Фэнтези про экономику. Глав 1. Часть 1

            ...---...
          Вариант черновика скорректированный после вопросов читателей
                - а где экономика

         Он почти всегда возвращался домой этой электричкой.

     Вечерняя Москва — это другой Мир,другой организм. Днём она шумит, давит, расползается во все стороны, словно огромный многоголовый монстр. А вечером, под прохладным осенним небом, город будто вздыхает, отступает, мягко расправляет плечи улиц и вспоминает, что когда-то был домом для людей, а не механизмом бизнеса.

     Профессор шёл к вокзалу размеренно: не торопясь, но и не медля — в том темпе, который выбирают люди, привыкшие думать на ходу. Он любил эти сорок минут в электричке, любил это крошечное окно душевной тишины, в котором можно было позволить себе роскошь думать не о лекциях, не о статьях, не о о чём обыденном, а о более тонком — о том неуловимом потоке идей, который когда-то называл «фондом», а теперь — просто привычкой не бросать мысль, даже если большая наука давно бросила его.

     На перроне пахло рельсами, свежим бетоном и чем-то тёплым — жареными пирожками, наверное. Привычный вечер. Привычные звуки. Привычная лёгкая усталость.
Он вошёл в вагон, кивнул знакомым - незнакомым попутчикам, с которыми встретился взглядом и прикоснулся пальцами к полям шляпы. Многие ответили такими же короткими вежливыми жестами — московская вежливость позднего часа, почти исчезающая, но всё ещё живая.
     Профессор занял своё привычное место — в середине вагона, у окна. Аккуратно повесил пальто и шляпу, достал планшет и стал делать различные пометки мыслей мелькавших в течении дня: фразы, зарисовки, схемы, странные слова, которые потом использовал в своих рассказах.
     Для непосвящённых это могло быть пустой забавой. Для профессора  — нормальный ход микро событий.
     Электричка мягко тронулась. Колёса начали напевать сою знаменитую дорожную песню — тот самый мерный металлический перестук, под который легко думается.
     Он только начал входить во внутренний режим размышления, медленный и вкусный, как хорошо сваренный кофе, когда тишина вдруг лопнула-взорвалась.

     В вагон ворвалась - влетела компания — человек восемь студентов, шумных, разгорячённых, громогласных. Они сели почти напротив, расталкивая друг друга, и сразу же начали разговор так, будто весь вагон — это их личный чат без модерации.
     И русский язык начал сдавать оборону уже на третьей минуте под расстрелом мата, плотного, явно избыточного, почти механического — не злого, а банально пустого.
     Профессор поднял глаза от планшета.
     — Молодые люди, — сказал он спокойно. — Попробуйте пять минут пожить без мата. Это полезно для речи, нервов и, между прочим, будущей карьеры. И меньше мешает окружающим. Например, мне.
     Студенты на секунду зависли.

     Первым очнулся долговязый парень в толстовке «МФТИ»:
     — А вам-то какое дело?
     Тон был не агрессивный — скорее примитивная оборона  социально незащищенной группы.

     Профессор слегка наклонил голову:
     — Прямое. Культура — часть профессионального портфеля. Даже будущего специалиста.

     Девчонки прыснули. Та, что сидела ближе всех к профессору, тихо сказала запевале:
     — Да ладно тебе. Он прав.
     Запевала фыркнул, но плечи чуть сдали назад. Разговор постепенно стал тише — и чище. Мат исчез, как будто и не было. И странным образом всем — и ребятам, и вагону и пассажирам — стало легче дышать.

     И тут профессор увидел, что он не единственный, кто слушал происходящее.
В проходе стоял мужчина с поднаторевшей сумкой вагонного торговца. Но это точно был не тот тип, что бродит с дешевым китайским товаром. Этот — стройный, поджарый мужчина, лет пятидесяти, в простой, но удивительно хорошо сидящей куртке. Человек с лицом, видевшим такое, что позволяет иметь своё мнение и ни с кем это не обсуждает.
     И взгляд… внимательный, живой, слишком острый.

     Торговец стоял спокойно, будто оценивал динамику ситуации — и только когда профессор вернулся к планшету, мужчина тихо сказал:
     — Ну что, ребятня… урок получили? Но вы молодцы: быстро поняли, что профессор говорит по делу. Культурный код — штука тонкая. И словарь у вас, честно говоря, бедноват. В каждом предложении по мату — это уже не эмоции, а диагноз речи. Попробуйте ругаться красиво — и поймёте, что русский язык не позволят материться.

     Студенты заржали.
     Запевала щёлкнул пятирублёвкой в сторону торговца:
     — На, дядя, и проваливай. Пока по…
     Торговец поймал монету двумя пальцами. Вздохнул.
     — Плохая ставка, — сказал он почти устало. — Мелочь какая-то . И потому согнется.
     И, держа монету тремя пальцами, согнул её так, будто это фольга и кинул обратно.
     Парень моргнул. Монетка упала на колени девушки, она охнула, взяла её:
     — Офигеть… Как вы это сделали?
     Ребята передавали согнутую пятирублёвку друг другу, даже на зуб пробовали.

     Вагон притих в ожидании...
     И только после того, как всеобщее внимание уверенно переключилось на него, торговец ровно выдержал паузу и сказал уже привычным, почти актёрским голосом:
     — Уважаемые пассажиры… Предлагаю полезные мелочи для дома, машины и светлой жизни.
     Он начал привычный цикл демонстрации товара — фонарики, мультитулы, зарядки, крепления. Но делал это так спокойно, уверенно и достойно, что даже скептики смотрели не с раздражением, а с любопытством.

     Профессор наблюдал за ним с непонятным чувством: что-то в этом торговце не складывалось. Слишком точные движения. Слишком уверенная речь. Слишком прямой взгляд.
     Словно он играл роль торговца, но при этом оставался кем-то другим.
     Торговец обернулся к профессору, будто услышав его мысль:
     — Профессор… вам пригодится вот этот.
     Он достал маленький налобный фонарик, гладкий, элегантный, бескнопочный.
     — Светит туда, куда смотрите вы. Иногда такая мелочь — это начало нового вектора движения.
     Сказано это было так, будто он давно знал профессора.
     Профессор покупать фонарик не собирался отказаться, но почему-то вдруг взял и купил его — почти машинально.
     Торговец поблагодарил, сделал пару шагов к тамбуру… остановился.
     И тихо произнёс
     — Не уверен, но… кажется, это всё-таки он.

     Вернулся.
     — Чуть не забыл.
     Из внутреннего кармана он достал флешку — самую обычную, без надписей.
     — Это вам. Информация. Думаю, разберётесь.
     Он посмотрел на профессора слишком внимательно — как человек, которому поручили важное и который должен убедиться, что передал его тому, кому нужно.                Потом развернулся и вышел на следующей станции, растворившись в потоке людей, не оглянувшись ни разу.

     Профессор некоторое время вертел пальцами флешку испытывая странное ощущение, будто мир незаметно, но ощутимо куда то сместился. Он убрал флешку в портфель и взглянул на фонарик. Гладкий, бескнопочный, как морской камень. Слишком правильная форма, слишком аккуратная поверхность.
     Он вышел из вагона и пошёл к парковке, где его обычно встречала супруга.

     И вдруг услышал:
     — Профессор?
     Обернулся. Перед ним стоял тот самый долговязый студент-”запевала”.
     Теперь — вежливый, смущённый.
     — Простите… хотел извиниться. И… спросить. Вы… не возьмёте меня в аспирантуру? Я… видел вашу старую статью в United Scientific. У деда в архиве.
Профессор даже рассмеялся.
     — Ну надо же… Десятилетиями никто не вспоминал. Ладно. Найдёшь мой сайт —            напишешь тему диплома, чем занимаешься, что ищешь. А там посмотрим. Всё, ступай. Меня жена ждёт.

     И только когда они с супругой ехали домой, рассказывая друг другу новости, Профессор поймал странное ощущение:
     все детали этой случайной поездки будто выстроились в один непонятный сюжет.
     Такой, который он сам давно искал.
     Но настоящий сюрприз ждал его уже дома.
            ...---...