Дачница. Безвременье

;Видно неплотно я затворила дверь в доме. Слышно, как свистит сквозь щель, холодный ветер. Мрак сочится в окна. Грань между явью и навью, тонка как никогда. И только слабый огонек свечи, на широком, высеребренном временем деревянном подоконнике, сдерживает ночь, готовую залить все черными чернилами, поглотив и этот последний оплот тепла и света. В печи горит, слабо похрустывая, березовое поленце. Свернувшийся на коврике неподалеку, чуть слышно мурлычет черный кот. Закрою плотно дверь, задвину тяжелый засов, и почудится тут же, тонкий, полный злобы и разочарования, яростный вскрик в ночи. Зябко пожав плечами, задерну плотные шторы. Так уютнее, и отчего-то безопаснее. Налью бокал рябиновой наливки. Выпью. Под ногами, мягкая овечья шкура, по телу разольется тепло от выпитого, но отчего-то внутри, все равно ещё остается холод, и зябкими, колючими мурашками, покрывает кожу. Подниму на руки кота. Уложу рядом. Завернусь в теплый плед. Размеренное мурлыканье Тимофея, приглушает вой ветра за окном, стук ставней, и странный как будто бы царапающий звук за дверью. Снег?  Ветка дерева?  Не понять. Закрываю глаза, проваливаюсь в глубокий, тревожный сон. Проснувшись в ещё  предрассветном сумраке, раздергиваю шторы. Кот сладко дрыхнет, лежа на моей подушке.  Разжигаю огонь в печи. Тепло  обволакивает комнату, греет половицы. Завариваю мяту и чабрец, в пузатом, прикопченном медном чайнике. Наливаю чай в керамическую кружку. Любимую. С отпечатком папоротника на коричневых бочках. Мед тянется янтарем, вслед за выщербленной от времени, деревянной ложкой. Размешав, долго и с удовольствием, пью терпкий настой.  Смотрю в окно на свой садик, жую печенье. На земле, на ветках, белеет первый снег. Поблескивает в отдалении река, темнеет горбатый и ветхий старый мостик. Качается  насупившаяся от ветра, озябшая ветла у реки. Как вдруг, что это?  Неужто соседи появились наконец, вон в том, давно пустом доме за рекой, с тогда ещё заколоченными ставнями?  Ведь сейчас там, за стеклами, мерцает и блестит огонёк свечи. Интересно, кто же купил этот дом?  Я ведь совсем недавно, была там.  Ещё неделю  назад, когда мы с котом переходили  через этот мостик, там  вокруг стояла звенящая тишина.  Дом казался совсем заброшенным. Высокое крыльцо осклизло, и покрылось толстым слоем зеленого мха. Дверь бряцала разбитым замком, на осеннем ветру. Но зато на старой яблоне, покрытой седым лишайником, на ее голых почти ветвях с уже опавшей листвой, висели чудесные, ярко-красные, пахнущие корицей, огромные, полосатые яблоки. За ними-то мы и приходили. Кто-то, не помню кто из деревенских жителей, обмолвился ненароком, про вкусные яблоки из заброшенного сада, которые они собирали несколько лет назад. Вот я и решила посмотреть. У меня яблони не росли. А пироги с яблоками, я люблю. Особенно осенью. До магазина идти далеко, да все по разбитой вусмерть дороге, по скользкой грязи. А  до того дома - рукой подать. Только через мостик и перейти. А там уж и деревянный обветшалый забор, скрипучая калитка, и сад за высоким забором.  Помню, тогда мой кот как будто все  боялся преступить какую-то невидимую черту, и подойти поближе к дому. Косился на заколоченные ставни, шипел. От этого, было совсем уж неуютно, и хотелось убраться поскорее. Набрав быстренько  корзинку спелых яблок  на пирог, мы даже не ушли, убежали. И я все беспрестанно оглядывалась, мерещился чей-то недобрый взгляд в спину.  Перейдя через мостик, затворив за собой калитку, я  облегченно выдохнула, подумав ещё тогда, что надо бы достать валериану и пустырник, и заварить, на радость коту.  Подлечить нервишки.  Но сходить  за яблоками  ещё раз, когда снова захотелось пирога, так и не решилась.  Распечатала банку сливового варенья, своего урожая.
;А тут, на тебе, соседи!  Это же здорово, подумала я. Все веселее. Можно будет ходить в гости. Делиться урожаем овощей и фруктов. Коротать долгие зимние деньки в приятной компании.  Осталось совсем ничего, до того, как плотный снежный покров, укутает уже надолго, мой маленький садик, и домик на окраине деревни. Все остальные дома стояли гораздо дальше, кучнее, а я жила на отшибе, купив этот дом когда-то у родственников как поговаривали, бывшей травницы и знахарки. Такие всегда селятся поодаль от всех. Да и мне самой, до поры до времени, нравились тишина и уединение. Вот только осенью и зимой, становилось тоскливо. Хорошо хоть Тимофей скрашивал мое одиночество. С деревенскими, мне так и не удалось подружиться. Сказывалась разница менталитетов. Здесь меня упорно продолжали звать и считать "дачницей", хоть и жила я в своем домике уже несколько лет круглогодично, изредка только выбираясь в город, по очень большой надобности. Да и то сказать. Огородик у меня маленький, живности, кроме кота, никакой. Местных не то чтобы сторонюсь, просто сильно от них отличаюсь. Но конечно, весной, летом,  ранней осенью, река с большой, песчаной отмелью и заливным лугом, лес поблизости, и окрестные красоты, перевешивали все недостатки. Достав муку, яйца, молоко, надев фартук, я начала стряпать. Проснувшийся кот Тимофей, одобрительно смотрел на меня  полуприкрытыми, сощуренными глазами. Знал, что и ему скоро перепадет лакомый кусочек. Поесть он всегда любил.  Летом бегал к отмели, ловил с поднятой передней лапой,  шустрых и жирных, серебристых мальков. Ну а я решила сходить сегодня снова к старому дому, познакомиться с новыми жильцами, в надежде что купили дом такие же приезжие как и я, люди из города, и мы легко найдем с ними общий язык и станем вскоре, добрыми друзьями. Ну и решила, конечно же, принести в знак добрососедства, свежую, теплую ещё выпечку, в красивой, сплетенной собственноручно, из веток ветлы растущей на берегу, корзине. Да ещё  подарить им на новоселье,  сделанный своими руками, деревянный фонарик с толстой  свечкой темного воска, горящей внутри. Зажженой от моего очага. Как оберег, ведь сейчас - время духов. Безвременье. Граница между осенью и зимой. Когда природа застыла в ожидании перемен, и маятник качается то туда, то обратно. Напекла пирогов. Дом заполнился ароматами выпечки, ванили и корицы. Собрала корзинку. Достала фонарик с полки, поставила в него, горящую свечу.  Оделась потеплее. Кот увязался за мной следом. На прогулку. Вышла на крылечко. От самого порога, по первому снегу, тянулся странный след. Вроде как тащили что-то тяжелое и большое. Кто?  Что?  Не понять. Вот и шла я, получается, по этому следу, к мосту, ведущему через текущую воду, еще не скованную льдом, но уже по-осеннему темную, свинцово-серую, с плывущими по ней редкими листьями. В одной руке корзина, в другой - зажженый фонарик.  Сзади - кот.  Постучав, отворила с трудом калитку, вошла в сад.  И как обожгло. Окна в доме, по-прежнему наглухо заколочены. Слегка приоткрытая дверь, тоскливо стучит на ветру,  Никаких признаков кого-то живого.  - Эй, есть кто нибудь? Кричу я, понимая уже, что ответа не услышу.  Скорее, боясь его услышать. Медленно, собравшись с духом, тяну на себя деревянное полотно. Ржавые петли мерзко визжат.  Этот визг невыносим. Изнутри пахнет  сыростью.  Холод. Повсюду валяются разбросанные вещи вперемешку с кусками разбитой мебели и посуды. Черная плесень на стенах, мерзость запустения, и необъяснимая жуть. Язык немеет, кружится голова, звон в ушах.  Чуть не рухнув в обморок, отпрянув от темного дверного проема, дрожащими руками затворяю  за собой дверь, подперев для надежности, черенком валявшейся поодаль лопаты. И с колотящимся от страха сердцем, бегу, вслед за шипящим котом,  прочь, к калитке. Выскакиваю. Мерещится, что внутри дома  кто-то цепко смотрит нам вслед, через щели заколоченных ставней. Прежде чем ступить снова на шаткий мостик, опускаю трясущимися руками, фонарик на землю, кладу рядом пирог. Веткой старой ветлы, черчу в снегу руны. Отрезая пути  тому, что могло увязаться за нами следом. Текущая вода, цепь терна вокруг  домика на моем берегу, сама по себе служит  границей. Вот только этот проклятый мост, будь он неладен... Перебравшись  на свой берег, оборачиваюсь. Воздух над крышей брошенного дома, ощутимо дрожит. Как будто из трубы выходит горячий пар, или бесцветный дым. Вот только печи там давно уже нет. Я все же, несмотря на панику, успела разглядеть разбитый, разоренный очаг в полумраке дома. Через несколько часов, яркий, солнечный день в разгаре. Мы с котом Тимофеем, снова приходим  к мосту. В руках у меня, на этот раз, тяжелая  фляга.  Пройдя до конца моста, я расплескиваю резко пахнущую жидкость, по темным от времени доскам.  Выйдя на берег, бросаю на мостки, зажженую спичку. Долго, задумчиво, прижав к груди теплого, обмякшего кота, наблюдаю, как горит, корежась от пламени, дряхлый мосток. И  падают, шипя, прямо в стылую ноябрьскую воду, раскаленные куски дерева, как плывут они дальше, вниз по течению. Через час только едкий запах пожарища, да куча углей на берегу, напоминают  о том, что здесь было когда-то. Мерещится совсем недолго,  тихий но злобный вой вдали, но и он пропадает, когда я повязываю на ветки старой ветлы, ещё одну красную ленточку.  Их здесь немало, среди ветвей. И не сосчитать. Некоторые  уже почти истлели от времени. Но не моими руками они были повешены здесь раньше, и будут повешены потом, кем-то ещё. Щель в междумирье,  захлопнулась. Текущая вода, перерезала тропинку для всякого зла. Вот только бывает теперь иногда, что в эту же пору, вспыхнет сам по себе, ненадолго, оставленный мною фонарик на том берегу,  слабо горящий во мраке, как будто охраняющий границу этого мира, от мира другого, неведомого и недоброго.
;Охраняя ее до того времени, пока  кто-то беспечный, не построит опять мост, меж двух берегов реки.