Хлеб всему голова

Это было в конце шестидесятых. Зима наступала рано, и ноябрь уже сковал землю первым крепким морозцем. В квартире пахло ванилью и махоркой — дед Кузьма только что затопил печку и, покуривая, смотрел в заиндевевшее окно.

На кухне возилась его внучка Лена, первоклассница. Она делала уроки за круглым столом, покрытым клеёнкой с выцветшими розами. Продиктованное мамой сочинение на тему «Береги хлеб» было почти готово.

«И каждый должен помнить, что хлеб — это святое», — написала она аккуратным почерком и отложила тетрадь. До прихода родителей с работы оставался час, и она решила помочь бабушке Ане накрывать на стол.

Бабушка достала из хлебницы половинку «кирпичика» черного хлеба, нож и начала резать ровные, душистые ломти. Одна толстая горбушка, любимая дедом, упала на стол. Лена, недолго думая, взяла её и отломила мягкий мякиш, чтобы съесть, а твердую корку бросила обратно в тарелку.

Движение было привычным, почти неосознанным. Но дед Кузьма, молча наблюдавший за этим, вдруг резко стряхнул пепел с папиросы и сказал тихо, но так, что у Лены ёкнуло внутри:

— Леночка, подойди-ка ко мне.

Она подошла, ещё не понимая, в чём провинилась. Дед взял её за руку, его большие, шершавые пальцы были тёплыми и твердыми, как камень.

— Что это ты сделала? — спросил он, глядя ей прямо в глаза.

— Ничего, дедушка. Я же корку не выбросила, — оправдалась девочка.

Дед молча подвел её к столу, взял в руки ту самую корку, из которой был вынут мякиш.

— А это что? — он ткнул пальцем в оставшуюся пустоту.

— Так… мякиш. Я его съем.

— Нет, — покачал головой дед. — Ты его уже не съешь. Ты его вырвала. Вырвала из хлеба и съела, как что-то отдельное, как конфетку. А корка, выходит, тебе не нужна? Мусор?

Лена растерялась. Она не понимала такого строгого тона из-за какого-то хлеба.

— Садись, — приказал дед. И Лена послушно села на табурет.

Он сел напротив, положил на стол зияющую пустотой корку и начал говорить. Голос его был ровным, но в нём слышалось что-то такое, от чего по коже бежали мурашки.

— В сорок втором году, под Сталинградом, — начал он, — у нас в роте был паёк: семьсот грамм хлеба в сутки на брата. И это была не булка сдобная, а чёрный, глинистый, с лебедой. И его делили. Делили по справедливости. Один боец, Коля, парень с Урала, всегда свой паёк доедал до крошки. В буквальном смысле. Соберёт все крошки со шинели, с газеты, в ладонь и в рот. А потом пальцем по столу водит, чтоб последние крупинки собрать. Я его как-то спросил: «Коля, чего ты, как пылесос?» А он мне говорит: «Кузьма, у нас в деревне говорят, что в одной крошке хлеба — сила одного шага солдата». Понимаешь? Одна крошка — один шаг к Победе.

Дед замолчал, глядя на корку. Бабушка Аня, стоя у печки, тихо вздохнула и перекрестилась.

— Этот Коля не дошёл до Берлина, — продолжил дед уже совсем тихо. — Подорвался на мине. И вот я потом всегда думал: а хватило бы ему тех крошек, что он собрал, чтобы сделать те последние шаги? Хватило бы сил? Мы никогда этого не узнаем. Но я-то знаю, что каждая крошка, которую ты небрежно бросила, могла бы кому-то спасти жизнь. Той же девочке, как ты, в блокадном Ленинграде. Её бы положили на ладошку, как драгоценность, и слизнули бы, чтобы сердце не остановилось.

Лена сидела, не шелохнувшись. Ей стало стыдно до слез. Она впервые в жизни не просто услышала, а *увидела* слова деда. Увидела того самого Колю, собирающего крошки. Увидела хлебную карточку, которую бабушка хранила в шкатулке. Увидела, как этот кусок хлеба, который она так легко разорила, — не просто еда. Это память. Это боль. Это святыня.

— Прости, дедушка, — выдохнула она, и слёзы покатились по её щекам.

Дед Кузьма погладил её по голове.

— Не мне прощения проси. У хлеба проси. Он этого стоит.

С тех пор Лена никогда не выковыривала мякиш. Она всегда доедала хлеб до конца, до самой последней крошки. И много лет спустя, уже со своими детьми, разламывая буханку, она вспоминала деда Кузьму, бойца Колю и твёрдое, как камень, убеждение, что *хлеб — всему голова*. И что в одной маленькой крошке может умещаться целая жизнь.

Редактор, Принц Крыма и Золотой Орды, Посол, Профессор, Доктор Виктор Агеев-Полторжицкий