Записки лысого шефа

Если бы кто-то сказал мне год назад, что моя карьера, репутация и душевное спокойствие будут уничтожены шестикилограммовым комком белоснежного меха с глазами цвета малахита и абсолютно бесстыдным отношением к свежей рыбе, я бы, наверное, расхохотался этому пророку прямо в лицо, а потом покрутил бы пальцем у виска для верности. Потому что такого не бывает! Это просто невероятно! И такого просто не может быть!

Впрочем, давайте расскажу обо всем по порядку. Я, Всеволод Иванович Мамонтов, шеф-повар с тридцатилетним стажем, кухонный тиран и легенда ресторана «Империя вкуса», человек, чей гневный окрик заставлял плакать даже луковицы, – и вдруг какой-то кот! Но жизнь, как, оказалось, обладает изощренным, хоть и несколько кошачьим, чувством юмора.

Все началось с моего стопроцентно гениального, как мне тогда казалось, плана по оптимизации жизни. Честно говоря, моя жизнь больше всего напоминала сплошное адское пламя. Много лет изо дня в день с восьми утра до полуночи я стоял у раскаленных плит, орал на своих поваров, выбивал долги из поставщиков, угождал капризным критикам и терпел идиотские отзывы вроде «суп был слишком суповым». Я уставал так, что даже во сне мне снились пересоленные блюда и сбежавшие соусы.

А дома меня ждал он. Пончик. Белый, пушистый, толстый кот персидской породы, подаренный бывшей женой на прощание со словами: «Он научит тебя нежности». Нежности он меня не научил, но искусство вымогательства корма постиг в совершенстве. Его наглое, барственное «Мяяяу!» могло пробить даже мою глухоту, выработанную годами работы в шуме кухонных вытяжек.

Однажды, в три часа ночи, после того как я, полумертвый, вдохнул пары уксуса, пытаясь спасти провалившийся бешамель, на меня снизошло озарение. Я совершенно обессиленный уселся на кухонный диван и уставился на Пончика, который, глядя на меня с немым укором, требовал свою очередную порцию свежего паштета. И тут вдруг я понял, что нужно не бороться с проблемой, а возглавить её. Если этот пушистый желудок на ножках стал центром моей домашней вселенной, то почему бы не сделать его полезным для себя?

Идея была совершенно безумной, но абсолютно замечательной и прекрасной: научить моего кота готовить. Хотя бы самое элементарное. Чтобы, придя домой, и, падая без сил на диван, я получал из его, с позволения сказать, лап, чашечку кофе или, на худой конец, бутерброд.

На следующее утро, после всего четырех часов сна, я приступил к реализации многоэтапного плана «Пушистый шеф».
— Слушай сюда, мохнатый дармоед, – начал я, усаживая Пончика напротив себя. – С сегодняшнего дня твоя жизнь меняется. Ты станешь моим кулинарным ассистентом.

Пончик приоткрыл один глаз, облизнулся и лениво зевнул. Первым делом нужно было решить вопрос с техникой безопасности. Лапы и когти. Я нашел в шкафу детские носки, из которых давно выросла дочка, и, вступив в короткую, но ожесточенную схватку с котом, натянул их на его задние лапы. На передние водрузил самые маленькие варежки-прихватки, которые только смог отыскать. Пончик сидел оскорбленный до глубины души и похожий на неудачного боксера.

— Прекрасно! Теперь ты защищен. Приступим к основам. Это – нож. Он острый. Режет продукты. Ты его не трогаешь. Это – плита. Она горячая. На ней готовят еду. Ты к ней не подходишь. Это – холодильник. Он холодный. Ты его… впрочем, ты его и так знаешь.

Пончик проигнорировал лекцию по технике безопасности и принялся с невероятным усердием сдирать носки с задних лап.

Первый практический урок был посвящен тосту с авокадо. Я поставил его перед тостером.— Видишь этот рычаг? Надо на него нажать.
Я взял его лапу и вместе с ним нажал на рычаг. Тост уехал вниз. Пончик отпрыгнул на метр, выгнул спину и зашипел на тостер, как на своего самого заклятого врага.

Через пятнадцать минут, когда тост был готов и выскочил, кот, наученный горьким опытом, не стал его трогать. Он просто уставился на него своим гипнотизирующим взглядом. Я вздохнул, достал тост, размял авокадо и намазал. Положил перед ним.
— Вот, видишь? Ты приготовил завтрак.

Пончик понюхал тост, брезгливо отвернулся и пошел проверять свою миску на предмет наличия в ней свежего паштета. Первый этап моего плана под названием «Бутерброд» с треском провалился.

Но я не сдавался. Я был похож на безумного ученого, одержимого своей идеей. Я пытался научить его наливать воду из кулера (получилось, но вода упорно лилась на пол), бросать спагетти в кипяток (правда, он при этом чуть не уронил всю кастрюлю) и, венец творения, взбивать сливки миксером. Последнее закончилось тем, что перепуганный кот вцепился когтями в занавеску и долго висел на ней, как бело-пушистое облако, а вся кухня была заляпана кремом, который мне предстояло отмыть.

Я уже начал сдаваться, думая, что ничего у меня не получится. Я почти сдался. Но тут случилось нечто странное. Я готовил на ужин сложное блюдо – утиную грудку в медово-апельсиновой глазури. Весь процесс приготовления Пончик сидел на кухонном столе, неподвижно, как статуя, и следил за каждым моим движением. Его малахитовые глаза, обычно лениво-полуприкрытые, были широко открыты. Он следил за тем, как я готовлю утку, как пассерую овощи для рататуя, как варю соус, постоянно снимая пенку.

И вот, когда я на секунду отвернулся к раковине, я услышал тихое, но уверенное шлепанье по плитке. Я обернулся. Мой Пончик, встав на задние лапы, передней, с забавной серьезностью на пушистой морде, тыкал в мою кастрюлю с соусом… ложкой, которую держал в своей лапе. Он не пытался стащить или пролить соус. Он просто… его помешивал. Совершал те же самые круговые движения, что и я за минуту до этого.

У меня отвисла челюсть. Я замер на месте. Кот, уловив мое удивление, прекратил свои манипуляции, спокойно спустился на пол и удалился из кухни с видом мастера, закончившего свою филигранную работу.

С этого дня все пошло иначе. Я больше не пытался его учить. Я просто готовил, а он наблюдал. Иногда, когда я ошибался – например, перекладывал соли, – он издавал короткий, тихий звук, нечто среднее между обычным «Мяу» и ворчанием. Сначала я не обращал на это внимание, но потом стал проверять. И, это было невероятно, но он был прав! Его кошачье обоняние, в миллионы раз более чувствительное, чем мое, улавливало малейший дисбаланс в специях, момент готовности мяса, когда оно достигало идеальной температуры, или запах подгорающего лука, который я еще не уловил.

Я начал использовать его как живой, пушистый кухонный девайс. Я ставил кастрюлю на огонь и смотрел на него.
— Пончик, готово?
Если он сидел спокойно – значит, еще нет. Если вставал, подходил к плите и садился рядом – значит, пора снимать. Всё работало безотказно.

Я окрестил его своим «сомелье ароматов» и «живым термощупом». Моя жизнь и правда стала легче. Хронический стресс постепенно ушел. Я даже начал получать удовольствие от этого странного взаимодействия. Мы были дуэтом в котором я был руками, а он – носом и интуицией.

Однажды вечером я готовил новый десерт – парфе из белого шоколада с маракуйей и мятой. Я был недоволен мятным соусом. Он получался либо слишком грубым, либо слишком слабым. Я пробовал снова и снова. Пончик, как обычно, сидел на своем наблюдательном посту.

В отчаянии я швырнул половник в раковину.
— Да чего ему не хватает?!
Пончик спрыгнул со стола, подошел к миске с водой, лапкой (уже без носка, я давно махнул на это рукой) показал на нее, потом подошел к моей миске с мятным соусом и посмотрел на меня. Я, ведомый каким-то наитием, капнул одну каплю воды в соус, размешал и попробовал.
Это было божественно. Одна капля воды растопила сахар, смягчила ментоловую остроту и высвободила все тонкие ноты мяты. Это был гениальный шедевр.

В тот вечер я понял, что Пончик – не помощник. Он – гений. И это меня начало слегка пугать.

Апогей наступил в ночь перед важнейшим визитом в мой ресторан кулинарного критика из очередного гастрономического гида. Я нервничал так, что у меня тряслись руки. Я репетировал меню, и все шло наперекосяк. Соус расслаивался, тесто не поднималось, а утиная печень казалась мне резиновой.

И тут у меня случился приступ. Радикулит, полученный давным-давно на сквозняках кухни, скрутил меня в самый неподходящий момент. Я со стоном рухнул на стул, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Лекарства не помогали. До визита критика оставалось 12 часов. Ресторан был забронирован полностью. Всё отменить – означало профессиональную смерть.

Паника достигла точки кипения. И тут я увидел Пончика. Он подошел ко мне, посмотрел в глаза своим пронзительным взглядом, а затем… повернулся и пошел к стойке с моими ножами. Он встал на задние лапы, передней толкнул ручку выдвижного ящика, где я хранил свои самые острые, японские ножи. Ящик открылся. Он заглянул внутрь, потом посмотрел на меня.
— Не-е-ет, – простонал я. – Только не это.

Но альтернативы не было. Либо полный провал, либо шеф-кот. С горем пополам, ползая как черепаха, я добрался до кухни, сел на высокий табурет и начал отдавать команды.— Пончик… Духовка… 180 градусов.
Кот подошел к духовому шкафу. Он не мог дотянуться до кнопок, но он сел рядом и мяукнул. Я понял, что это сигнал. Я сам выставил температуру.

— Картофель… чистить.
Я поставил на стол миску с картофелем и овощечистку. Как Пончик должен был чистить картофель? Я не знал. Но он подошел, обнюхал картофелину, потом взял ее в зубы, поднес к овощечистке, закрепленной на столе, и начал тереть картофель об лезвие. Гениально и ужасно одновременно.

Так, методом тыка, криков, моих инструкций и его феноменальной сообразительности, мы начали готовить. Я был мозгом, он – моими руками и, что важнее, носом. Он определял готовность блюда, идеальное сочетание специй, момент, когда стейк нужно перевернуть. Он тыкался мордой в нужную банку со специей, лапой показывал, сколько секунд нужно взбивать соус. Я лишь управлял огнем, резал то, что ему было не под силу, и постоянно пребывал в состоянии легкого шока.

К утру меню было готово. Я, обессиленный, уснул прямо на кухне. Меня разбудил звонок домофона. Это был мой су-шеф, Макс. Я, скрипя всеми костями, впустил его.
— Шеф, что случилось? Выглядите ужасно!
— Макс, – прохрипел я, хватая его за рукав. – Сегодня кухней командует Пончик.

Макс посмотрел на меня как на сумасшедшего. А потом его взгляд упал на кухню. Она была… безупречна. Блюда стояли под пленкой, соусы были в соусниках, все сияло чистотой. И посреди всего этого великолепия, на моем шефском табурете, восседал кот Пончик, вылизывая свою белоснежную лапу. Он выглядел так, будто только что провел легкую утреннюю пробежку, а не простоял ночь у раскаленной плиты.

День прошел как в тумане. Я сидел в своем кабинете, прикованный к креслу, и слушал трансляцию с кухни через монитор. Макс был в шоке. Я слышал его растерянные доклады:— Шеф, он… он тыкается носом в тимьян, когда я забываю его добавить! Он бьет лапой по моей руке, когда я пересаливаю соус! Он… он только что идеально выбрал момент, чтобы снять с огня ризотто, просто сев рядом с плитой! Я схожу с ума!

Отзывы от гостей приходили восторженные. «Лучшее ризотто в моей жизни!», «Этот соус – божественное откровение!», «Чувствуется рука настоящего мастера!». Я рыдал и смеялся одновременно, потому что рука мастера на самом деле была лапой.

Критик из гастрономического гида написал восторженную рецензию, озаглавленную «Ночная магия Мамонтова: кулинария как высшая форма интуиции». Он писал о «невероятной гармонии вкусов», о «шестом чувстве», с которым приготовлено каждое блюдо.

С этого дня все было кончено. Для меня. Мой кот Пончик официально занял моё место. Сначала я пытался протестовать, но кто будет слушать шефа, чьи блюда «не дотягивают до той самой ночи»? Макс и вся команда поваров боготворили Пончика. Он не орал, не кидался тарелками. Он просто смотрел. И его взгляда было достаточно, чтобы самый отпетый кулинарный хулиган начал выводить на тарелке идеальные узоры.

Мой ресторан был переименован. Теперь он назывался «Шеф-кот». Интерьер украсили стилизованными кошачьими мотивами. Кот Пончик получил свою собственную, крошечную, сшитую специально на заказ шеф-форму и головной убор – поварской колпак, который, к удивлению всех, хорошо держался на его пушистой голове. Он стал звездой. О нем писали журналы, его приглашали на телешоу (естественно, он игнорировал все приглашения, предпочитая сон на кухонном столе под вытяжкой).

Мое участие свелось к роли «переводчика» и менеджера. Я сидел в кабинете, вел бухгалтерию и, когда кто-то не понимал, чего хочет шеф, я подходил и переводил:
— Он хочет, чтобы ты добавил еще каплю лимонного сока в салат. Нет, не так. Вот так. Смотри.

Иногда, по ночам, когда ресторан пустел, я пробирался на кухню. Я включал плиту, брал в руки нож… и тут же слышал за спиной тихое, но властное «Мррр?». Я оборачивался. На пороге стоял Пончик в своем смешном поварском колпаке. Он смотрел на меня с мягким укором, как смотрят на ребенка, взявшего без спроса папины инструменты.

Я вздыхал, выключал плиту и уходил. Это была уже не моя кухня. Это было его волшебное королевство, в котором он творил свои чудеса.

И знаете что? В этом была своя, странная, кошачья справедливость. Я хотел облегчить себе жизнь, и я добился своего. Правда, ценой своей собственной карьеры. Но когда я вижу, как этот толстый, белый, пушистый кот, мой бывший тиран и нынешний босс, грациозно обходит свои владения, останавливается у большой кастрюли с бульоном, задумчиво нюхает воздух и одобрительно мурлычет, я понимаю – может, так и должно было быть. В конце концов, кто, как не кот, знает истинную цену свежей сметане и спокойной, сытой жизни?