым. Егор всё молчал, только иногда перекрещивался, когда вдалеке появлялись курганы.

— Видишь эти холмы? — спросил он, указывая на один из них. — Здесь когда-то стоял храм, ещё до христианства, до всего. Люди приносили сюда жертвы — не ради богов, а чтобы услышать голос земли. Мы, люди, всегда ищем голос — в себе, в небе, в других. Но редко слушаем.

Тимофей слушал друга, но чувствовал, что слова будто проходят сквозь него. В голове стояло только одно — образ его бабушки, стоявшей у окна. Он снова видел её глаза, полные печали, и снова слышал тихий голос: «иди к Егору». Голос этот обладал силой. Он не знал, откуда эта сила, но с каждой милей чувствовал — она зовёт его обратно, в степь, туда, где всё началось.

Когда они добрались до Элисты, солнце уже клонилось к закату. Город встретил их непривычной тишиной: улицы пусты, ветер гонит редкие листья по асфальту, собака залаяла где-то за домом — и всё. Егор повёл их прямо к храму. Там их ждал отец Михаил — невысокий, с мягкими глазами человек. Он встретил Егора, как брата: обнял, перекрестил.

— Знал, что вернёшься, — сказал он. — Земля снова тревожится.

В маленькой церковной комнате пахло воском и сухими травами. Батюшка слушал, не перебивая. Когда Тимофей рассказал о тенях, о бабушке, о сне, тот долго молчал.

— Это не только духовная рана, — сказал он, наконец. — Это родовая трещина. Сила крови бывает не меньше силы веры. Если кто-то из рода нарушил клятву, совершил святотатство, иную подлость сделал, отзвуки могут идти по поколениям.

Егор кивнул и сказал:

— Мы думали о том же. Нам нужно как можно больше узнать о древнем кургане возле Троицкого.

 - Вам нужно поговорить с ламой Санжи и с Бальджир — она знает многое из старых путей – сказал отец Михаил. – Я им позвоню и попрошу вам помочь.

Друзья сели в машину и скоро дорога привела их к окраинам Элисты. Город встретил их низким, пряным ветром полыни. Здесь, где степь уже делала своё, городской шум тонул; они остановились лишь на минуту у въезда, чтобы вдохнуть воздух, который пах не только травой, но и древностью. Ветер вытягивал длинные тени на земле. Чем ближе к Троицкому, тем сильнее ощущалось, что пространство вокруг становится плотнее: звуки — тусклее, запахи — глубже. Когда машина свернула к хурулу, Егор остановил мотор и некоторое время просто молча, сидел.

— Ты готов? — спросил он тихо.

— Не знаю, — признался Тимофей. — Но не пойти я не могу.

Они вошли в хурул через резные ворота. Внутри было прохладно — запах ладана смешивался с травами. Санжи лама встретил их у алтаря. Лицо его было спокойным, и в нём не было показной торжественности: только простая, древняя доброта.

— Долго вы шли, Михаил звонил и просил вам помочь — сказал он, словно ободряя гостей. — Он сказал, что сама земля просит об этом, буквально кричит.

— Нам нужна поддержка, — ответил Егор. — И понимание. Мы не хотим битвы. Мы идём, чтобы услышать и, если получится, закрыть то, что было разорвано.

Санжи покачал головой:

— Закрывают не силой. Закрывают именем. И не любым — тем, что знает род.

Из угла храма тихо поднялась Бальджир. Она всегда появлялась так, будто была частью тени самого хурула: небольшая, с плетёной косой, глаза — синие, как сухое озеро. В её взгляде было что-то ещё: не только знание трав и обрядов, но память о людях, чьи имена забыли. Её слова были просты, и в них прозвучал твёрдый, почти материальный голос:

— Мы дадим вам воду, полынь и соль. Это пища для того, кто будет идти между мирами. Но знайте: идти в этот путь — значит соглашаться нести груз за ваших предков.

Тимофей, молча, принимал её взгляд, ощущая, как что-то внутри него переминается: страх дробится на маленькие, острые камни, которые можно собрать и сложить в почётную стопку — не для того, чтобы прятать, а чтобы нести.

— Я смогу? — прошептал он.

— Смогут те, — ответила Бальджир, — кто не боится держать свое имя и давать имя другим. Ты женат? У тебя дети есть?

- Нет – ответил Тима.

- Но Арслан смог – возразил Егор.

- У него жена и трое детей – ответила женщина.

- У меня есть женщина, которая мне нравится – признался внезапно Тимофей.

- Сделай сначала что-то для продления своего рода, предложи той женщине руку и сердце, получи  согласие на брак, скажи ей, что хочешь иметь с ней детей и возвращайся сюда – сказала Бальджир. – Тогда род за тебя и твое потомство будет сражаться, иначе же лишь одна твоя бабушка встанет за тебя. 
 
Санжи лама провёл их к маленькому молельному двору при хуруле. Там, под открытым небом, тихо горел огонь. Лама вылил немного воды из кувшина в чашу и передал Тимофею.

— Пусть это будет твоё питьё перед дорогой, — сказал он. — Пусть земля услышит, что ты пришёл с миром.

Тимофей почувствовал тяжесть и лёгкость одновременно, когда коснулся губ холодной воды. Было ощущение, что с каждым глотком его родственная нить опускается глубже, в почву. Вечер медленно опускался на степь; луна поднималась, почти полная. В этом светлом покое, вокруг огня, разговоры стали тише, приобрели другой тон — философский, сосредоточенный.

— Что такое память рода? — спросил Тимофей внезапно. — Это просто даты и имена? Или что-то более живое?

Егор задумался, а потом сказал:

— Для меня память — это не археология имен. Это способ, которым один человек становится ответственным за другого человека. Это как передача чаши: передаёшь не посудину, а обязательство. Если это обязательство рвут — мир отвечает. Иногда громче, иногда шёпотом.

Бальджир добавила сухим голосом:

— Род — не линия на карте. Это нить, подобная нити Ариадны, что соединяет живых и тех, кто ушёл. Если нить порвана, человек не может найти своей дороги в жизни.

Слова повисли в воздухе. Слишком много смысла было в них, чтобы бросаться ответами. Каждый из троих слышал своё.

— А любовь? — тихо спросил Тимофей. — Где её место в этой нити?

Санжи смотрел в огонь и, не отводя взгляда, сказал:

— Любовь — как ветер в степи: мягкая и тёплая, но может быть и стихией. Она связывает, но может и заковать. Если любовь не имеет границ — она становится якорем и тянет не только того, кто любит, но и тех, кто связан с ним.

Егор стоял чуть поодаль, смотрел на горизонт.

— Всё возвращается, — сказал он, будто себе. — Вера, любовь, страх, кровь. Мы думаем, что время движется вперёд, но оно просто кружит над землёй, как ветер над курганом.

Ночь над степью была прозрачной; звёзды казались на один шаг ближе. Егор и Тимофей вышли из хурула и тут же Тима набрал номер Сарны. Она почти сразу же ответила:

- Как я рада слышать твой голос. Ты где?

- Я в вашем храме – ответил Тима.

- А почему не у нас? – сказала радостно. - Мы всегда рады видеть тебя у себя в доме.

- Я со своим другом Егором скоро буду у вас – сказал Исаев.

В доме Горяевых царила тишина, и эта тишина уже не была мёртвой — в ней чувствовалась жизнь. Сарна сидела у окна, глядя на свет, играющий на стекле. Лицо её стало живее — в нём появилась краска, дыхание стало ровным. Болезнь, словно чужая тень, ушла. Тимофей стоял в дверях, не решаясь подойти ближе.

— Как ты? — спросил он, наконец.

— Хорошо, — улыбнулась она. — Всё стихло. Как будто в степи кто-то выключил страшный звук.

Он сел рядом. Несколько мгновений они молчали. Потом Сарна тихо добавила:

— Спасибо тебе. Ты меня спас.

Он посмотрел на неё, и в груди что-то дрогнуло — не жалость, не благодарность. Что-то другое, простое, как свет.

— Главное, что всё позади, — ответил он.
Она чуть опустила глаза и сказала:

— Нет, не всё. Иногда то, что спасает, остаётся в нас. Ты… останешься в моей памяти. Хорошо, что мне посчастливилось снова тебя увидеть.

Он не ответил. Только посмотрел на неё — и понял, что в этом мгновении тишины, в запахе степи и в её глазах есть всё, чего он когда-то искал. Тимофей молчал, мысли его уходили в глубину — он готовился. Наконец, он решился.

- Мы вернулись сюда потому, что врата Города теней кто-то вновь открыл - сказал Тимофей. - Но сейчас с нами нет Арслана. Мы должны справиться без него. Бальджир сегодня нам объяснила, что закрыть врата я смогу, если перед богом и своим родом я буду женат и захочу завести себе детей. У меня нет никого на этом свете, кроме тебя, Сарна, кого бы я хотел взять себе в жены и с кем хотел бы завести детей. Выходи за меня замуж.

- Мне нужно хоть с братом посоветоваться – сказала немного ошеломленная женщина.

Тимофей и Сарна вышли во двор. Но там никого не было. На стуле на крыльце лежал лист бумаги. Сарна взяла его и прочитала вслух:

- Мы отправились в притоны Элисты. До утра нас не ждите. Егор и Эрдни.

Затем Сарна подошла к Тимофею и нежно его поцеловала и прошептала:

- Я согласна стать вашей женой. 

И где-то в глубине их душ степь улыбнулась — едва заметно, как мать, глядящая на детей, наконец вернувшихся домой.




Глава VIII. Тень старого рода


Утро в Троицком выдалось жёстким, колючим. Степной ветер стучал в ставни так, будто что-то требовал. Василь проснулся рано — будто его кто-то позвал по имени хором мужских и женских голосов. Но в доме было пусто, только Хеча что-то смотрел в мониторе компьютера, сидя на стуле у окна. А между тем призрачные тени в глазах Василя уже не спали. Они ходили из угла в угол, будто искали что-то, что никак не могли найти. Василь перекрестился, но тени не исчезли.

— Утро дурное, — сказал он, потирая виски. — Живот ноет. Это к беде.

Хеча посмотрел на молдаванина с неодобрением и отхлебнул чай из кружки, но выглядел так, будто и ночью он, ни минуты не сомкнул глаз.

— Ночь была ещё хуже, — пробурчал он. — Будто кто за домом ходил. Шаги слышал? И голос какой-то… протяжный.

— Это не ветер, — тихо сказал Василь. — Ветер так не зовёт.

— Опять ночью почти не спал? — спросил Хеча.

— Не до сна тут, — коротко ответил Василь.

Он ходил по дому, словно ощупывал стены: ищет ли защиты, или выхода — он и сам не знал.
Его мучило чувство, что они нарушили нечто такое, о чём лучше молчать. Василь остановился у окна и после небольшого размышления сказал:

— Знаешь, что думаю. Надо нам сегодня как можно больше узнать о том, что произошло в семье Горяевых. Там женщина заболела, попала в больницу. А после обряда, который провел Арслан на кургане, она поправилась. Нужно всё про этот обряд нам у кого-нибудь выведать. Ведь у нас такая же самая беда.

- Я эту семью не знаю, со мной они откровенно разговаривать не станут – сказал Хеча. – С тобой тоже.

- Попроси брата сходить к Горяевым – предложил молдаванин.

- Придумай что-нибудь другое – сказал недовольно Хеча.

- Тогда может тебе к ламе сходить – сказал Василь. – Ты его с детских лет знаешь. К ламе Санжи. Он старый. Он многое знает. Но скажет он не всякому.

— Я? — удивился Хеча. — Для местной власти я закоренелый преступник. Лишний раз показаться днем на улице — себе дороже. Могут взять в разработку и пришить какое-нибудь левое дело.

— Хорошо, я сам к нему схожу — согласился Василь. — Ты сиди здесь. А я сам.

Хеча фыркнул:

— Опять тайны мадридского двора без меня обсуждать будете.

Но спорить не стал. Он видел: Василь сегодня не просто раздражён — он напряжён, как струна, готовая лопнуть.
***

До дацана Василь дошёл быстро. Он шёл так, будто случайно зашёл по делу, но глаза бегали настороженно. Санжи лама стоял у двора, развешивая ленты флажков, приносящих удачу на ветер.

— Здравствуйте, — тихо сказал Василь, стараясь выглядеть почтительно, но непринуждённо. — Хотел спросить… Э-э… по родовому делу. Беспокоит одно место.

Лама, добродушно сощурившись, кивнул:

— Опять про курганы спрашиваешь? Людей туда тянет, будто там мёд.

Василь покорно улыбнулся, изображая простака:

— Да вот… слышал я, что кто-то приезжал. Случайно зашёл — видел машину. Москвичи это или нет… Люди говорили. Хотел спросить: кто это такие люди?

Санжи, не уловив скрытого смысла, ответил просто:

— Приезжал священник, Егор. Мы его давно знаем. И с ним был парень… Тимофей. У него в груди — ветер, а на спине — тень. Большая тень. Тот, что с Арсланом проводил обряд на кургане. Они встречались со мной и с Бальджир. Просили помощи насчёт кургана.

Василь едва не выронил шапку.

— Кто такая эта Бальджир? — переспросил он. – Я тут много раз бывал, но о ней слышу в первый раз.

— Конечно, ты не мог о ней слышать, она вернулась года три назад из Сибири, где долгие годы жила и работала в Новосибирском Академгородке – сказал внушительно лама. – Науку вперед двигала! Сейчас живет она в уединении и редко принимает посетителей, но это лучшая ведунья в наших краях. Кто ищет путь к кургану — тот рано или поздно приходит к ней. Она знает, что под землёй дышит. Мы все чувствуем, что курган разбудили.

- Я это тоже чувствую – признал Василь. – И вижу прозрачные тени перед глазами.

Лама наклонился и сказал:

— Земля неспокойна. Вчера ночью — слышал?

— Что? — Василь сглотнул.

— Песок шёл – сказал Санжи. - Как дыхание. Курган дышит, Василь. Он ждёт кого-то.

Сердце у Василя стукнуло слишком громко, он молвил:

— Понятно. Мне нужно переговорить с Бальджир.

Лама внимательно посмотрел прямо в глаза Василю и сказал:

- Я сейчас позвоню ей.

Лама отошел в сторону и о чем-то долго говорил по телефону. Вернувшись к молдаванину, он сказал, что ведунья ждет его у себя дома.

-  Спасибо вам – сказал Василь.

Он быстро поклонился — слишком быстро — и пошёл прочь, чувствуя, что под ногами будто проваливается земля.

Хеча ждал его, нервно прохаживаясь по двору. Он спросил:

— Ну? Узнал что? Или просто ноги заморозил?

Василь облизнул пересохшие губы.

— Они были у ламы. Некий священник Егор и тот московский парнишка… Тимофей. Лама познакомил их с ведуньей Бальджир, и сказал — курган дышит. Значит, надо идти к ведунье сегодня. Сейчас. Лама позвонил ей. Нас ждут.

Хеча сплюнул в сторону и сказал:

— Ну и пусть дышит. Чего мы туда днем пойдем? Мне нельзя светиться.

 Но потом, видя, что Василь стоит бледный как мел, Хеча добавил:

 — Ладно. Пошли. Только скажи уже честно, ты чего боишься-то?

Василь опустил глаза:

- Ничего я не боюсь.

— Может, ты боишься того, что узнаю я про тебя больше, чем ты мне говорил? – спросил Хеча.

Василь ничего не ответил. Только подтянул воротник и пошёл к воротам.
***

Дом Бальджир стоял на краю села. Дверь скрипнула, словно сама собой. Ведунья встретила их у порога. Старуха была маленькая, сухая, но глаза — живые, колючие.


— Ну, вот вы и пришли, — сказала она без приветствия. — Я вас ждала.

Хеча замешкался, но Василь первым вошёл внутрь. Там пахло горелой полынью и старой шерстью. Бальджир жестом велела им садиться. Потом она спросила:
 
— Вы пришли узнать, что видел тот, кто должен был умереть, но не умер, — сказала она, глядя на Василя.

Тот вздрогнул и сказал:

— Я… ничего такого не…

— Молчи, — тихо сказала она. — На тебе — след. Тонкий, как нить паутинки, но он уже тянется за тобой. Такие нити тянут только те, кто стоит у границы.

Хеча почувствовал, как у него холодеют пальцы.

— Бабушка… скажи нам прямо. Что там? В кургане? Что мы нашли?

— Не клад, — ответила Бальджир. — А ворота.

- Расскажи нам про эти ворота – попросил мужчина. - Расскажи про Арслана и Тимофея.

— Хотите знать, что видели те двое? – спросила старуха. - Хотите знать, что просыпается под курганом? Или хотите узнать, что несёте с собой? Ведь это вы открыли священные врата Города теней и уничтожили преграду на пути зла.

Она смотрела прямо на Василя. Он отвёл взгляд.

— Мы… просто копали, — выдавил он.

— Ложь, — сказала она спокойно.

Хеча вскинулся:

— Ты погоди, бабушка! Мы…

— Молчи, Хеча, — тихо сказала она. — Ты не знаешь. А он — знает.

Василь сглотнул. В комнате стало душно.

— Скажи, — повторила Бальджир. — Кем тебе был Стефан?

Он закрыл глаза, и тихо промолвил.

— Дедом.

— А кем был твой дед для князя Чемида? – спросила ведунья.

Хеча расширил глаза и воскликнул:

— Чего? Так ты еще один потомок князя Чемида?

Но Василь уже дрожал, лицо его покрылось испариной.

Бальджир наклонилась вперёд и сказала:

— Говори.

И Василь сказал:

— Дед… мой дед… Стефан… он был для князя Чемида палачом.

- Что это значит? – спросил Хеча.

- Дед мой замучил до смерти князя Чемида – ответил молдаванин.

- Подожди, он же у тебя людей лечил, как он мог князя насмерть замучить? – удивился калмык.

- Это в старости дед стал знахарем, когда ему уже под сто лет стало, а в годы юности он был бессарабским бандитом, вместе с Котовским грабил и убивал в родных краях богачей и помещиков – сказал Василь – Много народу он погубил. Приговорили его к повешенью. Но революция его спасла от виселицы. Вернулся Стефан к Котовскому и вместе они пошли служить в первую конную армию к Буденному. Дед командовал эскадроном из таких же, как он бессарабских бандитов. Солдаты они были плохие. Враги их постоянно били, дед об этом вспоминал со смехом. Но по своей главной специальности эти люди действовали успешно. Грабили и убивали богачей и знать, а затем свозили огромные баулы с сокровищами Котовскому. 

- А черт этот князь Чемид тут причем? – спросил Хеча.
 
- Дед со своим эскадроном воевал с белой армией в этих степях – ответил молдаванин. – Они вошли в село это в тот день, что сюда привезли ослепленную девочку, твою бабушку Нару Бадмаевну, и узнали, что князь Чемид перед бегством зарыл где-то в степи клад, а в кладе том огромные богатства. Тут же эскадрон отправился в погоню. Он нагнал ночью караван князя. Дед перебил весь его род… всех, кто был в караване. Женщин… детей… самого Чемида связал.
Трое суток пытал его. Хотел узнать, где золото спрятано.

- И что? – спросил калмык.

Василь задыхался, но все, же выдавил из себя:

— Но князь не сказал. Ни слова. Впервые в жизни дед не смог вырвать у жертвы признания. А перед смертью Чемид сказал – я свое отмучился, теперь тебе мучиться придется, до конца своих дней. А жить тебе долго. 

Василь вытер лицо рукавом и продолжил речь:

— По окончанию боевых действий в калмыцких степях эскадрон вернулся к Котовскому. Григорий Иванович пригласил деда к себе. Выпили они по чарке водки. А потом Котовский, которому что-то нашептали люди из эскадрона, спросил деда – куда он клад калмыцкого князя спрятал. Стефан рассказал всё, как было. Но ему не поверил грозный комбриг. Мол, у тебя и камни говорят на допросе, а какой-то князь ничего не рассказал. Врешь ты. И велел своим хлопцам выбить из деда тайну клада. Это были лютые звери. Мучили они Стефана долго. Все кости ему переломали. Потом отвезли в лес и бросили, мол, лисы и волки съедят. Но не судьба. Нашли деда в лесу ребята. Отвезли его на хутор. Долго дед лечился, но до конца жизни, каждый шаг ему давался с болью. Но зато у Стефана открылся дар лечить людей.

Бальджир вздохнула и сказала:

— Они, предки наши не ушли. Их держит кровь. Но главное — не это. Главное — что твоя кровь связана с его кровью. Палач и жертва всегда связан одной неразрывной нитью. И когда вы открыли курган, они узнали тебя. Потому что ты — потомок того, кто разрушил их дом.

Хеча вскочил и воскликнул:

— Василь?! Да ты! Да ты знал?

Василь тихо ответил:

— Я не знал, что это всё… по-настоящему. Думал — сказки. Дедов бред.

- Всё ты врешь – вспылил Хеча. – Всё ты прекрасно знал. Обманывал просто всех тут. Мол, ветром попутным меня сюда приносит раз за разом. Странник я. Сволочь ты, а не странник. Ты все время сюда приезжал в надежде добраться до клада, о котором тебе дед рассказал. Все вынюхивал и расспрашивал таясь. Если бы не клад, мы бы тебя тут никогда бы и не увидели.

- А ты что раскричался тут? – сказала зло старуха. – Чем тебе Василь не угодил? Дед его за гибель твоих родичей и страдания бабушки с князем за тебя расквитался. Что ты человека позоришь зря?

- А ведь верно – признал Хеча. – Дед его наказал зло. Но все равно Василь много правды от меня утаил.

— Князь Чемид… — Бальджир закрыла глаза. — Он был жёстким человеком. Но умел видеть то, что другим не дано. Он хотел защитить свой род и землю. Но сделал ошибку: запечатал тропу, по которой ходили духи. И положил поверх неё своё золото — чтобы люди искали золото, а не дорогу. И чтобы духи не могли выйти.

— Так почему же он так поступил? — спросил тихо Василь. – Ведь у него было не только золото, но и колдовская статуэтка богини Кали, которая хранит тех, кто ее владеет. Но он все зарыл. А в итоге и сам погиб, и его род почти весь был уничтожен.

Бальджир посмотрела на дверь — будто кто-то стоял снаружи и ответила:

— Потому что он сам в молодые годы разрыл курган, в древности там было святилище богини Кали и забрал из него волшебную статуэтку. После чего страшно разбогател. А потом увидел, что весь мир вокруг словно сошел с ума. Князь решил исправить совершенное им святотатство. Он не только закопал в кургане золото, и вернул статуэтку, он сделал жертвоприношение. Дорога для древнего зла надежно была заперта. Беда в том, что среди убитых тогда крестьян были незаконнорожденные дети самого князя.
   
— Тимофей первым открыл проход? — догадался Хеча.

— Он видел своих предков, — сказала ведунья. — Когда живой видит мёртвых — граница слабеет. Сарна тоже видела своих предков, но она не княжеского рода и хранитель напал на нее. А в третий раз предков потревожили вы и проход вновь открылся. 

- Но я не княжеского рода – возразил Хеча. – Почему на меня страж не напал?

- Нара была дочерью князя – ответила Бальджир.

— И что нам делать? — спросил Василь.

Бальджир подняла на них глаза — неожиданно тёплые.

— Вам нужно решить, что вы ищете.


Глава IX. Степь слушает имена


Арслан прилетел в Бурятию, и едва ступил на трап, его сразу подхватило медленное, тягучее течение ледяного воздуха. Оно будто обвивало его плечи, узнавая, принимая, забирая себе. Мир вокруг был чужд, и родным одновременно: резкая синь неба, хрустящая тишина гор, запах хвои, древний, как сама Азия.

— Здравствуй, Азия, — произнёс он, чуть поклонившись окружавшей его сини. — Я тоже твой сын, хоть и родился в Европе. Я вернулся.

В аэропорту его встретил товарищ Батабаяр — худой, жилистый, с хитрым прищуром, с которым они вместе изучали тибетскую медицину. Именно он порекомендовал местному предпринимателю Аюру — управляющему рудником в горах — обратиться к калмыцкому шаману. После коротких приветствий они втроём направились в офис горнорудной компании. Аюр был встревожен, говорил быстро, будто торопился выговорить всё разом.

В районе рудника проснулся дух-хранитель местности. Он метался по склонам, не находя покоя: несколько недель подряд метели сменялись ливнями, буря ломала вековые деревья. А затем дыхание гор ударило по дороге — машины перевернуло, как игрушки, будто небесный ребёнок игрался человеческой техникой.

— Но почему я? — спросил Арслан.

— Рудник начали строить ещё в войну, — сказал Аюр. — И среди рабочих были ссыльные калмыки. Среди них — ламы и шаманы. В один день обвал завалил штольню. Людей поглотила земля. Наши знахари говорят, что души калмыков не нашли согласия с хозяином гор. И всё пошло наперекосяк. Они сказали — нужен калмык. Шаман.

Батабаяр кивнул:

— Всё верно. Тайга гудит, будто просыпается. Люди видят небесных лосей, что сходят к ручьям. Небо над Немериканским хребтом будто разорвалось от красок морошки и брусники. А иногда охотники видят огромного белого филина — только посвящённые. Старики говорят: возвращаются забытые Орхонские боги.

— Спаси Господь… — прошептал Аюр и перекрестился.

Тем же вечером Арслан вместе с Аюром вылетел на вертолёте к руднику — туда, где связи нет вовсе, где ночь приходит иначе и ветер говорит иначе. Он провёл очистительный обряд, затем они с Батабаяром поднялись на самую высокую гору. На вершине стояла старая часовня, как застывший страж. Около нее Арслан провел обряд умиротворения духов местности. Затем он вошел в часовню.

У входа Арслан зажёг свечи. Внутри пахло воском и влажным камнем. Он только начал молиться, когда в груди прошёл лёгкий толчок — будто волна воздуха ударила изнутри. Пламя свечи качнулось. Мир вокруг на секунду исчез. Перед его внутренним взором вспыхнула степь — лунная, пустая, и два человека у кургана. Один из них — Тимофей. Арслан выдохнул, словно у него перехватило горло.

— Великое Небо… не дай им погибнуть в чужой тьме.

Выйдя из часовни, он сказал только одно:

— Мне срочно нужно вернуться в степь.
***

Утром Егор и Тимофей отправились в Элисту, где посетили русскую церковь. Помолившись и пообщавшись со священниками, друзья решили вернуться в село Троицкое ближе к вечеру. Выехали из города и поехали по объездной дороге. Неожиданно всё вокруг накрыл туман. В нем Егор случайно съехал на грунтовую дорогу.

- Что такое? – возмутился Егор.

- Это нас шулма водит, так местные говорят, когда дорога внезапно пропадает и человек не может найти путь к себе домой – сказал Тимофей. – Может быть, мы сейчас ездим по кругу.

Дорога от Элисты между тем уходила всё глубже в степь — сначала мягко, потом резко, словно сама земля хотела оторвать их от мира, где есть люди, электричество и объяснимые вещи. Егор вёл машину осторожно, но уверенно; ветер бился в стекло, как будто пытался что-то сказать.

Тимофей смотрел вперёд, но видел всё меньше дороги и всё больше — образов. Они возникали где-то на границе зрения: фигуры людей в старинных халатах, мужчины с косичками, женщины в платках, дети, стоящие плечом к плечу вдоль степной дороги. Они не были страшными — наоборот, слишком живыми, как будто воздух вокруг запоминал их тепло. Егор заметил это.

— Опять? — тихо спросил он.

— Угу… — выдохнул Тимофей. — Они стоят. Смотрят, как будто ждут. Но это не те тени, что были в Москве. Эти… ближе. Почти живые.

Егор не удивился — лишь крепче сжал руль.

— Это род, Тима, — сказал он. — Они идут впереди тебя. Идут, потому что ты им нужен. Или потому, что ты им обязан.

Тимофей хотел возразить, но слова застряли. Ветер резко ударил по машине, и ему на секунду показалось, что он слышит женский голос — тихий, сухой, словно песок, шепчет по камню.

- «Не бойся».

Он вздрогнул. Егор покосился на него краем глаза и спросил.

— Что слышал?

— Женский голос – ответил Тима. - Сухой, как степь. Мне кажется… — он замолчал. — Такой голос могла бы иметь моя прапрабабушка-калмычка.

— Значит, это она, — просто сказал Егор.

Вечер приближался быстро, степь серела, и в этом сером свете дорога казалась старше самой земли. Когда они остановились недалеко от пригородного села, до которого они никак не могли доехать, как ни старались, солнце уже почти коснулось горизонта. Егор заглушил двигатель.

— Постоим здесь, — сказал он. — Может быть, шулма от нас отстанет. Место тут чистое. Его не трогали.

— А как ты это чувствуешь? — устало спросил Тимофей.

— Не я. — Егор посмотрел куда-то в сторону курганов. — Оно.

Тимофей вышел из машины, вдохнул глубоко. Воздух пах полынью, сырым песком и чем-то ещё… древним. Он шагнул на траву — и сразу увидел. Не образ. Не тень. А мужчину — лет сорока, худого, с резкими скулами, в старинном халате. Он стоял в пяти шагах, лёгкий ветер трепал его рукава. Лицо было знакомым и незнакомым одновременно.

Тимофей замер. Егор рядом тоже почувствовал что-то: он резко повернулся, перекрестился. Но мужчина не двигался. Только смотрел.

— Кто вы? — тихо спросил Тимофей.

Тень наклонила голову, как живой человек. И вдруг — шагнула вперёд. Егор резко протянул руку, перехватывая Тимофея за плечо, и стал креститься. Но призрак… не нападал. Он поднял руку и указал куда-то в степь, туда, где вечернее небо темнело быстрее.

- «Там».

Голос прозвучал не ушами — внутри. Глухой, глубокий, будто пришёл из земли. А потом фигура рассыпалась песком. Ветер унёс её, и степь снова стала пустой. Тимофей долго не мог вдохнуть.

— Это был он, — сказал, наконец, он. — Один из них. Один из моих.

— Если они показывают дорогу — значит, ещё не поздно, — ответил Егор. — Но если показывают в ночь, значит, там уже началось.
***

Тем временем, далеко позади, в самом селе Троицком Хеча стоял у двери дома Бальджир. Ветер раздувал полы его куртки, а он ещё переваривал услышанное.

— Твоего деда… — сказал он, наконец. — Стефана… Я и убить, получается, должен был бы, и поблагодарить, я не ожидал такой правды. Почему ты, Василь, сам мне всё не рассказал.

Василь кивнул. Лицо у него было серым, как мокрый снег.

— Я не хотел говорить. Думал, эта тень умерла с ним.

— Ничего оно не умерло, — тихо сказала Бальджир, выходя за ними на крыльцо. — Тень старого рода живёт, пока живёт память. И пока живёт кровь.

Она посмотрела на Василя так, словно видела его насквозь.

— Ты всю жизнь думал, что ищешь золото, — сказала она. — Но золото в земле лежит спокойно. Не оно зовёт людей. Звал дух того, кого твой дед мучил. Ты пришёл — не клад искать. Ты пришёл — искупить.

— Но я, я не виноват, — прошептал Василь.

— Ты не виноват, — согласилась Бальджир. — Но твой род — должен.

На мгновение степь стихла — словно слушала. Хеча отвёл взгляд, а потом сказал:

- Сегодня мир мой перевернулся с ног на голову. Всё что я услышал, не помещается в моей голове. Я не то что не верю, но я не могу принять то, что услышал. Всю свою жизнь я был материалистом. Не верил не в бога, не в черта. Да и людям никогда не верил. Бабушка, дай мне хоть какое-то материальное подтверждение того, что рассказы твои полны истинной правды. Я не могу принять и понять, как ты можешь знать то, что даже Нара Бадмаевна не знала. Как я могу быть потомком презренного убийцы и палача князя Чемида, если моя бабушка мне об этом ничего не рассказывала в детстве?

- Каких тебе еще нужно доказательств? – возразил Василь. – Ведунья рассказала о моем деде правду, хоть я никому никогда о нем и о том, что тайно ищу клад здесь, не рассказывал. Разве это не доказательство? Нельзя не поверить ведунье. Она всю правду говорит.

- Я сомневаюсь – сказал калмык.

- Правильно – похвалила его Бальджир. – В народе говорят, что расстояние между правдой и ложью это расстояние от глаз до ушей. Верь тому, что лично видел, а не тому о чем тебе рассказали. Хотя бывает, что люди видят совсем не то, что есть на самом деле. Но будет тебе материальное доказательство. Ты увидишь всё своими глазами.

Сказав эти слова, старуха зашла в дом и вскоре вернулась с большим конвертом в руках. Его она передала Василю и сказала:

- В конверте фотография. Скажи мне, кто на ней изображен?

Василь открыл конверт, вынул из него фотоснимок и, взглянув на него, сразу же рассмеялся и сказал:

- Оказывается не только у меня от тебя, Хеча, были тайны. Мне ты тоже не рассказал, что играл в театральных постановках.

- Ты что несешь парень? – возмутился Хеча. – Совсем с ума сошел? Да я в театре в жизни не был.

- Ну, вот же ты в одежде, в какой актеры играют пьесы Чехова – возразил Василь и протянул Хеча фотоснимок.

Тот посмотрел на снимок и увидел на нем себя одетого в старомодный костюм. Фотография казалась очень старой.

- Кто изображен на снимке? – спросил ведунью Хеча с надеждой, что сейчас всё окажется шуткой. Но старуха с мягкой улыбкой на лице сказала:

- Там изображен князь Чемид. Снимок был сделан за несколько лет до его убийства.

- Бабушка, у вас водка есть? – спросил Хеча.

- Есть – ответила старуха.

- Дай мне водки выпить сейчас, иначе я с ума сойду – сказал калмык.
 
  Выпив пару стаканов водки, Хеча спросил:

— Что нам делать? — спросил он.

Ведунья посмотрела на обоих мужчин.

— Догонять тех двоих, — сказала она. — Они идут к кургану. Но у них нет всей правды. У них — сила. У вас — последствия. Если они одни дойдут — ворота захлопнутся. Но не с той стороны. И тогда… — она прикрыла глаза. — Тогда придёт то, что не должно приходить.

Василь тихо спросил:

— Страж?

— Страж не зло, — сказала Бальджир. — Он — порядок. Но тот, кто выйдет за ним… это уже не порядок.

Она протянула маленький мешочек и сказала:

— Возьмите. Там соль, полынь и зёрна красного проса. Это — от пути. Не от смерти, а от того, что между мирами.

— Мы должны туда пойти? — спросил Хеча.

— Вы должны, — сказала ведунья. — Перед своим родом. И перед родом князя. И перед теми, кого вы разбудили.

Василь смотрел на неё и чувствовал, как в груди поднимается тяжесть — не страх даже, а что-то похожее на долг.

— Мы догоним их, — сказал он, наконец. — Обязательно догоним.

И степь, казалось, вздохнула в ответ.
***

Тимофей и Егор шли уже пешком. Машина осталась на месте — дальше начинался тот самый древний пласт земли, который, по словам местного ламы, «не любит железо».

— Ты уверен, что это хорошая идея? — спросил Егор, заметив, как дрожат руки Тимофея. – Идти к кургану, когда нас туда несет не наша воля.

— Нет, — честно ответил тот. — Но я должен.

— Должен — это хорошо, — сказал Егор. — Значит, есть выбор.

Когда они поднялись на низкий, длинный холм, ветер изменился. Он стал не свистящим, а тяжёлым, ровным, как дыхание огромного животного. И Тимофей снова увидел людей. Но не стоящих, а идущих людей.

Они шли по степи длинной процессией — старики, женщины, дети, юноши. Их одежда шуршала, но ног они не касались земли. И каждый держал что-то маленькое в руках: у кого — узелок, у кого — каменная чаша, у кого — просто нить. Егор сразу понял.

— Это они, — сказал он. — Род князя Чемида.

Тимофей шагнул вперёд — и вдруг понял, что кто-то отделился от процессии. Высокая женщина, в белом покрывале, с длинной косой. Лицо её было одновременно строгим и прекрасным. Она остановилась в двух шагах от него. И сказала — не словами:

- «Не тебе одному идти. И не тебе одному отвечать».

Тимофей замер. А женщина протянула руку — и в её ладони лежал маленький металлический предмет. Статуэтка. Изображение богини — с руками, раскинутыми как крылья.

Егор прошептал:

— Кали…

Фигура женщины наклонилась, будто передавая дар, но в тот миг степь содрогнулась.
Лёгкая вибрация прошла по земле, песок дрогнул, и все фигуры исчезли, будто их смыло. Егор схватил Тимофея за плечи.

— Быстро вниз! Курган шевелится!

И действительно. Где-то в стороне, в глубине степи, начало что-то низко гудеть. Не звук — чувство.
Как будто огромная дверь, веками закрытая, сдвинулась на ладонь. Тимофей побледнел.

— Они… хотели предупредить. Но не успели.

— Значит, воротами кто-то уже занялся, — сказал Егор. — И, возможно… не мы одни вышли в степь сегодня.

И он посмотрел на дорогу — туда, где вдалеке двигались две маленькие тени. Хеча и Василь шли к ним. Не понимая ещё, что идут в самую середину чужого долга. А степь слушала их шаги и называла по именам.


Глава X. Ворота, которые дышат.


Ночь пришла как вода — медленно, тяжело, заполняя низины и ложбины степи. Егор и Тимофей остановились у подножья невысокого холма, что скрывал древний курган. Воздух становился плотнее, будто в нём было что-то ещё — не запах, не звук, а присутствие.

— Слышишь? — спросил Егор.

Тимофей прислушался. Ветер шёл рвано, словно кто-то невидимый делил его на дыхания.

— Это он, — сказал Тимофей тихо. — Курган. Будто вздыхает.

Егор поморщился и сказал:

— Земля не должна дышать так. Это неправильно.

Они поставили фонарь, но его свет упал на землю, будто вяз в пыли. Пространство стало глубже, чем могло быть в обычную ночь. И тогда степь зашевелилась. Из темноты, издалека, начали двигаться две человеческие фигуры. Но не плавно — как будто их толкала сама степь, перекатывая вперёд. Тени стали плотнее, тяжелее.

— Кто это? — спросил Тимофей.

— Я знаю только одного, — ответил Егор, глядя в темноту. — Василя.
***

За несколько часов до этого Хеча шагал ровно к дому брата, но в душе было неуютно. Он давно знал, что Василь не говорит всего. Но услышанное от Бальджир — не знание, а удар.

— Почему ты молчал? — спросил он негромко, не оборачиваясь к молдаванину.

— А что мне было говорить? — ответил Василь. — Что мой дед пытал князя? Что я родился в роду, где кровь впитала неправду? Что я ношу его грех, как камень за поясом?

Хеча остановился и произнес:
— Ты носишь его, потому что не положил камень на землю.

Василь опустил голову и сказал:

— Я думал, что смогу найти клад и закрыть всё это. Чтобы род  наш очистился. И жизнь моя очистилась. Жили мы небогато. А дед понимал, что этот клад сломал и ему и всем нам судьбу. Он мне говорил, с горькой усмешкой, что если бы не князь Чемид, он бы мог дорасти до маршала СССР и его расстреляли бы вместе с Егоровым, Блюхером и Тухачевским во время большой чистки. А мог бы, и выжить и быть одним из руководителей государства многие годы. Если бы я нашел клад, то возвратил бы нам всем птицу-удачу, что потерял в этих степях дед.   

— Род очищается не золотом, — сказал Хеча. — Род очищается правдой. Он смотрел на степь, на её тёмное дыхание. — И сегодня мы идём говорить правду. Впервые за много поколений.
***

Они вышли в степь ближе к вечеру. Василь тогда ещё не понимал, что степь слушает, правда ли у человека голос или только звук. Он шёл и шёл — до тех пор, пока разговор стал невозможен: ветер загудел в песке, как будто кто-то огромный переворачивался под землёй.

— Слышал? — Василь остановился.

— Он движется, — хмуро сказал Хеча. — Курган.

Василь сглотнул.

— Но… это невозможно.

— Возможно всё, что не закончено – возразил калмык. - Всё, что не отпущено.
***

Когда они подошли ближе, Тимофей уже видел их отчётливо. Степь вдруг сменила настроение — ветер ослаб, будто отступил, давая людям возможность встретиться лицом к лицу.

— Ну вот, — сказал Егор, — наконец-то.

Хеча поднял руку — не как приветствие, а как просьбу о тишине.

— Вы уже пробуждали что-то? — спросил он.

Егор покачал головой:

— Не мы. Курган зашевелился сам.

Василь сжал мешочек с полынью, который дала Бальджир. Его руки дрожали. Он посмотрел на Тимофея.

— Тебе… что-то дали. Что-то из рода?

Тимофей кивнул и достал статуэтку — крошечную богиню. Её тень легла на землю — длинная, неправдоподобно длинная.

Василя как будто пронзило.

— Тебе это могли дать только женщины рода… тех, кого пытал мой дед.

Тимофей смотрел спокойно, но внутри него что-то хрустнуло — резкое понимание.

— Они дали мне силу, — сказал он. — Но сила не моя. Она… передаётся через боль.

— Значит, они признали тебя, — прошептал Хеча. — И дали право видеть.

Тимофей хотел спросить «что видеть?», но земля под ногами пошла волной, едва заметной, но уверенной — как дыхание великана. Все четверо замерли.

— Это не дыхание земли… — прошептал Егор. — Это дверь.

Он посмотрел на курган и добавил:

— Дверь, которую кто-то открыл изнутри.

— Такого не бывает, — упрямо сказал Василь. — Чтобы изнутри открыли из кургана дверь.

— Бывает, — ответил Хеча. — Если с той стороны давно ждут.

Тишина стала настолько плотной, что казалось — если поднять руку, можно потрогать её пальцами. Тут все обратили внимание на то, что Хеча как-то удивительно изменился. На нем появились богатые княжеские одеяния. Глаза его возбужденно сверкали. 

— Князь Чемид? — выдохнул Василь.

Тимофей посмотрел на Хеча внимательнее и сказал:

— Ты хочешь спросить — жив ли он?

— Нет, — Василь покачал головой. — Я хочу спросить, не вернулся ли он, чтобы забрать то, что ему не отдали. И куда делся мой товарищ? Его зовут Хеча, он внук Нары Бадмаевны.

- Я никуда не делся – ответил Хеча. – Просто я ощущаю странное чувство раздвоенности сознания. Мне кажется, что я сейчас и Хеча и еще кто-то кто знает много больше меня. Это страшно и удивительно. Но что мы стоим, чего мы тут ждем?

Степь, казалось, откликнулась. Ветер взвился, как хищная птица. Егор заговорил первым:

— Нам нужно решить главное. Входим мы или нет.

Хеча медленно провёл ладонью по воздуху и сказал:

— Мы не можем оставить ворота открытыми.

— А закрыть? — спросил Тимофей.

Хеча посмотрел на него — так, словно видел его впервые и сказал:

— Закрыть может только тот, кого признали. А признали — тебя.

Молчание стало невыносимым. Василь сжал мешочек.

— Если это искупление… — он выдохнул. — Я пойду. Мой дед Стефан замучил до смерти князя Чемида, но, несмотря на ужасные пытки тот ему не раскрыл, где был зарыт его клад. Я хочу закрыть долг и расплатиться за грех своего рода.

— Пойдём все, — сказал Егор.

И в этот момент курган открылся. Не разверзся — открылся. Плавно, тихо, будто приглашая. Изнутри пахнуло сырой древностью. И что-то внутри темноты двигалось — не угрожающе, а как человек, который слишком долго ждал гостей.

— Пора, — сказал Хеча.

И все четверо сделали шаг к дыханию земли. Вход в курган не выглядел как дыра. Он выглядел как тень. Тень, которая вдруг стала плотнее воздуха, дрогнула — и открылась внутрь себя. Земля никуда не провалилась, не треснула. Просто в пространстве появилось что-то, что не должно было быть открытым.

— Не смотри прямо в центр, — тихо сказал Егор Тимофею. — Втянет.

Но сам он смотрел — пристально, хмуро, будто пытаясь определить: это иллюзия, реальность или что-то третье, чему нет слова. Они вошли. Первым шагнул Хеча. За ним — Тимофей.
Василь шёл последним, будто боялся, что земля схлопнется за его спиной.

Внутри пахло сыростью, но не той, что в пещерах. Это был запах старых погребов, где лежат вещи человеческие — ткани, кости, старые книги. Запах памяти. Свет фонаря дрожал, как испуганный.

— Тихо… — прошептал Егор.

Но тишину нарушил другой звук: лёгкое постукивание — будто кто-то невидимый шёл рядом, держась в стороне, не показываясь. Хеча остановился.

— Это не враг, — сказал он. — Это сторожа рода.

Тимофей обернулся и спросил:

— Чьего рода?

Ответ дал не Хеча и не Василь. Ответ пришёл из темноты — голосом, который звучал как одновременно мужской и женский, как будто много голосов пытается сказать одно и то же.

— Рода того, кто прятался под чужой кровью – неслось из темноты. - Того, кто думал, что забыл — и что его забыли.

Василь вздрогнул. Он знал, чей это род. Его собственный. Стена кургана вспыхнула тусклым золотом — словно древние письмена проступили изнутри земли. Они были не буквами, а линиями — волнистыми, похожими на узоры старинных поясов.

— Они показывают, — хрипло сказал Егор. — Нам показывают путь. И причину.

Дорога уходила вниз. Спуск был пологим, но длился дольше, чем мог бы длиться внутри кургана такого размера.

— Это невозможно, — прошептал Тимофей.

— Здесь нет расстояния, — ответил Егор. — Только память.

ПЕРВЫЙ ЗАЛ.

Он открылся словно сам — стены мягко раздвинулись, как дыхание. В центре стояли три фигуры.
Не люди — силуэты из света, полупрозрачные, словно сотканные из пыли. Женщина. Старик. И мальчик лет двенадцати.

— Это они, — сказал Василь. — Род князя.

Тени повернулись к нему. Мальчик подошёл ближе — почти вплотную. Его глаза были глубокими, как ночь, но не пустыми. В них было обвинение — и тоска.
— Ты не прав — сказал Василь и сделал шаг назад. — Я, я не виноват!

Женщина подняла руку — бесшумно. Нежно. И тихо коснулась его груди пальцами. Василь уронил мешочек с полынью. Он выдохнул — как будто воздух вырвали из него.

— Не ты, — сказала женщина. — Но кровь помнит.

— Кровь, — эхом повторил старик. — И долг.

Тимофей шагнул вперёд и сказал:

— Я видел вас. Не здесь. В своих детских снах.

Тени обернулись к нему сразу. Как будто ждали именно этого. И раздались голоса.

— Ты — связующее звено. — Ты — наша общая дорога. — Ты — тот, кто слышит нас, и кто даст нам продолжение.

Голоса накладывались, создавая странное многоголосье, похожее на шаги по снегу.

— Зачем я здесь? — спросил Тимофей.

Ответ был простым.

— Потому что ты не врёшь себе.

ВТОРОЙ ЗАЛ.

Он был темнее первого. Тени здесь были живыми — не фигуры, не лица, а сама тьма двигалась по стенам. Егор остановился и спросил:

— Что это?

— Город теней, — ответил Хеча срывающимся от напряжения голосом. — Его отражение.

— Он ведь… миф? — спросил Тимофей.

Василь покачал головой и сказал:

— Нет. Он существовал. И князь Чемид был его последним стражем. Перед тем как дед… — его голос дрогнул, но он заставил себя закончить: — перед тем как дед его пытал, князь сказал, что город исчезает, если страж умирает. Но не сказал куда.

Теперь все услышали шаги. Из глубины зала вышёл силуэт. Не тень — человек. Высокий мужчина, с прямой осанкой, в одежде, которая не принадлежала ни нашему времени, ни прошлым векам.

— Князь Чемид, — прошептал Хеча, принимая свой привычный облик.

Силуэт остановился. Глаза — черные, как обсидиан. Но в них не было злобы.
Только долг.

— Ты пришёл, — сказал он. Но смотрел не на Василя. На Тимофея.

— Я не знаю, зачем, — сказал Тимофей, чувствуя, как дрожь проходит по телу.

— Не нужно знать, — ответил князь. — Нужно слышать зов.

Он поднял руку — и тени на стенах дрогнули. Взошли, как волны. Изнутри вспыхнули образы. Степь.
Жилище. Крик. Пламя. И пожилой князь — связанный, избитый — молчавший, несмотря на пытки. Они стояли в той же степи, но другой. Не поле, а огненная ночь. Не тишина, а крик. Сотни людей бежали. Другие сотни — догоняли их. Пламя пожирало жилища. Женщины кричали. Мужчины падали. И посреди хаоса — Стефан. Молодой. Сильный. С безумными глазами.

— Говори! — кричал он, поднимая нож. — Где золото?! Где твой город тварей?!

Князь Чемид — пожилой мужчина, ещё не убитый, но раненный — молчал. Пламя отражалось в его глазах. Обожженное тело дымилось. Но он молчал. Степь гудела от боли.

Тимофей, как и его спутники, видел всё — и не мог отвернуться.

— Довольно, — прошептал он. — Пожалуйста, довольно.

Но видение продолжалось, пока последний ребёнок не упал в траву. Пока последний дом не рухнул. Пока не наступила тишина. И только после этого память отпустила его.

Егор сжал зубы и сказал:

— Бог мой, Стефан был настоящим зверем. Человек не может так жестоко пытать другого человека. Это ужасно. Нет этому прощения.

— Нет, — прошептал князь. — Он был человеком. Боль превращает в зверя. А жадность — в тень. Глупость же правит Стефанами через боль и жадность. Не стал бы Стефан маршалом. Не в этот раз, так в другой Котовский с ним расправился. Так что не потерял он свою удачу здесь, а нашел. И голову не потерял свою только потому, что она у него появилась лишь на старости лет. 

Тени вокруг будто вздохнули.

— Но мой род погиб из-за его страха – продолжил Чемид. — И страх сидит в крови всех, кто жил после. И будет сидеть. До тех пор, пока вы не вернёте то, что забрали.

— Клад? — спросил Тимофей.

— Нет, — князь взглянул ему прямо в глаза. — Память.

Он посмотрел на Василя и сказал:

— Ты — последний из тех, кто должен услышать правду. Ты — должен принести извинение.  Не мне. Им.

Тени первого зала тихо вошли — как вода, перетекающая в чашу. Женщина. Старик. Мальчик. Василь упал на колени и сказал:

— Простите, я нес грех моего деда, как проклятие. Но я сам никогда ничего подобного людям не делал, хоть добра может много не сотворил, но зла всегда избегал!

Женщина протянула руку. Коснулась его головы. И тьма в зале отступила. Она сказала:

- Дитя, нет на тебе никакой вины, и ради тебя мы прощаем твоего деда.

ТРЕТИЙ ЗАЛ.

Самый тихий. Пустой. Только каменный круг в центре. И маленькая деревянная шкатулка, обвитая золотой нитью — такой же, как на статуэтке Тимофея. Князь Чемид стал рядом и сказал:

— Это — не клад. Это — единственная память, которую они не смогли украсть. Мой путь. Мой род. Моя, правда.

Он посмотрел на Тимофея и сказал:

— Ты должен сделать выбор. Так как ты — связующее звено между нами и светлым миром. Только ты.

Тимофей подошёл. Шкатулка была тёплой. Как будто её держали в руках секунду назад.

— Что будет, если я открою? — спросил он.

Князь улыбнулся впервые и сказал:

— Ты увидишь то, что было скрыто и поймёшь, что город теней никогда не был мёртв.

Тимофей вдохнул. И медленно открыл крышку.


ГЛАВА XI. Город, который дышит тьмой


Когда Тимофей хотел уже посмотреть на то, что хранилось в шкатулке, Хеча крикнул:

- Закрой.

Тима инстинктивно захлопнул крышку шкатулки и спросил:

- Что случилось?

- Мы пришли сюда за правдой, а получили только половину ее, это неправильно – ответил Хеча. – Правда, должна быть полной. Мы сроднились с ложью. Пришло время начать говорить правду. Иначе, зачем мы сюда пришли?

- Что не так? – спросил Егор.

- Да, как оказалось я тоже потомок князя Чемида, но я всю свою жизнь проклинал его за жестокосердие – ответил внук Нары Бадмаевны. – И сейчас боль страданий моей бабушки и ее рода во мне требует справедливости. Покажите нам и то, что сотворил сам князь. Пусть я и те, кто пришел сюда, всё это увидят. А-то он тут святого из себя перед нами строит, а сам злодей хуже Стефана. Покайся старец сам передо мной и памятью моей бабушки. И попроси прощения. 

— Ты прав, правда, должна быть полной — ответил князь. — Нужно принять ее всю без остатка. Но не пожалей после о том, что захотел правду узнать, Хеча.

- Не пугай меня старче – ответил Хеча. – Я не пугливый.


Старик кивнул и поднял руку — и тени на стенах вновь дрогнули. Взошли, как волны. Изнутри вспыхнули образы. Степь. Густой туман, что опустился на землю. Курган, возле которого трудится большая калмыцкая крестьянская семья. Мужчины с лопатами в руках забрасывают большой окованный железом сундук красноватой глиной. А женщины и дети следом утаптывают землю, делая всё возможное для того чтобы скрыть следы раскопа. Пожилой князь — не связанный и избитый, а крепкий и властный, одетый в богатое одеяние, восседает на вороном жеребце и наблюдает за работами.

Но вот работа окончена. Старый крестьянин подходит с поклоном к князю и просит плату за труд. Князь достает кошель, отсчитывает монеты и вручает их старику. Потом они все садятся на телегу и медленно едут по степи. Князь милостиво улыбается крестьянам всю дорогу. И вот уже вдалеке стали появляться огни селения сквозь туман. И в этот момент из тумана появился десяток всадников. Это были нукеры князя. Чемид продолжая улыбаться, выхватывает пистолет и точно в голову отправляет пулю старому крестьянину. Тот падает на землю. Нукеры выхватывают шашки и начинают по приказу хозяина рубить ими крестьян.

— Спаси свою дочь! — кричала молодая женщина, протягивая маленькую девочку князю. — Посмотри на нее, у нее твои лицо и руки.

Князь Чемид молчал. Потом отдал приказ, воин взмахнул шашкой, и молодая женщина упала мертвой на землю. Но девочку никто из нукеров убивать не пожелал. Они слышали слова женщины и боялись, что потом князь расправится с убийцей его дочери. Тогда князь сам спрыгнул с жеребца и ослепил девочку. А затем приказал нукерам отвезти ребенка подальше в степь и там ее бросить на съедение волкам. Но воины ослушались князя. Они оставили девочку на перекрестке дорог, где ее должны были быстро найти.

Хеча, как и его спутники, видел всё — и не мог отвернуться.

— Бабушка моя родненькая, как тебе было больно и страшно, — прошептал он и горькие слезы лились из его глаз. — Пожалуйста, довольно.

Егор сжал зубы и сказал:

— Конечно, Стефан был настоящим зверем. Но теперь я вижу, что и князь был зверем, ничем не лучше Стефана. И если подумать, то не упирался бы так долго князь, не пришлось бы его подвергнуть столь ужасным пыткам деду Василя. Кроме того я уверен в том, что если бы Чемиду нужно было бы вырвать из Стефана тайну, то он точно так же мучил бы его, если не еще более жестоко.    

— А я не прошу извинений, — прошептал князь. — Стефан был человеком, я был человеком. Вам это нужно понять и смириться с этим. И помнить, что сказал ваш бог. – «Не суди!».
 
И тут видение продолжилось, только теперь оно стало иным. Теперь возникло изображение села Троицкого. Потом выплыла из тьмы квартира, в которой собралась за столом молодежь. На елке новогодние игрушки. По телевизору идет матч ЦСКА – Монреаль Канадиенс. Какая-то девушка просит поднять бокалы и выпить за то, чтобы она вышла замуж в наступившем 1976 году. Юный парень, почти мальчишка, с залитыми водкой глазами, в котором все сразу же узнали Хеча, вскакивает с места и кричит прямо в лицо девушке, что замуж таких подстилок, как она, никто не должен брать. И начинает рассказывать разные грязные подробности про их общение.

Парень, который был с молодухой, был тоже крепко пьян. Он был на голову выше, чем Хеча и шире в плечах и поэтому, как только началась драка, сразу же стал одолевать его. Сел сверху и наносил удары. Видя, что дело плохо, ребята постарались разнять драчунов. Они оттащили за руки мужчину, что сидел сверху на Хеча. Но как только тот освободился из крепких рук неприятеля, тут, же выхватил из кармана нож и, воспользовавшись тем, что его врага держали за руки, всадил ему нож прямо в сердце. Тот издал ужасный крик и умер тут же. И только после этого память отпустила его.

- Так у тебя самого руки в крови – сказал Василь. – А ты еще обижался, что я от тебя правду скрыл. Позорил меня последними словами. При этом сам мне пел лживые песни о том, что страдал безвинно по тюрьмам и лагерям за чужие грехи. Как тебе не стыдно? Ты же врал мне в глаза и не краснел при этом! Теперь ты у меня проси прощения!

- Ты волну зря не гони – возразил Хеча. – И не путай. Я тебе поверил. А ты мне не верил. Ни одному моему слову не верил. Разве я не прав?

- Я не идиот чтобы просто так довериться матерому уголовнику – признал молдаванин. – Я слушал твою ложь, а сам прикидывал, как от тебя защититься, если до клада доберемся. Я был уверен в том, что ты захочешь убить меня и забрать весь клад себе. И при этом нисколько не сомневался, что рука у тебя не дрогнет. Но сам бы первым я на тебя бы не напал.

- Давайте друзья не будем тут продолжать пустые разговоры – сказал Егор. – Василь, у тебя же черный пояс каратиста. И жизнь ты длинную прожил уже. И об этой жизни нам доподлинно ничего не известно. Боюсь, что если князь и про тебя кино начнет нам показывать, лучше тебе не станет.    

- И ведь верно – признал Василь. – Мог бес попутать меня, мог. Так что прав ты. Зря молоть языком больше не стану. Но вот я что сейчас подумал. Раньше мне это в голову не приходило, а теперь я понял, что не так просто Стефан в этих степях оказался со своим эскадроном. Его сюда послал Котовский!

- В пять лет Котовский упал с крыши и повредил голову – сказал Тимофей. - После этого падения Котовский стал заикой на всю жизнь и заболел эпилепсией в достаточно тяжелой форме. Его постоянно одолевали всевозможные страхи.

- Духов видел он и общался с ними – сказал Хеча. - И везуч был Котовский, как сатана. Так всё и было. Он послал Стефана. Но я о справедливости свою речь не окончил. Так что черт с этим героем революции. Ответь мне князь – почему всё только Тимофею? И статуэтку, и шкатулку с драгоценностями. А ведь я пусть и плохой, но все, же тоже свой человек. И Василь пришел сюда с чистой душой. Нам вы должны тоже что-то подарить. Иначе будет не справедливо.

Князь зло топнул ногой. А потом сказал Тимофею:

- Отдай мне статуэтку.

Исаев вручил князю полученный им недавно артефакт. В руках у него статуэтка разделилась на три части. Потом они оказались в ладонях у Тимофея, Хеча и Василя. А потом князь приказал:

- Открывай, наконец, пусть увидят все, что в шкатулке.

Когда Тимофей открыл шкатулку, не вспыхнул свет. Не ударило пламя. Не раздался ни звук, ни шорох. Открылось — молчание. Медленное, плотное, как шерстяное одеяло. Оно накрыло зал, накрыло всех, как бы спрашивая: готовы ли вы?

Внутри шкатулки лежал полукруг из чёрного камня, плоский, гладкий, величиной с ладонь. На нём — половина изображения богини Кали. Не резьба. Не рисунок. Будто сама богиня была заточена в камне. Егор вздрогнул, подняв фонарь выше, и сказал:

— Это ключ, он вкладывается в замок двери и если обе половинки сходятся в единое целое, то дверь открывается.

- Или закрывается – сказал Тимофей.

Князь Чемид кивнул.

— Это ключ. Но не от сокровищ. От пути.

— Путь куда? — прошептал Тимофей.

— Туда, где заканчивается память и начинается судьба.

Тима взял камень двумя пальцами. Он был неожиданно тёплым. И пульсировал — как сердце. Земля под ногами дрогнула. Не громко. Словно большой зверь во сне повернулся на другой бок. Стену напротив, залило серым светом — и она начала растворяться, открывая то, что скрывалось за ней веками.

— Назад! — крикнул Егор, отступая.

Но стена не падала. Она отходила — как туман. И за ней. Шёл город. Не руины. Не тени. Город настоящий, но не существующий в нашем мире. Дома тонули в мягком свете, словно их строили из лунного камня. Узкие улицы петляли, как змеевидные тропы по степи. Ветер приносил запах сухих трав, пепла, крови и времени. Они смотрели на город с высоты, и он казался огромной вышитой узорами скатертью, постеленной на землю.

Хеча выдохнул:

— Это он. Город теней.

Василь шагнул назад, словно увидел что-то слишком знакомое и произнес:
 
— Я видел эти узоры… у деда… на спине. Шрамы и рубцы покрывали ее всю. Он… носил их, не понимая, что они значат…

Князь говорил тихо:

— Он носил знак того, кого уничтожил. Потому что боялся. И потому что память — не игрушка.

Тимофей сделал шаг вперёд — и сразу понял: Город не был пустым. Из закоулков, из дверей, из окон — вышли фигуры. Не живые. Не мёртвые. Люди из полутени — как будто вырезанные из дыма. Женщины с длинными косами. Мужчины в халатах. Дети, дрожащие от ветра, которого не было. Они не шли. Они стояли. Ждали.

— Они, почему смотрят на меня? — хрипло произнес Тимофей.

— Потому что ты держишь ключ, — сказал князь. — И потому что ты — последний, кто может открыть им выход.

Егор резко обернулся:

— Выход? Они могут выйти?

Князь медленно кивнул и сказал:

— Этот город удерживают не стены. Его удерживает долг. И пока он не исполнен — тени не уйдут.

— Какой долг? — спросил Хеча.

— Долг рода, который уничтожил равновесие в их мире и в светлом мире – ответил князь.

Все повернулись к Василю. Тот побледнел и произнес:

— Я, я не могу! Я ничего не знаю! Я не виноват!

Князь подошёл ближе. Он был выше, чем казался. Сильнее. Глаза — спокойные, как ночь.

— Вина не передаётся – сказал князь. — Но ответственность — да. Ты последний из рода. Ты и должен закрыть круг. Но не только ты. И Хеча. И Тимофей. Вы тоже последние из рода. И вы тоже должны замкнуть круг. Все вместе.

- Но у Хеча есть брат – возразил Василь.

- У нас одна мать, но отцы у нас разные – пояснил Хеча. – Я единственный внук Нары Бадмаевны.

— Что нам надо сделать?! — вскрикнул Василь.

Князь взглянул на Тимофея и ответил:

— Это он решает. Ключ — у него.

Тимофей опустил взгляд на камень. Он пульсировал сильнее. Как будто тени вокруг дышали с ним в такт.

— Я… — сказал он медленно, чувствуя, как слова рождаются сами, без его воли. — Я хочу, чтобы всё было по-честному. Чтобы правда не была закопана. Чтобы тень… ушла.

Город дрогнул. Тени повернули головы. Степной ветер прорвался в зал, холодный, как хлыст. Тимофей вернулся в зал. Он стоял на коленях. Камень в руке был холодным. Егор поддерживал его за плечи. Хеча тяжело дышал. Василь плакал, закрыв лицо руками. И тени стояли — молча. Ждали.

Князь сказал:

— Теперь ты знаешь. Теперь ты можешь решить.

— Что я должен сделать? — прошептал Тимофей.

Князь протянул руки к шкатулке и сказал:

— Либо открыть ворота настежь. Либо закрыть их навеки.

— Но… — Тимофей посмотрел на тени. — Если я открою врата? Они… выйдут?

— Да, они выйдут – сказал старец. - В светлый мир. Врата уже сейчас приоткрыты. Тени уже проходят сквозь врата. Они — не злые. Но они — не живые.

— А если мы закроем врата навеки? – спросил Тима.

— Они исчезнут – ответил князь. - Без боли. Но навсегда.

Тимофей закрыл глаза. Выбор лежал в руке — маленький, холодный, круглый камень. Степь ждала решения. Город теней — тоже. И тени шептали в темноте:

- «Выбери». «Выбери». «Выбери».

Тимофей стоял в центре древнего зала, держа в ладони круглый чёрный камень. Тяжёлый — не весом, а смыслом. Вокруг него стояла история: Егор, бледный и цепляющийся за молитву; Хеча, сжав кулаки так, что побелели костяшки; Василь, дрожащий, как мокрая трава под ветром.
И князь — высокий, спокойный, будто созданный из ночи. Но всё это было неважно. Потому что главное — тени.

Они стояли плотным кольцом. Столетиями несказанная боль, столетиями непрожитые судьбы. Они не били, не тянулись руками, не угрожали. Они просто ждали. И ожидание было страшнее любого крика.




ГЛАВА XII. Выбор, который слышит степь


Вертолет бесконечно долго летел над  заснеженными пространствами глубинной Азии, и казалось, что здесь само время течет медленно — словно таинственная река вечности, которой некуда и незачем спешить. Утро так же, как и всё вокруг, медленно и неохотно размыкало глаза после долгой ночи. Небо было прозрачным, холодным, цвета старого серебра. Наконец, солнце показалось из-за гор и осветило всё кругом малиновым светом. Величие и спокойствие царило вокруг на тысячи верст. Казалось всей этой первозданной безлюдной местности, не будет конца.
 
Но всё когда-то завершается. Завершился и этот затянувшийся полет. Как только вертолет приземлился в городе, Арслан первым делом включил телефон и сразу же увидел, что до него несколько раз не смог дозвониться Тимофей. Арслан набрал номер Исаева. Но телефон его был вне связи.

- Ладно, сейчас ничего я сделать не могу – сказал сам себе Арслан. – Вот доберусь до Москвы и там со всем и разберусь.
***

А в это время Тимофей чувствовал, что обитатели Города теней видеть его не могут. Они чувствуют его. Чувствуют кровь, которая идёт из той же земли, что они. Чувствуют долг, который прячется глубоко — глубже памяти.

— Я… не знаю, как решать за вас, — тихо сказал он.

Слова отозвались эхом. Не в зале. В десятке невидимых горловин, в тысячах несуществующих ушей. Князь опустил голову и сказал:

— Ты решаешь не за них. Ты решаешь за себя. За свой род. За тех, кто придёт потом.

— Если я открою… — Тимофей проглотил слюну. — Они все выйдут?

— Да – сказал князь.

— И что тогда будет? – спросил Тима.

— Они будут искать дом, — ответил князь. — А мир… может не выдержать их тоски.

— А если закрою… навсегда? – снова спросил Тимофей.

Князь Чемид смотрел на него так, словно за одну секунду мог прочитать все его мысли и произнес:

— Тогда город забудет себя. Они уйдут. И боль уйдёт с ними. Но память… исчезнет.

Егор кашлянул и сказал:

— Тим… Я не имею права вмешиваться. Но подумай: живые важнее мёртвых. Память — важна, но не больше жизней.

Хеча буркнул:

— А ещё подумай, что если они выйдут — хана всей Калмыкии. А может, и не только ей.

Василь всхлипнул:

— Если… если это из-за моего рода. Закрывай. Закрывай, пусть им будет спокойно. Пусть… я буду последним.

Но слова друзей были как ветер — они касались, но не решали. Только Тимофей и камень. Только дыхание степи, которое шло снизу, через подошвы, через землю, через кровь. И тогда. Голос. Не громкий. Не страшный голос. Голос женщины — тихий, будто сказанный через десятилетия после смерти.

«Ты не должен выбирать смерть».

Тимофей вздрогнул и спросил:

— Кто это?..

Егор встрепенулся:

— Родственница?

Тишина. Но лёгкая тень вышла из круга остальных. Женщина. Та, что давала ему статуэтку на холме.
Та, что смотрела строгим, непустым взглядом. И её образ не был бледным. Он был… твёрдым.
Сильным. «Мы не хотим выйти». «Мы хотим быть услышанными».

Тимофей выронил дыхание и произнес:

— Услышанными?.. Но я…

Князь улыбнулся — впервые. Улыбнулся так, как улыбаются те, кто слишком долго ждал и сказал:

— Вот. Это и есть решение.

Он подошёл ближе и приказал:

— Скажи камню: Пусть память останется. Но пусть уйдёт боль.

— Это… возможно? — прошептал Тимофей.

— Возможно, — сказал князь. — Если скажешь это ты. — Если скажешь — как наследник крови.

Тимофей поднял камень. Он дрожал. Или дрожали его руки? Но когда он заговорил — голос был твёрдым:

— Пусть память останется. Пусть уйдёт боль. Пусть город…уснёт.

Сначала ничего не произошло. А потом — ветер. Холодный. Сильный. Ветер, каких не бывает в подземных залах. Он ударил в камень — и тот засветился. Не ярко — как уголь, который вот-вот вспыхнет, но не должен загореться. Тени вокруг дрогнули. У кого-то — исчезли руки. У кого-то — лицо стало мягче. У кого-то — появилась улыбка. Женщина снова кивнула Тимофею —
и растворилась. Один за другим растворялись все. Не рвались. Не гасли. Не падали. Исчезали как люди, которые, наконец, дошли до дома. Князь погас последним. Он приложил два пальца ко лбу Тимофея — и сказал только:

— Теперь ты — хранитель. Но хранитель не города. Хранитель правды.

И исчез.

И тогда город начал рушиться. Не громко — как песок, который решили отпустить.
Стены стекали в землю. Крыши таяли. Улицы гнулись и опадали. Как будто город был сделан не из камня — а из воспоминаний.

Егор схватил Тимофея и крикнул:

— Назад! Быстро!

Хеча рванул Василя за руку. Степь звала — и они бежали туда, где был свет. Пауза. Пыль. Тишина. И город исчез. Осталась только земля. Тёплая. Ровная. Чистая.
***

Они стояли, тяжело дыша. Ни тени. Ни холма. Ни трещины. Только голая степь.

Егор перекрестился и сказал:

— Всё. Закрылось.

Хеча плюнул и просипел:

— Слава богу. Или кому там надо.

Василь присел на корточки и закрыл лицо руками и произнес:

— Я не знаю, как жить теперь.

Тимофей сел рядом, положил руку ему на плечо и сказал:

— Просто живи. Теперь это — можно.
***

На горизонте догорала вечерняя заря. Степь была тихой. Но тишина была уже другой. Не опасной. Не давящей. А мирной. Тимофей смотрел, как свет трогает землю, и думал:

- Это закончено?

И услышал — как будто откуда-то издалека голос, который произнес:

- «Нет. Всё только началось».
***

Степь вела себя так, словно ничего никогда не было. Как будто под её гладью не исчез целый город, как будто не бродили по ней тени, как будто Тимофей не держал в руках камень, который решал судьбы мёртвых и живых.

На западе закатывалось солнце — медленно, мягко, без обещаний и угроз. Тимофей шел первым.
Егор — рядом. Хеча и Василь шли чуть позади, молчали, каждый в собственных мыслях. Казалось бы — всё закончилось. Но у всех внутри что-то тихо менялось, как улитка, открывающая раковину.
***

— Ты теперь другой, — сказал Егор другу, когда они остановились перевести дух.

Тимофей смотрел на свои ладони с интересом и сказал.
— Я? Да вроде, что-то во мне изменилось.

— Не «вроде» - возразил Егор. - После того, что ты сделал, после того, что видел — ты уже не тот парень, которого я видел в московском храме.

Тимофей открыл, было, рот, хотел возразить — но не стал. Он понял - Егор был прав. Внутри будто поставили свечу. Она светила, но не грела. И казалось, что этот свет — не его, а оставшийся от того, кого он освободил.
***

Хеча между тем выбирал степную тропу — привычно, уверенно. Только шаги его стали короче, чем обычно. Лицо его омрачилось.

— Хеча, ты чего? — спросил Егор.

— Думаю, — буркнул тот.

— О чём? – спросил Исаев.

— О роде твоём, Тима – ответил Хеча. - О князе Чемиде. И о том, что судьба не просто так нас с Василём снова свела.

Василь вздрогнул. Но Тима молчал. Он чувствовал то же самое, но сам боялся это признать.
***

Когда они добрались до стоянки, где оставили машину, там происходило нечто странное. Степная трава вокруг автомобиля была… мокрой. Будто прошёл дождь, хотя весь горизонт был чист. На капоте — тонкая полоска инея. Хеча присел, потрогал пальцем лёд и сказал:

— Вот так знаки снова начинаются. Что это происходит? Ведь мы всё закрыли.

Егор перекрестился и спросил:

— Значит, город не исчез полностью?

Тимофей почувствовал, как по спине медленно проходит холод.

— Он… не мёртвый, — сказал он, сам удивляясь словам. — Он просто… уснул. А сон — это не конец.

Все обернулись и посмотрели на него. Не как на мальчишку. Не как на случайного участника событий. А как на того, кто теперь связан с этим навсегда.

- Садитесь к нам в машину – предложил Хеча и Василю Егор.

- Моя машина тут в ложбинке – ответил Хеча. – Не бросать же мне ее в степи.

- Мы поедем сами – сказал Василь.
***

Дорога назад была долгой, и каждый проживал тишину по-своему. Егор за рулем шептал молитвы — но уже не от страха, а от необходимости нащупать почву под ногами. Хеча в своей машине постоянно оглядывался в зеркало — будто ждал, что степь пошлёт за ними кого-то. Василь тихо покачивался, бормоча имена — старые калмыцкие, забытые русские, те, что он выкапывал из памяти рода. Тимофей. Он вспоминал женщину-тень. Её взгляд. Её слова: «Мы не хотим выйти. Мы хотим быть услышанными». Кем? Им? Им обоим — ему и Егору? Или целым родом? Он не знал. Но где-то глубоко внутри жило ощущение, что эта история не про город. И не про сокровище. И не про тени. А про кровь. Про тех, кто жил до него. Про тех, кого он никогда не видел. Про тех, кто теперь приходит к нему по ночам.
***

У села их уже ждали. Женщины у ворот тревожно глядели в степь: машин не было всю ночь.
Когда Хеча остановил авто, люди переглянулись — будто вернулась экспедиция, ушедшая на край света. Но, ни криков, ни вопросов не было. Просто тишина. Старики, что сидели на лавке у магазина, только кивнули — медленно, понимающе, с той мудростью, которой не учат. Василь выдохнул и почти повалился на ступени дома. Хеча хлопнул его по плечу и сказал тепло:

— Пей чай. Спи. А завтра, завтра будем думать, что дальше делать.

Василь хотел ответить, но не смог — только кивнул.
***

Егор снова потянулся к Тимофею:

— Слушай… Ты со мной пойдёшь? Я обещал отцу Санжи, что заеду. Он хочет увидеть нас обоих. Тимофей помедлил. Сердце странно заныло.

— Пойду – ответил Тима. - Конечно.

Егор, услышав ответ, сжал губы:

— Хорошо. Только осторожнее.

Он смотрел на Тимофея — не как на мальчишку, а как на человека, к которому теперь степь присматривается.

— Отныне, Тима, — сказал он, — такие, как лама, ведуньи, шаманы… будут чувствовать в тебе силу неземного начала. Не пугайся. Но и не доверяй первому встречному.

Тимофей, молча, кивнул. Он и сам уже это чувствовал.
***

К Санжи ламе в дом они вошли, когда солнце уже закатилось, и пришла ночь. В воздухе пахло молоком и можжевельником. Лама сидел на полу, сложив руки, и даже не открыл глаз, когда они вошли.

— Я слышал, — сказал он негромко, — как земля закрылась.

Егор вздрогнул. Лама поднял взгляд и спросил Исаева:

— Тимофей… Ты видел их?

— Видел, — тихо ответил тот.

— Они говорили с тобой? – спросил лама.

— Да – ответил Тима.

Санжи лама долго смотрел — будто сквозь него. Потом сказал:

— Значит, твоя линия крови проснулась. Значит, то, что было забыто три века, снова хочет быть услышанным.

Егор невольно оглянулся:

— Значит, всё только начинается?

Лама кивнул и сказал:

— Город уснул. Но род проснулся.

И Тимофей понял: Да. Это только начало.
***

Ночь над степью была прозрачной, будто само небо решило впервые за долгое время стать чистым. Воздух пах полынью, луна светила мягко, словно осыпая серебром степь. В доме Горяевых горел свет. Сарна выбежала из него на шум автомобиля и, увидев Тимофея, остановилась, не решаясь подойти ближе.

— Как ты? — спросила она, наконец. – Вас не было больше суток. Мы тут чуть с ума от страха не сошли за вас.

— У нас всё хорошо, — улыбнулся нежно Тима. — Всё стихло.

Тут из дома вышел брат Сарны и, увидев Егора, подошел к нему и они крепко по-братски обнялись.

- Мы поедем в город – сказал Егор Сарне и Тимофею. – Экскурсия по ночной Элисте требует своего продолжения. Встретимся завтра.

Эрдни и Егор сели в автомобиль и сразу же отъехали от двора. Сарна обняла Тимофея и сказала тихо, но властно:

- Я больше тебя никуда одного не отпущу. Я не должна тебя потерять.

Сарна накормила ужином Тимофея, и после этого он рассказал ей о том, что с ним произошло в те сутки, что она его не видела. Сарна задала Тиме миллион вопросов, на которые ему пришлось ответить. Ей всё было интересно. Перед сном Тима решил прогуляться во дворе. Здесь он решил, что нужно поговорить с родителями и рассказать им о том, что он собирается стать мужем Сарны. Трубку отец взял почти сразу же. Тимофей рассказал о том, что сделал предложение Сарне. Родители были без ума от счастья. Мама тут же вырвала трубку у отца и горячо сказала:

- Неужели бог, наконец, услышав наши молитвы, сжалился над нами, и мы будем иметь счастье  понянчить внуков! Как я рада.   

Потом трубку снова взял отец и сказал:

- Признаюсь, что я сам хотел тебе позвонить, да всё как-то не решался.

- Что случилось? – спросил обеспокоенно Тима.

- Ничего особенного не случилось – ответил отец. – Просто я хотел тебе сообщить о том, что профессор Полетаев – мой давний враг, который всю жизнь мне делал гадости, и тебе сильно испортил жизнь, больше вредить нам не будет.

- Что с ним приключилось? – спросил Тима. – В США переехал жить?

- Сегодня его арестовали за взятку – ответил отец. – Кто-то подбросил профессору меченые купюры в стол. За старика заступились на самом верху. Но поздно. Короче, в итоге всего этого ужаса - сердечный приступ и нет профессора.   

- Старик был светилом – сказал Тимофей.

- Черт с ним – возразил отец. – Главное, что ты теперь возглавишь кафедру. 

Тимофей вдруг почувствовал тепло в кармане. Он вынул маленькую руку статуэтки, которая держала отрубленную голову. Голова улыбалась.


ГЛАВА XIII. Ночь, в которую просыпаются имена


Телефон зазвонил в то время, когда Хеча уже давно спал. Василь проснулся, прислушался – звонили не ему. После недолгого размышления, он встал и начал будить Хеча. Тот долго не мог понять, почему его будят. Но когда до него дошло, что звонит именно его телефон, лицо исказилось страхом. Хеча нехотя подошел к столу и взял в руки свой телефон. Потом некоторое время он стоял, не решаясь ответить на звонок. Но наконец, решился и сразу, же услышал в ухе грубый голос:

- Ты что там, в степях берлогу себе выкопал и там решил зазимовать? Почему на звонки мои не отвечаешь?

- Серега ты же знаешь про мои обстоятельства – начал оправдываться Хеча. – Меня подставил мой бывший партнер по бизнесу. Серьезные люди ищут теперь меня.
 
- Я как раз, поэтому тебе и звоню – ответил мужской голос в телефоне. – Хочу тебе сообщить о том, что никто тебя больше не ищет.

- Почему? – спросил удивленный калмык.

- Женщина твоего врага погубила – ответил голос. – Он рассказал своей супруге о том, как обманул серьезных людей на огромные деньги с помощью их начальника службы безопасности, а ответственность за воровство они вдвоем повесили на глупого азиата. Азиат сбежал. Погоню за ним возглавил сообщник твоего врага. Он должен был устранить азиата при задержании, и дело было бы закрыто. Но вот беда. У жены твоего врага был любовник. И как на грех это был один из тех самых серьезных людей. Вот ему она все, перебрав с алкоголем, и рассказала о проделках мужа. Они мне позвонили и сказали, что у них к тебе больше нет никаких претензий.

- Может быть, они тебя разыграли? – спросил Хеча. – Нагородили сказок для того чтобы заманить меня в Москву на расправу.

- Я не первый раз замужем – возразил мужчина. – Потребовал доказательств. Сейчас я тебе ссылку сброшу. Там любопытное видео. Посмотри.

Хеча подождал, и вскоре сообщение пришло к нему на телефон. Он прошел по ссылке в нем и увидел криминальный новостной сайт Москвы. Там сообщалось с пометкой срочно, что обнаружены два трупа в лесопарковой зоне. Зрителей просят помочь определить имена погибших людей. Камера выхватила два обезображенных почти до неузнаваемости трупа. От ужаса Хеча вскрикнул, но не, потому что он сразу узнал своего партнера по бизнесу и начальника службы безопасности холдинга, с которым он вел дела. А потому что труп его врага удивительным образом напоминал труп князя Чемида. И тут он почувствовал жжение в кармане брюк. Он вынул из него свою часть статуэтки богини Кали и увидел, что серп в ее руке обагрен кровью.            

- А ты знаешь, ведь я теперь могу спокойно вернуться домой в Москву – сказал радостно Хеча.

- Постой – сказал удивленно Василь. – Ты же и так собирался возвращаться в Москву в первый день нашего знакомства. Неужели снова тогда ты мне соврал?

- Не соврал, а провел операцию по дезинформации преследователей – ответил весело калмык. – Я планировал отправиться в Казань и там попробовать лечь на дно, а вам врал, чтобы запутать следы.

- Как не назови, а всё равно соврал – возразил молдаванин. – К сожалению, мне пока путь в Москву закрыт. Так что если ты поедешь в столицу, я отправлюсь в Казахстан. Там поищу себе приюта на этот раз.
 ***

Тимофей не спал. Хотя тело ныло от усталости, голова была тяжёлой, а глаза сводило — сон не приходил. Каждый раз, как он закрывал веки, перед ним вспыхивал образ женщины в белом покрывале. Её рука, протянутая к нему. Её голос, который он не слышал ушами, но чувствовал сердцем. «Мы не вышли. Но мы проснулись». От этих слов становилось холодно до онемения кончиков пальцев. Сарна проснулась и тихо прошептала:

- Сходи к ведунье. Она поможет. Ее дом стоит в самом конце улицы. Ты его сразу узнаешь. Ночами она зажигает у ворот светильник.

 Тима встал, накинул куртку и вышел на улицу. Степь лежала перед домом тихая, как вода. Огни в дома соседей уже погасли. Окна темнели, и только вдалеке, возле дома Бальджир, мерцала тонкая полоска света — будто свеча. Тимофей медленно направился туда.
***

Бальджир ждала. Она стояла на пороге в сизом платке, словно знала, что он придёт.
Когда он подошёл, она открыла дверь, не говоря ни слова.

— Вы знали, что я приду? — спросил Исаев.

— Конь знает, когда к нему возвращается седло, — ответила она. — Ты пришёл не ко мне. Ты пришёл к тем, кто за тобой стоит.

В её голосе не было загадочности. Только усталость и глубокая, почти материнская суровость. Тимофей прошёл внутрь. В доме пахло травами — но не теми, что отпугивают духов, а наоборот: теми, что зовут их говорить. Бальджир села напротив.

— Рассказывай, — велела она.

Он рассказал. Про женщину. Статуэтку. Город, который исчез. И про голос, который сказал ему: «Не тебе одному отвечать». Бальджир слушала, молча, ни разу не перебивая. Когда он закончил, она прикрыла глаза.

— Ты стал мостом — тихо сказала она.

— Каким ещё мостом? – спросил Тима.

— Между родом живущих и родом ушедших – ответила ведунья. - Не все рождаются с таким даром, Тимофей. Но те, кто рождаются… у них нелёгкая доля. Она подняла взгляд.

— Ты думаешь, они к тебе просто так вышли?

Тимофей проглотил слюну и сказал:

— Но почему я? Я ничего не знаю!

— Потому что все знающие истину молчат – ответила женщина. - Потому что говорящие — лгут.
Потому что сильные — боятся. А ты — не оторвался от корня. Хоть и вырос далеко от степи. Она вытянула руку, прикоснулась к его виску.

— У тебя кровь Чемида – сказала старуха. - Тонкая, тихая, почти забытая. Но она достаточно сильная, чтобы открыть двери.

— И что мне теперь делать? — спросил он.

Бальджир медленно поднялась и ответила:

— Ждать.

— Чего? – спросил Тима.

— Тех, кто придут сегодня – ответила старуха.

— Кто придёт? – спросил он.

Старуха посмотрела на дверь. И в этот момент кто-то постучал. Три раза.
Тихо. Тимофей похолодел. Бальджир сказала:

— Это не живые. Поэтому открою не ты, а я.

Она подошла, тихо отодвинула засов — и дверь распахнулась сама. Внутрь вошёл ветер. Холодный.
Степной. Он обвил комнату, поднял края скатерти, заставил пламя лампадки дрогнуть. И в этом ветре Тимофей почувствовал — призраки стояли рядом. Кто-то — за его спиной, кто-то — сбоку, кто-то — совсем рядом. Не страшно. Но не по-человечески.

Бальджир подняла руки:

— Род князя Чемида, вы пришли?

Ветер смолк. И в тишине вдруг родился звук — почти как вздох.

- «Мы здесь».

Тимофей закрыл глаза. Он видел их. Не так ясно, как в степи. Но видел: фигуры, силуэты, лица, обращённые к нему в ожидании. Бальджир сказала:

— Говорите.

И они заговорили все сразу, много голосов, но внятно:

- «Ты открыл нас. Но не закрыл путь. Ты должен закончить. Нить не обрезана. Кто-то идёт следом.
Кто-то ищет нас и тебя».

Тимофей почувствовал, как его накрывает холодный страх.

— Кто, кто идёт?

Голоса смолкли. Только один — женский, строгий, но в тоже время и мягкий — ответил:
- «Тот, кто думает, что наш город не разрушился. Тот, кто ищет клад. Тот, кто идёт к теням… с пустым сердцем».

Бальджир побледнела и сказала:

— Это не Василь и не Хеча. Это хуже. Намного хуже.

Тимофей тихо спросил:

— Что мне делать?

Женский голос снова прозвучал:

- «Иди туда, куда мы не можем больше идти. Следуй за тем, кто ищет смерть. Сохрани то, что он хочет украсть».

— Что он хочет украсть? — прошептал Тима.

- «Суть» - сказал голос.

Свет в комнате погас. Лампадка вспыхнула красным. Ветер исчез. Тени ушли. Бальджир поднялась тяжело, будто ей стало лет на двадцать больше.

— Это серьёзно, — сказала она. — Очень.

Она взяла Тимофея за руку и сказала:
— Иди. Скажи Егору. Скажи Хеча. Они должны знать: то, что мы думали, закончилось — только открывает двери.

Тимофей вышел в ночь. Степь стояла чёрная, ясная, холодная. И он понял одну вещь: Если кто-то идёт за ним — значит, началось новое. И на этот раз — это не город зовёт. Это кто-то охотится на саму суть их рода.
***

Утро было серым, не просто пасмурным — будто выцветшим, как старая фотография.
Даже полынь выглядела бледнее обычного. Тимофей проснулся, будто после болезни — тяжёлый, обессиленный, с ощущением, что всю ночь он не спал, а стоял на ветру, держа на плечах что-то огромное и безымянное. Егор пил чай на кухне. Он выглядел сосредоточенным и хмурым.
То ли из-за снега, который неожиданно выпал на рассвете, то ли из-за того, что ночью что-то слышал — но не сказал. Тимофей сел рядом, не сразу решаясь открыть рот.

— Они приходили, — сказал он, наконец.

Егор не удивился. Только медленно выдохнул и произнес:

— Я слышал.

Тимофей резко повернулся и спросил друга:

— Ты слышал, как приходили духи моих предков? Ты слышал их речь?

— Нет. — Егор покачал головой. — Не слова. Просто почувствовал их движение. Воздух менялся. Слишком много звуков для пустой ночи.

Он налил чай Исаеву и попросил:

— Рассказывай, что там произошло.

Тимофей рассказал всё: и про голос прародительницы, и про предупреждение, и про то, что кто-то идёт за ними ради похищения сути их рода. Егор нахмурился.

— Это плохо, — сказал он. — Очень плохо.

— Ты знаешь, о чём речь? – спросил Тима.

Егор помолчал некоторое время, а потом сказал:

— В нашем монастыре есть старая рукопись, и в ней такая мысль — старая, почти забытая. Мы её не изучаем, но она иногда звучит у стариков: «Кто потерял имя — может вернуться за чужим». Обычно это о бесах. Но здесь… — он посмотрел в сторону степи. — Я не уверен, что дело в бесах.

Тимофей почувствовал, как в животе холодеет.

— Ты думаешь, это живой человек угрожает нам? – спросил он.

— Самое страшное — что да, — ответил Егор. — Потому что живой человек, у которого пусто внутри, может натворить куда больше зла, чем мёртвый.
***

В этот момент Василь, проснувшийся раньше своего товарища, тоже сидел за столом и пил чай с нехитрой едой. Тут он вспомнил, что телефон его давно отключен. Василь поставил его на зарядку и включил. Он тут же увидел кучу пропущенных звонков.

- Что это вдруг обо мне столько народа вспомнило? – с сомнением в голосе сказал сам себе Василь.

Потом он набрал номер телефона и стал ждать ответа. Ждать пришлось недолго. Женский голос произнес:

- Привет Василь. Ты где сейчас?

- Я не в Москве – ответил уклончиво Василь.

- Возвращайся скорее на стройку – сказала женщина.

- Я не могу, да и не хочу возвращаться – возразил молдаванин. – Меня обвинил в кражах и серьезных ошибках в работе на стройке сам начальник жилищного управления и не только приказал гнать меня со стройки, но и сказал своим подчиненным, чтобы меня нигде в Москве на стройку не брали. Даже простым каменщиком. Да вы, Софья Николаевна, сами должны были знать об этой моей беде. Вы же прекрасно знаете, какой это злопамятный человек. Год, другой мне теперь придется в Москве не показываться. Может, забудут обо мне.

- Ты прав – сказал женский голос в трубке. – Был этот большой начальник очень злопамятным человеком. Это его и погубило.

- Не понял – сказал Василь.

- Нечего тут понимать – возразила женщина. – Явился он вчера на стройку, решил проверить выгнали тебя или нет. Потом с новым мастером, совсем еще молодым парнем поднялись на верхний недостроенный этаж. А там плиту кран опускал. Кто-то недосмотрел и плита сорвалась. И так, что в лепешку раздавила большого начальника. Мастер чудом остался жив. Кожу на боку сильно содрало. Теперь новый большой начальник всем командует. Он приказал найти тебя и вернуть. Мол, пока старый мастер работал, ни одного несчастного случая на стройке не было. 

- Спасибо за такую весть – сказал молдаванин.

Тут Василь увидел, что Хеча уже не спит. И что он слышал разговор. Хеча сказал:

- Ну, ты и плут, брат. С такой честной физиономией на лице рассказывал мне, что почувствовал зов и только из-за него бросил всё и покинул стройку и Москву. И я тебе верил.      

- Был зов – возразил Василь. – Но был и мощный удар под зад. Без него бы я работу бы свою не бросил. А если бы не зов, я бы сюда не приехал. Отправился бы в Молдову. Так что думай, как хочешь.

Тут молдаванин вскрикнул от боли и вытащил из кармана свою часть статуэтки богини Кали. Она медленно остывала. На ноге, что стояла на теле мужчины, явно был виден след крови. 

- Батюшки мои – только и сказал Василь и стал креститься.

Хеча посмотрел на это и вынул свою часть статуэтки и показал кровь на серпе. Василь стал креститься еще более усердно. Хеча встал, оделся, и вышел на прогулку. Каждый раз он проверял окрестности, искал следы погони. И сейчас тоже. Нельзя было терять бдительность. И тут он увидел странные следы. Хеча вернулся в дом и попросил Василя привести Тиму и Егора.
***

Они продолжали завтракать, как появился Василь. Глаза у него были тревожными.

— Нашли! — крикнул он. — Хеча нашёл следы!


ГЛАВА XIV. Тропой, где нет тени


Перед тем, как появился Василь, друзья продолжали поедать свой завтрак, приготовленный Сарной перед уходом на работу. Эрдни тоже был на работе, так что дом был оставлен ими на попечение Егора и Тимофея.

 — Собираемся, — сказал Егор. — Поедем в Элисту. До вечера мы свободны.

Друзья быстро собрались и тут телефон в кармане Тимофея завибрировал. Он посмотрел на экран — и радостно воскликнул:

— Сообщение… от Арслана.

Егор шагнул ближе и спросил:

— Что он пишет?

Исаев вслух прочитал:

- «Тима. Егор. Я чувствую шум дороги. Ветер говорит. Кто-то идёт. Быстрее возвращайтесь. Город шевелится. И тень без имени уже на поле. Он ищет вас».

Степь стала тихой. Слишком тихой. Будто слушала. Тимофей понял: Время больше не их союзник.
И то, что идёт по степи, — ближе, чем кажется.

Когда Василь прибежал к ним, Егор и Тимофей переглянулись.

— Какие следы нашел Хеча? — спросил Тима.

— Человеческие следы, — сказал Василь. — Чужие. Не наши и не местные. На песке — лёгкие, будто человек почти не весит, но глубина, глубина такая, будто за ним что-то тянется. Как хвост.

Егор сразу поднялся и сказал:

— Показывай.
***

Когда они дошли до места, где Хеча стоял, даже Тимофей почувствовал: воздух там другой.
Густой, неестественно холодный — но не как мороз, а как присутствие. Следы действительно были странные. Ступня — человеческая. Но каждый шаг глубже, чем должен быть. Словно кто-то ставил ногу медленно, осторожно и… с пустотой за спиной. Егор перекрестился.

— Он шёл ночью — сказал он. — И шёл не к нам. Шёл оттуда.

Он указал в сторону кургана. Серого. Глухого. Кургана будто пульсирующего под землёй. Тима тихо спросил:

— Он один?

— Думаю, да, — сказал Хеча. — Но…

Он помедлил с ответом, а потом сказал:

— Но он не оставляет запаха. Не оставляет звука. Это не обычный человек.

Тимофей почувствовал, как холод поднимается по позвоночнику и спросил:

— А куда он дальше пошёл?

Хеча медленно повернулся и, подумав, сказал:

— К дому - интернату для престарелых и инвалидов.

— Зачем?.. — начал Тима, но догадка сама вспыхнула. Страшная, простая. Егор понял её одновременно с ним.

— Там живут старики рода, — сказал он. — Те, кто помнит прошлое лучше всех. Но имена свои могут и потерять.

— Он ищет имя… — прошептал Тимофей. — Значит, он пойдёт к тем, кто может дать или у кого можно имя украсть.

— Мы должны его остановить, — сказал Егор.

Хеча нахмурился:

— А если он не человек?

— Если он ходит по земле и оставляет следы — значит, его можно остановить, — жёстко ответил Егор. — А если нельзя… тогда нужно, хотя бы узнать, что он хочет.

Василь вздрогнул:

— А если он за кладом? За тем, что спрятал Чемид? Или он хочет отобрать у нас части статуэтки богини Кали? Что тогда?

Тимофей качнул головой:

— Нет. Он идёт за именем. Значит, он идёт за тем, кто связан с родом. Со мной. С князем. С родовой памятью.

Молчание опало, как снег с веток. Все направились к зданию интерната для престарелых и инвалидов. Оно встретило их тишиной. Не вечерней, не деревенской — другой. Такой, что бывает перед землетрясением. Или перед тем, как по степи пройдёт древняя буря. Ни собак.
Ни криков детей. Даже птиц на проводах не было. Словно всё живое спряталось. Егор вышел первым, осмотрелся, морщась от напряжения. Он чувствовал то, что было ему неподвластно: чужой ход, чужое дыхание, чужое присутствие.

— Оно здесь, — сказал он тихо.

Тимофей сжал кулаки. Он ещё не знал, чего боится — но чувствовал, что боится правильно. Хеча и Василь шли дальше по улице, прислушиваясь. Воздух вибрировал, но не от шума — от ожидания.
***

Первую старушку они нашли у калитки — сидевшую, как будто задремавшую. Но глаза её были открыты, и в них был страх, который случается редко: страх не перед тем, что можно увидеть, а перед тем, что можно узнать.

— Бабушка? — мягко позвал Тимофей.

Она медленно подняла взгляд.

— Ты пришёл, — прошептала она. — Тот, кто шёл перед тобой, сказал, что ты придёшь.

Егор напрягся и спросил:

— Кто?

— Безымянный… — голос старушки стал хриплым. — Пустой… Он прошёл по улице и спрашивал, где ваши рода. Говорил, что ему нужно имя. Что он потерял своё на тропе, которой не видят живые.

Егора словно ударило. Он нервно дернулся и спросил:

— Он говорил человеческим голосом?

Старуха кивнула и сказала:

— Как будто из трёх человек сразу. И как будто давно не разговаривал.

Тимофей подошёл ближе к пожилой женщине и спросил:

— Он причинил кому-то вред?

— Нет, — прошептала она. — Он только смотрел. Но от его взгляда… — она прикрыла глаза. — От него кожа леденеет. Как будто он смотрит не на тело, а на душу. И ищет в ней то, чего нет.

Егор обменялся взглядом с Тимофеем. Он ищет, но не нашёл. Значит, идёт дальше.

Они вошли во двор и тут услышали крик. Крик короткий, отчаянный — и обрывающийся посреди слова. Хеча сорвался первым, Василь за ним, Тимофей — следом. Во дворе, у старого глиняного сарая стоял мужчина — сельский пастух, которого Тимофей пару раз видел в селе. Он стоял, прижимаясь спиной к стене, и смотрел в центр двора. Там лежал пепел. Пепел? Или следы? Почти идеальный круг.

— Что произошло? — спросил пастуха Егор.
Мужчина дрожал, но потом собрался с силами и произнес:

— Он… стоял там. В этом круге. Сначала — как живой. А потом… как будто стал дымом. И сказал мне: «Ты не тот. У тебя нет его имени».

Он посмотрел на Тимофея широко раскрытыми глазами.

— И потом ушёл. Но когда он ушёл… — он зажал рот рукой. — Он не оставил тени. Ни одной.

Егор медленно произнёс:

— Значит, он уже не принадлежит земле. Но и не ушёл в ту сторону.

Тимофей сделал шаг к кругу из пепла. И вдруг услышал — не голос, а мысль, как вспышку:

- «Ты близко».

Он вздрогнул, покрылся холодным потом. Егор мгновенно оказался рядом и спросил:

— Что с тобой случилось?

— Он, он со мной говорит, пустой человек – ответил Тима.

— Что он сказал? – спросил Егор.

Тимофей выдохнул и выдавил из себя:

— Он сказал, что я близко.

Егор тихо произнёс:

— Тогда он недалеко. Он чувствует тебя, как ты — солнце на коже.
***

Они вышли из двора. Степь рядом с селом темнела, будто втягивала в себя свет. Ветер стих. Ни одного звука. Василь глянул на север.

— Он там, — сказал он, уверенно, как будто кто-то ему подсказал. — На старой тропе к кургану. Где не растёт трава.

Егор поднял голову.

— Это место… — он медленно покачал головой. — Это тропа духов. По ней не ходят.

— Он ходит, — сказал Василь. — Потому что у него нет тени. И потому что он… пустой.

Тимофей сжал зубы:

— Я пойду туда.

Егор резко повернулся к нему:

— Один ты не пойдёшь.

— Тогда мы пойдем вместе – сказал Тимофей. И он шагнул к тропе.

Но едва подошёл — земля под его ногой дрогнула. Сухо, как будто что-то под ней шевельнулось. Хеча выругался:

— Тропа живая, что ли?..

Егор тихо ответил:

— Она не для людей. Но нам туда надо.

Они пошли. И на пятом шаге Тимофей увидел. Не человека. Но силуэт, стоящий на дороге. Спиной к ним. Высокий, худой. Ветер бился в его одежду — но она не двигалась. Тень…Тени не было. Егор прошептал:

— Это он.

Силуэт медленно повернул голову. И сказал — голосом сразу старым и молодым:

— Тимофей. Ты пришёл.

И Тимофей понял: он знает его имя. Но не своё. Степь замерла. Мир стал тоньше.
И что-то древнее потянулось к ним из кургана, как дыхание. Тимофей стоял, не двигаясь.
Только сердце билось — слишком громко, будто это слышала сама степь. Силуэт обернулся полностью. Лица почти не было — словно его сдул ветром. Контуры менялись, стекали, собирались снова. Но глаза, глаза были живые. Такие, какие бывают у людей, видевших много страха и ещё больше одиночества. Егор сделал шаг вперёд, осторожно и спросил:

— Скажи нам… кто ты.

Фигура слегка наклонила голову и ответила:

— Я… тот, кто шёл первым… — протянул голос, в котором было эхо, словно из пустой гробницы. — Я был с вами,… когда вы ещё помнили… не имена, а звуки…

Он сделал шаг. Земля под ним не колыхнулась. Он словно не касался её. Тимофей поднял подбородок — страх отступал, уступая место странному чувству узнавания.

— Ты был в городе теней? — спросил он тихо.

Силуэт медленно кивнул и сказал:

— Я шёл туда, когда меня звали. Но имя моё осталось там.
Но оно умерло до того, как я узнал, чьё оно. Егор нахмурился:

— Значит, ты потерял своё имя в проходе. Но почему ты ищешь нас?

Существо приблизилось ещё ближе к людям и произнесло:

— Потому что ваше — живое. Потому что вы… помните. А я — нет. А без имени… нельзя уйти в сторону. Там не пускают тех, кто не знает, кем был.

Силуэт поднял руку. Кожа была прозрачной, как дым от костра.

— Я ищу того, кто скажет мне: «Ты — это». Тогда я смогу… перестать ходить.

Тимофей сглотнул.

— Но почему я? Почему ты пришёл ко мне?

Силуэт будто дрогнул — не телом, а внутренним светом. И все услышали:

— Ты — последний, кто помнит род. Твоё имя — длинное. Твоё имя — тяжёлое. Оно тянет за собой тех, кто ушёл. Егор тихо втянул воздух и сказал:

— Он говорит о твоём роде, Тима. О тех, кого ты видел в видениях.

Существо снова посмотрело на Тимофея — и это впервые было не угрожающе, а… умоляюще. И сказал:

— Ты видел их, потому что они ищут тебя. Ты зовёшь их — даже когда молчишь. Ты ещё не знаешь этого, но твоя кровь помнит… вход. Только поэтому я слышу тебя. Хеча, не выдержав, шагнул вперёд и спросил зло:

— Чего ты хочешь от него?

Безымянная тень повернула голову в его сторону — медленно, будто с усилием ответила:

— Я хочу, чтобы он назвал меня. Дал мне имя.

— Чем назвать? — спросил Тимофей.

Ветер затих. Степь замерла. Даже солнце будто остановилось. Силуэт распрямился, глядя прямо в него:

— Тем именем, которое я потерял. Именем, которое было моим. Именем, которое ты можешь знать. Потому что твой род… стоял возле моего рода,… когда тьма ещё дышала. Тимофей тихо выдохнул:

— А если я не знаю его?

Голос стал пустым, как колодец:

— Тогда я останусь здесь. Между. И то, что идёт за мной, тоже выйдет. Потому что я не один.
Потому что безымянные сущности идут следом за мной.

У Егора дёрнулся глаз.

— Так вот что он приводит, — прошептал он. — Не одного себя.

Василь крестился дрожащей рукой.

— Свят, свят…

Безымянный сделал последний шаг. Теперь он стоял так близко, что Тимофей чувствовал холод — настоящий, могильный.

— Скажи мне, — прошептал он. — Скажи, кто я. Иначе… город придёт сам. За тобой.

В этот момент земля под тропой едва заметно содрогнулась — будто глубоко-глубоко что-то повернулось. Тимофей понял: у него нет выбора. Он не знает имени. Но существо ждёт.
И шаг назад означал бы не просто страх. А то, что курган проснётся окончательно. Он поднял голову.
Смотрел прямо в пустое лицо. И сказал:

— Тогда скажи мне ты — что помнишь. Хотя бы одно. Хоть что-то о себе.

Существо замерло. А потом произнесло — с трудом, будто вырывая из пустоты:

— Я… был…чей-то…старший брат.

Тимофей вздрогнул. Егор побледнел.

— Чей? — спросил Тимофей.

Безымянный силуэт медленно протянул руку — и указал прямо на него.

— Твой.

И степь вздохнула, будто стены огромной пустой комнаты. Тишина над степью была мёртвой, гулкой — такой, что от неё начинали болеть виски. Казалось, что воздух стал вязким. Будто весь мир ждал, что Тимофей ответит. Егор тихо произнёс:

— Тима… не подходи.

Но Тимофей уже понимал: поздно. Существо связало себя с ним не словами, а кровью — той самой, что зовёт мёртвых. Безымянный силуэт стоял спокойно, лишь легкое дрожание очертаний выдавало напряжение.

— Ты сказал, что был моим старшим братом. — Голос Тимофея едва дрожал. — Это значит, что ты жил когда-то? Настоящим? Ты был человеком?

— Был, — эхом отозвался силуэт. — Пока не вошёл туда, куда входить не стоило даже тем, у кого имя длинное.

Егор шагнул ближе:

— В город теней?

Существо кивнуло. Вместе с кивком по степи прошёл слабый толчок — словно где-то в глубине земли что-то ответило.

— Почему ты думаешь, что он твой брат? — осторожно спросил Хеча, будто надеясь найти логическую трещину.

И Безымянный силуэт — впервые — посмотрел на него живым, быстрым, человеческим взглядом и произнес:

— Потому что я помню тех, кто стоял со мной у входа. Пятерых. Я — шестой.
И лишь один был из рода, имя которого несёт он.

Он указал на Тимофея. И тот почувствовал, как холод сжал грудь и возразил:

— Но… у меня никогда не было братьев.

Силуэт качнул головой:

— У тебя — нет. Но у твоего рода — были. Те, чьи имена забыты, но чья кровь всё ещё ищет путь назад.

Егор тяжело выдохнул:

— То есть ты говоришь, что жил когда-то… сто, двести лет назад? Время для вас не так течёт?

— В городе… время — пыль, — ответил силуэт. — Там нет «до» и нет «после». Там только «было».
И «будет».

Тимофей смотрел в мутные, проваленные глазницы — и вдруг понял: этот, кто стоит перед ним, действительно верит в свою связь с ним. И, возможно… не лжёт.


ГЛАВА XV. Тот, кто идёт без имени


Тимофей, осознав свое родство с безымянным силуэтом, заставил себя говорить с ним ровнее:

— Что ты помнишь о себе, кроме того, что был чьим-то братом?

Долгая пауза, после которой последовал ответ:

— Я помню дерево. Большое. Сухое. У него я стоял рядом с тем, кто был мне ближе всех. И я помню,  как земля открывалась, когда мы услышали зов.

Егор напрягся снова и спросил:

— Какое дерево?

— То, у которого давали клятвы, — прошептал силуэт. — То, под которым хоронили тех, кто умер не в своём теле. То, которое стоит у кургана, что ищете вы.

Тимофей медленно, очень медленно поднял голову. Он знал это дерево. Знал, хотя видел его всего один раз — ночью. Оно стояло у северного склона кургана, будто высохший гигант, обугленный молнией. Егор увидел, что он понял — и нахмурился и предупредил друга:

— Тима… его память может быть не памятью человека. Эти существа цепляются за любые образы, чтобы удержаться.

Безымянный будто услышал — и тихо сказал:

— Я не цепляюсь. Я — держу. То, что осталось от меня.

Он приблизился к Тимофею почти вплотную и спросил:

— Скажи мне, был ли в твоём роде тот, кто ушёл в степь и не вернулся? Того, кого искали… но не нашли? Того, чьё имя перестали произносить? Потому что степь… запретила его.

Егор резко повернулся к Тимофею:

— Не отвечай. Не вздумай.

Но Тимофей уже вспомнил. То, что слышал когда-то от бабушки, когда был ещё маленьким — и что взрослые всегда заминали, сменяли тему. Она рассказывала:

- «Был у нас один. Ему говорили не ходить ночью. А он пошёл. И не вернулся. И имя его… больше не говорили».

Он смотрел в лицо тени и говорил, словно издалека:

— Да. Был.

Безымянный дрогнул всем телом, как будто на миг стал плотнее, реальнее.

— Тогда… — голос его стал горячим, живым, как будто внутри вспыхнул огонёк. — Тогда… это могу быть я.

Егор шагнул вперёд, схватил Тимофея за плечо и произнес:

— Не слушай его! Тима, он может быть кем угодно! Это может быть иллюзия, паразит, сущность, что цепляется за твой страх!

Безымянный силуэт поднял голову и впервые улыбнулся. Улыбка была страшной, как трещина на маске, но в ней было что-то человеческое.

— Я не прошу его верить – сказала полутень. - Я прошу его помнить.

И земля снова едва заметно содрогнулась. Хеча, который всё это время, молча, вслушивался, вдруг хрипло сказал:

— Он не врёт. Или не умеет врать.

Василь перекрестился. Егор сжал зубы:

— Хорошо. Допустим. Ты — брат. Чего ты хочешь реально? Не словами — а делом.

Силуэт медленно повернул голову к нему и произнес шепотом:

— Я хочу… быть именем. И хочу, чтобы он пошёл туда, где оно лежит. Где оно… ждёт.

— Куда? — спросил Тимофей.

Ответ прозвучал так спокойно, будто речь шла о простой прогулке:

— В курган. В последний круг. В самую середину города теней.

Ветер взвыл, как волк. Егор выругался. Хеча охнул. А Тимофей просто закрыл глаза. Потому что понимал: после этих слов его судьба изменилась. Так же, как когда-то у того, чьё имя исчезло в проходе.
***

Ветер над степью поднялся так резко, будто кто-то невидимый провёл ладонью по земле, поднимая в воздух тончайший песок. Безымянный силуэт исчез так же внезапно, как появился — будто шагнул назад в пустоту. Только дрожь земли ещё некоторое время напоминала, что это было не видение. Тишина затянулась, тяжёлая, как перед смертельной грозой. Первые заговорил Егор. Он сказал:

— Значит так. Никто никуда не идёт. Ни в какие курганы, ни в какие «круги». Ни он, ни мы. Точка.

Его голос был суров, как железо, но в нём была паника — выученная, злая, та, которую чувствуют те, кто слишком хорошо знает тьму. Тимофей молчал. Хеча тоже — только пальцами сжимал край куртки, будто хотел удержаться за реальность. Василь перекрестился и тихо сказал:

— Это… не дух. И не человек. Он похож на тех, что… ну, что на порогах стоят. Между…

Егор мгновенно огрызнулся:

— Спасибо, капитан очевидность. Нам только этого не хватало — границу с нечистью обсуждать на свежем воздухе.

Тимофей поднял взгляд. Лицо его было бледным, но спокойным.

— Он не просил ничего чужого. Он не хотел возвращения своего имени.

Хеча побледнел ещё сильнее:

— Имени мёртвого? Такого… нельзя отдавать. Это же… это же…

— Смертный договор, — тихо сказал Егор. — Если он примет имя того, кто пропал у входа, он признает себя тем, кто должен был умереть. А когда живой берёт долг мёртвого — границы рушатся.

Тимофей смотрел на них спокойно:

— Но если это правда? Если он, правда, мой родич? Старший брат рода? Тогда он просто забрал бы меня силой. Но он… просил. Просил вспомнить.

Егор резко подошёл к нему, схватил за ворот:

— Не будь идиотом! Ты не понимаешь! Если он, правда, твой родич — это ещё хуже! Это значит, что твой род был связан с проходами, и связан глубоко. А если он — не твой родич, значит, кто-то пытается вести тебя туда, где твоя кровь нужна как ключ.

Тимофей не оттолкнул его. Только тихо сказал:

— А если мой род… был виноват? Если его забыли не просто так?

Наступило молчание. Слишком длинное. Егор отпустил его, выругался и отошёл.

— Нас пытаются развести. Это классика. Сначала дают родственные намёки, потом — чувство долга, потом — зов. Всё. Точнее, почти всё… — он поднял голову. — Где он?

Василь моргнул:

— Кто?

— Тот, кто шёл за ним – сказал Егор. - Я видел тени. Пока он был тут — они стояли на границе холма. Ни шагу ближе. Как будто ждали команды.

Хеча огляделся. Ветер раскачивал сухую траву. И вдруг — он услышал. Не звук. Шорох.
Множество шагов — но будто глухих, будто ступали по воде. Тимофей тоже услышал.
Егор замер — его плечи напряглись. И степь изменилась. Не явственно, не резко — но появилось ощущение, что воздух стал тяжелее. Что пространство чуть-чуть сдвинулось. И тогда они увидели. Сначала — туманную полоску на горизонте. Потом — силуэты. Десятки. Потом — сотни. Они шли ровно, беззвучно. Как войско, которого никто не слышит — но каждый чувствует. Василь выдохнул:

— Господи милостивый… это же… это же его род…

Егор тихо ответил:

— Это… не только его род.

Силуэты двигались не хаотично — они формировали круг. Алтарную окружность. Ту самую, которую строили у древних входов в курганы, чтобы удержать проход закрытым.

— Они… не дают ему идти? — прошептал Хеча.

Егор сжал губы и сказал:

— Они не дают никому выйти. Ни живым, ни мёртвым.

Тимофей почувствовал, как холод в очередной раз прошёл по позвоночнику. И в эту секунду — он услышал голос. Не Безымянного — другой. Глухой. Старческий. Словно земля сама говорила: «Иди. Пока круг не сомкнулся. Пока есть шаг, который позволен».

Егор резко схватил его:

— НЕ СЛУШАЙ!

Но Тимофей уже понял: если круг замкнётся — они будут заперты здесь. Живые — с мёртвыми.
И тогда никто не сможет остановить то, что пытается выйти в мир.

— Я должен идти, — тихо сказал он.

Хеча застонал:

— Тимофей, это самоубийство!

— Нет – возразил Тима. - Это выбор. Если я не пойду — круг сомкнётся. И тогда вы тоже станете частью прохода. Егор побелел:

— Ты не понимаешь. Они хотят, чтобы ты думал, что выбор есть. Но это — манипуляция. Это ловушка.

Тимофей посмотрел на них всех — по очереди. И сказал:

— Вы можете меня удержать. Но тогда умрёте вместе со мной.

Ветер ударил сильнее. Силуэты начали сходиться в круг — ближе, плотнее. Егор закрыл глаза. Стиснул зубы. И тихо, тихо сказал:

— Ладно. Тогда я иду с тобой.

Хеча выдохнул хриплым голосом:

— И я с вами пойду, если не идти — нас всё равно не отпустят.

Василь перекрестился и добавил:

— Мы уже в этой истории. До конца.

Тимофей шагнул вперёд. Силуэты расступились. И путь к кургану открылся — узкий, как щель между веками. Степь дышала. Тени ждали. И ночь была слишком тиха, чтобы быть ночью.
***

Тропа, открывшаяся между тенями, была узкой, как разлом в камне. Тимофей сделал первый шаг — земля под ногой дрогнула, будто узнала его. Егор, Хеча и Василь пошли следом, стараясь ступать так же тихо, будто от этого зависело что-то важное. Тени не нападали. Но и не исчезали. Они стояли, образуя живые стены, и их лица — или то, что было похоже на лица — были обращены к проходу. Егор первым нарушил тишину:

— Они нас провожают. Знаешь, Тима… обычно тени не провожают живых. Они приходят — чтобы забрать.

Тимофей не ответил. Он слушал. Слушал землю — и впервые понимал каждое движение под ногами. Курган приближался. Не тот небольшой, что видели раньше — другой. Курган большой, старый, с провалившейся верхушкой. Он не выглядел как могила — он выглядел как рот. У его подножия стояли камни — по форме напоминавшие стражников. Не резные, не украшенные — грубые, но с таким ощущением силы, что становилось холодно в груди.

— Святые угодники, — прошептал Василь. — Это не курган. Это… как в Туве. Обсерватория. Алтарь.

Егор тихо поправил:

— Храм. Но не человеческий.

Хеча остановился и выдохнул:

— Что мы тут забыли? Мы все четверо — что тут делаем? Не люди мы для такого действа.

Но в этот момент земля под ногами мягко провалилась — не глубоко, на полсантиметра, но ощутимо. Тимофей поднял голову — и увидел. На вершине кургана стоял человек. Или то, что было когда-то человеком. Высокий. Худой. Лицо — как выбеленная кость, глаза — пустые. Он стоял неподвижно, но воздух вокруг него вибрировал. Хеча охнул:

— Это он. Страж.

Но Егор только напрягся — и прошептал:

— Нет. Это другой хранитель.

Существо подняло руку. И курган… открылся. Не раскололся — а разошёлся, как створки древних ворот. Среди сухой травы появилась темная щель — будто сама земля раздвинула губы. Тимофей сделал шаг — сердце стучало так громко, что он слышал его не ушами, а кожей. И тогда Страж заговорил. Голос его был низким — настолько низким, что казалось, он звучит из самой глубины степи:

— Идёшь по зову. Но не по одному долгу крови.

Тимофей остановился. Страж продолжил говорить:

— Твой род должен был прийти. Но пришёл не он. Ты — другой. И потому дверь открыта.

Егор прошептал:

— Это ловушка…

Но Страж повернулся к нему — медленно, будто сквозь толщу воды и сказал:

— Тебя не звали. Но ты идёшь.

— Он идёт со мной, — сказал Тимофей.

Страж наклонил голову и произнес:

— Пока идёшь ты — идут и они.

Он посмотрел на Хеча и Василя и сказал:

— Два человека, несущие старый долг. Один — от крови. Другой человек — от страха.

Василь побледнел до синевы:

— Я… не хотел…

— Твой дед хотел, — сказал Страж. - Дед знает лучше внука, какую цену платят за пытку князя.

Хеча выдохнул, и сказал:

— Нам сюда нельзя.

Но земля под ногами снова дрогнула. И Страж сказал:

— Теперь нельзя уйти. Порог открыт. Вы — свидетели.

— Свидетели чего? — спросил Егор.

Страж поднял руку к небу. И ночное небо, до этого ровное, как бархат, вдруг дрогнуло — и поплыло.
Звезды сместились. Ветер стих. И стало слышно… дыхание. Длинный, медленный вдох. Земли — или кого-то, кто спал в ней. Страж сказал:

— Смотрите. Пробуждается тот, кто был заперт княжеской кровью.

Тимофей почувствовал холод. Не страх — понимание.

— Князь Чемид… запирал проход? — спросил он.

Страж кивнул:

— Его род охранял дверь. Пока ваш род… не предал.

Хеча в ужасе схватился за голову и воскликнул:

— Так вот почему клад… проклят…

Василь прошептал, дрожа:

— Это не клад был. Это было… удержание.

Страж опустил руку, и вход в курган стал шире.

— Теперь, когда ключ крови вернулся, — сказал он, глядя на Тимофея. — Порог откроется полностью.

Егор шагнул вперёд, резко и сказал с вызовом в голосе:

— А мы что должны сделать, а? Умереть? Войти? Закрыть? Или просто посмотреть, как из-под земли выйдет что-то, что убьёт всё живое?

Страж повернулся к нему и сказал:

— Каждый делает своё. Твой путь — выбор. Путь второго — страх. Путь третьего — искупление.
Путь ключа… — он посмотрел на Тимофея, — неизбежность.

И земля под их ногами провалилась глубже. Теперь — по щиколотку. Хеча закричал:

— Он нас затягивает!

— Нет, — сказал Страж. — Это не я.

Изнутри кургана донёсся звук. Не вой. Не крик. А шаг. Один. Тяжёлый. Размеренный.
Как будто гигантское сердце сделало удар. И Страж сказал:

— Он поднимается.

Тени вокруг них сомкнули круг — уже не разомкнутый. Воздух стал плотным, как вода. Тимофей сжал кулаки. Егор вытащил нож. Хеча начал читать молитву. Василь дрожал, как в лихорадке. И Страж произнёс:

— Теперь — начинается.

И вход в курган распахнулся окончательно. Чёрная, живая тьма поднялась из глубины — и сделала шаг к свету. Тьма не выплеснулась — она поднялась. Поднималась медленно, будто бы ее удерживали невидимые нити, или будто сама земля пыталась её удержать. Но удержать не могла. Егор почувствовал, что дрожит не воздух — дрожит он сам. Будто внутри грудной клетки кто-то стягивал ребра.

— Не смотри прямо, — предупредил Страж. — Его нельзя видеть целиком.

Но поздно. Тимофей уже смотрел. Она была похожа на человека. Только похожей.
Слишком высокая. С углами, которых не бывает. С изгибами, которые не человеческие, но и не звериные. И самое ужасное — вокруг неё не было тени. На траву не падало НИЧЕГО.
Даже слабого контура. Хеча прошептал:

— Бабушка спаси меня.

Василь закашлялся — и выдохнул хрипло и спросил:

— Это. Это ж князь?

Страж резко повернулся и выкрикнул:

— НЕТ. Князь его запер. Это то, что князь пытался остановить. Ценой крови рода и своей жизни.