Чего не знали врачи

ЧЕГО  НЕ  ЗНАЛИ  ВРАЧИ
Т.Н.Зуева
Введение
Я очень благодарна клиникам, в которых  лечилась по поводу ИБС, они не раз   спасали мою единственную, так любимую мною  жизнь.  И я ни в коем случае не хочу в чём-то обвинять врачей или медсестёр. Но нет предела совершенству, и то, что может, на первый взгляд показаться очевидным, на самом деле – результат  обучения, узнавания нюансов профессии, а этот процесс бесконечен. Особенно в медицине.
Об ошибках нужно говорить, обязательно озвучивать в кругу коллег все сложности, встретившиеся в работе, победы и поражения. Народная мудрость гласит: «Не ошибается тот, кто не работает», «На ошибках учатся», «Умный учится на чужих ошибках, дурак – на своих».
Я закончила 1-й Ленинградский медицинский институт им. акад. И.П. Павлова в 1972 году. Одной из клиник, где мы проходили практику, была терапевтическая клиника им.акад. Г.Ф.Ланга. Нам рассказывали, что у  Г.Ф.Ланга было принято собираться врачам каждую неделю и обсуждать сложные случаи, проблемы, ошибки. Причём, каждый врач рассказывал о своих ошибках сам. Доктора  уважали друг друга, доверяли, знали, что за пределы ординаторской информация не уйдёт, что не будет насмешек и упрёков. И что они, делясь информацией друг с другом, приобретают Бесценный Опыт. Увы, в наше время такой практики нет. Ошибки замалчиваются или вообще не признаются.
Но молчать об ошибках – значит, не передавать коллегам свой  опыт, тем самым умножая страдания пациентов в конечном итоге. Это безнравственно. Поэтому я и решила написать, с какими ошибками медиков я столкнулась в качестве пациентки. Названия  медицинских организаций не пишу сознательно, зная дурной  нрав многих  современников. Недаром врачи о своих ошибках вслух не говорят.

Часть 1.  Тридцать лет назад.

Стенокардия напряжения у меня появилась в возрасте 44-х лет. Стала останавливаться при быстрой ходьбе из-за болей за грудиной. Обратилась к терапевту – «Остеохондроз грудного отдела позвоночника, ничего другого быть не может». Но клиника  ИБС  была очень яркая, и я решила провести эксперимент с велотренажёром  в кабинете ЛФК. Я подумала, что в положении велосипедиста грудной отдел  позвоночника  разгружается  и боли не должны появляться. Но они появились. Я опять к терапевту, другому – и опять «Не выдумывайте». Третий терапевт посоветовала ходить через боль, терпеть. Терпеть невозможно, останавливалась. Зимой вообще было плохо совсем. Помню, на улице чувствовала себя недочеловеком: смеющаяся группа товарищей   уходила вперёд, а  я медленно тащилась сзади, одна.  Появились проблемы в интимной жизни. И так 6,5  лет.
 Я бесконечно благодарна своей подруге по Баренц-центру, Елене Кошель, с которой мы были в турпоездке во Франции, в Париже. Она не отходила от меня даже когда я тащилась черепахой, отставая от группы. Ведь диагноза у меня тогда ещё не было и, соответственно, коронаролитики я не принимала. Пошла – сильная  боль – постояла – боль прошла – снова пошла – и так по кругу. И даже намёка на неудовольствие или досаду со стороны своей дорогой подруги я не почувствовала ни разу. Больше тридцати  лет прошло с тех пор, но сердце моё полнится благодарностью при воспоминании о той поездке.
Врачи, даже стационара, упорно считали меня симулянткой. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». ЭКГ в покое без патологии. Какие ещё диагностические исследования, кроме коронарографии,  можно было провести в те годы – я не знаю. Наверное, других не было.
На моё счастье, в 1996 году к нам приехали американцы: кардиолог из Массачусетского Университета и главный кардиолог Нью-Йорка, которые  читали  врачам лекции и проводили клинические разборы больных. Я попросила нашу зав.терапией взять для разбора меня, она согласилась. К тому времени  я уже не только зимой с трудом передвигалась по улице, но и в помещении ходила медленно. Умница Марк Форман сразу поставил диагноз «ИБС» и сказал, что мне нужно делать коронарографию. Потом уже, когда я вернулась домой после АКШ (аорто-коронарного шунтирования), наши признались, что отправили меня в область только благодаря Марку, никто не верил, что у меня стенокардия.

/  Больному нужно верить!  Этому учили нас в институте. Если что-то не укладывается в привычную схему, думать, искать, перепроверять, консультироваться со старшими товарищами, обследовать больного дополнительно/.

Март 1997 года. Областная больница. Кардиология.  Здесь было три интересных момента.
В отделение приходил  со студентами профессор-кардиолог Мартюшов Сергей Иванович, замечательный врач. Он научил меня класть таблетку нитросорбида под язык за 10 минут до выхода на улицу. Я этим пользуюсь до сих пор, у меня стенокардия ещё и спастическая, холодовая. Но это единственный врач, который дал мне такой совет. Остальные не знали.
 И ещё он обратил внимание на то, что я не могу лечь сразу после еды из-за появления болей за грудиной. Направил на специальное рентгеновское обследование, выявлена небольшая диафрагмальная грыжа. Она не даёт мне житья по сей день, но я уже знаю, что делать.  Все остальные врачи, к которым я обращалась с этой жалобой, о симптоматике диафрагмальной грыжи не знали.  (Больше того, ниже я опишу курьёзную ситуацию, когда кардиохирург, по-видимому, вообще не слышал о такой патологии.)
В это же время, в этой же клинике  у меня появилась пищевая аллергия (на консервированную кукурузу) в виде бронхоспазма.  Лет с десяти   кашель и одышка возникали у меня  как реакция  на физическую нагрузку  (бег, быстрый подъём по лестнице, на 2-й этаж даже). Помню, нас заставляли бегать на уроках физкультуры, я и ещё одна девочка бегать не могли: появлялся кашель и сильная боль в правом подреберье. Диагноз астмы физического напряжения мне поставил пульмонолог – стыдно сказать! – после 40 лет, в С-Петербурге на платном приёме  в МАПО.  К терапевтам (в том числе в Ленинграде) я обращалась и раньше, но от меня отмахивались. Не знали, наверное, что бывает бронхоспазм на физическую нагрузку – астма физического напряжения. А в школе учителя физкультуры, думаю,  и сейчас не знают, что если ребёнок держится за правый бок,  кашляет  и отказывается бежать, нужно об этом сказать школьному врачу и родителям.  Боль в правом подреберье возникает вследствие растяжения глиссоновой капсулы, подробности можно посмотреть в учебнике  патофизиологии.
Так вот. Появился у меня приступообразный кашель, чётко связанный с употреблением кукурузы,  без катаральных явлений со стороны верхних дыхательных путей.  И возможность спокойно за собой понаблюдать. Оказалось, что в конце глубокого выдоха я слышу тонкие тихие нежные свистящие хрипы. Бронхоспазм.  У меня была чудесный лечащий врач Ольга Феликсовна. Она дала мне книжечку о дыхании по Бутейко. На моё счастье, у меня  бронхоспазм задержкой дыхания снимался, а в качестве бонуса  -  исчез страх душных помещений. Кому что, а мне теперь  - чем хуже, тем лучше.
Этот симптом нежных свистящих периоральных хрипов не описан, но он очень помогает. Скомандуешь больному: «Подышите мне в ухо, медленно и печально, не зажимая горло.  Вдох – выдох!» И всё. Мне так приходилось на улице диагноз бронхоспазма ставить: знакомые  жаловались, что кашляют, а лечение не помогает и  «рентген нормальный». Надо оговориться, что такие нежные хрипы у взрослых при аускультации, через грудную стенку, не услышать, особенно у физически развитых людей или с ожирением. Кроме того, у многих  врачей не принято выслушивать выдох до самого конца, а  такие  хрипы появляются именно в конце выдоха.  На приёме дышать нужно не в ухо, а в фонендоскоп. Никто так не делает. Не знают. 
В детской практике входишь в палату, когда дети спят. Пока не проснулись и не заплакали, нужно каждому дать подышать в фонендоскоп. Услышишь всё, что не услышишь, когда малыш беспокоится. Разумеется, не топать на каблучищах и не разговаривать, чтобы детки не проснулись.  Особенно хорошо метод помогает в ситуациях, когда у врача очень  много больных, когда  одна боевая задача – чтобы никто не умер.   Я бывала в таких переделках.
 У  взрослых периоральные хрипы целенаправленно  я стала слушать только после истории с собственным бронхоспазмом в 1997 году.

Апрель 1997 года. Второе рождение. После  коронарографии  все удивлялись, почему  у меня не было инфаркта: окклюзия  самой крупной коронарной артерии на протяжении 2см. Думаю, у меня очень низкий порог чувствительности: малейшая ишемия вызывала боль, я останавливалась  до того, как возникало омертвение тканей. Ишемия  стимулирует развитие коллатералей.  Сеть коллатералей на коронарографии  была  очень мощная. Развилась за 6,5  лет!
И ещё   интересно: вену для шунта взяли с той голени, где года  за два-три  до того  был посттравматический тромбофлебит глубокой вены. Реканализация  на УЗИ и отсутствие жалоб  к моменту АКШ. Но, как я понимаю, поверхностная вена работала с повышенной нагрузкой какое-то время, «заматерела» и теперь пашет шунтом уже четверть века! Все удивляются.  Правду говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Ну, и главное, конечно, искусство хирурга высочайшее!

Реанимация.  В палате не было мест, положили в процедурный кабинет. Лежать   можешь только на правом боку, в результате яркий свет над столом медсестры светит в глаза круглые сутки. Ампулы летят в металлический таз, стоящий под столом, и падают  с  оглушительным   звуком: пелёнки или бумаги в тазу нет. Больных везут круглые сутки, мужчин и женщин.  Оклемаются – начинают болтать, громко и радостно. Телефон в коридоре рядом с дверью, почти над ухом.  В редкие периоды затишья медсёстры звонят по своим делам. 
Итог: язва 12-перстной кишки и генерализованный кандидоз.
Уже в хирургии я рассказала об отсутствии охранительного режима заведующему реанимаций. Он был потрясён «Мы об этом не думали». С тех пор при отсутствии мест в палатах реанимации больных помещали  сразу в хирургию с индивидуальным постом. А у меня осталось чувство, что я выполнила миссию, данную мне свыше. Приятно.
 
Не обошлось без курьёза. В реанимации, не помню уже на какой день, у меня неожиданно, без видимых причин, возник родной бронхоспазм. Кашлять больно. Пожаловалась  дежурному врачу и в качестве доказательства предложила подышать в фонендоскоп (не в ухо!). Потянулась к фонендоскопу. Он отшатнулся от меня со странным выражением лица, как-будто я предложила ему что-то неприличное, и ушёл. Так я и не поняла, чего молодой доктор испугался. Пришлось выкручиваться самой – не дышать. Не знаю, конечно, насколько гиперкапния полезна в кардиореанимации, но приступ я сняла.  Ко мне больше никто не подошёл в тот день.

И ещё один пример того, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Язва у меня проявилась болями в животе. Первая мысль у меня и у всех – калькулёзный холецисто-панкреатит, поскольку был небольшой камень в желчном пузыре. Анализы крови, УЗИ или рентген – не помню, куда-то возили. Нигде ничего, только маленький камешек у дна желчного пузыря. А болит. Сильно. И дежурный хирург решил, что это болит ребро, которое пострадало во время операции на открытом сердце. Меня оставили на своей койке, но кто бы видел спину уходящей медсестры!  Она выражала такое презрение и негодование, что я оторопела. Итальянское кино отдыхает! Станиславский аплодирует стоя!
Но у меня болит. Но для всех я симулянтка или, в лучшем случае, не могу потерпеть ерундовую боль. Я стала думать. И вспомнила, что медленные волны снимают спазмы. Медленные волны в животе догадалась создать движениями стоп  к себе – от себя, немного  согнув ноги. Частота примерно 60 в минуту, но нужно подобрать по ощущениям.  Это очень хороший способ уменьшить боль настолько, что можешь заснуть даже.  ФГДС мне сделали  и,  соответственно, диагноз язвы 12-перстной кишки поставили только в нашей хирургии, куда меня перевели для долечивания.
Через год в этой же клинике умерла после  операции на сердце  женщина, медсестра нашей поликлиники. Умерла от язвенного кровотечения. Врачи не знали о таком осложнении тяжёлых операций, как язва 12-перстной кишки или желудка. Мне ещё повезло.

И ещё один смешной эпизод, до сих пор стыдно перед молоденькими медсёстрами, наверное, практикантками. На 5-й день у меня приступ мерцательной аритмии. Приступ сняли, лежу, дышу кислородом, стекляшки в носу не мешают. Хорошо так! Рядом сидят две девчушки в белых халатах, типа наблюдают за больной. И весело щебечут,  я с интересом слушаю. И вот начали рассказывать о животных – где что у кого видели. А я кошатница. Естественно, жду рассказы о кошках. А они о собаках, хомячках, хорьках, попугаях, черепахах! Я вся в ожидании, уже невтерпёж. А они о  рыбках, птичках, мышках. Всех перебрали, уже нужно о кошках!!!  И тут после паузы одна заговорила о зелёненьком крокодильчике, который живёт у кого-то в ванне! И я не выдержала. И рявкнула: «Мне плохо, а вы болтаете, не переставая!»  Или что-то в таком духе. Ужас!  Девчушки умолкли и вскоре ушли.
Возмездие не пришлось долго ждать: в систему для кислорода попала вода, и я её вдохнула. Мало не показалось. С тех пор  никогда не позволяю себе срываться ни на людях, ни на животных. Не моё это.

Теперь о кандидозе. Никому в голову не пришло, наверное, что он может развиться так быстро. На 3-й день после операции диарея.  На 4-й к вечеру стало трудно глотать. Не обращала внимания. 5-й запомнился  борьбой с мерцательной аритмией. На 6-й  день  утром проходила только вода маленькими глотками. А днём я заметила, что во рту как манная крупа. Вспомнила пропедевтику – так выглядит вегетативная форма  Сandida albicans. Подошла к зеркалу и посмотрела горло. Дырки нет, вокруг  всё закрыто желтоватой плёнкой. Приплыли. Позвала врача. Плёнкой покрылся и послеоперационный рубец. Короче: амфотерицин В  внутривенно капельно и всё такое. Токсический гепатит был уже в нашей хирургии. Но это отдельная история.
 Я только не могу понять: по протоколу больным зев в реанимациях смотрят или нет? Наверное, это тот вариант, когда нужно что-то смотреть на автомате, не рассуждая о вероятности патологии. Недаром говорят: «На грех и грабли стреляют».

Из реанимации в хирургию. Палата большая, больных вели те же хирурги, что  и оперировали. У меня был чудесный доктор Алексей Иванович!  Золотой человек, золотые руки. К тому же он первые 3 года после института работал в сельской больнице. Я встречала врачей, прошедших школу сельской  практики. Они отличаются умением видеть больного в целом, лечить не болезнь, а больного -  принцип, традиционный для российской медицины. Сейчас, увы, от него отходят, ссылаясь на требования страховых  организаций. Качество лечения  от этого очень страдает. Мне непонятно, почему  принципы клинической медицины целой страны  определяют  коммерческие компании немедицинского профиля, но это отдельный разговор.
В хирургии тоже не обошлось без приключений. По-прежнему была проблема с питанием. Что бы ни съедала – вылетало в жидком виде через 4 часа. Проверено на морковном соке -  цвет и запах у морковки специфичен. Это продолжалось в общей сложности 16 дней. Есть я старалась как можно  меньше. И -  чудеса! Вес у меня не уменьшился ни на грамулечку : 92 – 92кг.   Воистину, пока толстый сохнет, худой сдохнет!  И ещё  удивительная вещь: исчезла махровая мастопатия. Вообще. Как-то раз лежу и от нечего делать себя ощупываю. А её нет! Что за дела, - думаю, - не может быть. На утро попросила своего доктора посмотреть: «Где?»  Он посмотрел  -  и говорит: «Нет!» Рассосалась. 30 лет была – и рассосалась. За 2 недели. Это ли не чудо?
Но и это ещё не всё. Инъекций внутримышечных я получала много, в том числе в бёдра. У всех нормальных людей в местах инъекций уплотнения, неприятные, болезненные, плохо рассасывающиеся. А у меня и близко их нет! Все ткани мягкие и ничего не болит. Народ в палате обзавидовался.
И только через 20 лет я услышала о феномене аутофагии, японский биолог Ёсинори Осуми получил за его открытие  Нобелевскую премию по медицине в 2016 году. Мой умный организм в условиях дефицита питания просто съел всё лишнее. А на пролиферативное асептическое воспаление и заморачиватья не стал. И так самоотрегулировался, что  даже  общий вес не потерял.  Ну, как  после этого его не уважать?!  Недаром мои родители выжили в блокаду Ленинграда. Наследственность – великая вещь!
И ещё один вывод:  модную фигуру 90-60-90  пусть имеют мои враги. У  меня  рубеж защиты  всегда будет в наличии. Плавали, знаем.
 
Было ли что-нибудь неприятное в этом отделении?  Конечно, как же без проблем. Там была медсестра, которая берегла сон дежурных врачей. Ведь после ночного дежурства доктор должен  работать полный рабочий день, оперировать. Его жалко. А больные – чужие люди, их не жалко.
Первый раз при мне безобразие  случилось с молодой девушкой, которой днём делали операцию по поводу варрикозного расширения вен. К вечеру  у неё заболела оперированная нога. Она стонала и плакала всю ночь, но медсестра отказывалась  позвать врача, а обезболивающее – только анальгин. Остальные больные, и я в том числе, скандал устраивать боялись.   Уром пришёл  доктор и просто сделал перевязку. Из перевязочной её привезли улыбающуюся и счастливую.
Второй раз  это случилось уже  со мной за день до выписки. Дело в том, что у меня в желчном пузыре был камень.  Кстати,  образовался он не просто так, а на фоне длительного приёма атенолола.
               Атенолол – неселективный бета-блокатор. Воздействует и на альфа-, и на бета- адренорецепторы. У некоторых людей бета-рецепторов много в желчном пузыре, больше, чем у других. И под действием атенолола он начинает плохо двигаться.  Застой желчи – камнеобразование.  Я уже не помню источник этой информации,. К сожалению, узнала  её слишком поздно.  Врачи о таком варианте  развития ятрогенных осложнений  не знают. Во-всяком случае, я не помню, чтобы когда-нибудь  пациентам  делали УЗИ желчного пузыря с функциональными пробами до и на фоне приёма бета-блокаторов. Сейчас немного другие препараты, селективные.
  Итак, я имела хронический калькулёзный холецистит, по-видимому, на фоне гипокинезии желчного пузыря много лет. Приспособилась. Иногда возникали очень специфические  сильные распирающие боли в правом подреберье, которые снимались  столовой ложкой водки, разведённой 1:1 (всего 40,0 мл).  Дело в том, что когда я училась в клинординатуре по инфекционным болезням, я случайно оказалась возле группы терапевтов, занятия с которыми проводил очень известный врач М.М.Щерба. Он  сказал, что 18-20градусный алкоголь – единственное вещество, которое  вызывает сокращение тела желчного пузыря и расслабление сфинктера Одди. Я запомнила эти слова и в своей практике использовала аптечную настойку овса  именно в этой дозе с хорошим эффектом (по показаниям, конечно, не всем подряд). И когда заболела сама, 20градусный алкоголь использовала для снятия болей. Насколько я помню, эту маленькую хитрость врачи  не знают.
Но вернёмся к нашим баранам. Итак, я в хирургии с болями в животе и диареей, почти ничего не ем – и вот ко мне приходит гастроэнтеролог. Он назначает панкреатин –  всё проходит! Все счастливы, готовлюсь к выписке. Тут  соседке приносят плов, она всех угощает. И съела-то я всего 2 ложки!!!  Ночью начался родной приступ печёночной колики.  И нужно-то мне было всего пол-ложки спирта. Но медсестра не дала. И дежурного врача будить отказалась.
Вот сейчас я бы точно устроила скандал, но тогда была молодая и стеснительная. До утра, до прихода врачей, бегала по коридору  туда-сюда, держась за живот, а эта стерва не обращала на меня внимания.  Наконец, пришёл мой лечащий врач, капельница, полегчало.  Спирту так и не дали. На следующий день перевели, как и было запланировано, в хирургию больницы нашего города. А медсестру эту вскоре уволили, наверное, кто-то  на неё всё-таки нажаловался. Или умер.

И вот, лежу в отдельной палате с собственным санузлом, на роскошной функциональной кровати в родной больнице. Всё, что болит, терпимо вполне. Жизнь прекрасна и удивительна. Я вроде на передержке, сдаю анализы.  И вдруг, кажется на 3-4 день, замечаю, что мочи стало меньше, а цвет её темнее. Попросила 3-х литровую банку посмотреть суточный диурез. За сутки получилось грамм 200,0  цвета пива «Балтика № 6». А тут как раз обход зав. отделением.
- Это что? – спрашивает.
- Да вот, суточный диурез, - отвечаю.
Ну, тут капельницы и всё такое. К вечеру я пожелтела. Болей не было. Трансаминаза  (АЛТ ) наутро  1600 ед., помнится. Всё прошло дней за  пять - семь. То есть, чистой воды токсическая острая почечно-печёночная недостаточность, не вирусный гепатит. С каких только -  какое бы слово подобрать – причин? От амфотерицина, что ли? Через месяц? Камень? При хорошем самочувствии и без болей? До сих пор не понимаю, что это было.
Врачам порой приходится лечить то, не знаю, что.  Патогенетическая терапия называется. Когда я была зав.инфекционным отделением, у меня даже диагноз такой был: «ХЗЧ», «хрен знает что». В историях болезни внаглую писала, никто же не проверял. Больной выздоровел, и слава Богу, у начмеда других дел полно. В статталоне напишешь что-нибудь «неясной этиологии». А стандартов, утверждённых приказами министерства здравоохранения, тогда не было.

Болела я долго. Запомнились 3 недели   в реабилитационном отделении санатория  в пос. Чёрная речка Ленинградской области. Казалось бы, ничего особенного: руку туда – ногу сюда, сели так, пошли , по-другому пошли  и т.п.  Но за 3 недели самочувствие и физические возможности улучшились так же, как за предыдущие полгода. Высочайшего класса специалисты там работали.  Очень бы хотелось, чтобы реабилитация была  толковая  не только на уровне федеральных центров, но и на периферии. Право же, овчинка выделки стОит!

Ещё один момент, который кажется мне интересным. При операциях на открытом сердце  работает АИК (аппарат искусственного кровообращения). Мозг очень чувствителен ко всяким ненормальностям, даже если они в пределах нормы. И после АКШ  у человека меняется психика – все говорят. Он становится мягче, добрее, больше ценит жизнь. Это хорошо. Но плохо то, что на какое-то время  ухудшаются когнитивные способности. Я это почувствовала на себе. И моя приятельница, невропатолог с большим стажем, мне тогда как-то раз сказала: «У тебя энцефалопатия!» Всё потом восстановилось. Но мне непонятно, почему не принято защищать мозг в подобных ситуациях? Об этом просто никогда не говорится. Помню, ко мне обратилась женщина, уважаемый экономист, с просьбой помочь: месяц в стационаре по поводу гнойного поражения мягких тканей ягодичной мышцы, 4 раза общий наркоз. Выздоровление. Но работать она  не могла какое-то время: не соображала. Потом восстановилась, конечно. Говорят, что сейчас качество наркоза другое, лучше. Но, насколько я понимаю, эта проблема внимание не привлекает.


Остался один вопрос: откуда ИБС у женщины 44-х лет?   Ведь  ИБС  развивается при атеросклерозе, который в обычной ситуации у женщины, защищённой эстрогенами, не возникает.  Но  у меня  оказался  АИТ (аутоиммунный тиреоидит), гипотиреоз. При  нём развивается симптоматический атеросклероз. Но врачи на уровне первичной медико-санитарной помощи о таком варианте   не знали.  Я тоже не знала, но я всё-таки инфекционист, а в институте, наверное, об этом говорили вскользь, я не запомнила.
В областной больнице гормоны щитовидной железы смотрели, но у меня, «как на грех»,  индивидуальная  норма  или результат анализа крови был ошибочным.  О такой возможности врачи, по-видимому, не подумали. УЗИ, наверное, в то время ещё не было или аппарата в больнице ещё не было. В общем, диагноз мне поставили много позже, на УЗИ щитовидная железа уже имела вид «булыжной мостовой», я с трудом работала и мёрзла так, что  вспомнить страшно.  Врачи клинику гипотиреоза не знают (или знают плохо) по сей день. Кстати, по результатам  одного-единственного  любого обследованию я никогда  диагнозы не ставила. Можно так залететь! Примеров предостаточно. Клинику никто не отменял.


Часть 2.  Двадцать лет спустя.

Возраст возрастом, но +1 кг в год здоровья не прибавляет.
Начались нарушения ритма сердца. Сначала это была пароксизмальная мерцательная аритмия, потом вообще невесть что. 

Остановлюсь на 2-х ситуациях, которые  не знают врачи. (NB!   Это только моё  представление  о проблемах).

Первая. Проводящие пути сердца – это  нервы. И не любят они  то, что не любит любой нерв: токсичные вещества, в том числе алкоголь. Даже в небольшом количестве. Я это определила на себе,  сначала сопоставив факты, потом поэкспериментировала. Но, например, на неполную блокаду правой ножки пучка Гиса внимания не обращают вообще. Неполная блокада левой ножки – ну, что ж! – гипертрофия левого желудочка. Но ведь такие люди, наверное – группа риска по развитию полной поперечной блокады в ответ на приём алкоголя, особенно в  большой дозе. И внезапной смерти. А употребляя алкоголь  в небольших количествах, возможно, они  идут медленно, но верно, к более тяжёлой степени нарушения проводимости. Такие исследования, наверное, есть, но я о них  не слышала. Врачи не фиксируют  внимание пациентов на опасность приёма алкоголя при наличии блокады ножки пучка Гиса.  Я бы пациентам эту информацию сообщала.  Кстати,  поперечная блокада у меня развилась ночью после  употребления. Вроде и выпили-то не очень много…

Вторая. 7 лет назад кардиолог сказала мне открытым текстом: или снижаю вес, или готовлюсь отойти в мир иной. И никто меня на операцию не возьмёт. Методику  снижения веса пришлось придумывать самой, пользуясь информацией из интернета и познаниями из прошлой, институтской,  жизни. Для меня сложность лечения ожирения (и чего угодно другого) в том, что я не способна к репродуктивной работе, подсчётам, учёту и вообще заставлять себя делать то, что не нравится.  В основе  моей  методики теория систем, работы Саттидананды Панды (институт Солка, Калифорния) и Ёсинори Осуми (Нобелевская премия по медицине 2016 г. -  см.выше), а также некоторые сведения из своей практики и психологии. У меня есть друзья-последователи.  Вообще, как лечить ожирение у «обыкновенных» людей, врачи не знают.  В мои планы входит описание методики и публикация. Сейчас я похожа на человека, ожирение 1 степени, наслаждаюсь  всякий раз, когда нужно наклониться, например, обувь надеть  –  живот не мешает!!!


Итак, меня направили в кардиоцентр. Слава отечественной медицине – бесплатно, по квоте!  И дорогу  потом оплатили!
Ухудшение во время посадки самолёта. Вышла на переход – идти не могу. Мелкими шажками, медленно-медленно добралась до выхода, встретил сын.  Нужен ли сопровождающий в подобных ситуациях – не знаю. Наверное, нет. Он же ничего сделать не сможет при остановке сердца. Но стюардесс предупреждать надо. В моём случае следовало вызвать врача из медпункта и отправить меня сразу в кардиоцентр на скорой помощи. Насколько я понимаю, порядок транспортировки больных авиарейсами не отработан.

Поступаю в кардиоцентр. Пульс  31- 34. Коронарография, 2 стента, кардиостимулятор. Новая жизнь – уже третья.
Так что же не знали врачи и медсёстры в этом великолепном лечебном учреждении, которое подарило мне жизнь?

Сначала об условиях, в которых больные получают высокотехнологичную медицинскую помощь.
Поступаю в палату интенсивной терапии. Койки не обычные, на них можно проводить реанимационные мероприятия в случае чего. Но они слишком высокие, пациенты на них не могут сидеть: ноги висят, мягкие ткани задней поверхности бёдер пережимаются. Больно. Как потом оказалось, эти койки можно отрегулировать, но так удобнее мыть полы. А поднимать и опускать каждую койку всякий раз при влажной уборке – слишком сложно для уборщицы производственных помещений. Пациент всё время лежать не может,  сидеть долго на стуле тяжело. Одна молодая девушка сидела на кровати по-турецки, остальные  кто как умудрится, благо все были отделены друг от друга перегородками.  (Я уже была в другой палате, когда узнала, что койки регулируются по высоте, больше этой проблемы у меня не было, спасибо медсёстрам).
Возле каждой кровати стояла тумбочка, на ней  кардиомонитор. Если пульс был выше или ниже контрольных цифр, из монитора раздавался вой сирены  на всё отделение.  Разумеется, просыпались все больные в палате. Помнится мне, в нашей периферийной 300-коечной больнице мониторы тихие, информация передаётся на пост. А здесь персонал должен услышать звуки из палаты. Правда, дверь в ПИТ открыта всё время.
Как-то раз мой монитор никак не мог успокоиться, так его просто выключили. До утра никто в палату не заходил. На экране появилась надпись о необходимости техобслуживания, но несколько дней  мастер не приходил.  По мне – это  проблема организации.
Дальше. В палате была пациентка с психическими нарушениями. По ночам она не спала, громко кричала, звала свою сиделку (платный индивидуальный пост), та ей отвечала что-то  - тоже громко, так как пациентка  была глуховата. Она пыталась встать, падала, кричала. И так каждую ночь. Никто – 5 человек! -  не спал.  Иногда мужчины «срывались» и пытались заставить её замолчать, в том числе, используя ненормативную лексику. Бесполезно. Почему не вызывали  психиатра  - не знаю. По-видимому, врачи недооценивали  важность нормального сна для остальных больных с артериальной гипертонией и заболеваниями сердца.
Вопросом соблюдения гигиены пациентами   никто не интересовался вообще. Помнится, это всегда был один из элементов ухода за больными. Биде нет, хотя соответствующая насадка на унитаз стоит 3,5 тысячи рублей в магазине. Оптовая цена, наверное, ещё меньше.  Раковина одна в смешанной палате: с одной стороны М, с другой Ж, между ними стена с проходами по краям, то есть, раковина просматривается всеми.  Больные обтираются  салфетками – кто хочет и в состоянии. И у кого они есть. Голову не вымыть – кран у раковины не позволяет. Ноги помыть пришлось просить платную сиделку  той беспокойной больной:  самой вниз головой никак. 150 рублей.  В душ не пойдёшь – грудь вся в датчиках, отключать провода разрешается  только когда  идёшь  в туалет.
Один раз была свидетельницей того, как медсестра дала больному одноразовый станок для бритья и распорядилась не терпящим возражения тоном ему самому побрить пах перед коронарографией, мылом воспользоваться своим. Бедный мужик вертел эту штуку в руках  явно впервые в жизни, не зная, что с ней делать.  Помнится, и в нашей больнице, и в областной, да и в других больницах  подготовку  такого рода делал медперсонал. Даже маленькая инфицированная ранка в области операционного поля ни к чему.

Вопросами питания не интересовался никто – ни медсёстры, ни врач.  У медсестёр и санитарок есть время – сидят все вместе, беседуют, смеются. В палаты ни ногой. Ни разу не слышала, чтобы кто-то поинтересовался самочувствием больного, не нужно ли чего. Одна из процедурных медсестёр ходила с распущенными волосами с непокрытой головой. Волосы красивые, кровь бактерицидна, но  трясти волосами при внутривенных манипуляциях - как-то не принято.
 Я в своё время закончила медучилище и 5 лет работала в стационаре медсестрой. Знаю, о чём говорю.

Коронарография.  Я эту процедуру уже 2 раза проходила и поэтому не боялась. И проблем не ожидала. А зря.
Первая неприятность:  кто-то написал на истории болезни, что я не переношу лидокаин. Это неправда. Я не переношу только ультракаин и ксилокаин. Поэтому мой препарат – именно лидокаин. Но убедить в этом я никого не смогла. Раз написано – значит, так тому и быть. И  врач стал  использовать новокаин. Но он не знал,  что новокаин сразу действует только на нервные окончания, на ткань самого нерва он действует  через 20 минут. Именно поэтому в стоматологии больные после инъекции новокаина ждут в коридоре 20 минут.  Особенности действия анестетиков  изучают  в курсе фармакологии в институте. Но ещё тогда нам говорили, что хирурги и акушеры-гинекологи  пропускают  эту информацию мимо ушей. И паузу не выдерживают, стоны больных считают результатом придури.  После выписки я поинтересовалась у зав.кафедрой фармакологии одного из ВУЗов, изменилось ли что-нибудь за последние годы. Может быть, препарат теперь имеет другие свойства -  нет, ничего не изменилось.
Через неделю мне поставили кардиостимулятор. И опять с новокаином, и опять без паузы. Врач был изумительный, если бы он знал, он бы никогда не позволил страдать пациенту. Значит, это общая практика по сей день. Увы.
Во время установки кардиостимулятора был забавный эпизод. Дело в том, что когда во время медицинских манипуляций мне приходится терпеть боль, я закрываю глаза. Это маленькая хитрость, я сама придумала. Боль вызывает напряжение мышц в том месте, где больно. От внезапной, даже несильной боли можно так дёрнуться, что инструмент повредит что-нибудь. Врач всё время просит расслабиться, не напрягаться. Но рефлекс-то безусловный! И я придумала: нужно, чтобы напрягалась мышца в другом месте, например, в руке, сжимающей что-нибудь. Чтобы рефлекторная дуга замкнулась в нужном  месте, следует настроиться и максимально сосредоточиться. Для этого ни по каким другим  каналам никакой информации!!!  Но врачи-то этой фишки  не знают.
И молодой доктор, оказавшийся зачем-то в углу операционной, не знал. Он увидел, что у меня закрытые глаза, «зажатое» лицо и как закричит! Только что ногами не затопал: «Глаза закрыла! Лицо страдальческое сделала! Можно подумать, что больно!» И всё в таком духе. Я обалдела, открыла глаза и посмотрела, кто это и что с ним. Молодой, большой, в белом халате – и с таким страдальческим выражением лица, что у меня сердце сжалось. Он переживает, сочувствует мне, ему больно  от того, что больно мне. Так мать кричит на ребёнка, когда он куда-нибудь залезет и поранится. Вот сейчас пишу, и слёзы благодарности на глазах. Далеко не все люди так откликаются на чужую боль. Спасибо, добрый человек!

Реанимация. Вернее, три   реанимации в этой клинике – точно уже не помню. Говорили, у них  разные заведующие.
Одна из них была обыкновенная.  С удобными кроватями женская многоместная  палата. Внимательный медицинский персонал; в палату особенно часто не приходили, но была тревожная кнопка. Никаких проблем.
 Вторая запомнилась изумительными медсёстрами, не отходившими от больных. В палате всё время кто-нибудь был. Но здесь находились и мужчины, и женщины вместе, на небольшом расстоянии друг от друга. Предполагалось, по-видимому, что на грани жизни и смерти такая мелочь, как стеснительность в процессе выполнения гигиенических процедур, может не приниматься во внимание. Слава Богу, я там была очень недолго.
 
Третья реанимация – это отдельная песня. Привезли меня из операционной, подключили к мониторам. Через некоторое время монитор артериального давления завыл громко и противно. Давление 200 и больше.  Наверное, что-то дали, не помню уже. Но монитор продолжал выть. Медсестра пришла, посмотрела, сказала, что он испортился, и ушла. Никого нет, монитор воет, голова болит и вообще, А/Д 200 всё-таки. Зову опять медсестру. Подходит. Прошу выключить проклятый монитор -  нет, отвечает, не выключу, я же должна знать, какое у Вас давление!  Тогда прошу беруши. Их в отделении нет. Прошу принести мне из моей основной палаты – и тут начинается представление, достойное  КВН!!!  Медсестра в некотором отдалении  встала за пустую каталку, как за прилавок, упёрла руки в бока («руки в боки») и скандальным голосом рыночной торговки как закричит мне: «Женщина, Вы что себе позволяете? Я не могу уйти из отделения, вдруг что-нибудь случится, а меня нет!» Я сначала оторопела, потом комичность этой ситуации, вся фигура  медсестры  вызвала у меня, помню, такое веселье, что даже голова болеть перестала.  Медсестра  с возмущением ушла. Через некоторое время принесла марлевые тампончики, ваты у них не было. Марля звук не заглушает.  Кстати, в открытую дверь было видно, как по меньшей мере 4 разных человека в белых халатах ходили по коридору. Почему именно эта медсестра должна была уходить из отделения? И зачем вообще уходить, можно попросить, чтобы принесли из кардиологии. Или у них помогать друг другу не принято?
Короче, лежу, монитор воет, никого в палате нет. Смирилась – Бог терпел и нам велел. Через какое-то время кто-то монитор выключил.
Думаю, у старшей медсестры отделения до вопросов воспитательной работы с персоналом руки не дошли.

И ещё  воспоминание.  Вскоре  после меня  привезли  женщину. Поста медсестры в палате  нет. Тревожной кнопки нет. Спросили у  девушки в белом халате, что делать, если  кому-то плохо станет? Ответила, не моргнув глазом: «А вы кричите!» 
-  А что кричать?
            - Кричите «Сестра-а-а-а !»
Через некоторое время женщине стало плохо. Как мы звали медсестру --  Райкин отдыхает. Громко кричать никто не может,  чашки с ложкой, чтобы постучать, нет, стулья далеко, в общем, шум всё же устроили, медсестра пришла. Смех и грех. Думаю, зав.отделением  и начмед  не знали,   какая ситуация  возникает в случаях  необходимости экстренных  вызовов  медперсонала к больным.

Вот ещё 2 эпизода.

Напоминаю, в палате мужчины и женщины вместе. Пусть разведены по разным углам, но все же.
На смене молоденькая симпатичная  медсестричка.  Мужики, их двое, в реанимации  второй  день, уже полегчало. И они начали распускать павлиньи хвосты. «Какая Вы  красивая»,  «Какая у Вас прекрасная фигура», «Вы замужем?» и так далее.  К вечеру мне стало хуже, первый день после операции тяжеловато. Пусть стентирование – не полостная операция, но всё же. А мужикам скучно, уже ничего не болит, валяются просто так. И они начали болтать. Непрерывно, без пауз. Да так громко! У одного командный голос,  в ушах гудит. Чувствую, давление поднимается, голова разболелась. Тут медсестричка оказалась в палате, я ей говорю, мол, уймите мужиков, невозможно уже!  Она отвечает, убеждённо так, с пафосом, что у всех больных равные права и они могут вести себя как хотят. И что я должна сама их попросить говорить потише.
Я обалдела. А мужики, услышав разрешение вести себя как хотят, начали трепаться ещё активнее. О проблемах на работе, о государственной политике, о Лукашенко и его сыне. Что делать? Обращаться к ним с просьбой говорить потише – бесполезно. Они же свободные люди в свободной стране, права имеют. Но что-то делать надо!
И вспомнился мне гениальный Карнеги: если тебе в руки попал лимон, сделай из него лимонад. Почему бы и не воспользоваться советом?
-  Мальчики, - говорю, – вы так интересно рассказываете  обо всём, о Коле Лукашенко, например. Не могли бы вы говорить погромче, чтобы мне лучше было слышно. А то скучно.
Минутная тишина – и дальше разговаривали мужички тихо-тихо!
Наутро их перевели в общую палату.

Второй эпизод вспоминается мне как страшный сон.
Это было вскоре  после того, как меня из операционной перевели в реанимацию. Коронарография и стентирование прошли успешно, у хирурга золотые руки.
У меня небольшая диафрагмальная грыжа, не требующая оперативного вмешательства, и наличие хеликобактера. Я к нему привыкла, он мне не мешает, если соблюдать диету. Хеликобактер в процессе жизнедеятельности выделяет водород, (даже есть диагностические тесты). У меня хеликобактер  живёт свободно, работает в охране  и  требует, чтобы в желудке всё время что-то было. Если долго ничего нет, начинает усиленно продуцировать водород с голодухи. Водород поднимается ко дну желудка, а там рядом  дырка в диафрагме, и  часть желудка вылезает в грудную полость. Ощущения – специфические!  Кстати, частая отрыжка большим количеством  воздуха – признак наличия хеликобактериоза (см. курс гастроэнтерологии). Неотложная помощь: сесть или встать, если лежишь. Хорошо под язык положить нитроглицерин или какие есть нитраты. Они  расширяют не только коронарные артерии, но и вообще расслабляют гладкую мускулатуру. Воздух отрыгивается, желудок уходит на своё место,  боль за грудиной исчезает.  Диафрагмальную грыжу проходили на факультетской хирургии, я даже картинку в учебнике помню.
Кстати, желудок раздувается и вылезает куда не надо, вызывая тупую боль за грудиной, в самолёте при посадке. Я придумала, что делать, чтобы  уменьшить проблему. За 2-3 дня до полёта принимаю ДЕ-НОЛ 2 раза в день. Хеликобактер перестаёт наглеть и посадка уже не вызывает столько неприятных ощущений. Рекомендую!
Ну, вот. Операция проводилась  после  длительного перерыва в еде.  Плюс время самой операции. Подготовиться де-нолом я в тот раз не сообразила.  И через пару часов  после того, как я оказалась на  койке в реанимации, появилась родная распирающая боль за грудиной. А ни сесть, ни встать нельзя сутки – зонд вводился через бедренную артерию. (Помню  из курса травматологии: отверстие в бедренной артерии – столб крови 1,5 метра, смерть через 15 минут).  Боль нарастает. Зову медсестру, она как раз была в это время в палате.  Объясняю ей, в чём дело, прошу помочь приподнять верхнюю часть туловища. Девица посмотрела на меня подозрительно:
- Кто Вам  такое сказал? – спросила она   и вышла.
Через некоторое время пришёл врач. Я  повторила свою просьбу  и объяснение. Он не подошёл даже. Посмотрел на меня издали –  хочется написать «безразлично и тупо», но о коллеге так говорить не принято. Посмотрел, сказал: «Терпеть надо» - и ушёл. Я осталась одна, в недоумении – мягко сказать. Совершенно обалдевшая.  Не ожидала, даже предположить не могла такой исход общения с врачом. 
 Боль нарастает. Надо что-то делать. Вспомнилось бессмертное: «Спасение утопающих  -  дело рук самих утопающих». К счастью, на столе стоял стакан с водой  и до него можно было дотянуться. Глоток воды, чтобы  в полости желудка  создать повышение давления воздуха.  Приподняла верхнюю часть  туловища , изогнувшись  змеюкой в поясничном отделе позвоночника  на несколько секунд (дольше невозможно), пых! Чуть воздуха вышло изо рта. Несколько секунд отдохнула   и всё сначала. Весь воздух вышел с восьми подходов, я считала. Всё. Жива. И боль прошла.
Ко мне никто не подошёл, не спросил о самочувствии. Забыли? Не принято обращать внимания на симулянтку? Боль в груди у пациентки в кардиореанимации…
Думаю, доктор не знал о существовании такой патологии как диафрагмальная грыжа. Двоечник.

Ещё одно интересное наблюдение. Это случилось дважды.  Я поставила себе диагноз уже дома, случайно наткнувшись  на информацию в интернете. Судя по всему, врачи о такой патологии тоже не знали.
Сразу скажу, о чём речь: «скрытый инсульт», «тихий инсульт»,  а также «лакунарный инсульт» - точнее сказал бы невропатолог, но он меня не смотрел. Потому что никому в голову не пришло уточнить, что со мной происходит.
Один раз это случилось при коронарографии и стентировании, другой  раз – коронарографии и ремонте стента (зарос интимой).
Итак, идёт операция. Меня о чём-то спрашивают, я отвечаю, всё путём. Вдруг чувствую, мысли замедлились, лёгкое головокружение, трудно говорить, забываю слова, афазия. Решила, что ввели какой-то психоактивный препарат и не предупредили о возможной реакции. Я на вопросы не отвечаю – перестали со мной общаться, решили, наверное, что не хочу. А я не могу!!!  К концу операции восстановилась.  Двигательных нарушений не было, но вскоре  стало невозможно лежать в постели –  мягкие ткани под тяжестью тела через несколько минут начинали так болеть, что всё время  приходилось менять положение тела. Ужасно. Пожаловаться, попросить обезболивающее не догадалась. Качеством сна никто не интересовался. Это продолжалось несколько дней в стационаре и ещё 2 дня дома. Сын потом сказал, что я была эти два дня какая-то «не такая». Всё прошло так же внезапно, как и началось. Просто утром проснулась -  лежать  не больно, кровать опять  мягкая.
Второй раз это состояние развилось почти сразу после операции, когда я  лежала на каталке возле операционной в окружении докторов и курсантов (после операции в палату везут не сразу, какое-то время пациент находится возле операционной, на всякий случай). Мы живо беседовали, как вдруг знакомое лёгкое головокружение и афазия. И опять врачи решили, что я не хочу разговаривать и перестали со мной общаться. А я в тупой прострации даже не пыталась что-то объяснить. В палату меня привезли уже в нормальном состоянии. И опять гиперчувствительность тканей, сдавленных весом  собственного тела!  Мало того, я умудрилась конфликтовать с соседками по палате.  Ссориться – вообще не моё.  Не умею. Наверное, в то время у меня были какие-то нарушения психики, отсюда и необычное поведение.
С болью сдавленных тканей я справилась с помощью таблеток кеторола, которые взяла с собой в больницу на всякий случай. Эту боль я тогда объяснила повышением чувствительности барорецепторов  вследствие оперативного вмешательства.

А потом, через несколько лет, я нашла целую серию статей. И поняла, что у меня был скрытый лакунарный инсульт  на фоне операций  2 раза. Если бы мои врачи – а это были замечательные врачи-хирурги – знали о существовании такой патологии на фоне оперативного вмешательства, они не замолкали бы, когда я переставала говорить, а пытались бы наоборот, общаться со мной именно с целью выявления афазии.  И принять соответствующие меры.  Ведь сначала тихий инсульт, вслед за ним  обычный. При мне выписалась больная, у которой  после операции развился классический инсульт.

Раз уж заговорили о таблетках кеторола, расскажу ещё одну историю, связанную с подготовкой к направлению в кардиоцентр.
Одним из обязательных методов обследования является ФГДС. Процедура неприятная. Используются, конечно, местные анестетики, но всё равно какая-то чувствительность остаётся. Некоторые больные вскакивают, лягаются, машут руками, вытаскивают зонд. А у меня развился ларингоспазм. Вдох с трудом, долгий, мучительный,  с громким воющим звуком, врач после процедуры сказал, что я их всех напугала. Но я не дёргалась, и процедуру провели.
Состояние настолько страшное, что  когда снова  потребовалась ФГДС перед направлением в кардиоцентр,  у меня включился мозг и  выдал способ профилактики: за 1,5 часа до процедуры, то есть дома, проглотить таблетку кеторола, не запивая. Кеторол не относится к группе НПВП. Механизм его действия другой.  Он годен для премедикации, я подумала – и оказалась права. Ларингоспазм не возник, вообще процедура прошла на ура.  Я рассказала обо всём этом врачу-эндоскописту, но он не заинтересовался. Сказал, чтобы я обратилась к лечащим врачам. Без комментариев.
Тяжёлый ларингоспазм в течение даже короткого времени у пациентов с артериальной гипертензией и ИБС может закончиться инсультом, острой сердечной и/или коронарной недостаточностью, в общем, я бы рекомендовала этот препарат взять на вооружение. Почему принимать за 1.5 часа? Потому что из курса клинической фармакологии, которую мы  проходили в институте, я знаю, что при пероральном введении препаратов они начинают действовать через 40 минут, максимум действия – через 1,5 часа. 

Не могу не озвучить ещё две ситуации. При последней госпитализации мне и стент подремонтировали, и кардиостимулятор установили. Между этими мероприятиями сутки находишься в обычном отделении. Сегодня вечером переводят в обычную палату, завтра целый день свободный, послезавтра операция.
Ну вот, я в палате. Она большая, чистая, светлая, только после ремонта, и  я там одна. Ночью  вдруг включилась вентиляция – мощный поток холодного  воздуха прямо мне в лицо.  Головной конец кровати приподнят, не перелечь. Занять другую кровать без разрешения – страшно: вдруг нельзя! Пока я соображала, что делать, заболело горло. Надо сказать,  у меня хронический фарингит с детства после химического удаления миндалин. В то время был народный способ лечения хронического тонзиллита: горло смазывали керосином 2-3 раза с перерывами по  несколько дней. Как нам объяснили на цикле ЛОР-болезней в институте, возникал химический ожог и миндалины склерозировались. Последствие – как при обычной тонзилэктомии: хронический фарингит. Разумеется, мазали керосином горло ребёнку  мамы и бабушки, когда врач назначал ему операцию удаления миндалин. В то время и анестезия была другая, и УЗИ не было – где и как идут  сосуды на шее, не узнать. А иногда сонная артерия проходит около миндалины, во время операции она повреждается, человек  умирает.  Это крайне редкое осложнение, но было же!  В общем, мама мне раза 2-3 смазала горло керосином, и обошлось без операции.
Но хронический фарингит после тонзилэктомии – это на всю жизнь. Приходится горло беречь. А тут вентиляция прямо в лицо бьёт холодным воздухом. А на том же цикле ЛОР-болезней преподаватель рассказывал, что охлаждение лица вызывает спазм сосудов в горле, ухудшается кровообращение, местная собственная микрофлора наглеет, звереет,  и появляется воспаление. Если ничего не делать – последствия непредсказуемы. У меня - обострение хронического фарингита, потом быстро ОРЗ по полной, на 3-й день ОРЗ просыпается бронхиальная астма, она у меня инфекционно-аллергическая.
Понятно, что я запаниковала. Пытаюсь убрать наклон кровати, чтобы перелечь к холодному воздуху ногами, но получается ещё хуже. В отчаянии нажимаю на тревожную кнопку. Мгновенно прилетают медсестра и санитарка. Медсестра как начинает на меня кричать! Ночью, когда все отдыхают, посмела вызвать в палату медперсонал, чтобы кровать поправить!! Ни стыда, ни совести!!! Правда, быстро всё сделала и с ворчанием ушла. Я перелегла как мне надо и зауснула. И только на другой день, вспоминая ночное приключение, я поняла, как бедная медсестра испугалась, услышав вызов, ведь у меня в то время пульс был 31-34.  И прибежала не одна, с помощницей! Готовилась ко всему, к трупу на своей смене. Я работала медсестрой в стационаре, знаю, как это тяжело. Тянешь, помню, безнадёжного больного всеми силами, только чтобы дожил до конца смены. Этот переход человека от жизни к смерти тяжёл для медика, очень тяжёл, даже если конец неизбежен.
А с медсестрой такая история.  Мы не подружились, нет, не успели. Но в  короткие встречи где-нибудь в коридоре улыбались друг другу. Наверное, она чувствовала мою искреннюю симпатию. Полненькая брюнетка без возраста, улыбчивая, подвижная, с добрым открытым лицом и голосом как весенний ручеёк. Почему-то очень хотелось посидеть с ней в хорошей компании на природе. Костерок, шашлычок, смех, истории - весёлые и грустные.  Песни…   До сих пор остаётся сожаление, что этот поезд, увы, пронёсся  мимо.


Наконец, последнее воспоминание. После истории с вентиляцией утром я проснулась не просто с болью в горле, а с полноценным ОРЗ. А завтра операция и тянуть не хочется.  К тому же, на фоне ОРЗ поперечная блокада запросто усилится – и ага!
Но у меня было! 
К тому времени я узнала и опробовала на себе и своих знакомых один способ, фишку, которая  обрывает  ОРЗ или оно протекает в лёгкой форме.  Как потом оказалось, и ковид-19 тоже. Ниже я дам описание этого способа. Он настолько эффективен, что я положила таблетки в свою тревожную аптечку (у кого её нет – рекомендую завести). Приняла таблетки первый раз в 8 утра, далее по схеме.  Утром следующего дня была здорова.
Горло нужно полоскать раствором йода 8-10 капель на стакан тёплой воды. Изначально народный способ  звучал как «пол-ложки соли, пол-ложки соды и 4 капли йода на стакан тёплой воды». Но мне, в своё время, показалось, что соль и сода раздражают моё нежное горло, и я остановилась просто на слабом растворе йода. Если чуть проглотишь – ничего страшного. Полоскать 2-3 раза в день. Мне кажется, что здесь работает и эффект резорбции йода, через воспалённую слизистую она больше. Этот способ выручал меня не раз.
Пришла на обход лечащий врач, я ей рассказала всё, но умолчала о волшебных таблетках – вдруг запретит. Попросила распорядиться дать мне йод для полоскания горла, медсёстры без назначения не давали. Использовать йод  врач не разрешила: у меня аутоиммунный тиреоидит. Сказала: «Попросите у медсестры мирамистин». Я и сама знаю, что йод мне нельзя,  но пара  дней  наружного применения  против активизации хронической инфекции в зеве  накануне операции… 
Я не стала заморачиваться с мирамистином, всё равно не буду экспериментировать с новым для меня  лекарственным средством, не время.  У меня на некоторые препараты аллергическая реакция. Доктор, как я понимаю, обо всём  этом вообще не подумала.
Лечащий врач в этот день ко мне больше не подошла. Вечером температура  37,8.   Утром, без осмотра лечащего врача, меня повезли в операционную. Для установки кардиостимулятора.  Невольно закрадывается мысль: может быть, терапевт специально делала гадость  хирургам?
Но это дурная мысль. Не может быть такого. Просто моя милая, добрая  доктор была, наверное, замотана, задолбана писаниной, отчётностью, несусветными требованиями страховой компании, когда  на пациентов просто не остаётся ни сил, ни времени.
 
 
А теперь о чудодейственном средстве, обрывающем респираторные инфекции, в том числе  ковид-19.  Возможно, не только респираторные, но у меня нет наблюдений.
Несколько лет назад в Болгарии я купила маленькую студию, подружилась с местными жителями. Однажды болгарские приятели   попросили меня привезти из России таблетки «аналгин-хинин», которые делают в Словении,  в Болгарии они не продаются. Людям их привозят друзья из России. Аналгин-хинин  применяют при ОРЗ в первые 2 дня болезни. Три раза по 1 таблетке через 8 часов, потом два  раза через 12 часов. Разумеется, нельзя сбивать температуру. 
Через какое-то время я услышала от нашего «профессора», медсестры Светланы Сергеевны, что подобным образом работает хорошо известный аспаркам.
Я объединила эти сведения. Оба метода не признаны, неизвестны.  Я принимаю 1 таблетку аналгин-хинина плюс 2 таблетки аспаркама по вышеописанной схеме. Самочувствие улучшается через 2-3 часа после второго приёма. Заболевание  или обрывается максимум к концу 2х суток от начала лечения,   или протекает в лёгкой форме. Ковид я перенесла в лёгкой форме, при том, что у меня АГ,  ИБС, 2 шунта, 2 стента, кардиостимулятор, постоянная форма трепетания предсердий и вообще у меня высокий возраст. Лечилась дома. Противовирусные препараты не принимала.  Поражения лёгких рентгенологически не было, хотя кашель и мокрота необычные. Температура всего 5 дней и великолепное самочувствие после выздоровления. Ухудшение со стороны сердца через 1,5 месяца, небольшое.
В лёгкой форме перенесли ковид-19  родители и другие члены семьи тех моих  друзей, которые лечились моим способом.  У меня есть ещё  рекомендации по режиму, питанию, гигиене, отношению к кошкам при ковиде. Но это идёт вразрез с общепринятыми правилами.
 
Вспоминается попытка французского врача  лечить ковид -19 гидроксихлорохином (были сообщения в интернете), но в широкую практику метод не вошёл – его нашли неэффективным. Конечно! Ведь лечили на высоте заболевания, сроки были упущены!

Я довольно много прочитала о хинине – запоминать не стала. Хинин работает на уровне лизосом, больше мне знать не нужно. Кстати, аналгин-хинин хорош и при болях в суставах не только при ревматоидном артрите, но и при банальном деформирующем артрозо-артрите, при обострении, когда НПВП  особо не помогают.  Правда, скорее всего эффект хороший при наличии сопутствующего реактивного полиартрита, но у нас этот диагноз не ставят. Не знают и знать не хотят. История с конкистадорами, которые лечили корой хинного дерева малярию, а у них  неожиданно  и суставы перестали болеть, эта история, наверное, правдива.


Не могу не вспомнить ещё одну интересную ситуацию  при последней госпитализации . Несколько дней до выписки я провела в большой  палате.   Рядом со мной лежала молодая женщина. У неё была гипоплазия правого желудочка сердца. Её госпитализировали в связи с какими-то непонятными внезапными эпизодами потери сознания. При мне она падала в обморок в туалете раза два.  Её обследовали со всех сторон. Сразу после приступа делали ЭКГ, несколько раз  приглашали невропатолога, делали ЭЭГ (энцефалографию), исключили эпилепсию. Ведущей причиной обмороков посчитали патологию сердца и собирались переводить в отделение реабилитации.
И тут накануне выписки мне пришло в голову посмотреть её по классической схеме, как учили в институте: жалобы, анамнез болезни, анамнез жизни, статус. И  поставить предварительный диагноз, вытекающий из полученной информации. Любопытство и азарт появились после того, как я случайно спросила, измеряли ли ей давление при обмороках. Девушка ответила, что да, всегда измеряли, оно всегда повышено. Тут я, конечно, сделала стойку.  Должно же быть наоборот!!!  Сердце не сработало – давление падает!
Выяснилось:  в молодости у неё было что-то с шейным отделом позвоночника, были головокружения и изредка обмороки. Она лечилась у вертебролога и несколько лет носила специальный воротник. Потом  воротник разрешили не носить. Всё было хорошо, она вышла замуж и забеременела. И когда живот стал большим, у неё опять появились эти обмороки, только чаще.  Родила, обмороки остались. Патология сердца врождённая, компенсация.
И вспомнила я курс пропедевтики нервных болезней, несравненного Александра Анисимовича Скоромца. Спасибо, Учитель!
Дело в том, что общая сонная артерия справа лежит на 1-м ребре, сверху, прямо на ней,  лестничная мышца (слева строение артерий другое). При смещении шейных позвонков нервы могут травмироваться  и возникает, соответственно, сокращение этой  лестничной мышцы. Спазмированная  лестничная мышца прижимает общую сонную артерию к первому ребру. Просвет артерии резко сужается, рефлекторно повышается артериальное давление, чтобы протолкнуть кровь к мозгу. Не получается – больной падает в обморок, а когда  позвонки встают на место, мышца расслабляется, кровообращение восстанавливается, больной приходит в себя. Данные состояния возникают при нестабильности шейного отдела позвоночника (ШОП).  Я с этим встречалась один раз  у пациентки  60-ти лет после хлыстовой травмы ШОП. (Хлыстовая травма – смещение позвонков при падении, внезапной  остановке транспорта или в другой похожей ситуации, когда  тело человека резко прекращает движение, а голова – нет).
 Иногда дело до обмороков не доходит, появляются необъяснимые внезапные подъёмы артериального давления. Нужна дифференциальная диагностика с дефицитом магния – смотреть содержание магния в волосах.
У моей соседки явно в молодости была нестабильность ШОП, потому что ей назначали носить воротник-корсет. А во второй половине  беременности позвоночник в поясничном отделе идёт вперёд под тяжестью  беременной матки, соответственно смещается шейный отдел. И у неё опять появились обмороки. Потом уже и матка маленькая, но без лечения у вертебролога жалобы остались.  Состояние достаточно опасное – однажды   при падении больной  позвонок на место не встанет, кровообращение мозга не восстановится сразу …
Я рассказала  всё  это молодой женщине, попросила при первой возможности обратиться к вертебрологу, она согласилась.
Был вечер. На следующий день я выписывалась. Пошла в ординаторскую, чтобы поделиться своей догадкой с нашим лечащим врачом, но та уже ушла домой. Я была уверена, что смогу её увидеть наутро, но увы, не получилось. Уже дома сын нашёл её в социальных сетях, попросил связаться со мной, но она не ответила. Чем всё закончилось, я не знаю. Сама больная мне не перезвонила, наверное, потеряла мой номер телефона. Я её номер – потеряла!
Очень жалею, что тем вечером  в ординаторской я не поделилась своей догадкой с другим, не очень знакомым  мне врачом, посчитав это неэтичным по отношению к своему доктору.  Ведь о таком варианте диагноза никто из врачей, смотревших мою соседку,  не знал. Да и мне когда-то просто повезло учиться у Александра Анисимовича.

Вот и подошёл к концу мой рассказ. Я была бы очень рада знать, что он помог в работе моим коллегам. Ведь правду говорят: дитя не плачет, мать не разумеет.  И это нормально, когда врачи чего-то не знают. Врач учится всю жизнь. И святая обязанность любого доктора, вообще медика, человека в белом халате,  делиться своими наблюдениями с коллегами.
У меня есть уже «Записки заполярного врача». Друзья настаивают, чтобы я писала продолжение. Пусть этот рассказ будет главой в «Записках заполярного врача – 2». Продолжение следует.

17.10.2022
НАО.

PS.   Что же вспоминается доброе, светлое? Ну, во первых, самая первая коронарография в этом кардиоцентре. Хирург Сергей Сергеевич. Добрый, умный, с золотыми руками. И медсестра операционная у него такая же. От них свет шёл какой-то,  доверие к ним просыпалось сразу же. После исследования доктор пробыл со мной возле операционной положенное время  и не просто разговаривал, а рассказал массу интересного о моём варианте  стенокардии с примерами из своей практики. До сих пор  вспоминаю  его с благодарностью.
А ещё в третьей реанимации ко мне подходила буфетчица. И спросила, как я себя чувствую. Единственный человек, единственный раз. Она смотрела на меня с искренним сочувствием, с желанием помочь, у меня появилось ощущение, что мы на одной волне, ощущение слияния душ. Я почувствовала реальную помощь от одного только вопроса: «Как Вы себя чувствуете?» Не удивлюсь, если она  верующая.
Вообще много было хорошего. Хирурги-консультанты из 7-го отделения. Медсёстры. Работники пищеблока. Охранник на проходной. Лифтёр. Медрегистраторы. Многие. 
Профессионализм и доброта.  Спасибо им!

17.10.2022.   НАО.


PPS.   Посещение врачей на амбулаторных приёмах Кардиоцентра заставило задуматься ещё раз о современных установках лечения больных. Страховая медицина. Стандарты, утверждённые Министерством здравоохранения. Шаг влево, шаг вправо – штраф, выговор, а то и судебное дело. И никакой ответственности за ятрогению, если соблюдены стандарты.
Помню, когда я училась в клинординатуре,  на одном из занятий перед нами выступал  врач, который вернулся из Германии, кажется. Он рассказывал, что там, если больной умрёт, но назначения сделаны  по стандарту,  врачу ничего не будет. А если выживет, но лечение не по стандарту – врача накажут, даже сам больной может подать в суд на врача  и дело выиграет. Мы удивлялись, смеялись над ними, радовались, что у нас такой глупости нет. Ведь самое главное – вылечить больного.

Был термин «фельдшеризм». То есть, лечение «от головы», «от живота», не имея представления о процессах, происходящих в организме больного в целом. Фельдшера не изучают теоретические дисциплины в таком объёме, как врачи. Фельдшеризм в работе врача осуждался.
Помню напутственное слово зав.кафедрой пропедевтики, профессора Ярошевского Арнольда Яковлевича. Мы были у него последним выпуском. Прощаясь с нами, он прощался с институтом. Он сказал нам: «Коллеги! Когда у вас будет трудный  непонятный больной -  а такое обязательно будет! -  вы вспомните теоретические знания, и это поможет вам его вылечить.»
Так оно и было на протяжении всей моей клинической практики.
 
Ещё помню, как к нам в округ в середине 90х с целью обмена опытом приехали медицинские сёстры с высшим образованием из штата Юта, США. Запомнились их слова: «Врач – это учёный, исследователь, он не должен заниматься технической работой. Больной к нему должен прийти уже обследованным на первом этапе». 
Врач – учёный, исследователь. С этим невозможно не согласиться. Но это означает, что и мышление врача должно быть соответствующим. Не чисто алгоритмическим, но  в нестандартных, казалось бы  безвыходных ситуациях, инсайтным. Это нужно приветствовать, учить студентов. А что мы сейчас имеем? Вдруг услышала от молодого доктора: «Какие ещё индивидуальные нормы? Индивидуальных норм не бывает!» Где она училась, у кого?

Почему, зачем   ввели страховую медицину? Это было правильное решение.  Но вот зачем нужны страховые компании?!! Страховая компания - безразличная к пациентам и врачам коммерческая структура, цель которой – получение прибыли. Сидит человек, которого вполне можно заменить роботом, сравнивает написанное слева, в истории болезни или амбулаторной карте,  и справа – стандарт. Не совпадает – штраф. Диагноз по МКБ-10, просто цифры, ни уму, ни сердцу.
Фонд обязательного медицинского страхования появился в трудное время всеобщего дефицита. Денег не было. И   ФОМС создали для защиты медицины от произвола чиновников. Обследования по стандарту обязывали местные власти выделять деньги на оборудование и расходники, а не туда, где жена работает или родственники, или на мебель в свой кабинет (был у меня такой пассаж. Пожаловалась вышестоящему боссу, так меня ещё и выругали за то, что посмела на отца родного  главу администрации посёлка пожаловаться). Появились защищённые статьи бюджета – на лекарства, питание больных и заработную плату. Медики вздохнули счастливо. Страшно, когда лекарств в больнице нет и кормить больных нечем. Не всем же могут еду из дома принести, о сельских больных я уже не говорю.
Контроль качества медицинской помощи был организован гораздо  лучше, чем сейчас, но это отдельный разговор.
А потом появились страховые компании. И термин «медицинская услуга» вместо «медицинская помощь»…

Почему на эти грустные мысли меня навели амбулаторные приёмы известного уважаемого Кардиоцентра? Потому что я столкнулась там с той же бедой, что и везде:  лечат болезнь, а не больного. Спрашиваю  врача высшей категории: «Что же Вы мне это  назначаете?  У меня же почки сядут!» А она мне в ответ: «Ну и что? Это потом. А сейчас нам нужно с сердцем разобраться».  Ну, хорошо, я врач, могу откорректировать назначения. А обычный больной? Они же врачам верят.
Клиническая фармакология, побочные действия лекарств, оценка их значимости для конкретного больного. На это всем просто наплевать. Вот пример. Индапамид – гипотензивное средство. Уменьшает проникновение кальция в гладкие мышцы и как следствие – тонус мышц.  Уменьшается периферическое сопротивление  и давление снижается. Прекрасно! Но кальций при этом остаётся в сосудистом русле и повышает свёртываемость крови. Препарат противопоказан при ИБС. У меня инвалидность по ИБС. Инструкцию-то почитать можно! Дальше. Эта дрянь не даёт пройти кальцию во ВСЕ гладкие мышцы, не только артериол. И все они начинают плохо работать. И обостряются все очаги хронических инфекций – нормального оттока из полостей нет, особенно страдают мочевыводящие пути. Возникает или усиливается варрикозное расширение вен, ухудшается  работа венозных клапанов – в сочетанием с повышением свёртываемости-то! -  ну, и так далее.  (Я по глупости доверилась специалистам Центра и  принимала индапамид, неизвестный мне ранее, не прочитав инструкцию.  Через несколько месяцев  мало не показалось – поехало всё.  Теперь второй год привожу себя в порядок).

На мой взгляд, работа строго по стандартам, бездумно, в чётком   соответствии с утверждёнными алгоритмами лечения – для медицины смерть.


И ещё.  Существует 6 типов личности людей   по профпригодности (сведения из цикла «Управление персоналом», Северо-западная Академия госслужбы, С-Пб, 2002). Есть сферы деятельности (и, соответственно, типы личности) смежные и есть антиподные.  Профессию врача выбирают люди, имеющие социальный тип личности. Антиподным  является традиционный тип, для этих людей в удовольствие работа бухгалтера, клерка. Также сфера их деятельности – банковская, аудит. Для определения типа личности есть специальные тесты.
Человек, вынужденный работать в антиподной сфере, или работает плохо,  заболевает, или уходит из неё.
Что сейчас происходит в медицине? Людей с социальным типом личности вынуждают заниматься работой, совершенно им несвойственной. Работой, которую они не могут долго выполнять по своей природе: бесконечное заполнение документов, отчёты, планы, расчёты. На общение с пациентами нет времени. Общение с коллегами, обмен информацией  минимальны. Очного обучения на центральных базах практически нет. Для врача это всё противоестественно.
Требования страховых компаний сводятся к тщательным записям в медицинских документах, ненужным записям. Их же ещё  потом и читать надо, выбирая по крупицам то, что требуется для диагностики и лечения. Впустую уходят ресурсы времени и сил врача, смехотворно мало их  остаётся   на собственно лечебный процесс, на контакт с больным. Результат такой организации: пациент не удовлетворён медицинской помощью (помощью, не услугой!), врач дисквалифицируется, у него развивается синдром эмоционального выгорания – и он бежит! Бежит в платную медицину, где можно остаться врачом, реализовать себя как специалиста, как личность. Или вообще уходит из медицины.

Хочется верить, что долго такое положение вещей не продержится. Сумели же педагоги вернуться на круги своя? Мы тоже сможем.
А у меня в планах – купить учебники нормальной и патологической физиологии, клинической фармакологии и заняться самообразованием.

16.10.2022. НАО