Лучше гор может быть только дома. Глава 5

Один из самых неприятных моментов в походе для Тани – это ранний подъем. Заставить себя выползти из теплой палатки, это ещё пол беды. А вот умываться и чистить зубы в ледяной воде горной речки – это, по мнению Тани, подвиг. Дежурными Олей и Сашей завтрак уже был приготовлен. Все потихонечку подтягивались к костру после утренних гигиенических процедур. От лагеря Муромцев не осталось и следа, встали ни свет, ни заря и вышли на маршрут.
Таня вяло ковыряла в своей тарелке суп из вермишели на сухом молоке с сахаром. Она принимала трудное решение, куда выплеснуть завтрак, что бы ни кто этого не заметил. Пока она оглядывалась по сторонам, увидела собаку, стоящую в нескольких метрах за спиной и принюхивающуюся. Она локтем толкнула сидящего по соседству Андрюху и взглядом указала в сторону собаки. Собака была огромной и черной, но агрессии не проявляла, зубы не скалила, не рычала. Андрюха свистнул, собака не тронулась с места. Теперь уже все оглянулись.
- О! Старый знакомец, - обрадовался Дымыч, - Бульон, бродяга, иди сюда.
Пес осторожно подошёл к Дымычу и аккуратно взял сухарик с его руки.
- Голодный, - сделала вывод Таня, и протянула ему свою миску с вермишелью. Пёс не побрезговал и миску быстренько освободил, вылизав до блеска.
- Фу, Тань, как ты теперь из этой миски есть будешь? – поинтересовалась Лерка, сморщив нос.
- Песочком почищу да кипяточком ошпарю. Вкусно тебе было, Бульон? – пёс лизнул и ей руку тоже. – Пал Дымыч, а что это за кличка такая странная? И откуда он тут взялся? – Таня уже трепала Бульона за уши, чему тот явно радовался и хвостом повиливал.
- Так это здешний пес, лет пять уже на маршруте, - отозвался Дымыч, прихлебывая чай из своей литровой кружки, сплевывая попадающие в рот чаинки, - Откуда взялся – то ни кому не ведомо. Тоже, можно сказать, походник. Прибивается к группе туристов и идет с ними, пока с маршрута не сойдут. Потом к другой группе пристраивается, так и курсирует по маршрутам.
- Зимой он где? – спросила Оля.
- Да кто ж его знает, о том он ещё ни кому не рассказывал, - усмехнулся Дымыч.
- А почему Бульон, - Димка подсел к Тане и тоже тискал покладистого пса.
- Так если он к группе пристал, то и кормить его надо. А кто ж на него рассчитывал? Всегда есть риск, что провизии до конца похода не хватит, с таким-то аппетитом. Вот кто-то и прозвал его Бульоном, с тем, что если голодать придется, так из него всегда наваристый бульончик сварганить можно. А что, говорят, что корейцы очень даже собачатинку уважают, так что в голодный год….
- Что вы несёте? – возмутилась Таня и обняла собаку.
- Тут в горах юмор такой, специфический, Танюш, кому-то это остроумным показалось, а кличка так и приросла к нему.
- Мы будем звать его Булькой, - заключила Таня.
- Что значит, мы? С чего это ему с нами идти? – возмутилась Люда, - у нас на него не рассчитано!
Но, Бульку эти возмущения мало интересовали. Пока собирали лагерь, он где-то пропадал. А как только двинулись, так он словно материализовался и трусил рядом с Таней.
Романтики отстали где-то на пол километра, к группе Орлят не приближались. Из-за плотного тумана видно их не было, но иногда доносились их голоса. Как-то по умолчанию получалось так, что вроде вместе идут, но у каждого как бы свой поход. Неутомимый Булька то убегал далеко вперед, то возвращался и плелся рядом с Таней, преданно заглядывая в глаза, как бы убеждаясь, что у неё всё в порядке. Через пару часов Тане стало казаться, что это не она взяла над ним шефство, а он над ней. Когда в очередной раз Булька подбежал к ней, она попыталась наклониться, что бы потрепать его за ухом. Но рюкзак перевесил, и Таня начала заваливаться вперед. Шустрый Булька успел отскочить в сторону, а шедший сзади Гоша проворно ухватил Таню за рюкзак и предотвратил падение.
- Спасибо, Гош, - поблагодарила его Таня.
Так получилось, что пока Гоша ловил Таню и помогал ей устоять на ногах, они успели отстать от группы на пару десятков метров. И Таня, которая шла в полудреме, автоматически переставляя ноги, уткнувшись в спину впередиидущего Сереги, не заметила, когда утренний туман рассеялся. Она огляделась вокруг и обмерла от восторга. К такому она готова не была. Дома она не пропускала ни одной передачи «Клуба путешественников» и «В мире животных», если там съемки велись в горах. Правда, по черно-белому телевизору, потому что убежденность Таниной бабушки, что цветные телевизоры взрываются, ни кому не удалось поколебать. Она регулярно выписывала журнал «Вокруг света» и старательно вырезала оттуда картинки с горными пейзажами, старательно вклеивая их в альбом. В клубе накопилось несколько десятков фотографий сделанных в горах и развешенных по стенам, иногда цветных, имелись даже панорамные снимки, но ни один из них не мог передать то, что почувствовала Таня увидев перед собой огромную горную гряду с белыми шапками вершин, простирающуюся за горизонт. К такому невозможно подготовиться, ни фильмы, ни тем более фотографии не передавали и сотой доли тех чувств, которые испытала Таня, глядя на величественные белые и зеленые горные вершины, упирающиеся прямо в облака. Даже в голове не укладывалось как, какими словами она станет рассказывать об увиденном дома. Как описать всё это великолепие, мощь и силу. Как передать свои эмоции, когда дух захватывает и кажется, что если прожить жизнь и не увидеть этого, то ради чего вообще жить?
Впереди тоже остановились. Димка, видимо, почувствовав то же, что и Таня, вскинул фотоаппарат, но Дымыч его остановил:
- Не трать пленку, Дим. Там впереди ещё такие виды будут…
- Это же невозможно зарисовать, - произнес Андрей, который на привалах постоянно делал зарисовки в своем блокноте.
- Хорошо, привал пять минут, - скомандовал Дымыч, и все тут же скинули свои рюкзаки. Но ни кто так и не повалился на землю, как это обычно бывало на привалах. Все глазели по сторонам, открывши рты, любуясь тем, что ранее было скрыто от них пеленой тумана. Подумалось, что Белый Дух Гор специально припрятал от них это великолепие до поры до времени, что бы теперь сбросить завесу и ошарашить всей своей мощью одномоментно, внезапно. Таня поняла, что сейчас происходит что-то очень важное в её жизни. Было ясно, что все, как единый организм чувствуют и переживают одни и те же эмоции. Замер даже непоседливый Булька.
Когда двинулись дальше, Таня пыталась как-то уложить в своей голове пережитые эмоции. Получалось плохо. Видимо, должно пройти какое-то время. С детства Таня привыкла всё, что ей нравилось присваивать себе. Глядя на самые красивые хризантемы в бабушкином палисаднике, Таня мысленно называла их своими. Любимая качелька на детской  площадке тоже была ею присвоена. Дальше она уже не стеснялась, и в мыслях считала своими дерево под окном, улицу по которой ходила, школу, клуб, даже город. Если захотеть, то можно сказать «моя страна», даже «моя планета». Но ведь совершенно невозможно присвоить себе горы. Ну, ни как не возможно сказать «мои горы». С таким Таня столкнулась впервые. Так до самого обеда брела, разглядывая всё по сторонам, уже даже не пытаясь уместить в своей голове увиденное. К обеду она просто приняла, как данность, что существует такое, что невозможно ни описать, ни присвоить.
Для привала на обед выбрали полянку, рядом с которой протекал ручей. Все дружно быстренько собрали дрова, дежурные развели огонь и накипятили воду. Людка, не расставаясь со своим блокнотам, в котором были записи о том, в чьём рюкзаке какие продукты находятся и что выдавать сегодня к чаю, недружелюбно поглядывала на Бульку. Он, в свою очередь, вёл себя очень скромно, еду без спроса не брал, только жалобно следил за Людкой своими влажными умными глазами.
- Людмила, Бульона, на довольствие поставила? – поинтересовался Дымыч, наблюдая эту сцену.
- Ещё чего, - огрызнулась Людка, - кто его приманил, тот пусть его и кормит, - и покосилась на Таню.
- Хорошо, Булька, - отозвалась Таня, - я тебе с голоду умереть не дам, поделимся.
В котелок с кипятком уже забросили заварки, когда Дымыч вдруг вспомнил про кофе. Но было уже поздно, и кофе оставили на следующее утро.
Таня решила, что её миска теперь будет Булькина, а сама она есть будет из своей кружки, потом из неё же пить. Бульке размочили сухарей в чае, и было видно, что ему понравилось угощение. А когда он подошёл и лизнул руку Людке в знак признательности, она расчувствовалась и отдала ему свое печенье.
- Ладно, - буркнула Людка, - вечером рацион питания перерассчитаю. Авось, прокормим этого троглодита, - с этого момента пёс официально был зачислен в команду.
Шли по живописнейшим местам вдоль реки Орлёнок. Шутили на тему, что реку, наверное, в честь нас назвали, предки знали, что когда-то отряд «Орлята» будут здесь проходить и решили сделать нам приятное, передать, так сказать привет из прошлого. Дымыч сказал, что тогда уж и скалу «Орленок», и перевал, который будем проходить, тоже в нашу честь именовали.
Возглавляли группу Дымыч вместе со штурманом Сашей. Сашка то и дело сверялся по карте, с деловым видом доставал компас и сопоставлял карту со сторонами света. Таня не понимала, зачем это надо, была убеждена, что Дымыч маршрут знает наизусть. Но, передышки в несколько минут на то, что бы свериться с картой ей нравились. Идти после обеда было тяжелее, то ли усталость давала о себе знать, то ли перенасыщенность эмоциями. Таня стала отставать и плестись в самом конце. Гошка пристроился за ней, как командир отряда он должен идти позади всех, замыкающим, контролируя отстающих.
- Что бы такое выкинуть из рюкзака не очень нужное, - услышала Таня позади себя.
- Банки бы сейчас ой как пригодились, - ответила она, не оборачиваясь. Сразу же поняв, что ляпнула не подумавши, обидев тем самым Гошку, этого не заслуживающего. Она уже собралась принести ему свои извинения, как вдруг услышала за спиной истерический хохот. Она обернулась, взглянула на Гошку и тоже начала хохотать. И тут всю группу прямо прорвало. То, над чем по умолчанию все старались не шутить, оберегая Гошкины чувства, вдруг нашло выход. Хохотали до слёз, сбросив рюкзаки на землю.
Дело в том, что ещё одним непреложным правилом было беречь нервы родителей. Дымыч говорил, что страх за детей иррационален, и к переживаниям мам нужно относится трепетно. Он сам неоднократно на родительских собраниях диктовал списки того, что необходимо в походе, а чего давать детям с собой не стоит. Но родители видели всё в ином свете. Они непременно подсовывали своим чадам кучу, на их взгляд очень полезных вещей, которые в походе были только обузой. Мало того, мамы ещё и перезванивались между собой, обсуждали, что каждая положила своему ребенку помимо необходимого списка, словно, соревнуясь в глупости. Перед походом всё ненужное выкладывалось из рюкзаков уже в клубе, дабы не травмировать нежную психику мам и не доводить до скандалов дома. Если ни как не удавалось отвертеться от кучи шерстяных носков, пяти свитеров и резиновых сапог, то на конфликт идти не стоило. В клубе рюкзак ставился на весы и каждый лишний грамм Дымыч изымал лично. Но Гошина мама перещеголяла всех. Она была убеждена, что спать на земле её сыну противопоказано, мальчик может простудиться. В каждый поход Гоша снаряжался раскладушкой, которая благополучно ждала в клубе его возвращения. Все понимали, что спорить с Гошиной мамой себе дороже, и словно участвовали в некоем заговоре, при встрече подтверждали, что Гоша спит только на раскладушке и ни как иначе. Понимали, что, как только правда всплывёт наружу, походная жизнь Гоши на этом и закончится.
Но в этот раз всё пошло не по плану. Гошина мама приехала провожать его на вокзал прямо к поезду, привезла с собой на машине знакомую уже всем раскладушку и банки с соленьями. Оставить всё это добро в городе уже не представлялось возможным. Дымыч выступил в роли парламентария, приводил какие-то доводы и получил полный отпор со стороны Гошкиной мамы.
- Мне всё равно, как вы это будите тащить через весь Кавказский хребет, - звучно кричала она на шумной платформе перед открытым вагоном, - вы, как тренер перспективного спортсмена, должны быть заинтересованы в олимпийских медалях Георгия. Вот и тащите сами эту раскладушку, что бы он не простудился.
Она уже не хотела слышать, что это не олимпийский вид спорта, что здесь медалей не заработаешь, что в горы ходят для души, а не славы ради. Только раз пять напомнила, что бы пустые банки вернуть не забыли.
В поезде ехали сутки. За это время содержимое банок такой оравой было съедено, банки начисто вымыты и аккуратно составлены под нижней полкой. Назревал вопрос, что дальше делать со всем этим добром? По-хорошему – оставить на вокзале по прибытии и дело с концом. Но было понятно, что вернуться домой без банок и раскладушки Гошке совершенно невозможно. Скандал бы он как-то пережил, но вот то, что его увлечение туризмом на этом закончится допустить ни как невозможно. По этой причине, прибыв в Невинномысск в четыре утра, до девяти часов ждали начальника вокзала. Уж как Дымыч его уговаривал, то ни кому не ведомо, но сошлись на том, что банки и раскладушку начальник переправит в  Сухуми на вокзал, откуда мы и сможем забрать их на обратном пути.
Теперь же все вдруг представили, как бы они носились с такой кладью в походе и хохотали так, что смеяться уже было невмочь, но и успокоится ещё долго не было сил. Вроде смех уже начинал затихать, как кто-то вновь произносил слово «банки» и все снова покатывались со смеху. Отсмеявшись и напившись воды из ручья двинули дальше.
Шли в том же порядке, что и раньше. Таня плелась предпоследней, а Гоша замыкал процессию. Спустя некоторое время, Гоша подергал её за рюкзак, привлекая к себе внимание и шепнул, что бы она отстала немного. Понятливая Таня сделала вид, что замешкалась, поправляя лямку на рюкзаке, а Гоша притворился, что ей помогает. Дымыч отстающих заметил, но Гоша махнул рукой, мол, всё в порядке, сейчас догоним, продолжайте движение.
- Тань, ты чего вчера говорила про колокольчики?
- Так ты слушать не захотел, - обиженно шикнула Таня.
- Я думал об этом, не может быть, что Дымыч знает.
- Точно знает, и не только он. Я разговор нечаянно подслушала, он с Ильёй и Романом это обсуждал, - торопливо проговорила она, поглядывая вслед удаляющейся группе.
- Я ни кому не говорил. Ты, как я понимаю, тоже. Остаётся ещё восемь человек. Думаешь, кто-то стучит?
- Ты тоже так думаешь, - Таня выразительно глянула на Гошу, выпучив глаза.
- Ладно, я понял. Попробуем вечером с этим разобраться. Расскажешь подробно. Давай догонять.
Булька носился от основной группы до Тани с Гошей и обратно, пока отстающие не нагнали своих. Только тогда он угомонился и смирно и чинно вышагивал рядом с Таней, как воспитанная и хорошо дрессированная собака на выставке.
Таня шла и вспоминала подслушанный накануне разговор тренеров. Она второй раз пришла к выводу, что всё могло оказаться совсем не так, как ей показалось. Выглядеть в глазах друзей глупо не хотелось. У неё в детстве уже была подобная история, из которой она и вынесла один из жизненных уроков, что угодно может оказаться не тем, даже если точно знаешь, что видела своими глазами. А в данном случае слышала своими собственными ушами.
Как-то вечером, когда Таня ещё ходила в садик, папа развлекал их с братом и мамой фокусами. У него закончился один флакон одеколона и уже был куплен новый. Папа брал полный флакон, делал вид, что выпивает его содержимое, и как-то умудрялся незаметно подменить его пустым. Но, к сожалению, Таня узнала об этом гораздо позже. А тогда она всем хвасталась, что её папа может выпить одеколон, она сама это видела. Рассказывала всем, кто хотел её слушать, детям в детском саду, их родителям, воспитателям и бабушкам на улице, чем доводила маму до белого каления. Дома с Таней разговаривали, объясняя как было на самом деле, доказывали, что папа не пил этот треклятый одеколон, уговаривали, чтобы она перестала всем пересказывать эту дурацкую историю. Мама как-то не сдержалась, и даже отлупила Таню полотенцем, потом они обе долго ревели. Но, разве правду можно задушить, отшлепав полотенцем. Таня не поддавалась ни какие уговоры и даже угрозы со стороны родителей, её убежденность в том, что она видела своими глазами ни чем нельзя было поколебать. Есть правда, а за правду не наказывают.
Тут дело было посерьезнее, как пересказать разговор, который дословно не помнишь, а помнишь только выводы, сделанные после разговора и свои впечатления? Тут нужно быть очень осторожной, дабы ничего не переврать и не попасть в просак.
Пока она ломала над этим голову, группа оказалась на перевале "Орленок". Это был первый в их жизни перевал. Все, побросав рюкзаки, восторженно искали почтовый ящик.
- Нашел! – закричал Сергей, и все устремились к нему. Это была начисто вымытая консервная банка в полиэтиленовом пакете, придавленная камнем. В банке обнаружили записку от прошедшей здесь ранее группы из Ярославля, которую надлежало сохранить и сдать в управление по туризму. А взамен оставить свою, в подтверждение, что перевал действительно пройден. Это будет учтено, когда им будут присваивать первую категорию сложности, а в простонародье – единичку.
Спустившись с перевала к реке и начав обустраивать лагерь, заметили приближающуюся группу матрасников, которые теперь именовались Романтиками. Вид у них был, мягко говоря, потрепанный. Тане, почему-то измученные матрасники напоминали французов Наполеоновских времен, которых гнали Русские. Ноги еле волочили, чуть ли не падали от усталости. Откуда взялось вдруг это сравнение, она понять не могла. Гошка тут же направил Сашу и Женю помочь им с установкой палаток и разведением костра. Оля с Димкой занимались ужином, остальные, после установок палаток были направлены на сбор дров. Таня понимала, что впереди её ждёт сложное объяснение и снова и снова вспоминала разговор, мысленно отделяя услышанное от додуманного.